Текст книги "Минотавр"

Дуло!

Оно показалось из-за края проема. Далеко. Направлено в туннель, который против моего. Спасибо, Господи! Женщина, держа пистолет на вытянутой, крадется под купол света, вижу ее спину.

Продолжая двигаться к туннелю, в который целится, женщина скрылась за колонной.

Сейчас или никогда!

Я отлип от стены, не дышу, ладонь нащупала древко копья. Передо мной блеснул клинок ножа-наконечника.

Сандалии женщины заставляют керамзит на земле хрустеть, и это помогает мне маскировать собственные шаги. Босые ноги ступают туда, где камушков почти нет. Адреналин распирает, уже не чувствую тело. Стекла очков запотели… А сердце долбит в ребра, и кажется, что она это слышит!

Я обошел колонну. Сбоку лестница и свет с потолка, без очков я бы с непривычки ослеп… Передо мной вновь спина, укрытая плащом волос, колебания юбки… и пистолет, ищущий меня.

А у меня лишь копье в замахе. Метатель я дерьмовый, но просто подбежать и ткнуть не успею, выстрел грянет раньше.

Обернется. Сейчас обернется!.. Света же обернулась. Когда крался к ней с ножом, она тоже была ко мне спиной. А я, как и сейчас, был в носках, под ступнями не было камней – лишь мягкий ковер. Но она все равно обернулась. Хотя пыхтел я громко… будто специально внушал: «Обернись, обернись!»

Хотел, чтобы ты увидела, Света! Увидела, что мои намерения серьезные! Увидела и промочила бедра от страха!

Хотел видеть ее ужас. Раскаяние. Слезы, мольбу о пощаде…

И увидел!

Увидел, что крышка на потолке держится на тоненькой жердочке. Достаточно слабого тычка, чтобы жердь выскочила…

Затаив дыхание, я перехватил копье обеими руками. Острие поплыло вверх, вылезло из берегов сумрака, но в последний момент я не сдержал рефлекс – сглотнул.

Лента черных волос взвилась в развороте как змея, на которую наступили.

Бах!

Белый цветок выстрела отпечатался на дне глаз даже сквозь очки, так жгуче, я даже не сразу ощутил другое жжение – на виске. Выронил копье, упал, ладонь схватилась за голову. Там намокло горячим, ужалили осколки стекла.

«А где моя желтая кофтень?»

«В стирке, солнце».

«Эй! Я же собиралась надеть ее сегодня! Что она там забыла?»

«Тебя не забудет точно. Ты незабываемая».

«Мур-мур!»

«Мур… Но забывчивая. Ты же сама эту кофту бросила в корзину для белья».

«Серьезно? Лучше б я мозги туда бросила, им стирка точно не повредит. Я же надевала эту кофтень всего раз…»

Бум!

Нет, не выстрел – крышка упала.

Лабиринт погрузился в кромешную тьму… Но лишь для одного из нас.

Глава 6

Повалявшись распятием морской звезды, я все же нашел силы повернуться набок и снять то, что осталось от очков.

Мир расцвел, словно в зареве рассвета, только солнце не желтое, а синее. Камушки на земле, пятна крови, осколки глянцевого стекла… Все одного цвета, разница лишь в оттенках.

Я потрогал висок. Волосы слиплись в противные иголки. Пальцы мокрые и темные, но не настолько, чтобы с них капало. Могло быть хуже…

Мрак изменил женщину в один миг. Амазонка будто стала меньше, вертится загнанным зверьком, дуло «маузера» подрагивает, гримаса злости разбавлена страхом, который не утаить, а взгляд пустой, обводит подвал, но меня в упор не замечает, хотя вот он я, под носом, метрах в трех-четырех.

И впрямь не видит. Вообще ничего! Значит, я не псих, возомнивший о своем зрении невесть что, – вокруг действительно непроглядная темень…

И в этой темени, без очков, наконец-то могу разглядеть женщину как следует.

Под платьем даже сквозь воздух чувствую сильное, как у лошади, тело. Ее руки привыкли к труду, на ладонях, уверен, мозоли, а если бы в кулаке вместо железной рукоятки пистолета было яблоко – лопнуло бы, разлетелось на ошметки и брызги. А ноги… сколько лесной земли истоптали! Под складками юбки икры и бедра такие сильные, топнет как следует – нога утонет по щиколотку.

Жена викинга, не иначе. Топор в руки, щит на спину – и вперед на врага…

– Где ты… тварь? – услышал я дрожащий шепот.

И опять – при звуке ее голоса меня окатила волна мурашек. Особенно зацепило, что назвала тварью. Будто я не человек. Зверь! Опасное, страшное нечто… И почему-то мне это понравилось.

Господи, как давно я не видел женщину!

Темные волосы даже во мраке поблескивают витками, один спрятался в щель меж тяжелых грудей. Кожа гладкая, под ней жирок, делающий плоть мягкой, сочной. Женственной. Дужка непослушного локона повторяет округлость лица. Родинка на щеке, полоса шрама на шее…

Магическое влияние тьмы: только что был как волк в клетке, в крови пульсировала жажда выжить, а сейчас изучаю то, что угрожает моей жизни, с холодностью судьи на каком-нибудь кастинге. Каждая клеточка тела шепчет, что тьма – МОЯ территория!

И все-таки «маузер» в ее кулаке не дает забыть, что я еще в опасности.

Я взял с земли камешек, швырнул далеко вправо, камешек стукнулся о стену, и почти в тот же миг один за другим бахнули два выстрела в ту же сторону.

«Айда хомячить роллы!»

«Ты же вроде как на диете, солнце».

«Будем считать, что это диетические роллы. Пошли!»

В моменты выстрелов синие цвета окружения вывернулись наизнанку, словно на рентгеновских снимках, и я ослеп, но под гром выстрелов успел совершить мягкий, как у барса, прыжок с перекатом в противоположную сторону – и оказался у женщины за спиной. До нее метра три.

«На кухне лампочка сдохла, солнце, а запасной нет».

«Значит, ужин при свечах…»

«Не только ужин, но и готовка. И мытье посуды».

«Как романтично!»

Зрение вернулось к синим краскам.

Я мог бы допрыгнуть, но для этого надо подняться на корточки, сгруппироваться для прыжка, а меня выдаст хруст предательских камушков. Она не услышала мой последний прыжок не столько из-за грома, сколько из-за оглушения после выстрелов в замкнутом пространстве.

Но уже прошло много секунд, теперь ее слух снова улавливает малейшие колебания. Я слышу, как она дышит. Хотя наверняка старается не дышать. Я тоже стараюсь. А еще сердце бьет в барабаны, словно зовет на битву…

Я рванул в туннель слева.

Бах-бах-бах!

Щелк!

Я упал, вжался в стену коридора. Жду, когда слепота отпустит…

«Я жирная!»

«Не выдумывай, солнце».

«В новые джинсы не влезаю!»

«Тоже мне, драма… Зато вон какое все щупательное».

«Так ты щупай! А то я попу отъела, пусть хоть тебе польза…»

Щелк-щелк…

Патроны кончились!

– Я тебя вижу, мразь!!!

«Разь-азь-ась…» – прокричало эхо.

Я приподнял голову, с щеки отвалились кусочки сырой земли.

Видит? В самом деле?

Нет, блефует. Вернее, не «вижу», а «увидела». Увидела во время вспышек от выстрелов мое тело в позе бегущей ящерицы, а сейчас опять тьма. Женщина пытается взять на понт, теперь это ее единственное оружие.

Уже не особо заботясь о шуме, который создаю, я подполз к проему туннеля, выглянул из-за угла.

Нет, не единственное. Она перехватила «маузер» за ствол, теперь он в роли дубинки. Но я прав – взгляд женщины по-прежнему пустой, а голова покручивается туда-сюда, словно не знает, куда смотреть. И впрямь не знает. Для нее тьма везде одинаковая.

Я поднялся.

Пошевелил пальцами ног. Умом понимаю, они, наверное, успели замерзнуть, но сердце мощными и частыми толчками гонит по телу жар смертельного танца, и чувствую лишь покалывание в коже ступней. Берцы далеко, в противоположном коридоре, рядом с рюкзаком.

Я вышел из туннеля. Хруст керамзита сдал меня с потрохами. Женщина с воплем кинула в меня пистолет, я успел пригнуться, «маузер» отскочил от дверного косяка и упал.

Я начал осторожно ходить вокруг женщины. Держу дистанцию. Женщина слышит шаги, ее голова чуть повернута и наклонена, ухом вперед, а тело безошибочно поворачивается «фасадом» в мою сторону.

Что же делать?

Надеть берцы и рюкзак, подкрасться к лестнице, вылезть наружу… Но даже если каким-то чудом удастся забраться под потолок без шума, как только приподниму крышку, в подвал вольется свет, и женщина стащит меня с лестницы, а с рюкзаком буду неуклюж как беременная черепаха, эта бабища со мной разделается. Такая – сможет.

Оглушить? Хороший удар по затылку, и…

Придется подкрасться за спину почти вплотную без малейшего звука.

Учусь ходить бесшумно, на цыпочках, ступая на участки земли между камушками, приходится даже опускаться на четвереньки, с опорой на пальцы, передвигаться как оборотень.

И это принесло плоды – женщина начала ошибаться, все чаще повернута не туда, где я на самом деле. Причем она понимает, что ошибается, и ее охватывает паника, «ведьма» начала беспорядочно вертеться на месте, сгорбилась, в ее дыхании едва уловимая дрожь, которая бывает, когда кто-то плачет. А я уже несколько раз прошел мимо берцев и рюкзака, но так и не надел. Кольца моих шагов вокруг женщины становятся все теснее. Меня с головой поглотило наблюдение за… жертвой?

Я слышал, кобра умеет гипнотизировать добычу взглядом. Здесь наоборот. Я словно загипнотизировал добычей сам себя… Мог бы уже подобрать «маузер», подойти сзади достаточно близко, ударить по затылку, но… не спешу.

А ведь надо! Я же не знаю, что наверху. Вдруг сейчас спустится ее муж, какой-нибудь Илья Муромец, мышцатый бородатый лесник с ружьем.

Вот и момент подходящий – ведьма споткнулась о древко моего копья, упала на четвереньки!

Но почему моя рука с «маузером»-дубинкой так и повисла в замахе?

А лань словно учуяла близость хищника, ее дыхание оборвалось. Вслушивается… Слегка закусив нижнюю губу, улавливаю взглядом изгиб спины, темную складку юбки между полушариями ягодиц, робкое движение сандалии из-под полола, пальцы ног подгребают копье в сторону ладоней.

Господи, зачем?! Зачем я сделал три плавных, как у балерины, шага назад? Зачем опустил пистолет на землю?

Зачем… начал раздеваться?

– Кто ты? – всколыхнул воздух шепот. – Что тебе нужно? Это мой дом… Мой! Оставь меня в покое!

Она уже перехватила копье обеими руками. Наверное, не знает, что это копье, ведь не может увидеть привязанный к концу древка нож, для нее это просто длинная палка, которой можно больно бить и сбивать с ног.

Копье со свистом прочертило в воздухе широченный круг, меня даже обдало волной, – ведьме не терпелось убедиться, что меня нет рядом. Но замкнув круг, она от спешки едва удержала равновесие, а судороги грудных мышц уже не могут скрывать истерику.

А я не спешу.

Не спешу настолько, что одежда, которую я снял с себя, сложена аккуратной стопкой. Зачем спешить? Я же дома. Сочная барышня что-то напутала. Это не может быть ее дом. Здесь кромешная тьма, а значит дом – мой. А дома должен быть порядок! Зачем разбрасывать одежду смятыми комками? Я же не холостяк, а семейный человек.

Вот и любимая жена встречает с работы. Зачем же огорчать ее, швыряясь вещами? Только почему-то встречает не ласковым поцелуем, а скандалом, мол, это ее дом…

«Ты забыл, что это вообще-то моя квартира?»

«Не твоя, а твоих родителей…»

«И я имею право выселить тебя в любой момент. А не захочешь – вызову полицию, скажу, что ты меня избиваешь, угрожаешь убить».

«Света, ты что?! Мы же семья!»

«Знаешь, я уже сто раз об этом пожалела. Устала от твоего нытья. Твоего лузерства. Шторы вечно задернуты, лампочки не горят… Жду не дождусь, когда переедет Лекс!»

«С ума сошла? Мы еще даже не развелись! И куда я пойду? На улицу меня выгонишь, как собаку?!»

«Собаку не выгоню. А ты взрослый человек, сам о себе позаботишься».

«Ды ты просто…»

«И если скажешь еще хоть одно гадкое слово обо мне или, не дай Бог, о Лексе – пойдешь бомжевать прямо сейчас!»

Абсолютно голый, подобно атлету на древних Олимпийских играх, сижу на колене, мышцы напряжены, как у бегуна на старте, и дышу. Пыхчу. Громко! В синей прохладе подземелья из моих ноздрей вылетают тугие струи пара, чувствую себя быком на корриде, не терпится сорваться на колышущуюся юбку пикадора.

Показать жене, кто в доме хозяин!

Да, она слышит… Вон как замерла. Страх на ее лице такой сладкий! Она слышит, сколько ярости и напора в моем дыхании. Как в мчащемся паровозе, который еще далеко, но ты лежишь на рельсах, впитываешь их дрожь, и тебя сковывает ужас от мысли, что ты на пути этого рубящего червя… И копье в руках трясется так забавно! Что эта веточка против паровоза?

Я смотрю на свои руки. Повязка на левом предплечье от засохшей крови окаменела. С наслаждением сжимаю и разжимаю кулаки, смотрю, как меняются узоры теней на коже. А тени размытые, и руки, как и все вокруг, кажутся нарисованными. Ну да, какие тени могут быть там, где нет света?

И какой грех там, где нет морали?

В подземелье под дремучим лесом, где волки жрут волков из родной стаи, разминаю суставы плеч, плавно кручу головой влево и вправо, вправляю шейные позвонки. Каждое движение – кайф, коктейль жара и холода растекается волнами по всему телу, и даже рана предплечья не жжется, а лишь слегка зудит.

Я давно шагнул за грань, после которой пути назад нет. Покинул атмосферу, и если попробую вернуться – сгорю, как метеор, не долетев до поверхности. Гранью была Светина кожа. А моим шаттлом – кухонный нож. Как только клинок вышел в запретный красный космос, гравитация отпустила. Я в невесомости, волен лететь куда угодно…

Так какой смысл давить по тормозам?

Да и нет тут лесника с ружьем. Ведьма одна. Иначе вовсю орала бы, звала на помощь.

Смотрит в мою сторону. Не на меня – поверх. И все-таки слышит, в какой я стороне, ведь пыхчу как кипящий котел, едва не срываясь в рычание.

О да!..

Она боится. Света никогда меня не боялась, а эта огромная сильная женщина трепещет предо мной как маленькая девочка!

У меня сократились мышцы в низу живота. Член наливается колючим теплом, стал больше, но все еще висит хоботком. Хочется смять в кулаке, согреть, растворить иголки… И все-таки для подземелья здесь не так уж холодно. Наверное, адреналин не дает превратиться в ледышку, сердце частыми взрывами толкает кровь по жилам.

Я от природы худой, ни капли жира. Выхолаживаюсь быстро. Но согреваюсь легко – достаточно нырнуть под одеяло, и таю как сливочное масло в печи.

А сколько тепла под этим платьем, под юбкой!

Если бы я видел в инфракрасном спектре, фигура этой женщины, наверное, была бы сплошь белой, да и воздух вокруг нее тоже, ведьма была бы похожа на раскаленную звезду, и я со своей альбиноской светофобией от такой белизны бы ослеп!

Пухлые, тугие телеса… Даже ткань платья местами натягивается. Если бы член оказался между этими ягодицами, в этих сиськах… Сдавили бы его как тиски, пронзили жаром!..

Ессс!

Теперь и у меня есть копье! Гибкое как дерево, твердое как сталь… Горячее. Кровь распирает изнутри, придавая форму, и требует чужую кровь, такую же горячую, упругую, обтянутую кожей…

А она нашла лестницу.

Ей приходится положить на землю копье, чтобы ухватить ладонями перекладину лестницы. Движения осторожные как у сапера, но стоило подошве скрипнуть о ступеньку, веревки натянулись под тяжестью тела, и женщина полезла наверх с истерической спешкой, спина и задница извиваются, словно рыба бьется о берег, пытаясь вернуться в воду.

Миг, и я оказался рядом.

Она почти долезла до крышки, но мой кулак ухватил болтающиеся надо мной волосы, и я со всей дури рванул на себя. Это случилось в момент, когда ее кулак отпустил перекладину, чтобы схватить ту, что выше. Но не успел.

Я обнял ее всем телом, как обезьяна ствол дерева, прямо в воздухе, когда она падала на меня.

Жар хлынул в меня насквозь, будто я друшлаг, в который влили горячий кисель, и я сам стал этим киселем. Никогда в жизни у меня не было попытки оседлать дикую лошадь, но это, уверен, почти то же самое! Мы оба вмиг исчезли, и появилось нечто слитное – бычье сердце, комок мышц и нервов, бьется в бешеной аритмии. Она кричит с первобытной яростью, мы катаемся по камням, и мне вроде бы больно от ударов, от ее сильных изворотов, но боль растворяется в тепле, как грязь в бане.

Я закрыл глаза, мозг выключился. Доверившись инстинктам, я позволил закрутить меня водовороту чувств и рефлексов.

Не пытаюсь сделать что-то конкретное, например, задрать юбку, просунуть член между ног. Просто обтекаю ее как вода, стараясь, чтобы как можно больше моей кожи прижималось к ее коже, чтобы ее жар перетекал в меня, согревал как утроба. И меня нет – есть просто клубок щупалец, который реагирует на малейшие колебания, гладит, оплетает все, что движется.

В какой-то момент ей удалось укусить меня за руку, я взревел, и мой локоть ударил по ее затылку раньше, чем я это осознал. Челюсти отпустили мою руку, и клубок разорвался. Мы оказались друг от друга в нескольких метрах.

И мне… хорошо. Черт, никогда не было так хорошо!

Вокруг холод, а я взмок. И теперь могу, как батарейка, заряжать теплом окружающее пространство. Стою на коленях, укушенное запястье приятно покалывает, а его продолжение – смоченная слюной ладонь – скользит кольцом вдоль члена, ощущая внутри него тугую пульсацию.

Ведьма лежит на боку, согнувшись, тело вздрагивает, исторгает надрывные звуки. Веки опущены, лицо исказила гримаса, могу различить блестящие дорожки слез.

Кулак, сжимающий член, замедлился. Я вдруг ощутил, что приятное напряжение в низу живота чуть ослабло. Нет, это не может меня смутить. Я же убил Свету!

Света… Не плачь, пожалуйста!

«Не плачь, Света!»

«Ну почему ты не сказал сразу?! Ты всегда молчишь, терпишь, а потом выходит такое вот…»

«Не хотел тебя огорчать, ты ведь хотела этого».

«Да я хотела сделать приятно тебе! Мне-то оно на фиг надо…»

«…Ну вот. Получается, тоже терпишь, вместо того чтобы сказать сразу. А потом выходит. Такое вот… С чего ты вообще решила, что мне это нравится?»

«Сам ведь говорил, помнишь… И не раз».

«Да я просто разговор поддержать! Не всерьез! Мне не может быть хорошо, если неприятно тебе, солнце».

«Правда?»

«Ты так закричала, у меня руки опустились. И не только руки».

«Эх… Ну мы и придурки».

«Покажи синяки… Ого! Больно?»

«Заживет, не парься. Меня больше волнует, куда теперь эту плетку, наручники и прочую хрень девать. Столько денег в мусор!»

«Прибережем для врагов… Иди ко мне».

«Люблю тебя, родной!»

«И я тебя…»

Чувствую, пыл уходит. Но я не хочу! Взгляд воткнулся в белесые булки, что вжались друг в дружку, отчего стали пышнее. Разрез платья в борьбе чуть надорвался, круглое так и не вывалилось, но виден краешек соска.

К счастью, хныкать она прекратила. Шмыгнула носом, сердито оттерла лицо рукавом, словно сняла маску жертвы, а за ней обнаружилась все та же амазонка – злая и готовая к бою.

Я спустил на ладонь комочек слюны, и кулак вокруг члена заработал агрессивно.

Да! Сопротивляйся…

Я встал с колен, подкрался ближе. И снова поразился, что она в упор меня не видит. Вот же я, в метре от тебя! Нет, уже в полуметре! Так близко, а ты ни сном ни духом… Это дико возбуждает, я продолжаю…

Стоп! Услышала.

Крайняя плоть ритмично хлюпала, и мне пришлось замереть. А валькирия насторожилась. Глаза большие, рот приоткрыт… Шурша юбкой как можно тише, поднялась на четвереньки, лицом ко мне.

Моя ладонь задвигалась вперед-назад на пределе осторожности. Хотелось ускориться, сжать сильнее, но я бы снова выдал себя, приходится почти не дышать, балансировать на грани разоблачения и удовольствия, как на краю пропасти, и это… круто!

Ее волосы растрепались, растеклись по спине и плечам, несколько локонов прикрывают лицо и краешки груди. Сквозь эту вуаль я различил, как губы искривились в оскале.

– Я тебя убью, – прошептала она.

Тяжелые груди свисают, натягивая платье, теперь по форме как дыни, ближе к низу жмутся друг к дружке, но в черную щель над ними я бы просунул ладонь.

– Клянусь, я тебя… загрызу!

Они так близко, могу различать пигментные пятна, что придают им… настоящности! Передо мной и впрямь грудь, живая, горячая, а не нарисованная в фотожабе.

Я вдруг ощутил, что… скоро!

Приблизился к ней еще на шаг. Головка члена на расстоянии пальца от ее носа!

Дыхание перехватило. Черт, я и представить не мог, что напряжение может быть таким сладким. Пот заливает глаза, приходится контролировать малейшие движения, каждую мышцу раскаленной трением руки, чтобы остаться в тени и в тоже время – не ослабить натяжение заветной ниточки, по которой в меня закрадывается оргазм.

А она не видит.

Да! Ради вот этого выражения ее лица стоило заблудиться в лесу и пройти через все, что было после. И ради этого ощущения – когда ясно понимаешь, что творится в ее голове. Будто читаешь мысли!

Черт, она явно подозревает, что рядом с ней творится какая-то хрень. Причем интуитивно даже догадывается, какая именно. Наверняка, ее горячие, как утюги, щеки чувствуют колебания воздуха от поршня моего кулака, чувствуют, что этот воздух приходит уже нагретый.

Ее ноздри сократились.

Запах! Она чует мускусный запах…

Но поверить, что я обнаглел до такой степени и делаю ЭТО прямо перед ее лицом, ей решимости не хватает.

Она подняла руку, и ее ладонь поплыла перед ее лицом справа налево, словно прогоняя мираж. Не прекращая интенсивно, но плавно гладить член, я присел, и ее кисть проплыла над моим стволом, а он сам оказался на уровне ее груди.

И вдруг сознание поймало тот сладостный миг – когда понимаешь, что произойдет в следующий!

Плюнув на скрытность, я заработал как отбойный молоток, в кулаке зачавкало, и в момент, когда ее рука, ничего не найдя во тьме, начала опускаться, член сдавило железным спазмом, и кремовая струя нырнула точно в щель меж грудей.

Она шарахнулась назад с такой силой, будто ее отбросило снарядом.

Спина с грохотом впечаталась в стопку ящиков, едва их не опрокинув. Ладонь вжалась под облако вымени, в платье, а другая вцепилась когтями в саму грудь, накрыв промежность. Амазонку трясет, глаза слепо бегают, поворачивая за собой голову, а рот приоткрыт, и губы шевелятся, словно не понимая, зачем вообще нужны.

Ладонь на груди прыгнула чуть в сторону – пальцы скользнули по блестящей полоске на матовой округлости, куда успела попасть вторая струйка. Мазнули подбородок сбоку от губ, стирая густую кляксу.

Теплое цунами на какое-то время выбросило меня из реальности, ноги отказали, я свалился на колени. Ладонь уперлась в пол, а кулак по-прежнему сжимает член, оттягивая плоть до упора, до жжения, под самый корень, пережидая судороги…

Все еще пьяный, я поднял голову.

Ведьма сидит на земле, рычаги ног вдавливают ее в стену ящиков, стан изгибается в дыхательной агонии, а на лице – ужас. Будто солнечное сплетение вспорола пуля. Ладонь оттуда наконец отлипла, сверкнув клеем. На платье – темное мокрое пятно такой ширины, что ладонь уже не скрыла бы. И впрямь – будто кровь пропитала изнутри. Но это не кровь. И не пуля.

А я смотрю на ее лицо, и у меня улыбка до ушей. Удовлетворение хочет выйти из меня рычащим стоном, но я сдержал и лишь растекся в тягучем выдохе – не хотелось нарушать мистику. Пусть ей кажется, что это был не человек – сам МРАК, вездесущий, от которого не спрячешься, загустел, обволок и кончил на нее смолой тьмы.

Она ушла в глубокий транс. Вся перепачканная свежими разводами мази, глядит куда-то в землю, в одну точку…

Ее веки опускаются.

Я не сразу поверил, но… то ли под прессом страха и абсолютного непонимания происходящего она потеряла сознание. То ли эти танцы в темноте ее вымотали, и от усталости она попросту уснула.

Оно и к лучшему.

Я огляделся. Вон одежда, которую я сложил стопкой. По другую сторону – рюкзак и берцы, дожидаются за порогом туннеля. Копье, лестница…

А над головой – врата в царство света.

Вряд ли там рай. Адский мрак мне куда более мил, как и всем истинным демонам. Я бы жил здесь вечно, но если не совать нос на свет – рано или поздно с неба кто-нибудь нагрянет и обломает мою вечность.

Придется вылезти и убедиться, что поблизости нет ангелов.

Глава 7

Я оделся.

Ведьма по-прежнему сидит у ящиков. Ее веки шевелятся сонно. Защитная реакция на стресс – уснуть, спрятаться в раковину небытия…

Мои пальцы коснулись виска, где спеклась кровь. Подушечки прощупали корку, но ожидаемая боль так и не откликнулась. Никогда бы не подумал, что на мне заживает как на собаке… Взгляд отыскал на полу разбитые пулей очки. Я поднял. Уцелела только половина – дужка и стекло. В запасе еще две пары, но все равно досадно.

Вынул из кармана жилетки футляр. Новые очки уселись на лоб, а разбитые заняли место в бархатистой коробочке.

Стараясь не шуметь, надел рюкзак. Лестница подняла меня до потолка.

Я толкнул квадрат над головой. Со скрипом из щели резанула полоска света, я отвернулся.

«Она меняет цвет, солнце, когда в нее наливаешь кипяток. И вот здесь появляется картинка, а с другой стороны надпись».

«У меня никогда не было кружки-хамелеона… Люблю тебя, родной!».

«И я тебя, солнце. А давай испытаем кружку прям щас!»

«Ух, давай! Вр-р-р-рубай чайник!»

Очки опустились со лба на глаза.

Кругом камыши и крутые склоны холмов, заросшие соснами и елями, а я словно на дне озера, откуда исчезла вода.

Внимание привлекли тушка убитой птицы и охотничий лук рядом с выходом на поверхность.

Я выбрался, хотел было изучить птицу и лук, но, когда опустил крышку, которая, как оказалось, замаскирована ковром мха, то увидел позади нее… колодец. Странный колодец, будто для гномов. Навес, сплетенный из листьев камыша, на уровне моего пояса, а сам колодец квадратный, полметра в ширину, отверстие внутри тоже квадратное и слишком маленькое, чтобы пролезло ведро. Да и пространство между навесом и колодцем узкое, моя голова туда помещается впритык…

Ноздри улавливают запах копченого. Пальцы провели по краю отверстия, подушечки почернели. Я потер их друг о друга. Сажа!

Это не колодец, а дымоход.

Значит, центральная колонна внизу – вовсе не колонна, а печная труба. То-то я удивлялся, что там не больно-то и холодно для погреба. Но выходит, где-то еще ниже есть помещение, которое отапливается.

Я вновь поднял крышку подземелья.

Там, где видел ведьму последний раз, пусто. Зато подо мной, недалеко от основания трубы успел заметить квадратный контур оранжевого света из-под еще одной крышки, прежде чем та глухо стукнула, контур погас.

– Черт!

Туда нельзя. Там свет, там я буду лишен главного преимущества. И кто сказал, что у ведьмы не припасено что-нибудь кроме «маузера»?

Я спустился, а затем пришлось попотеть, двигая ящик с тушенкой. Когда тот, наконец, заполз на линию крышки, под которой схоронилась женщина, мышцы расслабились, я оперся на деревянную коробку локтями, пыхчу как паровоз.

Ладонь легла на штукатурку колонны. И впрямь теплая…

Подземный лесной лабиринт с печью и тушенкой прямиком из Второй Мировой… Я поднял крышу ящика, оттуда в ладони недоверчиво перебралась жестяная шайба, взгляд зацепился за вмятины цифр.

Не померещилось. Тушенке и впрямь больше полувека.

Лишь сейчас желудок напомнил болезненным спазмом, что организм задолбался шататься по лесу, бегать от волков, маньячить за всякими девками, не пойми откуда взявшимися в глуши, и не получать за такие подвиги калорийную награду.

Я полез наверх за хворостом.

Едва голова вынырнула из-под земли, взгляд снова наткнулся на пернатую добычу ведьмы, а также лук со стрелой, все это добро лежит на траве перед носом, рядом с люком, который выпустил меня в мир света и зелени.

Обескрыленная тушка пробуждает аппетит, несмотря на неопрятный вид перепачканных кровью перьев. Глотаю слюну, воображение рисует птицу на вертеле, где та блестит жирком, покрывается сладкой корочкой под треск костра…

Но руки первым делом взялись за лук. Во мне проснулся первобытный охотник, страсть как хочется пульнуть стрелу в какого-нибудь мамонта.

Однако древнее оружие оказалось таким тугим, не могу даже как следует натянуть тетиву, дрожит в пальцах, деревянные рога поскрипывают, слегка меняя форму, я оскалился, мышцы на левой половине туловища наполнились горячей ноющей болью…

Веревка выскользнула, кулак, держащий лук, ощутил жгучий предательский удар в корень большого пальца и разжался. Оружие упало, а губы присосались к царапине. Пока во рту растекается вкус металла, гляжу сквозь лук в одну точку…

Я предполагал, ведьма сильнее меня. Но не думал, что настолько. В ее руках тетива легко посылает стрелу в полет, а я даже не в состоянии просто натянуть.

Но как мне удавалось ей не уступать, когда мы боролись?

Да, я чувствовал силу, с какой билось ее тело, но мы были как минимум на равных. А оказывается, она могла переломить меня как тростинку… Наверное, ее ослабил страх. Тьма меня скрыла, а у страха глаза велики, амазонка вообразила меня чем-то жутким, что одолеть невозможно.

Этот вывод я сделал, уже шагая по склону вверх, к кустам и деревьям.

На подходе к танку ноздри сжались. Запах около него… не вызывает желания вдыхать.

Череп быка грозно застыл на конце танкового дула, кровь на костяной морде почернела. Вблизи он еще более зловещий. Сейчас повернется, и взгляд черных глазниц заставит сердце замереть.

Но нет. Я уже рядом с гусеницами, а череп смотрит туда же, куда и раньше.

Оказалось, вокруг танка растет самый настоящий огород. Картошка, морковь, редиска, укроп, горох… Овощные джунгли окружают танк пышным кольцом, жмутся к стальным бокам, как котята к кошке, и огород слово продолжение того ковра растений, что укрывает боевую машину. Просто оазис! Вот только запах…

Щупаю зеленую шкуру стального чудища и пытаюсь представить, как такой толстый и густой ковер мог вырасти на металле. Воображаю этот процесс, растянутый на десятки лет… На броню сыпались веточки, сухие травинки, птичий помет, все это поливалось дождями… Но этого мало. Может, особо питательная ржавчина?

Пальцы углубились туда, где корни. Спустя пару секунд уже смотрю, как подушечки растирают влажные зерна черно-бурой почвы, среди них попадаются яйца букашек, последние шустро шевелят лапками, разбегаются по коже.

Из чего возникла столь плодородная прослойка?..

Когда я собирал топливо для костра, вдалеке между деревьями затрещали кусты. Я выронил все, что насобирал, сердце заметалось в грудной клетке. Вглядываюсь в кусты, убеждая себя, что просто показалось, но из кустов опять треск. Я подобрал самый большой сук из тех, что уронил, и швырнул. Из кустов выметнулся серый комок, размером как упитанный кот, длинные уши и мощные задние лапы тут же нырнули в траву, затем только треск и шорох постепенно удаляются…

Я выдохнул. Охотничьи угодья здесь щедрые, однако. Птицы, зайцы… Хорошо ведьма устроилась.

Спускаюсь по холмам с охапкой хвороста, любопытство вновь не дало пройти мимо танка. Не дает покоя жуткий запах над огородом. Я положил ветки в заросли картофеля, забрался на башню. Здесь вонь еще сильнее.

Крышка люка недовольно заворчала, когда я поднимал.

Поднял – и почти сразу отпустил, грохот настиг, когда я уже падал с танка, омерзительно теплая волна трупного смрада словно ударила апперкотом в челюсть, меня отдернуло так, что очки слетели, я успел заметить, как они упали прямо в вонючий колодец смерти.