Текст книги "Мимолетные встречи"

Олег Гулько
Мимолетные встречи

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

* * *

Америка
(Путевые заметки)

Мечты

…Вот уже неделя, как я вернулся из Нью-Йорка, но ни днём, ни ночью впечатления увиденного не покидают меня.

Будто снова поутру я выйду на мой Остров Рузвельта, что напротив Манхэттена, снова увижу связывающий берега Ист-Ривер гигантский мост, и плывущую над ним, подчас в облаках, кабину подвесной канатной дороги. Будто снова войду в метро – сложное и непонятное, завораживающее лабиринтами направлений и пересадок, – и начнётся новый день в этом потрясающем своей необычностью городе.

…Америка меня интересовала в юности. Мой дядя, занимавший руководящий пост в ОБКОМе, имел возможность выписывать журнал «Америка».

На страницах этого журнала я мог видеть антипод Советского Союза, представляемый самой Америкой, а не советским радио, телевидением, или газетами. Особенно меня впечатляли фотографии автострад с их эстакадными переплетениями, напоминавшими мне марсианские каналы. Америка, расположившаяся на страницах журнала, удивляла, заставляла анализировать и пытаться понять её шире, чем то́ можно было увидеть на страницах журнала…

Но мечтать о поездке в Америку я не мог, уже потому, что в те времена вряд ли у кого, вообще, могла существовать такая мечта – увидеть Запад собственными глазами. Я знал, что это невозможно.

Однако, соблазн узнать из «первоисточника», что же на самом деле представляет собой страна «марсианских каналов», меня не покидал.

Английский звучал мне музыкой Биттлз. Но еще больше я любил английский с горловым американским «R».

Случая общения я не упускал. Как-то в Москве, когда мы студенческой группой отмечали в ресторане «Арбатский» завершение сессии, я пригласил на танец девушку из американской тургруппы за соседним столиком. Затем я пригласил её в нашу компанию, и она провела с нами весь вечер. По-английски говорил только я (тогда им занимался), и все вопросы проходили через меня. Каждый хотел что-то спросить о жизни в Америке.

Вспыхнувший так внезапно всеобщий интерес к девушке из Америки не мог не тронуть ее. Мы расстались давними друзьями. На прощание она оставила мне свой адрес.

Я не был уверен, что такая переписка возможна. Однако письма пошли. Каждое новое письмо из Америки для меня было событием. Я с увлечением писал на английском.

Та встреча в Москве тронула ее не меньше, чем меня. Она писала мне после возвращения: «Каждый раз, когда слышу пролетающий над домом самолёт, я представляю себя на пути в Россию, – снова вижу золотые купола церквей, и вспоминаю нашу встречу».

Ее звали Лорри. Переписка обрела романтические тона. Я с нетерпение ждал её писем, как и она – моих. Мы обменивались пластинками: она мне присылала Элтона Джона и Биттлз, а я ей – Песняров, называя их «русскими Биттлз»… Она мне вышивала мне рубашки с картинами прерий и ковбоями. Я ей посылал палехские брошки и хохлому.

В те времена противостояния Востока и Запада, письма приходили подвскрытыми. Некоторые однокурсники спрашивали меня: «А разве разрешается переписка с Америкой?».

Я пожимал плечами, – сомнения и опасения у меня, конечно, присутствовали, но слишком велик был мой интерес.

Я делился с нею своими планами на будущее, будто с невестой. Она собиралась пригласить меня в гости, но переписка прервалась…

А на одном из конкурсов Чайковского я целый месяц встречался с американской пианисткой Эмили М. В дни конкурса Московская консерватория становилась центром музыкального мира планеты, и прилегающие к ней улицы с утра до вечера бурлили движением молодых талантов, съехавшихся сюда со всего мира. Я слушал их на сцене, а после выступлений подходил к конкурсантам с вопросами. Мне хотелось знать, как понимает музыку «русских просторов» музыкант, не знающий России, русской природы, что он чувствует, исполняя, к примеру, «Осеннюю Песенку», или «На Тройке» из «Времен Года» Чайковского, входящих в обязательную программу конкурса. И особенно мне хотелось понять в этом отношении музыканта из страны – «антипода», Соединенных Штатов Америки.

Я был восхищен игрой Эмили на сцене… К тому же это была и очаровательная девушка. Я полагал, что за дни конкурса у нее наверняка появится немало поклонников. Но каждый раз, когда я звонил ей, она находила время для встречи со мной.

Прогулки Москве, общение на английском… с американским акцентом, творческая атмосфера конкурса – не могли не предрасполагать к мечтам…

В день её отъезда в Нью-Йорк мы встретились у гостиницы «Россия». На прощание она принесла мне свою официальную фотографию участника конкурса – с подписью и теплыми словами на память.

Из автобуса с американской делегацией, готовой к выезду в аэропорт, ей подавали знак присоединиться. Она предложила мне поехать с ними, но я отказался, – побоялся слишком заметного контакта. Но тут же об этом пожалев, поехал за ними в аэропорт своим ходом. Однако, там никого нашел…

Её писем из Америки я так и не получил…

Однако, не интерес к английскому языку и к Америке стали центром интересов моей будущей жизни…

Однажды меня пригласили в Областную библиотеку, где я был записан в отделе иностранной литературы – на встречу с «представителем» из-за рубежа. Я не планировал идти туда, так как этот «представитель» был не из Америки, и вообще, не из англоязычной страны. Однако, чисто случайно оказавшись в тот день в библиотеке, я все-таки, решил ненадолго заглянуть в зал встречи.

Перед аудиторией выступала девушка, француженка. В канун ее отъезда на Родину она делилась впечатлениями о двух годах работы ассистенткой кафедры французского языка Курского пединститута.

И хотя общение с залом шло не на английском, и даже не на французском – а на русском, коим она прекрасно владела – я оставался, и оставался в зале… В общем, эта встреча оказалась и для меня, и для нее, не последней…

После отъезда Анн – так звали девушку – наше общение продолжилось по переписке. Кроме того, Анн находила возможность, время от времени, приезжать в Москву, и мы встречались. Ее взгляды, во многом, отличающиеся от моих – советского человека – открывали мне новый мир. С нею я чувствовал себя раскрепощеннее, я впитывал в себя ее точки зрения на жизнь. А в одном из писем я получил лоскуток материи – прообраз свадебного платья – в которое, однажды, ему суждено было превратился…

Когда Анн получила работу в московской редакции журнала «Спутник», я перевелся на учебу в Москву —…по месту жительства жены.

Я долго не мог привыкнуть к Москве: мне не хватало близости природы – той, что у меня была в Курске. И вообще, в мои планы на послеинститутскую жизнь, входило поехать на работу куда-нибудь в глубинку – например, в Сибирь, где, наблюдая местную жизнь, возможно, как я думал, превратился бы в нового доктора Чехова…

Но к Москве я стал привыкать, и даже очень быстро, особенно, когда начали появляться друзья: по институту, по курсам французского языка, куда меня направила Анн, давно загоревшаяся идеей того, чтобы и я тоже освоил ее родной язык. При этом, расставаться с русским – в качестве языка нашего общения, – она отнюдь не собиралась.

По мере освоения французского – с его аффективным, ставшим межъязыковым лексиконом, и особенно, с поездками во Францию – интерес к английскому стал угасать. Он начал восприниматься мне языком технического, или научного обмена, а сама Америка – страной денег и потребительства. И за прошедшие десятилетия я совсем не задумывался о поездке туда, хотя ничто этому не мешало.

Да и сейчас, мой выбор – на что использовать остающиеся дни отпуска этого года – пал на Америку совсем случайно…

Миша

Звонит мне из Монреаля мой друг Миша и спрашивает, могут ли они всей семьей приехать к нам во время школьных каникул? Их дети захотели увидеть Париж.

Миша – мой большой друг по Москве. Он моложе меня почти на десять лет. Мы встретились с ним – тогда начинающим аспирантом физмата МГУ – на курсах французского языка. Я тогда только начинал свою врачебную деятельность, по окончании мединститута.

Тонкий, высокий, супер-интеллектуальный, – таким я увидел его, придя на курсы.

Однажды спрашиваю его, как согласуется такое-то слово. Он посмотрел на меня с недоумением так – что мне сразу стало неловко за, видимо, глупый вопрос. Открыв мне соответствующее правило в грамматике, он непонимающе заметил: «Ведь мы же это уже проходили!..».

Для него – раз сказанное, откладывалось в голове навсегда. И я тогда подумал, что с таким уж – не подружусь. Однако все получалось иначе.

Язык он изучал с математической точностью употребления правил и постановки произношения. Они записывались в его памяти, словно вводимая в компьютер программа. В процессе освоения языка он шел намного впереди всех в группе.

Однажды после занятий, в канун Нового Года, я пригласил в гости всю нашу группу, где всех ждал сюрприз – живой носитель, а точнее, носительница изучаемого нами языка. Каждый мог опробовать себя во французском – не по учебному, как на курсах – а словно оказавшись на родине языка, и где мог говорить о Франции с «первоисточником».

Такие вечера у нас дома стали частыми – по праздникам, да и просто так. Интересы всех в нашей группе сходились очень во многом – больше, чем то было, скажем, в школе, или студенческих группах. На такие языковые курсы приходили, по большей части, молодые люди по окончании вузов: аспиранты, как Миша, или уже начавшие работать их выпускники. Были также и студенты вузов, и школьники старших классов. В общем, на них приходили те, кому хотелось расширить свое представление о мире, и кто мечтал о новых горизонтах… Эти встречи стали душой наших курсов, а наш дом – частицей самой Франции с ее обычаями, праздниками, и безусловно, особенностями ее кухни…

Что касается Миши, то его математическая логика оценок окружающего мира, меня все больше очаровывала. Она дополняла мою эмоциональную составляющую восприятия всего окружающего…

Моя же эмоциональность, я знал, дополняла его аналитическое видение мира.

И еще, я полагал, что в такого симпатичного парня, с головой будущего Эйнштейна, должна влюбляться каждая девчонка – что мне весьма импонировало, находясь рядом с ним…

Его же привлекала моя контактность – с девушками, конечно… Ведь в отличие от меня, до того, как что-то сказать, ему нужно было сначала точно просчитать ход своей мысли, и предвидеть последующий ответ. Поэтому в контактах он был очень собранный и, соответственно, не самый быстрый.

Но однажды он представил мне девушку, такую же, тонкую, как он сам. И когда после этого он спросил меня, «…и как она тебе?», я ответил, что – очень даже в моем вкусе.

В то время Оля, так звали девушку, была студенткой факультета журналистики МГУ. Уже само слово «журналистика» означало для меня что-то возвышенное и избранное…

В общем, Оля в дальнейшем, стала Мишиной женой. Возможно, тот мой положительный ответ на вопрос о ней, сыграл свою роль…

После аспирантуры Мишу взяли в один крупный институт разработок на оборонку. Он занимался методикой обнаружения подводных лодок «противника», был «невыездным».

А с началом семейной жизни он, по подсказке и примеру своего начальника, решил приобрести загородный домик в русской глубинке, неподалеку от Суздаля, – домик-сруб умершего лесника, куда однажды мы всей компанией отправились на Мишино новоселье.

Дорога по Ярославской трассе была не ближний свет, но живописная, особенно во Владимирской области. Силуэты то голубых, то золотых маковок церквей пробудили во мне воспоминания о памятной поездке студенческой группой в Суздаль. Как тогда, я с благоговением созерцал пейзаж истоков земли русской.

Немало фотографируя в пути, я добрался до места уже затемно. Пир был в разгаре. Пылала жаром русская печь. Мне налили стакан. Всю ночь мы праздновали Мишино новоселье.

Такие поездки в деревню на выходные стали частыми. Я любил этот переход всего за несколько часов машиной, от шумной Москвы – к девственной природе. Эта свежесть и яркость деревенского цветения меня невольно переносила ощущением в далекое прошлое, когда на детсадовских клумбах, детворой, мы рассмат ривали удивительных форм и раскрасок цветочки – будто видели в них живые существа. И это ощущение «родом из детства» мне возвращалось с каждым новым приездом в Мишину деревню.

Уезжая после десяти лет московской жизни в Париж, я с тяжестью на душе думал о том, что таких как он, да и других – появившихся у меня в Москве друзей, там уже не будет.

Друзьями мы с Мишей, конечно, оставались – хоть и на расстоянии. Но в каждый мой приезд в Москву я останавливался у них, и непременно, совершал с ними «паломничество» в их деревенский дом.

А в начале девяностых, мы снова с ним, географически сблизились: Миша получил контракт на работу во французском городе Брест – по его же научной тематике.

О Франции он всегда мечтал, французский он знал досконально, с тонкостями, и на работе его ценили. Однако с продлением контракта после двух лет работы ему не повезло: ужесточились правила на продление виз, и он должен был вернуться в Москву.

Но это возвращение оказалось временным…

Дело в том, на Мишу с Олей выпала нелегкая доля: у сына, вскоре после рождения, выявилась серьезное неврологическое заболевание. И хотя после операции болезнь стабилизировалась, гемипарез оставался. В это сложное время перехода России к рынку нужно было серьезно думать о будущем ребенка. От кого-то они узнали, что во франкоязычной Канаде, для детей-инвалидов созданы особо благоприятные условия. Вот, они и решили, ради будущего их сына, попытать счастья там. И судьба им благоволила: ситуация с Даниилом, складывалась позитивно, а чуть позже у них родилась дочка. Сейчас Лизе уже десять лет.

С Мишей мы продолжали время от времени встречаться – то в Москве, когда наши поездки туда совпадали то когда он ездил с нами кататься на лыжах в Альпы. Но я у них в Монреале никогда не был.

Решение

Договорившись об их будущей поездке к нам в Париж, мы уже почти попрощались с Мишей, как он задает мне встречный вопрос:

– А вы-то сами, не хотите к нам приехать? Осень здесь – очень красивое время года! Пофотографируешь!.. Да и мой день рождения, заодно, отметим…

Я не был готов к ответу – слишком неожиданной мне показалась идея нового для меня отпускного направления. Однако, вспомнив о необходимости «добить» остающиеся дни отпуска этого года, я подумал, а почему бы, в самом деле, не воспользоваться представившимся случаем – съездить в гости к Мише и увидеть новый мне континент?

В общем – ответил, что подумаю.

С каждым днем, идея увидеть осень в Канаде, и встретиться с Мишей, все больше овладевала мною.

Спросил на этот счет у Анн.

– Почему бы и нет? – говорит. – Поезжай! Увидишь там, за одно, и свою мечту – Америку…

Сама Анн, вот уже несколько лет, не может уезжать из Парижа – разве, что на пару дней – из-за необходимости ухода за своей девяностотрехлетней матерью. Таким образом, я был волен выбирать любое на свой вкус направление моих отпускных поездок.

Миша советовал мне приехать в первые две недели октября, – самое подходящее, на его взгляд, время для фотографии осени в Канаде. Он даже гарантировал это, – ведь все его дни рождения, приходящиеся на этот период, проходили, с его слов, при исключительно хорошей погоде.

Дело с поездкой начало продвигаться: на работе, хоть и не совсем уверенный, что поеду, я все-таки, поставил себе в графике отпуск на первые две недели октября.

Я убеждал себя в том, что нет смысла отправиться в традиционном для меня направлении – Курск, или Москву, – ведь я уже побывал там этим летом на 35-летии выпуска института, и впечатления были еще свежи. Я настраивался на Канаду.

Правда, мои девчонки хотели, чтобы остающиеся до конца года отпускные дни я провел у них в Берлине. Только оказалось, что одной из них в этот период там вообще не будет, а у другой – работа. То есть, я видел бы из них только одну, и лишь вечерами. Но оставаться в Берлине целыми днями наедине с собой не очень хотелось – ведь я его уже достаточно исходил – в то время как, если поехать в Монреаль – оттуда, можно будет добраться и до Нью-Йорка… Ведь это всего в шести сотнях километров – вроде, как до моего Курска от Москвы, что – так просто. К тому же, в это время в Нью-Йорк приезжает Нина, моя приятельница по взаимному интересу к творчеству Анны Нетребко… Нина следует за всеми выступлениями певицы – где бы то ни было. И на этот раз она приезжала в Нью-Йорк на «Аиду» – с Анной на сцене Метрополитен-Опера.

Когда я написал Нине, что подумываю о поездке, она, чтобы подтолкнуть меня к решению, пообещала раздобыть мне билет на спектакль, при содействии ее приятелей Анны и Юсифа.

«Ко всему прочему, Нина – не новичок в Нью-Йорке, знает его, – и с нею мне будет интереснее, чем одному, знакомиться с городом» – рассуждал я.

В общем, аргументы в пользу проездки к Мише и затем в Нью-Йорк, перевесили – идея захватила меня окончательно.

Оставалась лишь неделя до октября. Надо было решаться. Я начал анализировать варианты авиарейсов. Прикидывал, каким образом буду добираться из Монреаля в Нью-Йорк: автобусом – чтобы заехать на Ниагару, или же прямиком – на самолете? Рассудил, что если поеду через Ниагару, то у меня останется совсем мало времени на Нью-Йорк, – ведь в Канаде, кроме Монреаля, мне предстояла еще и поездка в гости к квебекской подружке моих девчонок Елене, которая с своим парнем собиралась организовать мне небольшой поход в горы.

В общем, вернувшись однажды с работы в более решительном расположении духа, я поставил точку над «і», купив билет на самолет до Монреаля, с обратным вылетом домой из Нью-Йорка.

Теперь надо было всерьез взяться за подготовку к поездке.

Я рассматривал карту Канады, Америки, план Нью-Йорка.

Надо было решить, сколько дней я пробуду в Монреале, и сколько в Нью-Йорке.

Миша, побывавший с семьей в Нью-Йорке год назад, утверждал, что более трех дней там делать нечего. Нью-Йорк ему не понравился. Но я сомневался в объ ективности его суждений. В итоге я решил: пять дней – на Монреаль, и пять – на Нью-Йорк.

Далее, нужно было искать жилье в Нью-Йорке. В Монреаль-то я ехал на все готовое. Меня там ждали, но – не в Нью-Йорке.

«Хотя…»

Я вспомнил о моих юношеских связях с Америкой. Я вспомнил о Лорри, об Эмили, подумал, что если бы я поехал туда в те времена – меня бы и там наверняка ждали…

Надо сказать, что несколько лет назад я нашел их странички Фейсбука.

Тогда, я так и не решился дать им о себе знать, посчитав неуместным сделать это без особого на то повода.

«Однако, сейчас ситуация была иная. Первая поездка в Нью-Йорк, в Америку – это значительное событие, что вполне могло объяснить проснувшуюся память…», – думал я.

Все более проникаясь идеей встречи, я вновь разыскал их странички Фейсбука.

На фотографиях Лорри выглядела вполне той же, какой я её знал: худощавая, с короткой, как и в те годы прической, и даже без морщин.

Как-то, в конце восьмидесятых, я попробовал ей написать – на прежний адрес. И мне пришел ее восторженный ответ, правда – под другой фамилией… У нее были две дочки – того же возраста, что и мои. Она преподавала в школе искусствоведение.

Она писала, что была очень рада моему письму, и тому, что наша переписка возобновилась…

Но вскоре мы уехали во Францию, и в буднях новой жизни, о переписке я забыл.

На ее фотографиях, что открылись мне теперь в Фейсбуке, Лорри пеленала двух младенцев, судя по всему – внуков. Она по-прежнему жила в Ричмонде.

Ричмонд мне представлялся географически находящимся севернее Нью-Йорка, и я подумал, что если из Монреаля в Нью-Йорк я поеду автобусом, то по дороге можно будет сделать короткую остановку в Ричмонде, и узнав об этом, Лорри наверняка предложит мне встречу».

Но до того, как взяться за письмо, я решил, удостовериться в правильности моих представлений о географии Америки. Оказалось, что я ошибался: открыв карту, я увидел, что Ричмонд находился не между Монреалем и Нью-Йорком, а куда дальше за ним. На такой крюк у меня тоже не хватало времени. Вариант отпадал.

Я открыл страничку Эмили. Она была представлена все той же фотографией, что и несколько лет назад – с двумя крохотными собачонками в руках. Создавалось впечатление, что с того времени Фейсбук она не посещала. Правда, ее журнал пополнял недавний мужской комментарий: «Ты по-прежнему так же прекрасна!».

Я всматривался в её черты, искал сходство с той Эмили, что знал – но не находил.

«Являлось ли причиной тому то, что из брюнетки она «превратилась» в блондинку, или, просто, фотография такая получилась?» – я не мог сказать.

Впрочем, мне было все равно, какая она сейчас внешне – та же, или не та. Главное – что это была она.

Кстати, ее фамилия не изменилась…

«Неужели – одна?» – возникал естественный вопрос.

Атмосфера Конкурса, встречи с Эмили между прослушиваниями, все отчетливее всплывали перед глазами. Я взял с полки брошюру конкурса пианистов, и нашел посвященную ей страничку. Я пересмотрел её конкурсную программу, пролистал странички других пианистов. Казалось, что все это я видел совсем недавно. Тем не менее, с тех пор минуло сорок лет.

Я разыскал в фотоальбоме фотографию Эмили, что она подарила мне перед возвращением домой, перечитал её строки на память.

Порой, начинало казаться, будто то прошлое, когда звонил ей, договаривался о встречах, нежданно вернулось смешиваясь с моим настоящим – и так значительно, что уже совсем не казалось неуместным написать ей.

Я открыл её страничку Фейсбука и принялся за послание, мысленно давно созревшее:

«Дорогая Эмили, ты будешь удивлена этому письму, так как оно унесет тебя в далекое прошлое… Я готовлюсь сейчас к моей первой поездке в Нью-Йорк В мыслях о ней, мне кажется, будто я уже нахожусь там. Но приходят и другие мысли – те, что уносят меня далеко назад – в Москву эпохи Конкурса Чайковского, открывшего мне имя Эмили М… И готовясь сейчас к поездке, я не мог не вспомнить о НЕЙ, И если ОНА по-прежнему – в Нью-Йорке, то как интересно было бы встретиться!.. Так много лет спустя».

Я указал даты моей поездки, и отправил письмо – сразу же почувствовав душевное облегчение.

Что же касается жилья в Нью-Йорке, то дочки посоветовали мне искать его на сайте «Airbnb».

Но какой выбрать район? Манхэттен – центр Нью-Йорка, или Бруклин – по ту сторону пролива Ист-Ривер?

Побывавшая в Нью-Йорке дочка, уверяла меня в том, что жить на тридцатом этаже небоскреба в шумном Манхэттене мне не понравится.

Я переключился на поиск жилья в Бруклине, но затем понял, что каждый раз тратить время на метро до Манхэттена – а именно там сконцентрировано все самое интересное по Нью-Йорку – не рационально.

Я долго тянул с выбором, словно ждал до последнего, приглашения Лорри, или Эмили.

…Кстати, от Эмили, ответа на мое послание неделю назад так и не пришло. Я решил, что она в самом деле не заходит в Фейсбук, или просто, не находит нужным мне отвечать.

Просматривая в очередной раз предложения жилья, я нашел интересный вариант на островке Roosevelt Islande – что в проливе Ист-Ривер между Манхэттеном и Бруклином. Я рассматривал детали острова на фотографии со спутника. Небоскребов здесь не было – простые дома. И станция метро находилась совсем поблизости от предлагаемой квартиры. Сам Манхэттен с островом разделяла всего одна остановка метро. Имелся даже запасной вариант связи: канатная дорога через Ист-Ривер.

Рекламное наименование квартиры, «Моя солнечная комната на острове Рузвельта», меня окончательно подкупило, и я решился на бронирование.

От хозяйки, по имени Лэди, я получил необходимые данные для связи.

Моя американская Vista-Visa и канадская виза AVE – были готовы. Вещи – уложены.

Оставалось только расслабиться в ожидании дня вылета.