Текст книги "Роковые иллюзии"

Подозрение, что «Шталь» водит его за нос, подтверждалось, однако Орлов признавался Центру, что он все еще не решается пойти на разрыв с агентом, потому что с начала операции прошло почти два месяца, а его поиски «Приятеля», как средства внедрения во французский генштаб, продвигались черепашьим шагом. Пока он не получит из Москвы запрошенную им информацию о Рыковском, ему не хотелось бы рисковать разрывом со своим жадным агентом, который, тем не менее, был единственной нитью, способной, возможно, привести к цели. Он, однако, открыто высказал беспокойство по поводу отсутствия у него прогресса в операции «Экспресс».

Отчет, направленный Орловым в Москву 5 сентября 1933 г., дает яркую картину всего многообразия проблем, с которыми сталкивались советские «нелегалы», действовавшие на территории противника, и отражает методику и жаргон того времени. Содержание документа выходило за пределы того, что когда-либо допускал Орлов – осторожный оперативник НКВД – в смысле критики своих вышестоящих начальников. В нем указывалось, что он близок к тому, чтобы отказаться от выполнения задания. В отчете пояснялось, что его группе необходимы услуги француза, чтобы вербовать местных агентов, «для развода», как выразился Орлов, и чтобы подвинуться с мертвой точки в этой сложной операции внедрения. Он писал в Центр:

«Кроме «Шталя» – человека неопытного в моей новой области, чужого в данной стране, я не получил для развода хотя бы одного подлинного француза, через которого я мог бы ориентироваться, прощупывать новые знакомства, не запугивая людей с первого же момента иностранным подданством и внешностью. Не имея такого человека, мне на первых порах приходится самому выполнять роль тайного агента, но значительно хуже среднего француза, т. к. а) я иностранец во Франции, и б) «фирмы» (прикрытия) не имею. Сделок я ни с кем не заключаю. Я на положении американца, «предпочитающего отдых в Европе потере денег под ударами американского кризиса» и только.

Я пытался сойтись с некоторыми людьми. Удачи не было. Познакомился с одним дипломатическим работником – немцем в Лиге Наций, Хенсслером. Он дать ничего не может. Познакомился с женой парижского архитектора Альтмана (муж – сын знаменитого художника). Она была любовницей де Монси четыре года тому назад. Обработать ее легко, но каково ее влияние на де Монси теперь? По всем данным, слабое. Считать же определенным успехом завязку с Рыковским нельзя. Вот почему я считаю своим долгом бить перед вами тревогу уже сейчас, по истечении двух месяцев. Так как мне тяжело тратить валюту при организации дела, не дающего уверенности в успехе, я прошу вас обсудить следующие варианты:

1. Передать: «Экспресса» (хорошего связного, подлинного иностранца); «Длинного» (освоившего языки и умеющего «носить» паспорт), его жену (знающую отлично немецкий и французский языки) – в уже оправдавшую себя организацию, а меня отозвать обратно; или 2. Подкрепить меня хотя бы одним надежным французом из другой какой-либо нашей группы; или 3. Рискнуть одним мною целиком (обезопасить остальных моих людей) и дать мне человека Малли («Каду»). Он может засыпать, но может и дело сделать; или 4. Резко сократить смету, чтобы в случае неудачи моего предприятия валютные потери не были бы слишком ощутимы.

Любое из ваших решений будет для меня законом.

Швед³²

Псевдоним Орлова послужил поводом для того, чтобы товарищи называли его в разговоре «Швед», хотя он никогда не бывал в Швеции и не имел к ней никакого отношения. Ссылка на «человека», завербованного его товарищем «нелегалом» Малли, была принята во внимание Москвой. Когда в начале 1934 года Орлов получил ответ Центра, он узнал, что высокие расходы на операцию не принимались в расчет руководством НКВД, преисполненным решимости усилить на него давление с целью ускорить реализацию плана внедрения во «Второе бюро». Поэтому Центр согласился удовлетворить просьбу о дополнительном помощнике, сообщив Орлову, что его группу решено усилить за счет агента с псевдонимом «Джозеф» вместе с другим французским агентом, доказавшим свою надежность, который значился в досье лишь как В-205³³.

Однако некоторые из полученных сообщений вызывали тревогу: они касались предположительного знакомого «Шталя» из французского генштаба, Рыковского. Центр сообщил, что «его имя неизвестно «Каду». Разведка «Второго бюро» не имеет агентов в Париже (то есть работающих в Париже). Контрразведка «Второго бюро» вообще не имеет агентов, а работает через «Сюрте женераль». Рыковский едва ли является членом персонала «Второго бюро» и уж в любом случае не является офицером»³⁴. В приписке от Малли отмечалось, что, «согласно архивным материалам об английских агентах, в Турции в 1928 году некто Рыковский работал для Кристи по русскому направлению»³⁵. Это привносило дополнительный тревожащий элемент в данную дилемму, поскольку Кристи был офицером МИ-6, возглавлявшим «паспортное бюро посольства Великобритании в Афинах [и] работавшим оттуда на Турцию и СССР»³⁶.

Получив эту тревожную информацию из Москвы, Орлов несколько изменил свой план с учетом двух возможностей. Как он уже сообщал в Центр, или Рыковский был не тем, за кого себя выдавал, и «Шталь» был агентом британской разведслужбы, или «Шталь» выдумал историю о том, что Рыковский является сотрудником французского генштаба, чтобы тянуть из него деньги. Он отложил предполагавшийся откровенный разговор со «Шталем» после того, как агент на очередной встрече ошеломил его сообщением, которое обещало, по-видимому, новый поворот событий. На сей раз «Шталь» объявил, что ему удалось познакомиться с маршалом Петэном, французским героем времен Первой мировой войны, чья упорная оборона Вердена спасла Францию от наступления немцев в 1916 году. Он рассказал Орлову, что «Маршал», как он упоминался в телеграммах НКВД, представил его Пьеру Тетинжеру, представителю правого крыла в палате депутатов, который был редактором газеты «Женесс патриот»³⁷.

Новые знакомства «Шталя» представляли особый интерес для Орлова и для Москвы, поскольку эта группа представителей правого крыла поддерживала яростно антибольшевистские цели широких кругов белоэмиграции в Париже, проникновению в ряды которых была посвящена отдельная советская операция. Операция Центра была направлена против лидеров Русского общевоинского союза, так называемого РОВС, которые составляли ядро эмигрировавших из страны ветеранов, боровшихся против Красной Армии во время Гражданской войны. После похищения в 1930 году генерала Кутепова средь бела дня с перекрестка парижских улиц его преемник на посту главы РОВС бородатый царский генерал Евгений Миллер стал информатором «Второго бюро».

Он также был главным объектом внимания советской разведки, пока тоже не исчез в результате еще одного сенсационного похищения в 1937 году, организованного НКВД³⁸.

Цепочка знакомств, которые, как утверждал «Шталь», он сумел завязать, представляла большой интерес для Орлова и для Центра, тем более что «Шталь» сообщил, что Тетинжер представил его одному офицеру «Второго бюро» по имени Кюржесс. Последний связал его с одним из своих коллег по имени Жюно, описанным агентом Орлова как «капитан с орденом в петлице». Он не только пообещал «Шталю» помочь получить документы о французском гражданстве, но и заявил, что высказываемые «Шталем» антибольшевистские взгляды и его готовность помочь офицерам, принадлежащим к правому крылу, делают его желанным гостем в секретном офисе «Второго бюро», расположенном поблизости от Люксембургского сада. «Шталь» рассказал Орлову, что он уже побывал не менее десяти раз в этом офисе, секретный вход в который находился в доме № 75 по Университетской улице. Консьерж в этом доме получил указание в любое время пропускать его в кабинет на первом этаже слева от входной двери, небольшое окно которого выходит прямо на улицу³⁹.

Причиной, по которой Орлов сначала поверил «Шталю», была секретная информация, полученная от бывшего офицера французского генштаба, который теперь был консультантом Центра в Москве. Согласно сведениям, полученным от перебежчика «Каду», основная штаб-квартира генштаба находилась в доме 235 по Университетской улице, однако он подтвердил, что у «Второго бюро» самые секретные отделы были расположены на той же улице в доме № 75. Орлов сообщил в Москву, что он намерен использовать эту внутреннюю информацию для проверки «Шталя», согласившись воспользоваться его предложением визуально подтвердить потрясающую удачу, которой агент добился, получив доступ в офисы отдела контрразведки генштаба.

«Сегодня мы со «Шталем» условились, что ровно в четыре часа он изнутри из окна будет глядеть на улицу, – сообщил Орлов Центру в начале января 1934 года. – Время назначено мною. Он ожидает, что я пройду в этот час по улице, чтобы убедиться, что он там. Конечно, пройду не я, но убедиться в его постоянном доступе туда любопытно. Если бы можно было «Шталю» доверять, то его усилия следовало бы расценить положительно. Но у меня имеются доказательства, что самого «Маршала» он не видел (недель 6 тому назад), а видел лишь Миллера, который свел его с домом № 75»⁴⁰.

В назначенный день не Орлов, а «Экспресс», его курьер из «нелегальной» группы, которого «Шталь» не знал, прошелся мимо дома № 75 и увидел его выглядывавшего в окно. Теперь, когда он явно получил доказательство того, что германский агент действительно выполнил свои обещания, Орлов был готов поздравить его. Однако от передачи еще одной существенной суммы денег его спасло сообщение Центра, которое в самый последний момент разоблачило ловкий трюк, на который, несмотря на свою проницательность, Орлов чуть было не попался. И в данном случае именно информация, полученная от «Каду», спасла Орлова от того, что могло бы стать самым большим просчетом во всей его карьере. Центр сообщил, что знакомые «Шталя» Жюно и Кюржесс неизвестны «Каду», хотя, как ему кажется, Кюржесс – это, возможно, офицер разведки Колберт Тюржис, который мог, несколько изменив свое имя, использовать его в качестве псевдонима. От того же «Каду» была получена дополнительная неопровержимая информация о внутреннем расположении дома № 75 по Университетской улице, которая представила в совершенно ином свете утверждения «Шталя» о том, что он проник в святая святых «Второго бюро». Судя по описаниям «Каду», слева от входа находилась маленькая комнатка со столом, за которым консьерж усаживал посетителей для заполнения бланков на предоставление пропуска в здание. В двух метрах от двери этой комнатушки находилась большая стеклянная дверь, ведущая в разведывательный отдел.

За нею, если подняться на три ступеньки, пересечь небольшую лестничную площадку и пройти через дверь, расположенную слева, то, опустившись по лестнице, можно было попасть в большую комнату. Именно в этой комнате, по словам «Каду», обычно принимали, а иногда и арестовывали информаторов, которым «Второе бюро» имело основания не доверять⁴¹.

Эта информация заставила Орлова в корне изменить оценку того факта, что «Экспресс» своими глазами видел «Шталя» в окне комнаты, расположенной на нижнем этаже дома № 75. Орлов не забыл также и о том, что «Шталь», несмотря на свои важные новые знакомства во «Втором бюро», никогда больше не упоминал о том, как у него продвигается обработка Рыковского. Он решил, что ему следует прямо указать агенту на несоответствия в его истории, и его решение наконец поговорить начистоту еще более укрепилось после получения им сообщений от своих агентов, держащих под тщательным наблюдением вход в дом № 75 в надежде установить контакт с «Приятелем», хромающим сотрудником. В результате многих недель наблюдения не только не удалось выявить ни одного подобного сотрудника, но и подтвердилось также, что вход в дом № 75 использовался преимущественно гражданским персоналом уборщиков помещений. Хотя «Каду» подтвердил, что секретная дверь соединяла разведывательный отдел со зданием генштаба, она была открыта только в рабочие часы и не использовалась в качестве общего входа. Малли, который пока не мог присоединиться к Орлову в Париже, утверждал, что появление «Шталя» в окне нижнего этажа никак не является доказательством того, что его принимали в разведотделе «Второго бюро»⁴².

Последней каплей, переполнившей чашу терпения Орлова в отношении «Шталя», было получение им информации о том, что его агент обратился в торговое представительство СССР в Париже с предложением продать «важное изобретение». По словам тайного агента НКВД по имени «Розанн», который работал в сотрудничестве с бывшими коллегами Орлова по торговому представительству, «Шталь» хотел получить крупную сумму денег за секрет превращения обычной бумаги в водонепроницаемую. Орлов сердито сообщил в Москву: «Всю эту историю с торгпредством он затеял за моей спиной, думая, что, поскольку я отрезан от наших официальных организаций, ему удастся тайно от нашего органа втереть очки торгпредству и подзаработать»⁴³.

После такого тревожного разоблачения Орлов решил, что ему не следует больше откладывать окончательный разговор начистоту со «Шталем». Судя по его отчету, он начал с того, что попросил немца описать маршала Петэна. Несмотря на то, что «Шталь» умудрился дать совершенно неправильное описание одного из наиболее известных людей Франции, он еще попытался возражать, заявив, что не имеет никакого значения, видел ли он настоящего человека или «подставу», потому что, по его словам, сам он верил, что это был маршал. Он пытался защитить свою позицию, сказав, что, кем бы ни был этот человек на самом деле, он дал ему возможность проникнуть во «Второе бюро». «Ведь вы видели меня в окне дома № 75, не так ли?»⁴⁴

В ответ на вопрос Орлова о том, чем он, собственно, очаровал дом № 75, «Шталь» заявил, что он дал этой «фирме» два описания очень важных газов, применяемых в военных целях, со знанием дела воспользовавшись термином, которым пользуются сотрудники НКВД. «Когда я спросил, может ли он дать нам копии этих докладов, он ответил, что эти копии лежат у него дома и мы можем получить их в любое время, – сообщал Орлов. – Когда мы за ними явились, он под всякими глупейшими предлогами их не дал. Таковых, видимо, не существует»⁴⁵.

Понимая, что хитрый «Шталь» пытается увернуться, Орлов сам прибег к блефу. Он заявил, что, как ему стало известно, собственность «Шталя» в Германии не была конфискована нацистами, как он ранее утверждал. Явно потрясенный такой хорошей осведомленностью Орлова, «Шталь» признался, что выдумал историю о конфискации, чтобы ему посочувствовали и возместили ущерб. Признание выявило подлинный характер его намерения обмануть советскую разведслужбу.

Орлов сообщил о результатах в Московский центр и рекомендовал «ликвидацию» «Шталя». В этом контексте данный термин означал скорее прекращение всех связей, а не физическое уничтожение, для обозначения которого в то время применяли термин «расчет», означавший устранение агента, обманувшего НКВД⁴⁶. Москва без промедления дала согласие.

Избавив свою группу от агента-двурушника, Орлов преисполнился решимости наверстать потерянное время, удвоив усилия группы по отысканию путей внедрения во «Второе бюро». «Получив, наконец, от вас в последнем письме подтверждение наших донесений, что № 75 изолирован от учреждения, мы перешли к детальному наблюдению за парадным входом главной аллеи, – сообщил Орлов в Москву в начале 1934 года. – За последние десять дней мы установили адреса двух хромых, однако проверка их фамилий на табличках квартир показала, что это не „Приятель“»⁴⁷.

Поскольку «Шталь» неоднократно вводил в заблуждение Орлова, было маловероятно, чтобы он продолжил поиск сочувствующего французского офицера, не имея подтверждения из независимого источника. Это было лишь самое начало охоты на хромого. В течение последующих нескольких недель люди Орлова следовали по пятам и проверяли адреса восьмерых хромающих мужчин, выходивших из главного входа здания французского генштаба на Университетской улице. И каждый раз оказывалось, что они шли по ложному следу. Наблюдение за зданием штаба навело Орлова на новую мысль, когда его люди узнали, что среди персонала много молодых женщин.

А почему бы, размышлял Орлов, не поискать туда дорогу через одну из них? Он кратко изложил свой план в письме в Центр, предложив, чтобы французский агент В-205, который в то время работал под руководством Малли, рекомендовал пару заслуживающих доверия молодых коммунистов, которые могли бы установить контакт с женским секретарским персоналом «Второго бюро».

Москва сначала воспротивилась вовлечению местной компартии в операцию, чтобы это снова не обернулось неприятностями. Тогда Орлов обратился к Центру, напомнив о том, насколько успешно ранее проводилась аналогичная операция. «Меня крайне огорчило ваше запрещение использовать одного или двух молодых французов для обработки сотрудниц, как это было сделано в деле № 238»⁴⁸. Имена тех, кто был вовлечен в дело, не упомянуты в досье Орлова. Такая операция, убеждал Орлов, могла бы закончиться успешно с одной из секретарш «Второго бюро».

«Нам нужны французы», – убеждал он, уточняя, почему считает, что его план даст желаемые результаты. «Я вовсе не имел в виду, чтобы все они были „земляками“», – объяснял Орлов, стараясь нейтрализовать вопрос об использовании членов компартии, заявив, что он лишь хотел, чтобы они рекомендовали заслуживающих доверия и абсолютно надежных французов⁴⁹. Он утверждал, что в существующей политической обстановке, когда во Франции левое крыло конфронтирует с правым, будет сравнительно нетрудно использовать правые настроения тех женщин, которые работают во «Втором бюро». Согласно его плану, этих французов следовало нацелить на отдельных секретарш «фирмы». Один из путей достижения этой цели заключается в том, чтобы такой человек выступил в роли члена Союза молодых монархистов и, воспользовавшись этим, сыграл на чувствах сторонницы правого крыла, являющейся объектом обработки. Ему следует убедить ее, что «долг каждого роялиста – борьба с социалистической опасностью во французских учреждениях», и нарисовать картину «борьбы не на жизнь, а на смерть против коммунистического зла и особенно против СССР».

Орлов напомнил о недавнем переполохе, вызванном роялистскими демонстрациями на улицах Парижа, и о быстрой смене последних французских правительств перед угрозой фашизма. Такой маневр позволил бы с успехом получать информацию от женщин, которые «не будут запуганы словом „шпионаж“ в пользу другой державы, но которые передавали бы сведения своей же французской партии патриотов»⁵⁰.

На сей раз Центр согласился с планом Орлова, хотя и отказался санкционировать использование французских коммунистов. Имея в своем распоряжении лишь завербованных французов, он был вынужден положиться на агента В-205 в деле обработки выбранных для этой цели сотрудниц секретариата, работавших в генштабе. Как показывают документы, агенту В-205 действительно удалось познакомиться с одной из них достаточно близко, чтобы весной 1934 года начать обработку.

В ожидании того, как развернутся события в связи с основной операцией во Франции, осуществлявшейся под его руководством, Московский центр в декабре 1933 года направил Орлова в Рим⁵¹. Тот факт, что он был секретным агентом, которому поручили контролировать операцию по привлечению одного из членов правительства Муссолини к тайному сотрудничеству с Москвой, свидетельствовал о том, насколько высоко его ценили в Центре. Центр получил сообщение от Бориса Бермана, офицера НКВД, работавшего в Риме под псевдонимом «Ельман», о том, что за соответствующее денежное вознаграждение можно было бы обеспечить услуги в качестве информатора Джузеппе Боттаи, который был видной фигурой в фашистском «Большом совете». Артузов, который в то время возглавлял ИНО, поручил это задание своему верному другу Орлову, поскольку важность потенциального источника сведений требовала, чтобы Сталин был проинформирован об этом лично⁵².

Воспользовавшись своим американским паспортом, Орлов 12 декабря тайно приехал в Рим через Лугано, чтобы лично оценить потенциальный объект вербовки. Возвратившись три дня спустя, он направил Артузову позитивное заключение о вероятном успехе этой операции⁵³. В его «Пособии» содержится рассказ, по-видимому относящийся к личным воспоминаниям, о поездке на уикенд на остров Капри, излюбленное место отдыха людей из римского высшего общества. Гостиница, в которой он остановился, была переполнена, и администратор спросил его, не будет ли он возражать, если за столом будет не один. Его соседом за столом оказался молодой польский дипломат, занимавший пост второго секретаря в посольстве Польши в Вене. У них завязались дружеские отношения, они гуляли, плавали и стали постоянно бывать вместе.

«Конечно, вполне возможно, – вспоминал Орлов, слишком лукаво, чтобы не выдать, что именно о нем шла речь, – что советский разведчик попытался завязать дружбу с польским дипломатом, имея в виду его возможную вербовку в советскую сеть». Однако обработка этого дипломата чуть было не оказалась фатальной для его «прикрытия», когда он неожиданно вновь встретился с ним в самое неподходящее время; Орлова тогда вызвали в Москву для личного доклада об итальянской операции. Чтобы не запачкать свой чистенький американский паспорт подозрительным советским пограничным штампом, Орлов ехал в Москву по своему советскому паспорту. Поэтому он встревожился, встретив польского дипломата, который сел в вагон первого класса «Восточного экспресса» на Силезском вокзале в Берлине, направляясь в Варшаву. Молодой человек обрадовался встрече со своим американским другом. Орлов, воспользовавшись своей прежней легендой, быстро сориентировался и объяснил, что едет в Москву, чтобы пересесть там в Транссибирский экспресс до Токио. Орлов понимал, что в целях спасения своего прикрытия ему придется как-то отделаться от восторженного друга до паспортного контроля на польской границе. Это было нелегко сделать в мчавшемся на всех парах поезде, но ему удалось под каким-то предлогом удалиться из ресторана и затаиться в вагоне третьего класса во время стоянки на границе⁵⁴.

Возможно, Орлову и удалось спасти свое прикрытие, необходимое ему для функционирования в качестве парижского подпольного резидента, но итальянская операция сорвалась. После доклада в Москве и получения от Сталина одобрения операции было решено, что вербовку Боттаи, передав ему ассигнованные для этой цели 15 000 долларов в качестве стимула, можно без риска осуществить во время предстоящего визита министра в Германию. Под предлогом официально организованной встречи с Михаилом Любимовым глава советского торгпредства в Берлине передал итальянцу конверт с долларами США в крупных купюрах. «Когда он увидел, что в конверте всего 15 000 долларов, он решил, что будет благоразумнее пойти к Муссолини и рассказать ему обо всем», – вспоминал Орлов в 1957 году, давая свидетельские показания сенату США. Он рассказывал, что когда дуче заявил «неофициальный» протест советскому послу по поводу попытки подкупа его министра, Сталин отреагировал на это характерным для него образом: «Слишком мало денег – в следующий раз нужно попытаться дать 50 000 долларов»⁵⁵.

Вскоре после этого итальянского эпизода Орлов обнаружил то, что на первый взгляд показалось еще одной возможностью проникнуть во «Второе бюро». Поскольку предполагалось, что эта возможность возникла по чистой случайности, подобно многим таким возможностям в разведке, Орлов решил воспользоваться информацией, содержащейся в сообщении Александра Короткова, который поступил в Сорбонну, чтобы прослушать курс антропологии, выдав себя за чехословака по фамилии Районецкий. Заместитель Орлова, псевдоним которого был «Длинный», подружился с одним французским студентом, страстным читателем социалистической газеты «Попюлер», который был, по-видимому, настолько беден, что через некоторое время был вынужден бросить Сорбонну. Месяца три Коротков ничего не слышал о своем друге. Затем он вновь встретился с ним, вероятно, совершенно случайно, когда шел по авеню Оперы. Молодой француз рассказал, что с помощью отца своей невесты получил работу фотографа во «Втором бюро», где делал копии карт и документов, хотя зарабатывал он пока все еще слишком мало, чтобы жениться⁵⁶.

Когда Коротков сообщил Орлову об этой встрече, подумалось, что вербовка французского студента могла бы открыть долгожданный доступ к секретам «Второго бюро». Случайный характер этой связи, казалось, исключал возможность ловушки, и, поскольку инициативу должен был проявить Коротков, было, по-видимому, маловероятно, что этот молодой человек является «подсадной уткой». Поэтому Орлов посоветовал своему помощнику продолжить дружбу. Проверка отца невесты показала, что он действительно является бывшим армейским сержантом, работавшим в военном министерстве заведующим канцелярией. Орлов запросил у Центра разрешение приступить к операции и ускорить вербовку. Он поручил Короткову оплатить покупку обручального кольца для невесты француза и пообещать ссудить деньгами в долг, что дало бы возможность молодой чете вступить в брак⁵⁷.

Орлов самонадеянно ожидал из Москвы «добро» на начало операции, как вдруг один сотрудник «Сюрте женераль», который был советским информатором до предыдущего года, когда он не поладил с «легальной» резидентурой, решил возобновить контакт со своим советским куратором. Будучи начальником отдела по борьбе с наркотиками, он имел доступ к секретным служебным архивам. Это он сообщил советским о продажном министре юстиции и передал полицейские протоколы о похищении Кутепова. А теперь этот информатор раздобыл еще один материал: «Сюрте женераль» получила от одного своего тайного агента из французской компартии сведения о том, что некий чехословак, проживающий в Париже и обучающийся в Сорбонне, является советским гражданином и агентом НКВД. «Сюрте» поручила одному молодому сотруднику записаться на тот же курс антропологии и познакомиться с подозреваемым советским агентом.

Как только Москва переслала Орлову сообщение «легального» резидента, он в мгновение ока понял, что «Сюрте» осуществляет контрразведывательную операцию. Впоследствии он признал, что она была «блестяще задумана»⁵⁸. Центр распорядился прекратить вербовку француза и временно выслать Короткова из страны. Как оказалось впоследствии, операция с целью избежания хитроумно расставленной ловушки стала последним делом Орлова во Франции в качестве «нелегала». Судьба, вмешавшись в ход событий, не позволила ему пробыть в Париже достаточно долго для выполнения задания по внедрению во «Второе бюро» французского генштаба.

Однажды солнечным апрельским днем 1934 года, когда Орлов шел по одной из оживленных парижских улиц, кто-то сзади громко окликнул его: «Лева!» Сопротивляясь естественному побуждению обернуться и посмотреть, кто окликает его как Льва Николаева (имя, которое он использовал шесть лет назад, работая в советском торговом представительстве), Орлов ускорил шаги. Как Уильям Голдин, гражданин США, он не должен был обратить внимание на этот оклик. Он надеялся, что поскольку в Париже есть множество русских эмигрантов по имени Лев, то окликнувший его человек ошибся. Однако минуту спустя рука, опустившаяся на плечо, заставила его в смятении замереть, когда, обернувшись, он понял, что человек этот не ошибся⁵⁹.

«Лев, постой, ты что же, не узнаешь старых друзей?»

– спросил неряшливо одетый человек вызывающим тоном. Остановивший его мужчина не был незнакомцем: это был бывший коллега по фамилии Верник, который работал с ним вместе в торгпредстве шесть лет назад, когда Орлов использовал эту организацию в качестве «крыши» в своей «легальной» работе.

Орлов сообщил, что признал знакомство после того, как Верник назвал себя. Тот сообщил, что оставил работу в торгпредстве, чтобы навсегда поселиться в Париже. Он подтвердил то, что Орлову уже было известно: его бывший коллега, бежавший в конце 20-х годов, был заклеймен московскими властями как невозвращенец. Глядя на потрепанную одежду и преждевременно постаревшее небритое лицо, Орлов понял, что жизнь Верника не баловала с тех пор, как он покинул свою работу.

«Может быть, по старой дружбе угостишь меня стаканчиком вина и мы поболтаем», – предложил Верник с надеждой в голосе. Оказавшись в затруднительном положении, из которого, как он понимал, будет не так просто выбраться, Орлов согласился⁶⁰.

Пока они шли к ближайшему кафе, Орлов посчитал, что вряд ли Верник знает о его нелегальном проживании во Франции под видом американца. Возможно, он думал, что Николаев все еще официально числится работником торгпредства. Этой линии и придерживался Орлов во время двадцатиминутного натянутого и трудного разговора, в ходе которого Верник жаловался на свою жизнь. Теперь, по его словам, он убедился, что совершил ошибку, порвав с Советским Союзом, и умолял Орлова помочь ему вернуться на Родину и устроиться там на работу. Чтобы поскорее отделаться от старого знакомого, Орлов пообещал помочь ему. Затем он распрощался, сославшись на неотложное деловое свидание.

Спеша уйти подальше от этого знакомого, Орлов понял, что его работе в качестве «нелегала» во Франции нанесен смертельный удар. Он знал, что побег Верника не мог не привлечь внимания «Сюрте» и что он, вероятнее всего, стал информатором. Следовало, не теряя времени, укладывать чемоданы и уезжать из Парижа. Связавшись со своим заместителем Коротковым, только что возвратившимся в Париж, Орлов уехал в Швейцарию, поручив ему отправить в Москву срочное сообщение такого содержания: «„Швед“ случайно встретился с Верником, собутыльником Юрки Праслова. Он расспрашивал «Шведа», где и что делает «Швед». «Швед» решил на некоторое время уехать из Парижа и посмотреть, как развернутся события».

Сообщения, полученные Москвой из советского торгпредства, были неутешительными. Когда Орлов не позвонил Вернику, как обещал, последний предпринял отчаянные попытки разыскать его, призвав на помощь других советских перебежчиков, и, наконец, даже позвонил в торговое представительство и стал расспрашивать о Николаеве сотрудников, которые были некогда его товарищами по работе. Когда о настойчивости Верника стало известно в Центре, там было решено, что Орлову следует покинуть свою резидентуру. Тем временем, пробыв несколько недель в Швейцарии, он вернулся в Париж в надежде, что его случайная встреча с Верником останется без последствий. Эта надежда не оправдалась, и, смирившись с судьбой, Орлов стал готовиться снова покинуть Францию. 8 мая 1934 г. он отправил в Москву по условленному для чрезвычайных случаев каналу послание следующего содержания: «Сегодня во исполнение вашего указания уезжаю в Швейцарию. „Швед“». Таким образом, не Орлову, а его преемнику выпала честь вербовки «Приятеля».