Текст книги "Страна людей"

Глава 8

Больница напоминала зверинец. Маша по-хозяйски открывала перед Орловым (так звали сотрудника службы безопасности) двери комнат и палат. Она как-то прониклась к этому высокому худощавому человеку, и теперь они составляли компанию, шедшую в авангарде процессии. Она – мощная, крепкая, молодая девица – кровь с молоком, и он – долговязый, сухой мужчина лет пятидесяти. Позади шел Иван Степанович, а следом плелись еще два врача. Орлов внимательно осматривал людей, палаты, больницу, наконец, сел за стол главврача изучать бумаги. Пролистав папки, он встал и, бросив на ходу, – “пойдемте”, – вышел из кабинета. Через минуту они оказались в хорошо знакомом нам подвальном помещении.

– Я знаю этого человека! – воскликнул Иван Степанович. – Это Петр Ильич! Можно сказать, мой коллега, врач, он работал в лаборатории пункта приема донорской крови.

Перед ними лежал покойник, которого только что достали из холодильника. На ноге была бирка с именем, а в руке его был зажат какой-то предмет. Орлов без церемоний разжал пальцы несчастного Петра Ильича, вынув из посиневшей ладони кусочек печенья.

– Что это? – спросил он. Все присмотрелись.

– Печенье…

– Какое печенье?

– Овсяное…

– Я понимаю, что не цианистый калий. От этого умирают?

– Нет… Конечно же, нет… – ответил Иван Степанович.

Орлов мгновение подумал и бросил на ходу: – Едем к нему домой.

Он равнодушно сорвал пломбу с опечатанной двери квартиры покойника, и они втроем – Орлов, Маша и доктор – вошли в прихожую. Квартира напоминала помещение после долгого и шумного банкета. Повсюду были разбросаны грязные тарелки, столовые приборы, упаковки от еды, пустые бутылки из-под воды. Снова какие-то коробки и пакеты, небрежно разорванные. Крошки и грязь. Заляпанная жиром плита. Везде только посуда и пустая тара от продуктов. Как будто много-много людей побывало здесь, второпях они что-то ели и бежали дальше, оставляя после себя мусор и грязную посуду. Фабрика-кухня. Орлов порылся в столе и трюмо, заглянул в пустой холодильник, долго исследовал остатки того самого овсяного печенья на полу. Судя по всему человек, умерший здесь, последнее, что решил в своей жизни сделать – доесть все, что оставалось в доме. Потом Орлов долго сидел перед компьютером, наконец, включил какую-то запись на видеомагнитофоне. Все уселись напротив на диване и теперь смотрели на экран телевизора.

Перед ними возникло лицо Петра Ильича – круглое, здоровое и веселое. Это был человек, который вовсе не собирался отправляться на тот свет, скорее напротив. В руках он сжимал бокал, а за спиной виднелся накрытый стол. У него был праздник, и он собирался по-холостяцки, наедине с камерой, отметить какое-то событие. У него был здоровый румянец, глазки с удовольствием блестели, косясь на стол с угощеньями, но сначала, по-видимому, он хотел что-то сказать.

– Сегодня знаменательный день в жизни людей, – начал он тост.

– Сегодня мой труд подошел к логическому завершению и теперь остается выпить этот бокал и… немножко закусить. Этот благородный напиток даст нам возможность убрать створку, скрывающую большую половину нашего создания, познать то, что скрывается за нею, и тогда откроются колоссальные возможности для всех людей… Что же попробуем, – сказав это, отпил из бокала, закрыл глаза и на какое-то мгновение замер.

– Теперь я другой человек! Теперь я смогу достигнуть многого,… всего! Это дверца в неизведанную часть головного мозга открывает человечеству все знания и дает возможность познать себя и мир!

Неожиданно он захихикал и исчез с экрана, появившись за столом.

– Пожалуй, продолжим здесь, – сказал это и набросился на еду. Возникла долгая пауза, которая заполнялась звуками громкого чавканья и звоном столовых приборов. Наконец, проглотив огромный кусок, он крякнул и продолжил речь:

– Меня всегда волновала эта проблема – 90 процентов нашего мозга находится в спячке, бездействуя, и лишь 10 процентов работают, – продолжал он, одновременно пытаясь жевать, – да и то на благо желудка и нашего бренного тела… Но как убрать эту перегородку?… Как заглянуть за пределы сознания и постигнуть неведомое? Вот как! – он снова грязными сальными руками схватил бокал и отпил из него. Дальше на экране предстал обжора, который с удивительным аппетитом поедал все, что было перед ним. Он забыл выключить камеру. Съев все, он выскочил из-за стола и исчез. Через мгновение появился снова и, завалив стол несметным количеством продуктов, продолжил их уничтожать. Так продолжалось еще минут 20, пока не щелкнул видеомагнитофон и не выплюнул запись. Его словно стошнило этой кассетой. А на экране только серый цвет и тишина…

Они посидели еще немного, словно могло произойти чудо и кино вновь продолжится. Наконец, Орлов спросил:

– Так, от чего умер этот человек?

– От истощения, – недоуменно произнес Иван Степанович.

– Очень похоже на правду. Особенно после просмотра этого кинофильма. А, если учесть, что вес его не меньше 150 килограммов…

– Но, это действительно правда! – воскликнул врач. Он не терпел невежества и был честолюбив в делах профессии, а свое дело он знал хорошо.

– Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? – строго спросил Орлов.

– Да… То есть, нет… То есть, я найду этому объяснение…

– Постарайтесь, – отрезал Орлов.

Потом они долго обыскивали квартиру, рылись в столах и шкафах, но доктора интересовала информация в компьютере. Ему никто не мешал и, спустя пару часов, он готов был ответить на все вопросы. Он был в возбужденном состоянии. Сейчас он, как врач, как профессионал осознавал, что прикоснулся к сокровенному, доселе непознанному. Это было величайшее открытие, и со всей определенностью он отдавал себе в этом отчет! Поэтому глаза его светились, и в восторге он готов был поделиться невероятной новостью с остальными! Они снова уселись в большой комнате на диване, и врач начал говорить:

– Петр Ильич – мой коллега и замечательный врач сделал гениальное открытие, – начал доктор свой рассказ. Он говорил, а обстановка, окружающая, не вязалась с этими словами.

– Он выяснил, как можно использовать возможности человеческого мозга. А всем известно, что нашим сознанием задействовано лишь 10 процентов его ресурсов, но, где же остальное? Я не буду вдаваться в подробности, медицинские обоснования и научные термины, скажу лишь одно – ему это удалось! – в восторге закончил доктор.

– Тогда, какого черта он умер и зачем столько съел? – спросил Орлов.

– В общем, как я понимаю…, – Иван Степанович замешкался, видимо, вспомнив о своих карандашах, – я не могу пока точно объяснить этого явления, но, выпив “Вакцину Ильича” – так ее теперь будем называть – у человека открываются скрытые, невидимые ранее способности. Он может делать открытия, может создавать произведения искусства! Скажем так, он в десятки раз усиливает свой талант, превращая его в гений!

– Не понимаю, от чего он умер? – четко по слогам повторил вопрос Орлов.

– От истощения, – поневоле произнес доктор.

– Тьфу! Идиотизм, – не выдержал Орлов.

– Жрать слишком любил Ильич – от этого и помер! – прозрела Машка.

– Совершенно верно! – подхватил врач. – Ильич любил поесть. Он был гурман, вкусно готовил и много ел – этот талант его и погубил. Вместо того чтобы заняться наукой (а его душа и мозг после принятия напитка были к этому готовы), начал есть. А организм не усваивал пищу – он готов был к духовному совершенствованию, поэтому возник внутренний конфликт, который его и погубил. Весь талант врача и ученого он истратил на талант… гурмана и обжоры.

– Вы хотите сказать, что если бы мы были на его месте, умерли бы с голоду?

– Нет. Мы нет. У нас нет таких пристрастий, – сказал он и посмотрел на Машу, которая занимала большую половинку дивана.

– Как вам это объяснить? – в запале продолжил доктор. – В каждом человеке заложены, скрытые от наших глаз, таланты и привязанности. Находятся они где-то глубоко в природе человека. Вакцина стимулирует эти способности, но побеждает сильнейший.

– То есть, вместо того, чтобы заняться наукой, он стал жрать, – снова встряла Маша.

– Страсть преобладала и оказалась сильнее. Этим он себя и погубил, – закончил Иван Степанович. Потом добавил:

– Собственно, то же самое каждый из нас делает со своей жизнью, только медленно и незаметно для себя и остальных, а здесь моментально и сразу. Несколько дней – и человека нет.

Теперь все молчали, глядя на остатки праздничного стола, на горы грязной посуды и серый экран телевизора, где только что розовощекий, совершенно здоровый мужчина рассказывал о своем гениальном изобретении.

Глава 9

Они закончили осмотр и вернулись на заседание в Мэрию. Теперь им было что рассказать. У ворот проходной охранник посторонился, вежливо поклонившись Маше. Остальные его не интересовали, а эту гостью он запомнил надолго. Их ждали, и все устало, но с огромным интересом смотрели на них. Прошло несколько часов, за это время было сказано немало речей и объявлено перерывов. Начальник милиции успел посетить буфет, и теперь его лицо из сизо-красного стало красным и добрым. Его ничто не брало и, выпив один-другой бокальчик пива, он снова становился человеком. Женщины из налоговой, потеряв синхронность в движениях, немного обмякли, и только огонь справедливо-карающего гнева, не затухая, горел в их глазах. А глаз этих было десять! В общем, обстановка была рабочей и деловой.

МЭР хотел было в нетерпении наброситься на доктора, но, посмотрев на Машу, облокотился на спинку стула и решил спокойно подождать, нервно барабаня пальцами по столу. Иван Степанович больше не чувствовал себя неловко в благородном окружении, и когда Орлов дал ему слово, он доступным языком, тщетно сдерживая эмоции врача и ученого, рассказал обо всем. Его внимательно слушали, не зная, как реагировать, и недоумевали, поглядывая на МЭРа. В конце рассказа была предъявлена видеозапись Ильича, и теперь люди молча ждали. Тогда доктор решил подвести итог и снова эмоционально заговорил:

– Тысячелетия народ и цивилизация ждала этого события. Это величайшее открытие в области медицины. Теперь за одну короткую жизнь человеку дано сделать многое. Мы восхищались талантами Пушкина и Моцарта, Галилея и Эйнштейна, гениями, которые по воле случая распознали свой талант и создали величайшие творения. Каждый человек несет в себе божественную искру и может,… даже должен отдать этот великий Дар людям, а не сидеть и от безделья точить карандаши, прожигая жизнь в невежестве и лени. У каждого свой уникальный дар, миссия, а вакцина Ильича поможет вскрыть эти способности и реализовать себя…

Начальник милиции прервал его восторженный монолог:

– Какого черта все сходят с ума? Почему не становятся гениями, а только жрут, пьют и тр…

– Мы поняли вашу мысль! – перебил его МЭР, – спокойно!

Тот с сожалением закрыл рот и обиженно засопел.

– Я понимаю, что вы имеете в виду! – азартно продолжил доктор. – В каждом человеке усиливаются способности непреодолимого характера! – терпеливо объяснял он, – то есть то, что индивидуум раньше делал хорошо, он и будет делать дальше, только еще лучше! Приняв вакцину, он становится в своем роде гением в той области, где научился чему-то, где привык существовать и реализовывать себя…

МЭР поднял голову и тихо прошептал:

– Какой кошмар!

– Почему? – удивился доктор, – теперь люди смогут многое, практически все!

– Им не нужно ваше все, им нужно только то, что они привыкли делать! А от этого они мрут, как мухи! От самых простых и естественных вещей! – в сердцах добавил он. Доктор мгновение помолчал, потом спросил:

– А вы уверены, что вещи эти естественные?

МЭР задумался, тоже немного помолчав, и тихо произнес:

– В том-то и состоит весь ужас… что, не уверен, – и снова замолк. – А чему вы собственно так радуетесь? – внезапно встрепенулся он, – а как же дети? Что будет с детьми? – и посмотрел на Катеньку.

– По моим данным дети не подвержены вредным привычкам – их все это пока не касается, – ответил доктор. – Хотя, некоторые уже уселись перед телевизорами и игровыми приставками и, пардон, забывают сходить пописать.

– Кошмар, – снова повторил МЭР.

– Но, как эта дрянь смогла воздействовать на людей в городе? – выкрикнул кто-то из зала. – Им же никто не давал этой вакцины!

– Видимо, снадобье передается воздушно-капельным путем, – сказал Иван Степанович, – и пока Ильич бегал по магазинам в поисках еды, он успел… кое-кого заразить.

– То есть, весь город! – закончил мысль Орлов. В зале наступила непререкаемая тишина, которая редко бывает в подобных учреждениях. Обычно здесь люди знают, что делать и, особенно, что говорить, а говорить они умели, но теперь растерянно сидели и молчали, с опаской поглядывая друг на друга.

– Нужно звонить в Центр, – жестко сказал Орлов, посмотрев на МЭРа. Тот беспомощно оглядел окружение, словно ища поддержки или защиты, взглянул на Орлова и тоскливо согласился:

– Да, нужно звонить в Центр.

Глава 10

Вечером после тяжелой дневной вахты доктором было принято решение – всем пациентам клиники дать сильное снотворное. Персонал валился с ног, нужна была передышка. С удивлением отметил, что ни один из врачей и санитаров не заразился идиотизмом, работали все в нужном режиме и поте лица.

– Странная вещь, – подумал доктор, – Орлов днем тоже казался в полном порядке, – потом нужно обязательно об этом подумать. Только немного позже… потом.

Наконец, больница погрузилась в сон. Проходя по коридорам, не верилось в эту тишину. Люди не умирали, не собирались никого убивать, не плакали и не смотрели телевизор – они просто спали.

– Первая победа! – подумал Иван Степанович. – Пока спят, они нормальные люди.

Он закончил вечерний обход, приказав персоналу отдыхать, и зашел в свой кабинет. Несмотря на сумасшедший день, голова была ясной, сил оставалось много. Он был в полном порядке, не хотел спать, не падал от усталости, наоборот, готов был к работе и любым испытаниям. Какой-то огонек горел в глубине его души, и он жаждал деятельности. Но пациенты спали, персонал тоже отдыхал, и даже Маша прикорнула в своей каморке.

И тут он вспомнил об одном приятеле, можно сказать, друге детства. То была давняя история, но теперь он мог расслабиться и подумать кроме клиники о чем-то еще:

Когда-то они вместе учились в школе. Потом один пошел в мединститут, другой окончил Академию художеств, став неплохим художником. Их пути на долгие годы разошлись, но потом они снова встретились в их городке. Павел (так звали его друга) иногда выставлял картины в коридорах местных школ и красном уголке завода. Но, по большей части рисовал вывески для магазинов и открывающихся контор.

– Я маляр, – теперь говорил он, наливая в стакан.

– Ну, не заборы же ты красишь! – успокаивал его доктор.

– Лучше бы заборы, – отвечал художник, снова подливая спасительной жидкости. Жена оставила его, не перенося больше этого несостоявшегося гения, а Павел все больше увлекался бутылкой. И лишь иногда, оставаясь один на один со своим стареньким мольбертом, он брал кисть, в такие минуты забывая обо всем.

– Но, теперь он в группе риска!

Доктор схватил трубку и набрал номер. Длинные гудки чрезвычайно его взволновали. Друг не подходил к телефону. Иван Степанович решительно накинул куртку и отправился к художнику домой.

Улица представляла собой оргию. Повсюду шатались люди, они были то ли пьяны, то ли трезвы, держали в руках бутылки, заглатывая это пойло. Как сомнамбулы неверной походкой шатались по улицам, подходили к ночным магазинам, выносили очередную порцию спиртного и продолжали ночное бдение. Какие-то, не совсем одетые мужчины и женщины пересекали дорогу, скрываясь в подъездах домов или просто оставались на скамейках и газонах, благо вечер был на удивление теплым. Смотреть на них Ивану Степановичу было противно, но как врач он обязан был исследовать это явление, заставляя себя за всем наблюдать.

– Завтра они окажутся в его больнице, – подумал доктор и снова с ужасом вспомнил о друге.

Он долго стоял на лестничной площадке, трезвоня в дверь, стучал, снова звонил, колотил ногой, но в ответ только тишина. Выскочил на улицу, свет на втором этаже горел, была открыта балконная дверь. Тогда, не раздумывая, он полез по водосточной трубе, благо, что было невысоко. Кое-как взобрался на балкон, перелез через перила, и, наконец, ввалился в комнату. Он готов был к чему угодно, но только не к этому. Посреди захламленного, заставленного картинами, помещения, стоял мольберт, а рядом находился длинный стол, заваленный бутылками. Все они были… запечатанными. Какая-то закуска лежала нетронутой, а за мольбертом стоял его друг. Зрелище потрясало. Он был словно в другом измерении. Тело, его рука, кисть находились здесь, но самого его не было. Глаза восторженным блеском отражали тусклую лампочку на потолке. Волосы были всклокочены, а рука водила кистью. Доктор посмотрел на картину – это была то ли рука друга, то ли Бога, она водила кистью, может быть, кисть рукою, но то, что в этот миг происходило, то, что он видел, потрясало. Не было слов передать этот восторг и восхищение. Картина излучала поразительный свет. Не блеск, а именно свет. От нее исходили нереальные, озаренные призрачными мечтаниями, флюиды и странная удивительная энергия. Она была нереальной. Она уводила сознание на высоту, где все разумное, телесное плавилось, оставляя жизнь и восторг, и агонию по этому бренному телу. Можно долго прожить, так и не узнав или поняв чего-то, а можно просто идти и сиять, играючи. Потому что в руках его была кисть, перед ним полотно, а больше, ничего и не нужно. Вокруг бутылки, нетронутая закуска, в дверь кто-то звонит, ломится, а тут рука и кисть, и полотно. Его друг был абсолютно здоров, но то, что он творил, не поддавалось ни критике, ни пониманию, и только серебряный свет, исходивший от, казалось бы, простого сюжета, поражал…

Иван Степанович сел на старенький диванчик и долго наблюдал за художником. Тот его не замечал, как не замечал ничего вокруг. Его здесь просто не было. Доктор открыл бутылку пива, что-то съел из запасов на столе, вспомнив, что сегодня не обедал. Долго сидел так и смотрел на друга. Уходя, оставил записку. Нет, не на столе с бутылками – там он ее не заметит, а здесь, на уголке мольберта, прикрепив кнопкой, и через открытую дверь балкона, так же, как и пришел, удалился, словно его и не было вовсе. Теперь за друга он был спокоен, но всю дорогу шел совершенно потрясенный.

Глава 11

Вечер беспечно заканчивал этот удивительный день. Солнце скрылось за горизонтом, туда, откуда теперь все ждали спасенья. Это солнце отправилось в командировку за лекарствами от диковинной болезни, за столичными докторами, за советом и помощью. Городок засыпал. Засыпали пациенты городской клиники, привыкая к новому месту, дремали медсестры и медбратья, охраняя безумный сон больных, пытались заснуть люди в своих квартирах, которые только и отличались от больных тем, что в клинику не пошли. Город спал беспокойным сном, всхлипывая и ворочаясь.

Утро озарилось радостным, весенним солнцем, которое, едва проснувшись, с удивлением взирало на этот островок в океане безбрежных полей и лесов. Смотрело на пустынные улицы, которые ожидали часа, чтобы светофорами начать регулировать движение редких машин и пешеходов; на дома с закрытыми окнами, а особенно на то, что происходило у самых окраин. Огромные бульдозеры разравнивали землю, сооружая широкую ровную полоску земли вокруг городка. Экскаваторы огромными ковшами срезали пласты грунта, вгрызаясь все глубже и глубже. Люди в военных одеждах раскатывали металлическую сетку, которую затем крепили на высоких столбах. Через пару часов все было кончено – город превратился в крепость с глубоким рвом и высокой насыпью. Широкая полоса отвода на десятки метров отделяла все, что было внутри, от того, что оставалось снаружи. Металлический забор опоясывал сооружение по всему округлому периметру, а по нему бежал ток высокого напряжения. А за высоким забором стояли палатки, где находились военные. Наверное, оттуда, сверху, утреннему светилу, казалось, что это островок, а вокруг широкий ровный пляж. Но, где люди в купальниках, где море? Впрочем, у него было хорошее чувство юмора. Город проснулся в оцеплении…

Люди медленно шли по улицам, площадям, ехали на машинах, не разбирая дороги. Сначала они тоненьким ручейком робко собирались в стайки, потом этот поток становился все шире, и, казалось, уже весь город устремился к окраинам – туда, где их не ждали. Первые в этом исходе уже подошли к металлической ограде, и молча стояли, глядя сквозь нее. Другие только двигались к этой государственной границе, пытаясь понять – оградили их от кого-то или оградились от них. Никто ничего не понимал, информации не было, и они молча стояли, оглядываясь по сторонам.

К металлической сетке протиснулся человек, похожий на МЭРа, следом за ним шел главный милиционер города (его не спутаешь ни с кем) и еще появился высокий худой человек, которого некоторые звали по фамилии Орлов. Больше о нем никто ничего не знал. Военный за изгородью забрался на БТР, взял микрофон и скомандовал:

– К забору не приближаться, через полосу отвода ничего не бросать, строго соблюдать карантин и разойтись по домам. Попытка пересечь линию ограждения расценивается, как террористическая акция и будет пресечена на месте.

Он опустил микрофон, сел на стул рядом с БТР и взял с походного столика кружку со своим утренним кофе. Он не успел позавтракать.

– Это кто там тявкает? – прорычал глава МВД и пошел на металлическую сетку. Это был огромный медведь, которого раньше времени пробудили от зимней спячки, и теперь он в бешенстве желал рассмотреть обидчиков. Никто не успел отреагировать, как он схватил сетку, и в его руках она начала рваться на части, как кусок марли. Искры полетели во все стороны, а этот огромный человек, страшно ругаясь, повалился на землю. Военный в форме снова устало подошел к микрофону и произнес:

– В следующий раз будем стрелять. Пока было только предупреждение.

– Господа военные, позовите начальство! – закричал через сетку человек, похожий на МЭРа, а это и был, по-видимому, он.

– Я начальство, – устало произнес человек за столиком.

– Что здесь происходит? – закричал МЭР.

– Повторяю для непонятливых – карантин, всем вернуться в свои дома. О дальнейших действиях вам сообщат позже.

МЭР хотел обидеться и произнести речь, но его остановил Орлов.

– Помощь подоспела вовремя, – сказал он, поднял с земли камешек и бросил через сетку. Тот пролетел несколько метров, и яркая вспышка света ослепила собравшихся; раздался грохот, и камень разлетелся на мельчайшие кусочки. Больше люди не задавали вопросов. Долго стояли так, смотрели, пока не начали расходиться.