Текст книги "Страна людей"

Глава 15

Утро на площади перед Мэрией начинало свой новый и такой необычный для этого городка день. Солнце освещало остатки недавнего побоища, дивясь всему: “Еще вчера никто не мог бы поверить в такое”. Это маленькое утреннее солнце уже обо всем знало, даже успело порадоваться счастью, свалившемуся на головы горожан. Такое дано не каждому городу, даже не каждому жителю этой голубой, юной планеты. Человек воистину теперь мог почувствовать себя человеком… Но эти сожженные машины на площади, этот стадион, забитый до предела людьми?! Они стали футбольными фанатами и занимают места загодя? Они полюбили огонь, и сжигают все на своем пути? Этот огонь пылает в их сердцах, этот блеск отражается в головах новыми и гениальными идеями. Руки их, тело теперь совершенны и готовы выполнить свое предназначение – творить чудеса и созидать без оглядки на прошлое, на невежество идей и мыслей отсталых, на леность и рабство, на праздность и убожество чувств. Они могли бы приблизиться и стать к нему ближе, к нему – солнцу, освещенные его лучами, стать почти Богами… или хотя бы людьми. А они сжигают машины!..

Но что это? Празденство, карнавал?… Вот шествие людей в веселых пестрых одеждах заполняет улицы. Если есть что праздновать, значит, есть чем жить, если они научились делать это, значит, не все потеряно! Значит, все хорошо!

Как наивно это небесное светило, как трудно ему на призрачной высоте понять этих маленьких, забитых людей, которые, наконец, почувствовали запах свободы. А, может быть, чтобы их понять, нужно оказаться рядом и стать одним из них? Или, хотя бы жить так, как они жили до этого.

Начальник милиции получил четкие указания от Орлова: – Пока не вернут МЭРа, не предпринимать радикальных действий. А руки чесались! И у ребят его отряда этот зуд выдавал их нетерпением взять резиновую дубинку в сильные руки и за дело! Можно и не резиновую. Но, пока приходилось отсиживаться и наблюдать. А площадь перед Мэрией тем временем снова заполнялась людьми.

Это были не террористы и не мятежники. Там собирались в своем диковинном танце люди, одетые в немыслимые наряды или почти без них. В руках они держали лозунги, которые пестрели надписями: “Свободу ЛЮБВИ!”, “Свободной ЛЮБВИ!”, “ЛЮБВИ!”. Одни на руках несли молоденьких раскрашенных девиц, другие в немужском объятии волосатой рукой ласкали своего возлюбленного, третьи, отвергнув мужскую половину, предавались неженским ласкам. Но все требовали одного – СВОБОДУ Любви! Откуда в этом маленьком городке взялась такая масса народу, которая, презрев устоявшиеся традиции и стыд, предалась разврату и похоти, неизвестно. Может, их не было еще вчера – ведь не может в этих маленьких квартирках, в цехах, в рутине повседневности тайно возникнуть такое мощное и нетрадиционное движение. Однако толпа поражала своим количеством и особенно бесстыдством. Так все виделось с высоты смотровой площадки МЭРии, где наше благородное собрание справедливо негодовало. И не понять им было, что в каждом человеке есть все – и поэт, и растлитель, трудяга и разрушитель, влюбленный и извращенец, гений и, просто, тупица и бездарь. Есть все, но каждый выбирает для себя то, что ближе, потом идет и с этим живет. А с волшебной вакциной Ильича все так смешалось, обострилось, стало так явно и неотвратимо – неудивительно, что захотелось сделать то, что хочешь, а еще написать это большими буквами на плакате. Только почему именно это? Однако здесь был затронут, видимо, главный в жизни вопрос – речь все-таки шла о любви, какой бы она ни была.

Хаос нарастал. Толпа, почувствовав свою безнаказанность (а безнаказанность толпы – страшная вещь, если есть толпа, она обязательно должна быть наказана, особенно, когда она несанкционированна), … итак, она почувствовала себя в свободном плавании и без законного ареста, распоясалась совершенно. Какими словами мысленно поносил их Большой Человек – начальник милиции! С каким удовольствием он оттянул бы их в “сопло” и закатал под ”пресс”. Эти разрисованные и разодетые, вернее, раздетые куклы, забыли бы, какого они пола. Хотя, бывает ли пол у извращенцев? А толпа действительно распоясалась и остатки пестрой одежды уже летели на площадь. Теперь эта, вчера еще такая пьяная площадь, стала совсем голой…

И, о ужас!

Надо сказать, когда этот парад пришел на площадь, уважающие себя граждане, то есть уважающие свое право быть прикрытыми и не показывать свои пристрастия и тайные мечты, горожане успели быстро ретироваться. Что же – каждый имеет право на болезнь, свой психоз, каждый имеет право сводить себя с ума по-своему. Но, о ужас! Стоило на площади последнему, особенно “совестливому” члену этой новой организации, сбросить свой наряд и остаться абсолютно нагим, произошло непредвиденное. Завидев это, Большой Человек захотел сам броситься на площадь и воспрепятствовать, но, памятуя приказ, лишь бессильно заскулил.

Из узкой улочки возникло видение. Из дальнего угла площади случилось потрясающее явление. Оно, как лучик утреннего солнца, невинно приближалось к обнаженной толпе и несло с собой запах юного тела, радость недавнего сна, чистоту помыслов и непорочность. Ее розовая юбка развевалась в этих нежных лучах, тоненькая фигурка едва касалась мостовой восхитительными утонченными ножками (именно утонченными, а не тоненькими). И вся она была, словно нежный лепесток, который недавно отлетел от величественного цветка и еще не понял, куда попал? Это была Катенька. Девушка торопилась на работу в Мэрию, немножко проспала, собиралась второпях и забыла дома очки. А потому не видела, куда идет и где сейчас окажется. Толпа удивленно замолчала, и люди внимательно с интересом на нее смотрели. А она все шла через большую площадь навстречу им, не смущаясь и не замедляя шага. Люди на смотровой площадке в ужасе прилипли к стеклам балкона, ожидая самого страшного и, главное, непоправимого. Сейчас эта голая, безобразная толпа поглотит их любимую Катеньку; и девочка станет такой же, как все эти люди на площади. Сейчас, такая нежная, всеми любимая девочка-секретарь прикоснется к месиву из одурманенных людей, руки их вырвут ее из этой пустой площади, голые тела закроют собой этот нежный цветок – и сорвут его, растопчут и надругаются…

– Сделайте что-нибудь! – хором закричали помощники МЭРа.

– Спасите ее! – завизжали налоговые женщины.

– Есть здесь мужчины? – в ужасе завопила их начальница.

Вдруг там внизу один парень, брезгливо оттолкнув голенькую подружку-друга, наклонился к земле и начал лихорадочно одеваться. Потом огляделся и кинулся с площади. Теперь уже какая-то женщина начала натаскивать на себя свой наряд. Кто-то, опустив дурацкий лозунг, спрятался за голые спины. Катенька все шла и улыбалась, глядя на этих людей, пока не замечая, куда идет. А толпа уже успела набросить свои наряды, и теперь эти люди смотрели друг на друга, на Катеньку и на самих себя. Это было видение! Это было наваждение! Как невинная чистая душа – девочка в розовой юбке, могла так подействовать на этих людей? Никому из них и в голову не пришло ничего дурного, потому что такое было просто невозможно. Теперь уже главный милиционер со смотровой площадки смотрел и недоумевал. На месте этих людей он бы… Эх! Он бы!… И теперь недоумевал. Катенька поздоровалась с людьми на площади, улыбнулась наивной детской улыбкой, сделала еще несколько шагов и впорхнула в здание Мэрии. Слава Богу – все обошлось!

Глава 16

Тем временем доктор из местного телецентра мчался в свою больницу. Ему казалось, теперь он знает, что нужно делать, и ему не терпелось. У больницы его ожидал Павел.

– Привет, дружище! Привет, старый эскулап, – он был жизнерадостен и рад был снова видеть друга. – Куда пропал, не звонишь, не заходишь?

По-видимому, записка осталась незамеченной или была небрежно выкинута гениальной рукой. Так или иначе, он не знал о недавнем визите доктора.

– Поехали на рыбалку, – неожиданно предложил Павел.

Иногда они ездили за город на ближайшие реки на машине доктора. Но рыбу ловил Иван Степанович, а Павел расставлял на берегу мольберт, дышал воздухом и с кистью в руках наслаждался натурой.

– Мы не проедем через оцепление, – ответил доктор, – к тому же у меня много работы.

– Работы? Какой работы – лето на дворе. И какое оцепление?

Художник не знал ничего! Он застыл, вернее, завис на своем облаке с кистью в руках и ни о чем не догадывался. Интересно, если ему ничего не сказать, заметит ли он, что творится вокруг? – подумал Иван Степанович, и вслух произнес, – пойдем, покажу, сколько у меня работы.

Эти двое прошли в больницу, надели белые халаты и теперь обходили палаты – он и его новый ассистент.

Две домохозяйки прилипли к своему сериалу, плакали и хохотали без остановки. Увидев вошедших, замерли и кинулись к ним.

– Антонио! – обняла художника одна из дам, прижавшись к нему. – Где ты был? У тебя снова проблемы на бирже?

Другая пошла на доктора с табуреткой в руках наперевес: – Мне звонила Хуана! Где ты был, мерзавец? С кем ты проводил время?

Павел опешил, не зная, как реагировать. Его новая подруга или жена (кем она себя возомнила) начала стаскивать с него рубаху и волочить к больничной койке. Тем временем тяжелая табуретка описала широкую дугу и готова была опуститься на голову доктора:

– Получай, мерзавец! Ты больше не получишь ни копейки из моего состояния! – кричала обманутая “жена”. Еще мгновение – и голова доктора приняла бы на себя удар тяжелым предметом. Но, мощная рука Маши вовремя перехватила табуретку и повалила ревнивую “жену” на койку.

– Это она? – завизжала та. – Это твоя новая девка?

Дальше шла непереводимая тирада, состоящая из иностранных слов. Доктор посмотрел на экран – сериал был мексиканским. Учили ли эти женщины мексиканский язык? Скорее всего нет, но разговаривали на нем, по-видимому, безупречно. Иван Степанович, убедившись, что женщины надежно привязаны к койкам, взял пульт и начал эксперимент, переключая каналы. Каждый его нажим на кнопки, каждая смена телепрограммы передач оглашалась пронзительным женским визгом. Их, словно, резали без наркоза.

– Нет, не то, – бормотал он, не обращая внимания на женщин. – Снова не то… Все это не годится, – бубнил он, щелкая пультом. Наконец, добрался до канала, где не стреляли и не обнимались в порыве страсти, ничего не рекламировали и никого не судили в прямом эфире, не готовили еду и не ели ее. Знакомая музыка внезапно ворвалась в белую палату с орущими женщинами и те внезапно замолчали. По экрану, перелетая из одного уголка в другой, шурша маленькими пачками, двигая синхронно ножками в пуантах, четыре балерины танцевали танец. Они – эти маленькие лебеди, творили маленькое чудо, и палата постепенно превращалась в ложу Большого театра. А две сумасшедшие женщины, подобрав спины и выпрямившись, не отрываясь, следили за происходящим. Они, мгновенно позабыв свой испано-мексиканский язык, больше не обращая внимания на недавних “мужей”, трепетно, со слезами восторга и умиления, глядели на экран. Вели они себя так, словно на них были надеты вечерние платья, а не смирительные рубашки, на шее бриллианты, а на голове прическа, сделанная специально для такого чудесного вечера и похода в театр. По телевизору транслировалась запись “Лебединого озера”.

Это была победа! Это был прорыв в лечении любой болезни! Теперь не придется усыплять этих несчастных – стоит показать людям прекрасное, вечное, гениальное – и они выздоравливают! Как просто! – ликовал Иван Степанович, – еще Достоевский оставил этот рецепт “красоты”, которая “спасает мир”, – вспомнил он. Павел, не разделяя радости друга, тоже с удовольствием уставился на экран и смотрел балет.

– Интересно, помогает это только больным “телевизороманией” или остальным тоже? – подумал на ходу доктор. Теперь наша процессия врачей переместилась в другую палату, где несчастные постоянно требовали еду. Их лица были измождены неподдельным страданием от неудовлетворенного чувства голода. Кормили их с помощью капельниц, настоящая еда не усваивалась, и они страдали “синдромом Ильича”. Результат не заставил себя долго ждать. Теперь и эти, не отрываясь, смотрели на экран, позабыв о голоде и жажде. Далее следовали палаты, где их ждали самоубийцы, следом агрессоры и потенциальные убийцы, потом сексуальные маньяки и, наконец, горстка Наполеонов. Иван Степанович вывел всех из комнат, под присмотром санитаров рассадил в холле и включил знакомый балет. С этих людей можно было снимать смирительные рубашки! Они стали другими, не бросались друг на друга, вспомнили свои прежние жизни и теперь удивлялись тому, как они здесь оказались.

К вечеру вся больница была собрана в самом большом помещении клиники – столовой. Балет закончился, но этот канал с человеческим лицом, то играл на скрипках в больших оркестрах, то встречался с великими мастерами и артистами, или показывал фильмы, которые можно было смотреть, не боясь превратиться в чудовище. И клиника для душевно-больных превратилась в самое здоровое место в городке. Выпускать их на улицы в заболевший город было опасно, тогда Иван Степанович принял решение – ждать до утра. И вообще, ему нужно было подумать. Теперь у него в руках было средство – избавление одной “таблеткой”, панацея сразу от всех болезней, но нужно было понять, почему так работает именно эта терапия?

Он сидел за одним из столов рядом с людьми в смирительных рубашках. Было спокойно и хорошо. Даже запах отвратительной больничной еды, пропитавший стены, куда-то улетучился. Он смотрел на людей и размышлял:

Все пациенты каких-нибудь пару часов назад были очень больны. Они были инфицированы одной болезнью, но теперь эти болезни отступили все разом. Почему именно балет помогает им, а не лекарства? Видимо, эта вакцина вывела их на какой-то новый уровень мышления, сознания, когда обостряется восприятие и деятельность. А все эти люди после заражения продолжали делать лишь то, что раньше – так и превратились в чудовищ. Среда обитания, которую создал для себя человек, разрушительна и противоестественна для него самого. Когда индивидуум существовал на своем зачаточном уровне развития, с маленьким кусочком мозга – это было незаметно, но когда люди получили доступ к самому себе, к разуму и возможностям, заложенным природой, а особенно привычкам, это проявилось отчетливо, и теперь мы больше не сможем существовать как прежде. “Какой кошмар”, – вспомнил он слова Мэра. И тот был прав. Теперь этим людям придется изменить всю свою жизнь, иначе они погибнут. Это, как бросить человека в воду, и тот захлебнется. Теперь ему необходимы новые органы, для того чтобы дышать в новой для него среде.

А еще было интересно, почему в той прошлой жизни этот же балет не мог воздействовать на людей так, как сейчас. Да, конечно, ты смотришь замечательный фильм или слушаешь музыку, на мгновение ты становишься счастливым, становишься лучше, но мгновение это так мимолетно и коротко, что очень скоро ты позабудешь о нем и станешь прежним, и делать будешь то же, что и вчера. Видимо, эта волшебная вакцина помогает воспринимать все по-другому, по-новому! Она усиливает восприятие и делает нас гениальными зрителями! – наконец, понял Иван Степанович.

Но тогда у нас два пути: или жить совсем по-другому, подпуская к себе только истинные ощущения и мысли, или искать противоядие от “вакцины Ильича”. И доктор снова уставился на счастливых людей в смирительных рубашках, которые с восторгом смотрели на экран. Они стали другими – это были инопланетяне на нашей Земле. Так не слушают музыку, не смотрят гениальное кино. Но они отдавались этому священному занятию, впитывая аромат и красоту так, как могут это делать только люди, влюбленные и искушенные искусством. А Эти – были случайными посетителями клиники! Заурядными жителями заурядного городка с невыдающимися судьбами и жизнью. И тут Ивану Степановичу стало по-настоящему страшно. Противоестественно так внимать красоте! Долго так прожить невозможно! Они не смогут быть такими всегда, и выход только один – противоядие. А пока эта замечательная терапия пусть спасает городок…

Глава 17

Мэрия встречала главу города, как героя. Все были по-настоящему рады этому человеку после телемарафона, который он провел без еды и отдыха в течение полутора суток. Никто не подозревал в нем таких талантов, а он и сам не подозревал. А блестящее исполнение “Дубинушки” стало апогеем, кульминацией вчерашнего дня. Ни в одном городе этой замечательной страны такое произойти не могло. Чтобы люди по собственной воле выносили на улицы телевизоры с трансляцией речи своего МЭРа? Чтобы они пели с ним в унисон, считая его кумиром и вдохновителем? Такое было невозможно!

В той своей прошлой “доМЭРской” жизни это был высокообразованный человек, умница. Он был ректором и преподавал историю в каком-то другом городе, в каком-то институте. Теперь это не имело значения – в каком. А когда предыдущего главу посадили (конечно, условно и, безусловно, по наговору или недоразумению) выдвинули его на этот пост, отдав наш город. Он отличался от своих коллег-мэров тем, что не был “крепким хозяйственником” – не отдавал контроль за предприятиями родственникам и не воровал. За него это делали другие. Да, и брать в нашем городке особенно было нечего. Он просто руководил, продвигая демократические инициативы партии в народ. Хотя, партии часто менялись, вернее, меняли свои названия, но власть оставалась незыблемой. На этой должности основательно подпортил себе характер – управлять городом и этими бездельниками-заместителями-расхитителями не то, что руководить студентами и преподавателями. В глубине души понимал, что ничего изменить не может, но свято верил в новые инициативы и боролся за оздоровление общества… То есть, говорил речи. Говорить он умел, но такое! А этот марафон! Он и сам не понимал, почему так завелся, слабо вспоминая, что творил вчера и теперь сидел за МЭРским столом немного смущенный, а перед ним на всякий случай лежал томик с произведениями Пушкина. Спасительный томик, с которым он теперь не расставался.

Заседание МЭРии проходило в полном составе, куда снова был приглашен доктор – спаситель МЭРа. Иван Степанович сразу же попросил слова. Он торопился поделиться новыми выводами, поэтому, вопреки регламенту и существующим правилам, речи всех присутствующих заместителей и помощников заместителей опустили в корзину.

– Что же мы должны делать? – в восторге закричал МЭР, когда доктор закончил говорить, – станцевать на стадионе танец маленьких лебедей?

Он только что узнал, что большая часть горожан арестована и томится в застенках. А подобное он допустить не мог, как человек новой формации и как МЭР, черт побери! Поэтому с особым вниманием выслушал доктора – этого, несомненно, уважаемого человека и не шарлатана.

– Балет? Можно и балет, – невозмутимо ответил Иван Степанович. – Главное, снять депрессию, отвлечь больных от психоза. А поможет им только искусство.

Идея была безумна. Нужно ли реагировать на столь странную инновацию? Стоит ли придавать значение такой немыслимой инициативе, когда тысячи горожан сидят в обезьянниках? Но, другого выхода не было – почему бы не попробовать? – и Мэр снова посмотрел на томик со стихами. – Почему бы и нет? В любом случае, хуже не будет. Даже любопытно…

– Кто у нас в городе отвечает за культурные мероприятия? – наконец, спросил он. Оказалось, никто. Все молчали. Молчали замы. Замы замов тоже не брали слова. Большой человек хлопал маленькими глазками, вообще не понимая, о чем идет речь, налоговая инспектор презрительно кривила губы – ей не дали слова, а у нее был новый план, но теперь все слушали этого бездельника врача, который и налогов-то платил со своей зарплаты копеечные. Катенька с интересом и азартом стенографировала прения – ей было страшно интересно. И вообще, такого еще не было в стенах этого зала, чтобы люди говорили об искусстве. Орлов молчал, что-то рисуя на листе бумаги – по его взгляду трудно было понять, о чем думает этот человек.

– У меня есть один знакомый… мой друг, – нарушил молчание доктор. – Он имеет прямое отношение к этому вопросу – он художник и наверняка сумеет нам помочь.

Замы с облегчением перевели дух, замы замов вытерли взмокшие шеи и лбы – эта дурацкая затея не ляжет на их плечи. Предприятие было не коммерческим и не будоражило воображения. Так в этом зале появился еще один персонаж – Павел, который поначалу робел, не понимая, чего от него хотят.

– Значит, так, – сказал ему и всем собравшимся МЭР.

– Поскольку основная масса больных заперта на стадионе – оттуда и начнем. Мы не будем танцевать балет, сами понимаете, таких специалистов в нашем городе нет. Но у меня есть другая идея!

Мэру приятно было говорить на эту тему, и Павел… этот художник ему сразу понравился. Он не понимал, что с ним происходит, но эта идея! Этот безумный план! А еще томик со стихами перед ним на столе! И приятная дрожь защекотала, завибрировала в глубине МЭРской души, необычным теплом разливаясь по всему телу.

– Вам, Павел, нужно выбрать музыку, хорошие песни! – продолжил он. – Допустим, спортивные песни! Песни о дружбе, о городе… В общем, сами понимаете. Как человек искусства, вы справитесь. С этой минуты вы мой заместитель. Так сказать, атташе по культуре. И вот вам мое первое задание – отберете лучшие мелодии современности, и все мы встретимся на стадионе ровно в 18.00. Нужно спасать людей!

Потом добавил еще:

– Записи находятся в архиве здания местного телевидения и нашей радиостанции, – и покраснел, вспоминая вчерашнее триумфальное посещение этой организации.