Текст книги "Роковые иллюзии"

Последствия налета на «Аркос» самым непосредственным образом отразились на Орлове. После того как Стэнли Болдуин, британский премьер-министр, объявил о выдворении из страны персонала как торгпредства, так и советского посольства, парижской резидентуре было приказано взять на себя руководство тем, что осталось от советских разведывательных операций в Англии. В своем «Пособии» Орлов писал, что суть проблемы заключалась в том, что практика размещения резидентур ОГПУ в посольствах и связанных с ними торгпредствах превращала их в громоотводы, когда приходила беда и агентов разоблачали. Провал агентурных сетей приводил к тому, что на головы советских дипломатов обрушивались обвинения в неподобающем поведении, а связанные с ними люди из местных компартий получали ярлыки шпионов, маскирующихся под политическую партию.

«Каждый раз, когда разоблачалась шпионская группа, работавшая на СССР, следы вели прямо в советское посольство со всей вытекающей отсюда враждебной шумихой вокруг, – отмечал Орлов в конце 20-х годов. – Советскому правительству было желательно реорганизовать свои разведывательные операции на территории других государств таким образом, чтобы в случае провала агентов следы не вели в советское посольство и чтобы советское правительство получило возможность отрицать любые связи с разоблаченной шпионской группой»⁴³.

Орлову пришлось самым непосредственным образом столкнуться с этой проблемой, когда в начале 1928 года его направили в Берлин в качестве сотрудника советского торгпредства, которое являлось тогда главной европейской базой растущего аппарата советской внешней разведки.

Глава 3
Дело «Ворма» и новый паспорт

Отправляясь к своему новому месту работы в Германии, Александр Орлов был вынужден оставить заболевшую жену в Париже. Мария приехала к нему позднее в качестве секретаря торгпредства, где ее избрали членом партийного комитета¹. Александр Орлов прибыл в Берлин в январе 1928 года вскоре после своего дня рождения (ему исполнилось 33 года), то есть четыре года спустя после целой серии инспирированных Москвой коммунистических мятежей в Веймарской республике. Возможно, революции и не удалось пустить корни в германском послевоенном эксперименте с демократией, но свобода личности, за которую ратовал веймарский парламент, зажгла зеленый свет для коренных перемен в интеллектуальной и сексуальной областях. Бывшая столица проповедовавшего пуританскую мораль германского рейха превратилась в гедонистский центр Европы. Общественное сознание претерпело столь глубокое революционное изменение, что границы дозволенного в драматургии расширились до острой сатиры Бертольда Брехта. Результатом сотрудничества драматурга с композитором Куртом Вайлем стал потрясающий успех «Трехгрошовой оперы», премьера которой состоялась как раз через два месяца после приезда Орлова в Берлин. В ночных кабаре на Курфюрстендамм открыто происходили сборища любителей эротики. Кинематограф приятно будоражил нервы зрителей рискованными сценами, и «роковая женщина» Лола в «Голубом ангеле» в исполнении Марлен Дитрих вскоре стала самой знаменитой статьей любовного экспорта этого города.

Человека, прибывшего в Берлин в конце 20-х годов, внешняя сторона жизни города могла ввести в заблуждение. О чем бы ни шла речь – о зажигательном шоу в ночном клубе «Эльдорадо» на Моцартштрассе или о русских дипломатах, работающих в советском торгпредстве на Линденштрассе, – все в этом городе, притягивавшем к себе как магнит гедонистов и шпионов, было не тем, чем казалось на первый взгляд. Сам Орлов, взяв чужое имя, стал частью этого обмана. По паспорту он стал Львом Лазаревичем Фельделем, аккредитованным торговым советником². Настоящей же целью его миссии была совсем не коммерция, а шпионаж, хотя об этом не догадался бы ни один человек, посетивший его офис в Хандельсфертретунг дер Совьет-унион, как называли немцы штаб-квартиру советского торгового представительства. Размещавшееся в монументальном здании, расположенном в квартале от Рейхсбанка и неподалеку от советского посольства на Унтер-ден-Линден, торговое представительство служило внушительным прикрытием для сбора разведывательной информации.

Берлин был шпионской столицей Европы на протяжении всего периода существования Веймарской республики, пока «великая депрессия»* не выплеснула на его улицы банды нацистских коричневорубашечников с их сиплыми призывами к Гитлеру восстановить авторитарную власть. Хандельсфертретунг был мозговым центром деятельности советской разведки на континенте. Внушительный размер штаб-квартиры торгпредства был внешним отражением скрытых масштабов конспиративных взаимоотношений, завязавшихся между СССР и Германией после разрыва Веймарской республики с остальной Европой в 1922 году с целью заключения сделки с советским правительством. Рапалльский договор, который был подписан в том году на итальянском приморском курорте, не только утверждал признание де-юре большевистского режима, но и предоставлял ему статус «наибольшего благоприятствования». Распахнутые двери для растущего объема торговли также позволили Советскому Союзу осуществлять разведывательную деятельность под прикрытием германо-советских торговых компаний, проводящих законные коммерческие операции. К числу наиболее видных фирм относились «Deruta Deutsche-Russische Transport Gesellschaft», Германо-Российская нефтяная компания и «Garantie-und-Kreditp-Bank für den Osten AG».

Это были внешние операции по образцу «Востваг» («West-Oesteuropaeische Warenaustauseh Aktiegesel-Ischaft»), Мировой экономический кризис в странах капитализма 1929–1931 гг. (Прим ред.) берлинской торговой фирмы, основанной в 1921 году братьями Аароном и Абрамом Эренлибами, двумя офицерами военной разведки польского происхождения, которым были выделены средства из фондов Красной Армии для организации компании-прикрытия по адресу Шиффбауердамм, 19³.

Договор, ознаменовавший эру тесного торгового сотрудничества между Веймарской республикой и СССР, содержал также ряд секретных статей, дававших возможность Германии обойти ограничения, налагаемые Версальским мирным договором для того, чтобы сохранять в демилитаризованном состоянии германские вооруженные силы. Однако в течение десятилетия, предшествовавшего приходу Гитлера к власти, личный состав германского флота, армии и ВВС тайно функционировал и проходил подготовку в России. Работая бок о бок с советскими экспертами, он получил возможность продолжать разработку подводных лодок, самолетов и танков, то есть ту деятельность, которая была особо запрещена положениями того, что многие немцы с возмущением называли «версальским диктатом».

Одной из важнейших обязанностей Орлова в торговой делегации было осуществление контроля за выполнением секретных военных контрактов и договоров о закупках, которые Советский Союз заключил с Германией. В 1929 году его главным подчиненным в этих тайных операциях по торговле военными материалами был Павел Аллилуев, назначение которого на эту должность было санкционировано комиссаром обороны Климентом Ворошиловым. Орлов был в числе небольшой горстки советских старших должностных лиц в Берлине, кому было известно о том, что человек, которого Москва прислала для контроля качества самолетов и двигателей, закупаемых в Германии, был братом второй жены Сталина Надежды Аллилуевой. В те два года, что они проработали вместе в Берлине, Аллилуев стал доверенным лицом и верным другом, от которого Орлов получил немало информации из первых рук о «византийском» образе жизни внутри Кремля. У Аллилуева была там квартира с 1919 года, когда его сестра, темноволосая семнадцатилетняя красавица, сила воли которой была под стать ее поразительной восточной красоте, вышла замуж за сорокалетнего Сталина. Их неспокойный брак закончится трагически – самоубийством Надежды в 1932 году, через год после возвращения Аллилуева в Москву из Берлина. Впоследствии Орлов узнал непосредственно от Аллилуева, с которым вновь встретился в 1937 году в Париже, что, несмотря на слухи о том, что Сталин застрелил ее в припадке ярости, его сестра на самом деле застрелилась сама, чтобы вырваться из уз ставшего невыносимым брака, после одной особенно бурной ссоры с мужем-тираном⁴.

Решение Сталина направить шурина на работу под началом Орлова в Берлин свидетельствовало о том, что он придавал большое значение тайному сотрудничеству, которое открывало советским вооруженным силам доступ к германской технологии производства вооружений. Поскольку Сталин использовал русско-германские отношения для перевооружения Красной Армии и ВВС, это сотрудничество способствовало укреплению антифранцузских настроений Германии, традиционного недруга России в Европе. Эти настроения достигли своего апогея в 1923 году, когда французская оккупационная армия, находящаяся в Рейнской области, двинулась в Рур после того, как немцы не выплатили военных репараций. Однако подспудная выгода, которую Сталин извлекал из этого «брака по военным соображениям» с Берлином, заключалась в массовом проникновении советских агентов в Германию.

Надежды Москвы на разжигание второй большевистской революции в Германии рухнули после ряда безуспешных коммунистических мятежей в разных частях страны в октябре 1923 года, однако последствием того, что было инспирированной Коминтерном катастрофой, стал сенсационный рост разведывательных операций IV Управления штаба РККА (РУ) и Иностранного отдела ОГПУ. Для достижения целей, намеченных в Первом сталинском пятилетнем плане, агенты РУ и ИНО, действовавшие под прикрытием Хандельсфертретунг, предприняли совместными усилиями атаку на технологические секреты германской промышленности. Их операции имели целью кражу патентованных химических процессов у мощной корпорации «И. Г. Фарбен», похищение современной сталеплавильной технологии у Круппа и «Рейнметал», инженерных чертежей – у Борзига и Маннесмана, и последних достижений электропромышленности – у компаний «АЭГ» и «Сименс». Официальные лица из торгового представительства, которое выступало в качестве расчетной палаты для законных контрактов и «крыши» для советских разведывательных сетей, вербовали персонал и внедряли лиц, сочувствующих коммунистам, во всемирно известные научно-исследовательские учреждения Германии, такие как Институт кайзера Вильгельма, Берлинская высшая техническая школа и Институт Люфтфартфоршунгс⁵. Участие Орлова во многих ключевых операциях было решающим. Он прибыл в Берлин после того, как были обнародованы задачи Первого пятилетнего плана по перестройке Советского Союза и превращению его в современное промышленное государство. Невероятные цели, которые ставил перед промышленностью Сталин, практически не учитывали ни людских затрат, ни производственных мощностей, причем Германия была очевидным источником, из которого Россия могла получить технический опыт и научные «ноу-хау», чтобы подпитать советскую промышленность. Это составляло существенную часть задания Орлова, и его опыт как главы резидентуры ОГПУ в торгпредстве в Париже вовлек его в новый вид разведывательной деятельности, которая на том этапе истории СССР приобрела не меньшее значение, чем военная или политическая разведка.

«Ее целью было оказание помощи в индустриализации Советского Союза путем кражи производственных тайн – новых изобретений, секретных технологических процессов и т. п.», – писал впоследствии Орлов, объясняя, каким образом «советские разведывательные организации за границей начали вербовать в свои сети инженеров и ученых, а также изобретателей, работавших в лабораториях и на предприятиях крупнейших промышленных концернов»⁶. По словам Орлова, когда он прибыл в Берлин, Советский Союз уже связал себя обязательством закупить большое количество машин и оборудования и даже целые заводы на Западе для достижения целей, намеченных в пятилетнем плане. С немцами велись переговоры относительно закупки патентов на промышленные процессы, причем предполагалось, что немецкие инженеры поедут работать по контрактам в Россию, чтобы инструктировать советский инженерно-технический персонал и обучать его новым методам. Однако цена, которую немцы запросили за эту техническую помощь, была настолько высокой, что Сталин дал указание ОГПУ сосредоточить усилия своих агентов на организации краж изобретений и патентов⁷.

Для этого в 1929 году в ИНО было создано новое подразделение по промышленной разведке. В его задачи входило получение нелегальными средствами того, что Комиссариату внешней торговли не удавалось заполучить путем легальных контрактов или экономического лицензирования германских промышленных технологий. Его деятельность осуществлялась в сотрудничестве с Отделом экономической разведки, для чего у Орлова имелся в распоряжении многочисленный персонал торгпредства в Берлине.

Огромное здание со штатом из нескольких сот русских и сочувствующих немцев вполне соответствовало гигантскому торговому обороту на сотни миллионов марок.

В годы, предшествовавшие приходу Гитлера к власти в 1933 году, финансовая жизнеспособность многих известных германских фирм, таких как «БМВ» и «Юнкерс», решающим образом зависела от их контрактов с этим подразделением торгового представительства, именуемого, чтобы не вызывать беспокойства, инженерным отделом. Его деятельность служила прикрытием для экспорта в СССР германских вооружений, запрещенных Версальским договором. Персонал этого отдела – как русские, так и немцы – тщательно проверялся сотрудниками ОГПУ с помощью верных членов Коммунистической партии Германии (КПГ)⁸.

«Иногда получения всех необходимых формул, чертежей и инструкций было достаточно для того, чтобы советские инженеры и изобретатели смогли воссоздать сложный механизм или в точности воспроизвести какой-то производственный процесс», – писал Орлов⁹. Однако, несмотря на такой успех, он замечал, что в СССР часто обнаруживали нехватку человеческого фактора – особого умения и инженерной интуиции, когда приходилось точно воспроизвести какой-то сложный производственный процесс. В таком случае, если верить Орлову, требовалось найти подходящих немецких или других иностранных инженеров и побудить их, соблазнив финансовыми вознаграждениями, поехать в Россию для обучения советских инженерно-технических кадров. И тогда, чтобы тщательно скрыть поездки граждан Германии в Советский Союз, новый паспорт на чужое имя был необходим для сокрытия того факта, что тот или иной немецкий ученый или инженер отправлялся в несанкционированную поездку в Советский Союз.

«Гонорары, выплачиваемые русскими за такие поездки, иногда достигали 10 000 долларов США за несколько дней работы», – рассказывал Орлов, отмечая при этом, что, тем не менее, «Советы экономили на этом миллионы»¹⁰. Сам Орлов приводил в качестве примера, иллюстрирующего успех его операции в Германии, подробный отчет о том, как ОГПУ выкрало технологию изготовления промышленных алмазов. Растущий спрос в Советском Союзе на алмазы для режущих инструментов, необходимых для развития нефтепромышленности в соответствии с пятилетним планом развития металлургии, заставил рассмотреть предложение Круппа о поставке недавно изобретенных у него «види», как назывались тогда эти искусственные камни (от немецкого «wie diamant», т. е. «подобные алмазам»)¹¹.

Советский Комиссариат тяжелой промышленности немедленно закупил партию образцов «види» для опробования их в бурильных операциях. Когда их прочность и высокая режущая способность подтвердились, комиссариат решил купить патентные права на производство «види» и заключить контракт с Круппом на строительство завода для их производства в Советском Союзе. Однако два директора немецкой фирмы, приехавшие в Москву для переговоров, заломили непомерно высокую цену. Когда эта цена обсуждалась на заседании Политбюро, Сталин, по словам Орлова, заявил Менжинскому: «Эти ублюдки хотят слишком много денег. Попытайтесь выкрасть это у них. Покажите, на что способно ОГПУ!»¹². Вызов был принят, и соответствующие указания направлены в торгпредство в Берлине. Первым шагом в том, что Орлов называл «трудным заданием», было выяснение местонахождения завода, производящего «види», и фамилий изобретателя и инженеров, отвечающих за это производство.

Для выполнения этого задания был выбран д-р Б., как назвал Орлов своего агента, немецкий ученый из Берлинской высшей технической школы. Через одного из своих коллег ему удалось выяснить, что завод Круппа, изготовляющий промышленные алмазы, расположен в пригороде Берлина. Отправившись туда, он разговорился в пивной неподалеку от завода с работающими на нем инженерами и техниками, рассказав им, что работает над монографией о твердых сплавах, а они рекомендовали ему поговорить с ответственным за процесс старшим техником по фамилии Корнелиус. С помощью инспектора берлинской полиции, который, как рассказывал Орлов, тоже был советским информатором, д-р Б. раздобыл домашний адрес Корнелиуса. Затем он отправился на встречу с крупповским техником и расположил его к себе выпивкой и обедом. Весьма польщенный вниманием со стороны столь известного ученого, Корнелиус без утайки рассказал ему о печах, в которых получают «види» под воздействием высоких температур и давления. Изобретателем процесса был один инженер, которого Орлов назвал оперативным псевдонимом «Ворм» и который, по его словам, недавно был уволен Круппом за то, что согласился изготовить такую же печь для одного из конкурентов промышленного гиганта¹³.

«Ворм» был занесен Круппом в черный список, а это означало, что он не мог получить другой работы в этой отрасли, вследствие чего оказался легкой добычей для русских. Орлов поведал, что д-ру Б., чтобы вызвать интерес у «Ворма», пришлось лишь представиться посредником одной шведской фирмы, заинтересованной в создании установки для производства промышленных алмазов, чтобы разрушить монополию Круппа. За 10 000 марок он согласился сделать полное техническое описание процесса. Однако, будучи преданным членом нацистской партии, «Ворм» оговорил, что он будет сотрудничать со шведами только при условии, что они не станут продавать алмазы русским.

Усердные попытки сыграть на корыстолюбии жены «Ворм», предложив выплачивать ей дополнительно 1000 марок в неделю, а также тайно подкинув ей субсидию на покупку туалетов, привели к тому, что д-р Б. заручился ее поддержкой. Эта поддержка сыграла решающую роль, когда из Москвы сообщили, что, в дополнение к изготовленным «Вормом» чертежам производственного процесса, необходимо, чтобы изобретатель присутствовал при строительстве и пуске в эксплуатацию печи, которая вращается на большой скорости при высокой температуре для образования тепла и давления, требуемых для преобразования частиц графита в промышленные алмазы. Орлов вспоминал, что жене «Ворма» понадобилась целая неделя, чтобы уговорить мужа согласиться подписать контракт на два года работы в России. Изобретатель, согласившись, настоял на том, чтобы в Москве ему было обеспечено проживание в первоклассной гостинице, предоставлена в распоряжение машина с шофером, а также потребовал контракт для своего бывшего помощника с завода Круппа. Г-жа «Ворм» продолжала получать отдельную субсидию из Москвы, что сыграло решающую роль, когда потребовалось удержать «Ворма» в России после того, как он заболел там ревматизмом. Хотя его письма домой были преисполнены ненависти к Советскому Союзу, его жена, у которой только что прорезался вкус к высокому уровню жизни в Берлине, позаботилась о том, чтобы ее муж выполнил условия контракта и обеспечил пятилетний¹⁴ план промышленными алмазами по низким ценам.

Не все усилия ОГПУ, направленные на кражу германской технологии, заканчивались столь же успешно. Орлов вспоминал, как в 1929 году операция, задуманная Абрамом Слуцким, который был в то время заместителем начальника Иностранного отдела, привела к крайне неприятным последствиям. В ней предусматривалось использовать одного агента ОГПУ, который якобы бежал из Советского Союза, чтобы открыть патентное бюро в Берлине. Фирма объявляла о наличии в ней «вакантных мест» и настойчиво подчеркивала якобы антисоветскую позицию своего управляющего, что предположительно должно было привлечь целый поток полезных изобретений, а также открывало возможность подкупа и подрыва моральных устоев изобретателей, работавших на германскую военную промышленность. Выбранный Слуцким агент был двоюродным братом директора германской киностудии УФА, человека, положение которого помогло бы вызвать доверие к бюро. Он разместился в роскошном берлинском служебном помещении, получив на его аренду 40 000 долларов США из фондов ОГПУ¹⁵.

Орлов, памятуя о провале Праслова во Франции, относился к этому плану скептически, отмечая также, что, для того чтобы удержать на плаву в бизнесе это фиктивное патентное бюро, потребуется 30 000 долларов США в год. Деньги были потрачены впустую. В результате этой операции не удалось получить какой-либо важной информации, и из всего потока безумных изобретений, который потек в его офис, единственным видом вооружения, попавшим в руки бюро, была небольшая модель артиллерийского орудия. Комиссариатом обороны уже были получены чертежи этого оружия благодаря секретному соглашению с немецким генштабом. Бюро также привлекло внимание полиции, в результате чего в 1930 году оно было ликвидировано. В отличие от обычной практики ОГПУ, агенту Слуцкого, который руководил этим бюро, было разрешено остаться в Германии после того, как он заверил, что не будет делать никаких разоблачений перед властями¹⁶.

Большие надежды возлагались на другую разведывательную операцию в Берлине. Из описания ее Орловым можно сделать вывод, что он был ее вдохновителем. Однако надежды эти совсем не оправдались. Суть операции заключалась в «обхаживании» немецкого фабриканта русского происхождения, производившего карандаши. Во время революции в России он потерял там фабрику и большие владения. После бегства с семьей в Берлин г-н С, которого называли лишь по первой букве его имени, к 1931 году жил с дочерью в весьма стесненных условиях, когда с ним в контакт вступил представитель советского Комиссариата легкой промышленности. Г-ну С. было сделано предложение, от которого, как полагали, тот не откажется: возвратиться в Россию, чтобы за весьма приличное жалованье наблюдать за строительством новой карандашной фабрики в Москве. Обедневший немецкий промышленник ухватился за возможность восстановить семейное состояние, однако вскоре обнаружил, что предложение было сделано не только потому, что советским школьницам неожиданно потребовались его карандаши с золотым тиснением. Эти заманчивые посулы были сделаны потому, что Центру стало известно о работе его дочери личным секретарем японского поверенного в делах в Берлине и что ей часто приходилось работать для самого посла. По словам Орлова, ОГПУ не имело доступа к важным японским разведданным, а поэтому оно не могло упустить такой шанс. Однако, когда отцу было сказано, что его деловая сделка зависит от того, удастся ли ему уговорить дочь приносить домой конфиденциальные японские военные и дипломатические документы, он все рассказал жене. Та яростно запротестовала, заявив, что ее дочь «никогда не будет шпионкой», и вся хитроумная операция рухнула¹⁷.

Тщательно продуманный план использования информаторов женского пола, который, как отмечал Орлов, действительно увенчался блестящим успехом, был предпринят в 1929 году, когда один из агентов завел роман с молодой секретаршей из министерства иностранных дел Германии. Светловолосая северная красавица, которая сочувствовала нацистам, тем не менее невольно позволила уговорить себя стать ценным источником информации для советской разведки. Любовник убедил ее принести ему секретные отправления дипломатической почтой, заявив, что является горячим сторонником Гитлера. Немало успешных результатов было достигнуто благодаря притворным любовным связям, но, как отмечал Орлов, в некоторых случаях они даже кончались прочными браками. Он вспоминал, как его бывший начальник Артузов посмеивался по поводу одного такого случая: «Этой супружеской паре будет что рассказать своим внукам, если их спросят, при каких обстоятельствах они поженились»¹⁸.

Впоследствии Орлов оправдывал проведение им операций по промышленному шпионажу в Берлине перед сенатским комитетом США. Он утверждал, что, согласно подсчетам экономического отдела ОГПУ, промышленные картели и тресты Запада, которые торговали с Советами, завышали иногда на 75 процентов цены на товары и услуги, предоставляемые русским промышленным предприятиям.

«Должен признаться, – свидетельствовал Орлов в 1957 году, – что именно я в 1930 году обнаружил существование так называемого «джентльменского соглашения», или блока, между электрическими компаниями мира»¹⁹. Он рассказал юридическому подкомитету, как его агенты в Германии представили сенсационное подтверждение этому в виде конфиденциального меморандума американской фирмы «Дженерал электрик». «Я помню послание, подписанное вице-президентом фирмы Миндором и адресованное немецкой компании “АЭГ”», – сказал Орлов в своих свидетельских показаниях в 1955 году. Он имел в виду письмо директора по фамилии Блейман члену руководства швейцарской фирмы «Браун Бовери». В нем, по его словам, содержался «список цен, которые следовало запрашивать с Советского Союза под тем предлогом, что у него не было достаточного обеспечения кредитов». Он объяснил, что этот разоблачительный документ был получен с помощью одного прокоммунистически настроенного служащего АЭГ. По утверждению Орлова, документ сыграл решающую роль, позволив Советскому Союзу «развалить» в конечном счете этот картель, который, по его словам, заламывал «цены на 60–70 процентов выше, чем обычные», за электрогенераторное оборудование и тяжелые моторы, поставляемые в СССР²⁰.

Насколько эффективно советская разведка осуществляла операции по промышленному шпионажу в Германии в период работы Орлова в мозговом центре на Линденштрассе, можно судить по отчету за 1930 год Союза немецкой промышленности, известного под названием «Рейхсфербанд дер дейчен индустри». Этот союз основал бюро по борьбе с промышленным шпионажем, по оценкам которого ежегодные потери к концу десятилетия составляли более 800 млн. марок, или почти четверть миллиарда долларов в год. Усилия по борьбе со шпионажем, предпринятые Союзом немецкой промышленности, почти не имели успеха, поскольку Советам удалось внедрить одного немецкого коммуниста в головное учреждение бюро, устроив его там в качестве секретаря. Дополнительным фактором, способствовавшим этому, было нежелание министерства иностранных дел Веймарской республики портить отношения с Советским Союзом. В результате этого случаи шпионажа, раскрытые в 20-х годах, не подвергались строгому судебному разбирательству. Обычно судом выносились легкие приговоры, сводившиеся к нескольким месяцам тюремного заключения даже в отношении самых тяжких преступлений. При этом такие дела окружались секретностью, чтобы избежать открытой критики в адрес Германо-советского пакта²¹.

Увеличивающийся размах шпионской деятельности, центром которой было советское торгпредство, причинял все же слишком большое беспокойство, чтобы его можно было игнорировать. К концу пребывания там Орлова берлинская полиция, которая создала специальное подразделение для борьбы с промышленным шпионажем, обнаружила троекратное увеличение числа зарегистрированных случаев шпионажа за период между 1929 и 1930 годами: с 330-ти до более 1000. Во многих случаях следы вели к рабочим-коммунистам, составлявшим существенную часть хорошо организованной сети, на которую был возложен сбор информации и секретов под руководством советских служащих из Хандельсфертретунг. Обнаружилось, что советское торговое представительство было связано (или непосредственно участвовало в них) со слишком многими из этих случаев, чтобы можно было отмахнуться от фактов. Официальные опровержения со стороны советского посольства и торгпредства вскоре настолько участились, что газеты, явно иронизируя, начали упоминать о них как о «неизбежном опровержении» или «опровержении, как и следовало ожидать», со стороны советских официальных лиц²².

«Не настало ли время проявить поменьше вежливости и побольше энергии?» – выражала недовольство газета «Франкфуртер цайтунг» в 1931 году. Это требование было высказано после того, как советское торгпредство выступило с опровержением, что один из его сотрудников, Глебов, заключил сделку с австрийским инженером по фамилии Липпнер, с тем чтобы тот выкрал нефтехимические секреты с завода компании «И.Г. Фарбен» во Фридрихшафене. Позднее в том же году призыв к действию зазвучал еще настойчивее, когда были арестованы коммунистический профсоюзный лидер Эрих Штеффен и двадцать пять инженеров с химических заводов «И.Г. Фарбен» во Франкфурте и Кёльне. Месяц тюремного заключения побудил Карла Динстбаха, местного функционера Коммунистической революционной профсоюзной оппозиции (РГО), полностью сознаться в том, каким образом группа агентов под руководством Штеффена крала информацию для Советского Союза²³.

Министерство иностранных дел Германии отказалось санкционировать обыск полицией служебных помещений на Линденштрассе, которого требовало обвинение по делу Штеффена. Однако Москва настолько встревожилась возможностью разоблачения сотрудника советского посольства под псевдонимом «Александр», что распорядилась организовать защиту Штеффена якобы от имени одной организации коммунистического фронта. Но попытка замять это дело, купив молчание подсудимых и свидетелей, обернулась неприятными последствиями, когда в руки государственной прокуратуры попало секретное письмо Штеффена, в котором он приказывал своим сотрудникам из РГО называть свои действия «не шпионажем, а промышленной помощью»²⁴.

Общественное возмущение всем этим делом и относительно мягкие приговоры к десяти и четырем месяцам заключения, вынесенные Штеффену и другим руководителям советской шпионской сети, вызвали политический скандал. Нацисты создали себе политический капитал на снисходительности правительства, и это дело повлекло за собой ужесточение наказаний за промышленный шпионаж. Президентом Гинденбургом 9 марта 1932 года был подписан указ «О защите национальной экономики», который приобрел силу закона. Согласно ему, увеличивался до пяти лет максимальный срок заключения за кражу промышленных секретов для иностранной державы. В следующем году, когда Гитлер стал канцлером Германии, за промышленный шпионаж была введена смертная казнь²⁵.