Текст книги "Назад в космос"

– Нам туда, – сухо сказала Катя.

Она придумала себе задачу – быть проводником, и стало чуть полегче. Страшно, но хотя бы не тошно.

Баженов огляделся. И правда ведь красота. Деревья, голубое небо, чистый воздух, солнышко, и главное – огромный, невообразимый простор. А к тому, что вдалеке уходит вверх зеленая стена, прочерченная дорогами и вся в точечках домов, можно привыкнуть. Ой, чего это синеет? А это у них речка там.

– Почему офис Генерального не в космопорте? – спросил он, ныряя вслед за Катей в кусты.

– Ну так он же Генеральный, чего ему тут делать.

– М‑да… Действительно.

Прогулка по лесу стала бы чистой радостью для астронавта, бывшего месяц безвылазно в рейсах, если бы не крики вдалеке и эпизодический грохот, от которого Баженов напрягался, а Германн вспоминал про лом. Потом все как-то стихло. А дальше лес внезапно оборвался, и они прямо из-под сени деревьев шагнули на кукольно аккуратную улочку с очаровательными домиками. Перед каждым – маленький палисадник весь в цветах.

Здесь могло быть просто волшебно, если бы в ближайшем домике не плакала навзрыд женщина.

И пейзаж слегка подпорчен: из следующего жилища недавно швыряли мебель через окно. И там, судя по звукам, ссорились.

Как нарочно, идти надо было в ту сторону, и едва они поравнялись с домом, оттуда выскочил какой-то тип с ножкой от стула в руке. Уставился на Баженова и явно не обрадовался эмблеме МЧС РФ.

– А вот сразу нахер, офицер! – заорал он. – Нахер отсюда, понял?!

– Вы нас с кем-то путаете, сударь, – учтиво сказал Баженов.

– Как хочу, так живу, понял?! Будут еще меня учить всякие! Задолбали читать мораль! Все такие хорошие, один я плохой, да?!

– Все нормально, мы уходим, – пробормотал Баженов, не очень понимая, как себя вести. – Видишь, уходим.

– Нахер! За-дол-ба-ли!

Местный житель бросился на него, занося свою импровизированную дубинку. Капитан легко перехватил вооруженную руку и догадался, что его надули, только когда справа прилетело в глаз кулаком. Взвизгнула Катя.

Последний раз Баженова пытались ударить классе в седьмом-восьмом, да и то не всерьез; ошарашенный капитан сделал шаг назад, и тут, к счастью, инициативу взял Германн. Пользуясь тем, что противник сосредоточился на капитане, инженер пнул местного под колено. Тот, охнув от боли, выронил дубинку, присел, и Германн добавил ему с той же ноги в ухо. Катя взвизгнула снова.

Местный упал на четвереньки, проломил головой штакетник и пополз нюхать цветы.

– Так же убить можно, – укоризненно произнес Баженов, трогая кончиками пальцев лицо.

– А так – нельзя? – агрессивно осведомился Германн, показывая на ножку от стула. – Я это забираю. И не спорь. Мой трофей.

– Что тут у вас творится? – спросил Баженов у Кати тоном скорее тоскливым, чем рассерженным. – Ах да, вы тоже не знаете… Гера, спасибо на самом деле. Как-то я оказался не готов.

– Не за что. Разреши высказать профессиональное мнение? Здесь форс-мажор, это очевидно. Значит, мы на работе, у нас спасательная операция. Спасаем девицу, – Германн ткнул в Катю ножкой от стула, – и отваливаем, пока не стало хуже.

– Гера, очнись, мы сейчас не спасатели, а перегонщики, – буркнул Баженов, задумчиво уставившись куда-то мимо инженера.

– Спасатель всегда спасатель! – заявил Германн и оглянулся.

По улице брел, руки в карманы, здоровенный хмурый дядька, просто громила, такого ножкой от стула не свалишь. И курс держал прямо на них.

– К черту лом. Твой капитанский пистолет надо, – сказал Германн. – Как я жалею, что забыл о нем. А ты почему забыл?! Для драки ты у нас слишком благородный, но подстрелить-то сможешь.

– Потому и забыл.

– Папа! – воскликнула Катя. – Папа, милый!

И бросилась к громиле.

– Только идиоты вроде меня дерутся с сумасшедшими, – бурчал Германн, провожая глазами Катю. – Стрелять надо. Сейчас он ей голову отвинтит, что будем делать? Оплакивать?

Они с тревогой наблюдали, как девушка повисла у гиганта на шее и что-то тараторит ему на ухо, а тот вроде не торопится ее убить. Через минуту он поднял глаза и сумрачно уставился в их сторону. Решив, что самое страшное позади, они рискнули осторожно приблизиться.

– Это папа мой! – крикнула Баженову девушка. – Ваня Карков его зовут! Он электронщик гениальный! Он все тут знает!

– Ах, еще и Ваня, – Германн хмыкнул. – Дратути пажалста.

– Заткнись, – шепнул Баженов.

– Бесполезно же, – прогудел Карков. У него оказался тяжелый гулкий бас. – Понимаешь, это не имеет никакого смысла.

Катя по-прежнему висела у него на шее, вцепившись намертво, а он легко поддерживал девушку одной рукой.

– Папа, ты просто нас спаси, я не знаю как, но ты же спасешь… – твердила она. – Папочка, милый, мне плохо…

– Лучшее, что может сделать честный человек, – покончить с собой, – произнес Карков глубокомысленно. – Но сначала я полюбуюсь, как тут все пойдет прахом, и эти лоботрясы начнут вешаться. Попили моей кровушки, твари. Сначала пусть они.

– Что у вас стряслось? – спросил Баженов. – Разгерметизация? Двигатели вращения? Это все лечится.

– Да ничего. В том-то и дело, что ничего. Если не считать того, что я бездарно растратил свою жизнь на баб, которые вытирали об меня ноги. Думаете, эта соска меня любит? Ей просто страшно. Знаете, я даже рад, что ничем не могу ей помочь. Это справедливо.

Карков стряхнул девушку с себя, опять сунул руки в карманы и пошел дальше.

– Он электронщик! – Катя семенила рядом, цепляясь за него. – Он может все исправить! Остановите его!

– Жизнь не исправишь, – буркнул Карков. – И смысл жизни, которого нет. Понимаешь, дурочка, тебе кажется, что смысл жизни – продавать свою дырку направо и налево, быть успешной шлюхой, более успешной, чем остальные…

– Да нет же! Ты не понимаешь! Это все ради счастья, это же радость, папа! Человек создан для счастья! А ты всегда был хмурый, и как же нас изводила твоя вечная русская тоска… Как она меня мучает! И маму измучила! Это ты виноват!

– Вот! – Карков сокрушенно кивнул. – Что и следовало доказать! И я еще виноват! В чем? В том, что жизнь абсолютно лишена смысла? Но ведь это истина, единственная истина на свете. И все это знают, даже ты, глупая девчонка, просто все прячутся от этого знания. Трусы – в религию, слабаки – в алкоголь…

Он остановился у палисадника, где, лежа в цветах, постанывал, сжимая руками голову, контуженый дебошир. Сейчас было слышно, что и в этом доме тоже плачет женщина.

– А молодежь прячется в молодость. Нормальный взрослый человек, наверное, должен залезть в петлю… Но не сегодня. Я сначала погляжу, как тут все развалится.

Он расстегнул штаны и обильно полил контуженого. Тот не возражал.

– Извините, – бросил Карков через плечо. – Захотелось. А кто его так?..

– Я, – сказал Германн. – Надеюсь, вы ничего не имеете против. Да, вам же все равно.

– Отнюдь. Это последний любовник моей жены. Хронологически последний. Я как раз шел на него посмотреть. Думал, он хотя бы красавец. Но даже тут меня ждало горькое разочарование. Эх, тоска-а… Ну ничего. Скоро все кончится. Останутся тут одни роботы.

Катя снова заплакала.

– Господин Карков, – сказал Баженов. – Я капитан «АПК‑10» Андрей Баженов. В силу форс-мажорных обстоятельств я сейчас обладаю некоторыми правами… Но можно просто по-человечески вас попросить дойти с нами до офиса Генерального диспетчера? Это ненадолго. Смысла жизни не обещаю, но будет хотя бы не так тоскливо.

Карков застегнулся, посмотрел на Баженова, потом на Германна, потом на Катю.

– Ты. К матери – пошла. Рыдайте там вместе, ничтожества, оплакивайте свою никчемную жизнь. А я – с этими клоунами.

Катя, всхлипывая, шагнула было к Баженову, но тот развел руками.

Девушка отвернулась и, повесив голову, пошла на заплетающихся ногах в ту сторону, откуда появился ее отец.

– За мной, охламоны. Нам второй переулок направо, – прогудел Карков. – И давайте ходу, я держусь на чистой злости. Бочка-Восемь проживет без людей на полном автомате много лет. И комбинат будет работать как часы. Все налажено отлично. Мы тут совершенно не нужны. И когда я думаю об этом, прямо не терпится повеситься.

– Ты зачем его позвал? – шепнул Германн на ухо Баженову.

– Да жалко мне его, – сказал тот.

* * *

В офис Генерального диспетчера капитан Баженов вошел уже с большущим синяком под глазом.

Диспетчер, пожилой, но не старый еще мужчина, худощавый и седовласый, с пепельно-серым лицом смертельно уставшего человека, сидел в кресле, вяло поворачивая туда-сюда одним пальцем трехмерную карту Бочки-Восемь. В углу кабинета шумно дрожал неизвестный в белом халате, свернувшись калачиком на полу.

– Викто́р, – сказал Баженов.

– Андрэ́, – сказал Генеральный, даже не подняв на капитана глаз.

– Первая наша встреча после училища, мой мастер, – я так надеялся, что будет весело…

– Обхохочешься. – Диспетчер по-прежнему глядел мимо.

Германн украдкой рассматривал карту.

Карков прошел в угол и легонько пнул ногой человека в белом халате. Тот взвизгнул, будто его собрались резать.

– Отставить! – У диспетчера прорезался командный голос, и стало ясно, почему он Генеральный.

– А чего он тут? – буркнул Карков.

– Лучше тут, – непонятно ответил диспетчер. – Так я хотя бы его вижу.

– Анализ воздуха сделал? – спросил Баженов.

– Зачем? – тускло, через силу, удивился диспетчер.

– Это же депрессант в атмосфере, разве нет? Не обязательно диверсия, такое случается. Просочилась какая-нибудь химическая дрянь, реагент с комбината, ну, чего вы там обрабатываете… Занесли ее случайно на челнок, там она вступила в реакцию с воздухом и на челноке приехала сюда уже готовенькая. И отравились твои люди. Я, даже не глядя в базу МЧС, только по памяти назову минимум два похожих случая. Правда, там массовый психоз шел только как побочный эффект…

– А ты совсем не изменился, Андрэ, – пробормотал диспетчер. – Все тот же хороший мальчик. Добрый.

– Та-ак… – протянул Баженов.

– Ну, ты же привел с собой Каркова, значит, о чем-то догадывался… Хм, когда я звал это чудовище, оно не шло. Ссылалось на отсутствие смысла жизни.

Чудовище присело в углу рядом с человеком в белом халате и теперь осторожно трясло его.

– Оставьте в покое главврача, Карков! – рявкнул диспетчер, слегка оживая. – Черт с ним! Все равно бы на всех не хватило! – Он повернулся и впервые поглядел на Баженова. – Вот ответь мне, студент, если бы тебе сказали, что главврач станции может подвести под списание весь наличный запас стимуляторов и продать их, – какой ответ на зачет? Он сам больной, его лечить надо, верно? Незачет! Диспетчера лечить надо!

– Да что у вас творится, мастер?! – шепотом взмолился Баженов.

– Все продал на Бочку-Девять… Понятно, чего они там из них понаделали… А я только на прошлой неделе узнал, и то случайно, остолоп! Спрашиваю: как ты мог, скотина, а этот мне: а зачем нам стимуляторы? У нас же и без них все отлично! И долю предложил… Сдохни теперь, падла, сдохни! – заорал диспетчер и, словно вложив в этот крик все силы, поник.

– Стимуляторы у меня есть, – сказал Баженов. – Немного, конечно, но хватит проколоть человек десять. Только я не очень…

– Мы в этой заднице – три часа. Каких-то жалких три часа. А продержаться надо трое суток. Всей Бочкой. Иначе… не имеет смысла, – произнес диспетчер, повторяя в точности интонацию Каркова.

Он теперь говорил так тихо и слабо, что Германн был вынужден подкрасться к его креслу сзади вплотную и все равно навострить уши.

– Я по-прежнему ничего не понимаю, – сказал Баженов.

– Хочешь, чтобы я признался вслух? Капитану корабля МЧС? Да пожалуйста, мне все равно уже. Позитив у нас сдох, Андрэ. По-зи-тив-чик.

– Твою мать! – Германн даже слегка подпрыгнул.

Генеральный диспетчер тоже подпрыгнул, совсем как нормальный живой человек, у которого громко крикнули над ухом.

– Герман Германн, – представил товарища Баженов. – Ты его не помнишь, он с инженерного и на два курса младше… Ну, в общем, ты уже уволился тогда.

– Дюран. – Диспетчер не глядя поднял вялую руку; инженер поймал ее.

– Капитан Дюран, – поправил Баженов. – Мой капитан.

– Кончился твой капитан, – буркнул диспетчер.

– Это мой мастер, как ты уже понял, – сказал Баженов Германну. – Отличный учитель, но заскучал по реальному делу, не прошел медкомиссию и вместо корабля пошел на Бочку…

– Был неплохим учителем и оказался плохим диспетчером… – перебил тот. – Даже позитив, и тот у меня развалился. Такие дела, молодые люди. Можете презирать. Разрешаю. Ну и вы обязаны о преступлении доложить. Понимаю.

– Вообще это бред какой-то… – протянул Баженов. – И давно у тебя позитив?

– У меня?! Он тут с самого начала. Корпорация ставила его на всех Бочках. Собрали Бочку – воткнули позитив. Здесь, на Восьмой, он сто лет работал без перерыва. Вот и сдох. Выдал утром пиковый импульс, такой, что я лично чуть не кончил на рабочем месте, – и накрылся.

– Но… Зачем?!

– Здесь же… Великолепно, – пробормотал Германн. – Потрясающе.

– Ага, – диспетчер кивнул. – Потрясающе. Изобилие, чистота, красота, а счастья как не было, так и нет. Видите Каркова? Без позитива все были бы такие. Ну, наш Ваня уникум, его и позитивом не проймешь…

Баженов покосился на Каркова с опаской, Германн – с уважением. Значит, не шутила девушка Катя про русскую тоску отца.

– Если счастья нет, вариантов развития событий на обитаемой станции ровно три – наркомания, алкоголизм, религиозное сектантство, – продолжал диспетчер. – На Земле то же самое, просто оно там размыто и не так пугает. А представляешь секту в космосе? Десять тысяч идиотов в железной бочке? А если это твоя станция, ты в нее вложил средства, здоровье, креатив, душу практически?.. И вдруг на станции ересь, и твои сотрудники говорят – отвали, капиталист, мы теперь сами по себе, поклоняемся Микки-Маусу, а ты свободен. Корпорация очень хорошо это представила, я так думаю. Я ее не оправдываю, если что.

– Извини, я в шоке, – сказал Баженов.

– Ты просто не имел дела с большими коллективами. В экипажах кораблей проблема утраты мотиваций решается исходной психологической подгонкой кадров. Просто набирают славных ребят, с которыми не пропадешь. Вроде тебя. И то иногда бывает трудно. Славных ребят на всех не хватает. Теперь представь экипажи по пять, шесть, семь, восемь, десять тысяч человек… Сейчас это специфическая проблема Бочек, но дальше будет только хуже. Бочки пока еще маленькие. Без контроля над эмоциональной сферой персонала любая крупная станция может превратиться в черт знает что. И заранее не угадаешь.

– Погоди, но Корпорация… Даже если не трогать моральную сторону вопроса – как они так рискнули? Это ведь запрещенная медицинская технология… Психиатрическая…

– Да хоть ветеринарная. Андрэ, ну что за наивность? Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Редкоземельные элементы – это такая золотая жила, что сюда воткнули бы любую технологию, лишь бы все работало. Корпорация рискнула – и выиграла: люди на позитиве сто лет просидели! Вон Бочка-Девять, ближайшая к нам, самая молодая станция в окрестностях Пояса, ей уже тридцать! И там у Марлен… Нет, ты не знаешь Марлен. Короче, у нее такой же позитив, как у нас, не отличить вообще.

– Извините, вы сами видели? – встрял Германн.

– Да, я смотрел! – сказал диспетчер с вызовом. – У меня тоже был сначала шок, когда узнал! Мне Марлен проболталась, то есть ей намекнули, что уже можно… И куда деваться, я к тому моменту пять лет здесь пробыл, Бочка-Восемь мне стала дом родной. И я, Генеральный диспетчер, отвечаю за людей и должен знать, как работает система жизнеобеспечения! А позитив – элемент системы жизнеобеспечения и ничто иное! И Каркова я возил на Бочку-Девять, чтобы он посмотрел!.. Кстати, Андрэ, где ты его поймал, этого тираннозавра?

– Случайно, не поверишь. Так это он у тебя отвечал за позитив?

– Нет. Ему даже знать о нем не положено. Есть два штатных техника, которых выбрала Корпорация, и я третий, больше никому. Карков – главный инженер этой богадельни и мой персональный резерв на случай чрезвычайных ситуаций. У него сила воли потрясающая, он вообще человек-кремень.

В углу гулко расхохотался Карков.

– Да пош-шел ты! – бросил ему диспетчер.

– Сам дурак, – сказал Карков.

– Да, дурак! Понадеялся на тебя! А ты в критический момент оказался такой же тряпкой, как все!

– Меня жена не любит, – объяснил Карков. – Я еще повешусь, наверное, когда вы все повеситесь.

– Знаешь что!..

– Виктор, остынь. И зачем ты подставил Ваню, если он такой замечательный? – встрял Баженов.

– Так он сам нашел эту штуковину. За техниками проследил. Мне было некуда деваться.

– Кстати, где твои техники?

– Тут в подвале сидят, плачут. Им все равно, где плакать. Слабаки.

– Так позитив… Здесь? Под нами?

– Черт побери, Андрэ, это два ящика с примитивной электроникой. Два контура, основной и запасной. Основной сгорел, второй не запустился, его вскрыли, пока еще могли как-то шевелиться, а там – макет. Судя по внешнему виду, ему те же самые сто лет. Тогда и украли комплектующие. Или забыли поставить, какая теперь разница… И те же самые сто лет никто в тот ящик не заглядывал! И я не заглянул! А знаешь почему?!

Он чуть приподнялся и посмотрел в угол.

– А потому что я такое же фуфло, как наш доктор! – заорал диспетчер. – Потому что все хорошо у нас! И полная бочка счастья! На позитиве, с-сука! Карков! Головой его об стену постучи, эскулапа хренова, а? Хочу услышать этот звук!

– Да ну, лень, – отозвался Карков.

Диспетчер опять сник.

– Корпорация уже все знает. К нам летят техники с Бочки-Девять, везут свой запасной контур. Но ходу оттуда – трое суток, и это еще ничего, с Бочки-Семь – почти две недели. Понял, в чем проблема, спасатель? То-то.

– Как они сами доберутся сюда без позитива, если сидят на нем постоянно? – задумался Баженов. – У них такое же похмелье будет.

– Закинутся таблетками и долетят как миленькие. Тамошней братии позитив не особо и нужен. Если у них тоже основной сгорит – обойдутся внутренними резервами, наркоманы чертовы.

Баженов удивленно поднял брови.

– Я же тебе объяснял про алкоголизм и наркоманию. А Бочка-Девять это три в одном, у них и момент сектантства присутствует, только не религиозного, а сексуального. Позитив там – чисто для поддержки минимального тонуса.

– Хорошо устроились… – только и сказал Баженов.

– И не говори. Что такое Бочка-Девять – бензоколонка, салун и бордель на фронтире. Фестиваль всеобщей любви, как они это называют. И правда фестиваль, очень красочный и даже, я бы сказал, трогательный. Прилетаешь – а тебя все любят. Искренне. Круглые сутки, нон-стоп все тебе рады. Море радости, непрерывный бег за счастьем. Но есть чисто коммерческий подвох: чтобы не раздувать штаты, бегут за счастьем эти девочки и мальчики на таблетках. Иначе персонала нужно было бы вдвое, а то и втрое больше. А чтобы клиенты тоже бегали и прыгали и выжимать их досуха, там эти таблетки – на каждом углу и за себестоимость. Бочка-Девять столько «дури» производит, на весь Пояс хватит. В том числе и из наших стимуляторов, кто бы мог подумать…

Баженов подошел к окну. Не хотелось ему дальше слушать ужасы про Бочки.

Офис Генерального диспетчера стоял в парке, но в отличие от приземистого космопорта был пяти этажей в высоту – самое высокое строение на станции «Мечта‑8», не считая нескольких спортивных арен, – и вид отсюда был волшебный.

Если не обращать внимания на зеленую стену, там, за окном, простирался во все стороны форменный рай. Мечта любого землянина, кто не помешан на жизни в мегаполисе. Утопающие в сочной зелени домики. Симпатичные и функциональные общественные здания. Удобные дороги с пешеходными зонами. И не надо бороться за жизнь, не надо бояться старости, тебя не выкинут со станции, здесь места еще с запасом на столько же людей, и Корпорация позаботится о тебе, до последнего вздоха будешь сыт, одет… счастлив. И ты не заперт в Бочке, тебе открыты все дороги: улетай куда хочешь и когда хочешь. На учебу, в отпуск, к родным, просто развеяться, не проблема. Только реши с Корпорацией, ты вернешься – или насовсем, тогда она найдет другого. Хотя и будет сожалеть. Корпорация любит тебя. Она ведь тебя вырастила и выучила на свои деньги, ты ее человек. Но ты был свободен и остаешься свободен.

Баженов всю эту рекламную требуху помнил с юных лет; его вербовали в Корпорацию еще в училище. И он знал, что Корпорация не врет. При всем океане радости, в который фирма готова окунуть тебя с головой, работа в космосе пока еще остается трудной и рискованной. И Корпорация слишком заинтересована в лояльных сотрудниках, чтобы обманывать их.

Значит, прямо в лоб она не лжет. Только потихоньку. Нашептывая тебе сны, навевая грезы. Проклятье, ну зачем? В душу плюнули, гады. Просто в самую душу.

– Такая красота… И чего вам тут не живется?

Он вспомнил тесноту Крайней Станции, где ребята ждут подарков, заранее хохоча, предвкушая, как устроят внеплановый Новый год, – и подумал, что какие-то вещи недоступны его пониманию. И там, и тут люди. Почему тут нет смысла жизни, а на Крайней – есть? Да спасатели бы лопнули от счастья, дай им такие условия.

От натурального счастья.

Не от позитива.

– Красота же! – Баженов в сердцах врезал кулаком по стеклу.

– Мы очень хорошо живем, кто бы спорил, – сказал диспетчер. – Богато. Вкусно. Между прочим, не забываем о творчестве, культурно развиваемся, даем человеку все возможности стать гармоничной личностью… Но смысла жизни не было и нет. То ли его исходно не существовало, забыл Господь привинтить на какой-то день Творения, то ли он потом отвалился. Все – обман. Сто лет на одном позитиве держались, как я сейчас понимаю. А теперь у меня десять тысяч человек и… – Он бросил взгляд на карту. – Неплохо, всего лишь девяносто семь покончило с собой за три часа. И еще убийств… одиннадцать.

Он это так обыденно произнес, что у Баженова засосало под ложечкой.

– Могло быть хуже. Но статистика испортится скоро.

– А то… Попривыкнут? – с надеждой спросил Баженов.

– Черта с два. Сейчас у всех похмелье, резкое снижение тонуса. Им кажется, что жизнь – дерьмо. Завтра они поймут, что ничего не кажется, а так оно и есть на самом деле. И на станции разверзнется ад. Алло, Карков! Верно говорю?

– Абсюлеман, мсье Дюран.

– Такие дела, спасатель. Ну что, слабо поспасать? Лучше собирай вещички и улетай, пока не началось. Спасибо, что выслушал старого дурака, как-то легче стало… И не стесняйся доложить куда следует. Мне уже все равно, а с этой позитивной дрянью пора кончать. Нет от нее пользы людям. Правильно ее запретили… Только учти, Корпорация не простит тебе, что ты оказался в неподходящем месте в неподходящее время…

Баженов повернулся и увидел, как в кабинет входит Германн.

– Я вниз спускался, – объяснил тот. – Слушайте, как сильно вас стукнуло! Чего грустите? Там два кретина плачут, вы тут с кислыми рожами…

– Мы сделали все, что могли, – с достоинством произнес диспетчер.

– Не хами, Гера. Им только через трое суток привезут запасной контур, – вступился за диспетчера Баженов.

– Не нужен им контур. Все у них есть.

В углу зашевелился Карков.

– Сопли жуете вместо того, чтобы народ выручать?! – повысил голос Германн. – Смысл жизни потеряли! Вот вам смысл! На три часа работы! Ну, на пять! Сможешь на голых нервах пять часов продержаться, Карков Ваня, главный, мать твою, инженер?!

– Ты не кричи, мальчик, – буркнул Карков. – Давай раздави меня своей гениальностью. Хреновину небось придумал, самому же потом будет стыдно.

– Извините, но стыдно будет вам! Если бы кое-кому мозги не отшибло на нервной почве – сами бы решили проблему… Что такое позитив, если посмотреть в отрыве от электроники? Чисто психиатрическая технология. Сигнатура, волновой рисунок. Но как заставить ее воздействовать на мозг? Напрямую это невозможно, в мозгу нет приемника. А где есть?

Он выдержал паузу.

– Чип, – скучным голосом сказал диспетчер. – Там и приемник, и готовая система передачи сигнала на синапсы с обратной связью. Это я тебе сам могу рассказать, толку-то?

– Точно. С мозгом работают ваши индивидуальные чипы, которые щедро дарит Корпорация. Вам снимают обычные чипы и втыкают корпоративные, они якобы лучше. Они действительно намного лучше. И еще принимают в более широком диапазоне. Мы с Андреем эту волну не ловим. А вы – да.

Карков медленно, держась за стенку, встал.

– Как сигнатура приходит на чип? Элементарно, через ваш местный вайфай. Этот ящик в подвале – там блок, который генерит сигнатуру, и он действительно сгорел. Понятия не имею, как его восстановить. Но все остальное…

– Ну да, это аппаратура коннекта, – сказал Карков. – Ее можно собрать из подручных средств. Она ничего не значит без сигнала.

– У вас есть сигнал! Вы сами говорите, что на Бочке-Девять такой же позитив! Одолжите у них сигнатуру.

Германн торжествующе огляделся: ну как, оценили?

– Будь я проклят, – пробормотал диспетчер.

– Сомневаюсь, что мы сможем ее расшифровать и воспроизвести… – протянул Карков. – Но мысль интересная.

– Если Бочка-Девять готова непрерывно транслировать сигнатуру по дальней связи – не вижу проблемы. Воткните дальнюю напрямую в вайфай, сделайте всех несчастных опять счастливыми, расслабьтесь и ни в чем себе не отказывайте – занимайтесь расшифровкой хоть неделю. Виктор, давайте просыпайтесь! Вызовите эту вашу Марлен и объясните ей положение.

– Лучше вызови штаб-квартиру Корпорации, пусть она прикажет Марлен это сделать, – предложил Баженов. – Тогда не отвертится твоя соседка.

– Лишь бы у нее передатчик не сгорел от натуги, – тон Германна вдруг стал озабоченным. – Дальняя связь не для таких фокусов. Извините, не подумал.

– Сгорит, – грустно пообещал Карков. – За полсуток сгорит. Мы немного выиграем, но… Все неправильно. Все не то.

– Что одна девушка говорила про русскую тоску? – вспомнил Баженов. – Перестаньте, Ваня. Надо искать решение.

– Увез бы ты эту девушку отсюда, а?

– Ну да, так она вас и бросила.

– Ради тебя – бросит. А ты ее тоже бросишь где-нибудь подальше. В идеале – на Крайней Станции, она девка-то неглупая, пригодится там не только для секса.

– Хватит вам, – отмахнулся Баженов. – На Крайней ребята сидят друг у друга на головах. И о чем мы вообще спорим?!

– О том, что, если я переставлю антенну, ты заберешь отсюда мою непутевую дочурку. Я бы сам удрал, но… Не имею права.

Диспетчер развернулся к Каркову вместе с креслом.

– Здесь скоро окажется нескучно, – гудел Карков привычно нудным голосом. – Кое-кому придется держать ответ перед законом, и мне тоже, а побег испортит репутацию. Помучаюсь здесь с тобой вместе еще немного. На позитиве, будь он неладен.

– Антенна – это мысль, – произнес диспетчер собранно и деловито. – Это ты молодец. Всегда был умен!

– Не отрицаю.

– Но как мы справимся? Все пилоты лежат и плачут от жалости к себе. Из дееспособных технарей остались ты да я. У меня давно кончился допуск на выход, и даже скафандра нет своего.

– Эй! Секундочку, мастер, у вас есть аварийно-поисковый корабль и мы, – напомнил Баженов. – Ничего, что я встреваю? Если кто-нибудь объяснит…

– Ваня хочет переставить антенну, направленную на Землю. Ее нельзя просто развернуть к Бочке-Девять, она на другом торце станции. Это громадная тарелка. Если получится, у нас прием будет – супер, Марлен сможет передавать на минимальной мощности, и ничего не сгорит.

– Надо лететь и смотреть, – сказал Германн. – Знаю я эти антенны, там болты могли сто раз привариться. Но если наши манипуляторы их возьмут…

– Так, – сказал Баженов. – Гера, бегом на борт. Ваня, вызывайте Катю, скажите, чтобы тоже бежала к шлюзу, пусть заберет стимуляторы для вас с Виктором. Не хочу, чтобы вас депрессия раздавила в неподходящий момент.

– Куда ты девку посылаешь, ее по дороге изнасилуют раз десять, все же тут с ума посходили… – начал было Карков.

– Да кто ее тронет?! Эти половые тряпки?! – загремел Генеральный диспетчер командным голосом. – Которые валяются мокрые, хоть выжимай?! А девица твоя сама кого хочешь трахнет, знаю я ее! – Тут он осекся.

Против ожиданий Карков не рассердился, а самодовольно хмыкнул.

– Обнаглели! – сказал диспетчер уже спокойнее. – Смысл жизни им подавай! А работать кто будет?! Сам тогда беги в космопорт!

– А мне и так идти туда, – безмятежно сообщил Карков. – А стимулятор я тебе с роботом пришлю. По-хорошему, надо бы еще доктора уколоть. Просто из вредности. Пускай бегает по станции, кровавые сопли утирает пациентам.

– Катя все равно нужна мне на рабочем месте, – сказал Баженов. – Она ведь не просто девочка с улыбкой до ушей, а изучала вашу приводную систему, верно? Мы будем маневрировать вблизи станции, перестыковываться, и нам понадобится человек, который хорошо знает Бочку снаружи.

– Зацепила она тебя все-таки, – буркнул Карков. – Вот и помоги ей.

– Я вызываю штаб-квартиру и согласую план действий. – Диспетчер вместе с креслом поехал к рабочему столу. – Андрэ! – Он оглянулся. – Когда все кончится, Корпорация будет очень недовольна тобой, ты помнишь?

– А ты, мой мастер? – спросил Баженов.

– Иди уже… хороший мальчик, – сказал диспетчер.

* * *

Они провозились с антенной шесть часов. За это время станция потеряла еще семьдесят человек. Баженов скрипел зубами; Германн, закончив работу, просто лег и молча отвернулся к стене. Когда «АПК‑10» причалил, Карков буквально выпал в шлюз, и Катя едва поймала его.

У Баженова от усталости тряслись руки. И совсем не осталось сил говорить умные слова.

Вид у Кати был бледный и решительный. Девушка подогнала транспортную платформу и усадила, хотя, скорее, уронила отца на нее.

– Спасибо, – сказала она Баженову. – И не входите. Улетайте. Скоро начнется. Не надо вам видеть нас… Радостными дураками. Мы не такие, поверьте. Запомните меня человеком, ладно?

– Сюда прибудут врачи, вас реабилитируют, – пообещал Баженов. – Месяц-два потерпите. Да вы и не заметите, пока сигнал не отключат.

– Эй, парень, ты обещал кое-что, – пробормотал Карков, лежа на платформе.

– Ох… Катя, слушайте, хотите с нами? Будет трудно, зато по-настоящему.

– Да не так это делается! – простонал Карков. – Хватай за шкирку и тащи на борт! Всему вас надо учить, молодежь…

И тут Баженов впервые услышал, как Катя смеется. И увидел, как улыбается.

– Спасибо! Большое спасибо, капитан! Но я папу не брошу.

– Ну… – Баженов развел руками.

– Знаете, это был по-своему прекрасный день, капитан, – вдруг сказала Катя, удивив Баженова до глубины души. – Самый необыкновенный в моей жизни. Вот вы сейчас пообещали – трудно, но по-настоящему. Именно так и было сегодня. До сих пор хочется плакать. Я папу отвезу домой – и тоже упаду. И наверное, еще поплачу. Но что делать, если человек так нелепо устроен. Он потому и человек, правда? Когда настоящий человек? Он создан для счастья… но ему бывает трудно?