Текст книги "Роковые иллюзии"

«В прошлый четверг „Корсиканец“ свел нас со „Старшиной“, – сообщил Коротков из Берлина 31 марта. – „Старшина“ прекрасно понимает, что он имеет дело с представителем Советского Союза, но не по партийной линии. Впечатление такое, что он готов полностью информировать нас о всем ему известном. На наши вопросы отвечал без всяких уверток и намерений что-либо скрыть. Даже больше того, он, как видно, готовился к встрече и на клочке бумаги записал вопросы для передачи нам». В то же время Коротков постарался полностью выполнить совет Харнака относительно того, как обращаться с ШульцеБойзеном²⁷.

«Нас „Корсиканец“ предостерегал о необходимости полностью избегать того, чтобы у „Старшины“, этого, как он характеризует, пылкого декабриста, не оставалось чувства того, что его партийная работа, которую он, „Старшина“, обоготворяет, превращается в простой шпионаж, – сообщал он Центру. – В противовес „Корсиканцу“, который строит большие планы на будущее и подготовляет своих людей на то время, когда к власти придут коммунисты, „Старшина» нам кажется более боевым человеком, думающим о необходимости действий для достижения того положения, о котором мечтает „Корсиканец“»²⁸.

Как показывают досье «Корсиканца» и «Старшины», после установления прямого контакта НКВД с ШульцеБойзеном и освобождения Харнака от роли промежуточного звена работа обоих источников стала более продуктивной. Именно через чету Харнак Шульце-Бойзен установил контакт с писателем и сценаристом Адамом Кукхоффом. Его жена Грета когда-то была студенткой университета штата Висконсин, а сам Кукхофф был лидером антифашистского кружка, называвшего себя «творческой интеллигенцией». Через двоюродного брата Харнака они также установили связь с тайной социал-демократической оппозицией Гитлеру, которую возглавлял Карл Герделер, бывший мэр Лейпцига, впоследствии казненный за участие в заговоре против Гитлера в июле 1944 года. Еще одним членом кружка Кукхоффа был Адольф Гримме, известный социал-демократ и товарищ профсоюзного деятеля Вильгельма Лейшнера, в состав собственной подпольной оппозиционной группы которого входил шеф берлинской полиции (Polizei-Präsident) граф Вольф фон Гельдорф, собравший досье компрометирующих материалов на нацистское руководство²⁹.

Потенциальная ценность такой группы для советской разведки была весьма значительной. 19 апреля 1941 г. по приказу Центра Коротков организовал через Харнака встречу с Кукхоффом. Сценарист с готовностью согласился сотрудничать с русским представителем и снабжать его информацией; ему был присвоен псевдоним «Старик». Его группа стала третьим важным компонентом берлинской сети «Красной капеллы», как это видно из схемы, находящейся в досье «Корсиканца». Решение начать использовать в качестве источников разведданных эти взаимосвязанные группы антифашистов далось Москве нелегко вследствие того, что их аморфность и разветвленность нарушали строгие правила безопасности, в соответствии с которыми НКВД обычно управлял своими агентурными сетями. Однако потребность в информации в те весенние месяцы 1941 года, когда приходили все более зловещие подтверждения приближающегося нападения на Советский Союз, объясняет, почему Центр позволил Короткову выступить в роли куратора для всех трех сетей, используя псевдоним «Степанов» в своей секретной переписке с Москвой³⁰.

Досье «Старшины» показывает, насколько точным источником разведывательной информации был ШульцеБойзен, когда дело дошло до передачи военной разведывательной информации в преддверии немецкого вторжения 22 июня. Доступ к военным секретам обеспечивала ему работа в министерстве авиации, где он обрабатывал секретные разведывательные донесения германских военновоздушных атташе. Глубокие и подробные разведданные, которые он передавал Короткову, не только относились к вермахту, но и давали Москве возможность заглянуть в операции германской разведки против Соединенных Штатов, как это видно из доклада от мая 1941 года, полученного из берлинской резидентуры:

«„Старшине” доподлинно известно, что американский военно-воздушный атташе в Москве является германским агентом. Он передает разведывательные сведения немцам, получаемые им, в свою очередь, от своих связей в СССР, и в первую очередь от американских граждан, работающих в советской промышленности. „Степанов” просит об осторожности при использовании этих сведений, т. к. „Старшина” – одно из немногих лиц, которым известно, что американец – немецкий агент»³¹.

Центр проверил информацию о военно-воздушном атташе США в Москве и телеграфировал Короткову подтверждение, что «сведения «Старшины» об американском военно-воздушном атташе отчасти подтверждаются нашими данными». Именно через Шульце-Бойзена Москва узнала, что иранский военный атташе в Берлине продал англичанам свои услуги в качестве агента и что немцы раскололи иранскую систему шифровки, уговорив торговца коврами, чтобы он выкрал для них коды в обмен на право ввоза в Берлин и продажу там своего товара³².

Архивные документы НКВД показывают также, насколько точной и разносторонней была развединформация, служившая предупреждением о нападении Германии на Советский Союз, которую поставляли «Корсиканец» и «Старшина». Нельзя не удивляться тому, что все предупреждения были оставлены Сталиным без внимания. Краткий перечень их сообщений, полученных V отделом Главного управления государственной безопасности с сентября 1940 по июнь 1941 года, насчитывает одиннадцать страниц в досье «Корсиканца», что составляло целый разведывательный план приближающегося германского вторжения³³.

Когда наступил январь 1941 года, Москва получила предупреждение о том, что «люфтваффе» намеревается предпринять разведывательные полеты вдоль границы и над Ленинградом. В последующие недели Геринг перевел русский сектор в активный оперативный отдел штаба ВВС, а в армии начали распределять карты промышленных объектов в СССР. К марту поступило известие, что Гитлер решил назначить дату вторжения на один из весенних месяцев, поскольку русские в таком случае не смогут сжечь на полях все еще зеленые посевы пшеницы, с которых немцы предполагали собрать урожай. ОКВ предсказывало, что Красная Армия сможет сопротивляться вермахту чуть более недели, а затем будет разбита; Украина будет оккупирована, в результате чего Советский Союз лишится своей промышленной базы. В Москву было также направлено подтверждение того, что кампания против Англии откладывается, и сообщалось о продвижении германских сил на Восток. К апрелю Шульце-Бойзен сообщил Москве, что разработка планов боевых операций «люфтваффе» завершена и что их основными задачами будет уничтожение железнодорожных узлов в западной части СССР, нанесение сокрушительного удара по Донецкому угольному бассейну и авиационным заводам в районе Москвы. К маю было ясно, что нападение, первоначально планировавшееся на этот месяц, было отложено по меньшей мере на четыре недели. В июне «Корсиканец» сообщил, что время начала операции надвигается, и передал список германских чиновников, назначенных на должности, чтобы взять в свои руки рычаги управления экономикой на завоеванной территории России³⁴.

И наконец, всего за пять дней до того, как германские танковые дивизии перевалили через границу России на рассвете 22 июня после одной из самых смертоносных за время Второй мировой войны артподготовок, Коротков передал в Москву от «Старшины», что «люфтваффе» получил боевой приказ. Зловещее и однозначное последнее предупреждение заканчивалось так: «Все германские военные мероприятия по подготовке вооруженного нападения на Советский Союз полностью закончены, и удара можно ожидать в любое время»³⁵. Руководство НКВД сочло шифротелеграмму настолько важной, что она сразу же по получении была передана Сталину. Свидетельством цинизма советского вождя является пренебрежение, с которым он отреагировал на сообщение от 16 июня, переданное ему дословно заместителем начальника НКВД Меркуловым: «Товарищу Меркулову. Можете послать свой „источник“ из военно-воздушных сил Германии к… матери! Это не источник, а дезинформатор. И. Сталин»³⁶.

Возникает вопрос: как мог Сталин оставить без внимания это последнее недвусмысленное предупреждение? Оно подтверждало получаемые в течение многих месяцев конкретные сообщения от «Корсиканца» и «Старшины», которые подкрепляли другие разведданные о подготовке к германскому вторжению, получаемые, как показывают архивы НКВД, Центром от агентов в Германии, Польше, Румынии, Англии и даже в Соединенных Штатах. Кажется неправдоподобным, что и Кремль, и Красная Армия могли быть застигнуты врасплох «операцией Барбаросса», как Гитлер окрестил свой «крестовый поход» на Россию.

Возможно, Сталин имел основания для того, чтобы отмести как «провокацию» предупреждение о надвигающемся нападении, которое передал ему Черчилль. Оно основывалось на перехваченных и расшифрованных сообщениях германского «люфтваффе». Но, поскольку Сталин точно так же оставлял без внимания подтверждающий это поток достоверных разведданных, передаваемых в Москву такими агентами, как Харнак и Шульце-Бойзен, возникают новые вопросы относительно советского «Пирл-Харбора». Эти новые откровения еще более подчеркивают загадочность того, что в течение полувека дискутировалось по обе стороны «железного занавеса». Был ли Сталин настолько загипнотизирован своим тайным преклонением перед Гитлером, что пренебрег возможностью того, что фюрер всадит ему кинжал в спину? Или оба разведуправления – НКВД и ГРУ – неправильно истолковали и неверно поняли информацию о нависшей угрозе нападения, как это случилось с аналогичными американскими службами перед неожиданным нападением японцев на тихоокеанскую морскую базу 7 декабря 1941 г.?

Советские архивные документы, к которым теперь открыт доступ, дают основания предполагать, что оба этих фактора способствовали роковой ошибке кремлевского руководства. Сведения, содержащиеся в делах агентов «Корсиканца» и «Старшины», несомненно, говорят о том, что Сталин располагал точными данными о приближающемся нападении Германии. Однако другие документы НКВД показывают также, что сообщения о намерениях Гитлера, поступавшие в Кремль, утрачивали отчетливость из-за присущей советскому складу ума подозрительности: а не являются ли эти ценные секретные разведданные результатом коварной операции по дезинформации, задуманной абвером?

Не один Сталин был склонен не верить поступившим из Берлина разведданным об угрозе приближающейся войны. К июню 1941 года в Берлине поползли слухи о войне, там болтали об этом на каждом углу. «Секрет» проник в Москву не только из надежных источников в высших эшелонах Третьего рейха, таких как «Корсиканец» и «Старшина»; та же самая информация поступала, основываясь на слухах, подхваченных женами советских технических специалистов, работавших на германских военных заводах. Вследствие уверенности Москвы в том, что разведка является единственным источником заслуживающей доверия информации, и Центр, и Кремль ломали голову над тем, что же это за тайные приготовления к нападению на Россию, если о них сплетничают женщины и даже пишут берлинские корреспонденты американских газет?

В неспособности должным образом оценить достоверность развединформации и кроется причина смятения, охватившего Центр в критический период, когда начался отсчет последних минут, оставшихся до начала войны. Поток информации был слишком мощным для аналитических способностей Москвы – то же самое произошло и в Вашингтоне шесть месяцев спустя, накануне нападения на Пирл-Харбор. Просчет и в том и в другом случаях был результатом поступления слишком большого объема информации из слишком многочисленных источников, а не наоборот. В обоих случаях это привело к роковой ошибке, потому что предубеждениям было позволено одержать верх над здравым анализом. В данном случае слепота, одолевшая Центр в результате противоречивости информации, проявляется в оперативном письме, направленном в Берлин 5 апреля 1941 г.: «За последнее время мы буквально со всех сторон получаем агентурные сообщения о готовящейся германской акции», – писал Центр. Поскольку многочисленные сообщения в британской и американской прессе подкрепляли предупреждения «Корсиканца» и «Старшины», предсказывая нападение на Украину, московские аналитики получили «такое обилие агентурных сведений о «секретной подготовке» Германией этой акции, что все это наводит на мысль, не имеет ли здесь место широко задуманная инспирация». Оставалось неясным, были ли в этом повинны сами немцы, пытавшиеся оказать давление на Советский Союз, или же это был коварный маневр англо-американцев, стремившихся подорвать германо-советские отношения³⁷.

Теперь стало понятно, что несостоятельность московской оценки развединформации усугублялась усилиями по дезинформации, предпринимаемыми немцами. Когда сосредоточение войск, танков и самолетов вдоль восточной границы Третьего рейха достигло таких размеров, что его невозможно было ни скрыть, ни отрицать, гестапо воспользовалось одним из своих внедрившихся агентов, чтобы подкинуть непосредственно в Москву ложное объяснение причины наращивания вооруженных сил. Уже после войны во время допроса немецкого военнопленного Зигфрида Мюллера, который в 1941 году был сотрудником отдела 40 гестапо, выяснилось, что на русскую секцию абвера работал латвийский журналист Орест Берлинкс. К несчастью для Москвы, Амаяк Кобулов, резидент НКВД в Берлине, считал его одним из самых надежных источников³⁸.

Согласно показаниям Мюллера в КГБ, Берлинкс был настолько ценным каналом предоставления ложной информации советской разведке, что Гитлер и Риббентроп собственноручно готовили его донесения. Возможно, это является преувеличением, но документы НКВД того времени подтверждают, что в апреле 1941 года Центр специально поручил Кобулову выяснить причину массового стягивания войск и вооружений к русской границе³⁹. Ответ на этот вопрос Кобулов получил от Берлинкса, который утверждал, что «официальное» объяснение, которое было дано лично ему 4 марта 1941 г. полковником Блау из ОКВ, заключается в следующем: «Мы во время мировой войны умели путем колоссальных перебросок войск замаскировать действительные намерения немецкого командования»⁴⁰.

Поскольку по критериям советской разведки это была предположительно подлинная «секретная» информация, доставленная в Москву через верный источник, то ее стали считать еще более надежной, так как она совпадала с собственными убеждениями Сталина. Эта информация не противоречила также неопровержимому свидетельству наращивания немецких вооруженных сил на границах России, а Сталин считал этот маневр колоссальной военной хитростью Гитлера. Для того чтобы еще больше запутать Москву, германские секретные службы воспользовались также и другими каналами, намекая на то, что любой военной операции против России предшествовали бы ультимативные германские притязания на Украину. Эта дезинформация также распространялась через министерства Третьего рейха с намерением довести ее до сведения правительств иностранных держав с помощью намеков, подброшенных по дипломатическим каналам.

Дело «Корсиканца» подтверждает, что Харнак «клюнул» на дезинформацию и сообщил Короткову в апреле 1940 года, что «на одном из совещаний ответственных должностных лиц из министерства экономики представитель отдела печати Кролл заявил следующее: «СССР будет предложено присоединиться к державам оси «Берлин – Рим» и напасть на Англию. В качестве гарантии будет оккупирована Украина и, возможно, балтийские [государства] тоже»⁴¹. Предположение Москвы, что некий ультиматум будет предварять любую германскую военную операцию, было подкреплено в следующем месяце сообщением, полученным от «Старшины».

«Вначале Германия предъявит Советскому Союзу ультиматум с требованием более широкого экспорта в Германию и отказа от коммунистической пропаганды. В качестве гарантии удовлетворения этих требований в промышленные и хозяйственные центры и предприятия Украины должны быть посланы немецкие комиссары, а некоторые украинские области должны быть оккупированы немецкой армией. Представлению этого ультиматума будет предшествовать «война нервов» в целях деморализации Советского Союза»⁴².

Неоднократные германские опровержения каких-либо намерений предпринять нападение были еще одним тактическим ходом, который, как показывают советские документы, был неправильно истолкован в Москве, когда информация об этом была получена от «Старшины», которого разведка высоко ценила как источник. Ссылаясь на секретные документы, которые прошли через его руки в начале июня, Шульце-Бойзен сообщил Короткову, что «германским военным атташе за границей, а также немецким послам дано указание опровергать слухи о военном столкновении между Германией и СССР»⁴³. Эта информация, по-видимому, подкрепляла его сообщение о том, что германский военно-воздушный атташе в Москве направил своей жене и детям вызов в Москву⁴⁴. Такая разведывательная информация укрепляла убеждение Сталина в том, что он не должен позволять Гитлеру запугать себя этим крупномасштабным военным блефом, а поэтому он ждал ультиматума с изложением требований Германии, который так и не был предъявлен. Умело скоординированные противоречивые сигналы, полученные в Москве в течение мая и июня 1941 года, помогали смазать и увести в сторону логические выводы, которые напрашивались в результате анализа потока точной развединформации о готовящемся нападении Германии, которую «Корсиканец» и «Старшина» передавали в течение многих месяцев. Это подтверждается примечанием, которое Коротков приложил к сообщению Харнака, переданному им в начале июня. В нем содержался список немцев, назначенных управляющими в экономические районы, на которые Гитлер намеревался разделить СССР. «Насколько это входит в круг слухов, циркулирующих сейчас в Берлине, или является действительно подготовительным мероприятием намерений немецких властей, даже, может быть, рассчитанным на блеф, сказать трудно»⁴⁵.

Такая сумятица в штаб-квартире НКВД была неизбежна, поскольку советская разведка в то время не имела специализированного отдела анализа, способного отделить дезинформацию от надежных разведданных. Это, как обнаружил Орлов, было слабой стороной всей организации, потому что Сталин упорно считал, что при оценке информации своей разведки за ним должно оставаться последнее слово. «Это опасные догадки» – такими словами «Большой хозяин» отметал любые попытки толкования информации, которые предпринимались его подчиненными. Он, очевидно, считал, что только сам обладает даром интуитивно определить подлинную значимость сообщений разведки. Именно поэтому, как говорил Орлов, Сталин неоднократно предупреждал руководителей своей разведки, чтобы они держались подальше от гипотез и уравнений со слишком многими неизвестными⁴⁶. «Гипотеза в разведке может превратиться в вашего конька, на котором вы приедете прямо в устроенную вами же самими ловушку» – это было излюбленное изречение Сталина в отношении оценки разведданных. «Не рассказывайте мне, что вы думаете, дайте мне факты и источник!» И, как показывают документы НКВД того времени, именно так руководители этого ведомства и поступили в июне 1941 года. Они передавали в кремлевский кабинет Сталина необработанные шифровки от Короткова и других офицеров-кураторов практически в том же виде, в каком получали их – без каких-либо комментариев или оценки их важности и относительной надежности. Те, кому они были адресованы – обычно это были Сталин или Молотов, – сами выступали в роли аналитиков сообщений своей разведки. На них и лежит ответственность за принятие рокового ошибочного вывода о том, что Гитлер просто блефует.

Фюрер тоже был введен в заблуждение оценками разведданных вермахта, согласно которым массированный удар Германии по Красной Армии приведет к поражению Советского Союза, причем кампания продлится не более шести недель. Нашествие заставило Москву отозвать своих дипломатов, закрыть легальную резидентуру НКВД в Берлине, что вынудило ее агентов уйти в подполье. Агентурные сети «Корсиканца» и «Старшины», которым с успехом удавалось передавать ценную информацию в Москву до нападения Германии, время от времени восстанавливали связь вплоть до сентября 1942 года, когда в дверь постучали гестаповцы. Руководители «Красной капеллы» были арестованы, наскоро подверглись суду и казнены (см. Приложение II).

Хотя дела Харнака, Шульце-Бойзена, Кукхоффа и других берлинских агентов из архивов НКВД подтверждают, что из их секции «Красной капеллы» звучали самые убедительные предупреждения о катаклизме июня 1941 года, все было напрасно, потому что Сталин не желал их слышать. Но с присущим им мастерством они продолжали обеспечивать информацией Красную Армию, что в конечном счете способствовало поражению Гитлера.