Текст книги "Кайдзю-хоррор. Из России с ужасами"

Кайдзю-хоррор
Из России с ужасами
Олег Хасанов

Редактор Олег Хасанов

Дизайнер обложки Владимир Григорьев

© Олег Хасанов, 2023

© Владимир Григорьев, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0053-3633-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Литературный клуб «ХОРРОРСКОП»
представляет

Из России с ужасами. Кайдзю-хоррор

Все права защищены. Только для частного использования. Коммерческое и некоммерческое воспроизведение (копирование, тиражирование, распространение, сдача в прокат, переработка, использование идей и персонажей, публичное исполнение, передача в эфир, сообщение для всеобщего сведения по кабелю, доведение до всеобщего сведения в сети Интернет) без разрешения правообладателя запрещены.

 
© Авторы, текст, 2021
© Олег Хасанов, составление, 2021
© Владимир Григорьев, иллюстрация для обложки, 2021
Компьютерная вёрстка Олег Хасанов
 

Предисловие редактора

Одним из первых фильмов, которые я посмотрел на большом экране, был «Кинг-Конг жив» Джона Гиллермина с незабываемыми спецэффектами Карло Рамбальди. Мне было тогда семь лет. Фильм настолько меня потряс, что когда в тот вечер я вернулся из кинотеатра домой, у меня из носа хлынула кровь.

Фанатом «кайдзю» я не стал. Да и не знал, что существует такой поджанр. Я просто полюбил фантастические истории.

С огромными монстрами на экране я позже сталкивался не раз – «Кинг-Конг» 1976 года, Зефирный Человечек в «Охотниках за привидениями», «Годзилла» Роланда Эммериха и «Монстро». С восторгом посмотрел версию «Кинг-Конга» Питера Джексона. Конечно, ни один из этих фильмов не тронул меня так, как тот первый фильм в детстве, но все эти фильмы мне нравятся.

Думая над темой очередной антологии, я перебрал более ста поджанров хоррора. Хотелось сделать что-нибудь оригинальное, чего пока не было на русском языке. И тут в подкасте This Is Horror я услышал интервью с мексикано-американским писателем Дэвидом Боулзом, который рассказывал о своём романе в жанре «кайдзю». Меня это заинтересовало. С фильмами про чудовищ исполинских размеров я давно был знаком, но книг этого жанра на полках российских книжных магазинов было мало – раз, два и обчёлся. Кроме новеллизаций фильмов про Кинг-Конга ничего на ум не приходит.

Я стал искать информацию о «кайдзю» в литературе. Комиксы на эту тему издавались и в 70-е, и в 80-е, и в 90-е. Они продолжают издаваться и по сей день, а вот с прозой не всегда всё было просто.

Эта ниша пустовала очень долгое время. В 90-е годы выходила серия романов Марка Черазини «Годзилла возвращается», но после четвёртой книги её прикрыли из-за плохих продаж. Пятый том был написан, но так и не был опубликован. Прорыв случился в 2012 году, когда Джереми Робинсон опубликовал роман «Проект «Немезида». Несмотря на предложения от крупного нью-йоркского издательства, автор решил опубликовать книгу самостоятельно. Книга имела большой успех. Автор положил начало новому литературному поджанру «кайдзю-триллер» и запустил целую серию книг о всевозможных гигантских чудовищах. А тут и «Тихоокеанский рубеж» Гильермо дель Торо и «Годзилла» Гарета Эдуардза подоспели, и начался серебряный век «кайдзю».

Сравнительно недавно в фильмах про гигантских монстров засветились Джейсон Стейтем и Дуэйн Джонсон. Сейчас можно найти даже книги на тему выживания в мире «кайдзю», а это свидетельствует о том, что поджанр добился всё-таки культового статуса.

Даже в России начали потихоньку работать в этом жанре: в 2017 году вышел комикс «Продукты 24» – отечественная постперестроечная кайдзю-драма про гигантского робота из ларьков, сражающегося с чудовищем из панельных домов в России начала 90-х.

А теперь перед вами первая в России антология кайдзю-хоррора. В русской литературе ужасов уже были большие чудовища, но настолько исполинские пробудились ото сна только сейчас! Я подобрал для вас рассказы от двенадцати русскоязычных писателей, которые заставят вас поверить, что человек – отнюдь не последнее звено в пищевой цепи.

Олег Хасанов

3 февраля, 2021 г.

Дмитрий Костюкевич ЧАЙКИ

Дмитрий Костюкевич – белорусский писатель, работающий преимущественно в жанре хоррор. Им написано пять романов и более сотни рассказов. Значимыми публикациями являются романы «Этика Райдера», «Пропавший астероид» (написанные в соавторстве с Алексеем Жарковым) и ежегодное попадание в антологии серии «Самая страшная книга». Редактор литературного раздела вебзина DARKER. Лауреат премии «Мастера ужасов 2020» в номинации «Лучший рассказ/повесть русскоязычного автора».

– Руслан! Не корми их! – Тётя Маша схватила Русю за тонкое запястье, тот едва не выронил печенье; поджал губки, глянул жалобно на меня.

Я погладил сына по волосам: ничего страшного, такой у тёти Маши командирский характер, резкий, не терпящий возражений, привыкай, маленький, мы здесь в гостях.

– За кормление чаек штрафуют. Совсем спасу нет, ничего не боятся, из рук могут вырвать.

Жирная морская чайка прохаживалась по пляжу в трёх метрах от нас. Никогда не видел таких огромных: хорошо им на Балтийском море, и не беда, что кормить запрещают. Нырнул, вынырнул с полным клювом. Да и туристов облапошить – раз плюнуть. Своё урвут.

– Сейчас у них сезон размножения, – сказала тётя Маша, неприязненно глядя на чайку, – им птенцов надо кормить. Вот и наглеют.

Птица жадно щёлкнула жёлтым, изогнутым на конце клювом; на подклювье зрело, словно ягода или капля крови, красное пятно. Чайка подступила на несколько перепончатых шажков.

Руся вжался в мою ногу, спрятал печенье за спину. Не судьба крылатому рыбаку отведать новополоцкого лакомства (печенье осталось с дороги). И поделом: кормить этого монстра как-то расхотелось. И так, видать, неплохо живут на моллюсках, креветках и отбросах.

Я псикнул, взмахнул рукой. Чайка тонко крикнула и взмыла. Над жёлтым мелким песком, а затем над мокрой прибрежной полосой заскользила длинная широкая тень.

– Ого, – я присвистнул, – вот это размах.

– До двух метров бывает, – учительским тоном (она и вправду работала до эмиграции в Германию учительницей) сообщила тётя Маша. – Я читала.

Я взял телефон и спросил у гугла о морских чайках. Открыл ссылку «Нападение чаек на людей», пробежал глазами. «Одно из объяснений агрессивного поведения чаек – муравьиная кислота. Наевшиеся летающих муравьёв чайки пьянеют и становятся смелыми…» Я спрятал телефон. Наклонился к Русе и шепнул на ухо. Он оживился, поднял на тётю Машу любознательные глазки.

– А как будет чайка по-немецки?

– Мёвэ, – ответила тётя Маша, растягивая «ё».

– Мёвэ, – повторил Руся.

Я не удержался и снова потрепал русые волосы: умничка он у меня, ещё бы со сверстниками больше общался, в социум интегрировался… ранимый ведь очень, трудновато ему будет в школе.

– Ещё одна! – воскликнул Руся.

Чайка уселась на ограждение трибуны, которую возвели по случаю какого-то праздника. Рядом опустилась вторая. Тёмные отметины на голове и кончиках крыльев, белоснежное брюшко, жёлто-зелёные лапы, короткий хвост. Упитанные птички, хорошие… хорошие… слово показалось неуместным.

– Они тут гнёзда на крышах вьют, – очередной факт от тёти Маши. – Умные, как собаки. Одни отвлекают, имитируют нападение, а другие спокойно подлетают и хватают еду. И, главное, чаще всего у детей.

– В сговоре работают, – сказал я.

– Чайки – это собаки? – спросил Руся.

Тётя Маша терпеливо и обстоятельно объяснила.

Я достал из сумки фотоаппарат, поработал зумом и запечатлел клювастый профиль.

Руся уже рвался в море.

Тётя Маша улеглась на полотенце, в купальнике и кофточке.

– Писали, что неделю назад чайка напала на женщину. Голову исклевала, лицо поцарапала.

Я подумал, что пятилетнему ребёнку эти подробности ни к чему, но привычно промолчал. Мы здесь в гостях (начинало звучать как мантра). Впрочем, сомневаюсь, что наши отношения сложились бы иначе в том же Новополоцке, откуда тётя Маша с дядей Ромой уехали двенадцать лет назад. Властные женщины не меняют моделей поведения.

Тётя Маша и дядя Рома – родители моего школьного друга. Их семья укатила на ПМЖ за кордон по еврейской программе; друг пропал с радаров, а год назад объявился, нашёл меня в социальных сетях. Пригласил в гости. Я, к собственному удивлению, дал добро. Да и Ксюха, супруга, насела – дуйте в Росток, Руслану полезен солёный воздух. Поехать с нами Ксюха не смогла – не согласовали отпуск на лето.

И вот мы с Русей в славном ганзейском городе. Добрались на поезде до Берлина, оттуда до Ростока, на вокзале нас встретил дядя Рома. Закинули чемодан и рюкзаки домой, сели с тётей Машей на электричку до Варнемюнде, бывшего рыбацкого, а ныне курортного городка, и теперь любуемся подпирающей безоблачное небо Балтикой.

С самим школьным другом я так и не встретился – тот внепланово улетел в питерскую командировку, но заверил, что мама и папа примут, разместят, познакомят с городом. Так и случилось. Казалось, что не было этих двенадцати лет. Дядя Рома по-прежнему беспрерывно шутил, чем сразу понравился Русе; тётя Маша руководила и наставляла.

– Долго в воде не играй, – напутствовала она. – Прохладно ещё. Понял, Руслан?

Руся опустил глаза, кивнул.

– Молодец. Когда вернёшься, тебя будет ждать конфета.

– Что надо сказать? – спросил я у сына.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – удовлетворилась тётя Маша.

Я глянул на трибуну. Ограждения опустели. Огромные «мёвэ» кружили над лежаками и игровыми площадками.

Побережье изгибалось серпом, и на всём протяжении – люди, зонты, шезлонги. Где-то там, на острие, загорали нудисты. Немцы в этом вопросе более раскованные. А ещё помешаны на тату. Бич молодёжи, как сказала тётя Маша. Разрисовывают себя вдоль и поперёк.

Справа от нас тянули коктейли две немки с тату практически на всех открытых солёному воздуху и жаркому солнцу местах. Одна худенькая, красивая, вторая полненькая, с волосами цвета болотной тины.

Слева занимался йогой мужчина за сорок, поджарый, носатый. Плавные движения, закрытые глаза, тёмные шорты, белая футболка. Девушки кивали на йога, посмеивались.

Между нами и пенной кромкой воды стоял обгоревший до болезненной красноты папаша, с улыбкой наблюдая, как его чадо рушит чужой песочный замок.

Кучка подростков – тёмненькие, мусульмане, поди, – курили кальян.

Тётя Маша разговаривала с соседкой, у которой чайка украла бутерброд. Девушка приехала из Грузии работать – больше я не слышал, погнал с Русей в его первое море.

Через десять минут я чуть ли не силой вытянул Русю из солёного счастья. Сигналом стали посиневшие губы сына. Сам я толком и не поплавал – страховал Русю во время схватки с волнами.

– Оботри его, – распорядилась тётя Маша, – трусики сухие надень и панаму.

Вот бы сюда Ксюху, подумал я. А самому подальше отбежать и залечь поглубже – чтобы не зацепило взрывом.

– Мы прогуляемся.

Тётя Маша кивнула, приподнялась на локтях над полотенцем, стряхнула песок с края и принялась отчитывать по телефону дядю Рому: почему забыл дать пляжный зонт, да и ведёрки-лопатки ребёнку не помешали бы. Бедный дядя Рома… Хотя почему бедный? Ему комфортно… он ведь такой неприспособленный с виду, мягкий и добрый, так напоминает… меня.

Я внутренне усмехнулся.

– Ну, куда отправимся, путешественник?

– К домику спасателей!

– Договорились.

Между отдыхающими петляли узкие тропинки. Я выискивал взглядом камни необычной формы, чтобы порадовать Русю. То тут, то там попадались обнажённые выше пояса молоденькие и не очень фрау, видимо, не добравшиеся до ареала нудистов. Светловолосая да пышногрудая делала селфи, рядом пил пиво её парень.

Я сосредоточился на камнях, подобрал похожий на птичье крыло, хотел позвать Русю, но не нашёл взглядом. Сердце ёкнуло, крепкая жила болезненно потянула его вверх, но тут впереди мелькнула красная панама, и всё закончилось.

Ох и паникёр, выругал я себя, и ведь не выключишь гиперопеку, не переломишь – каждый раз одно и то же.

Руся крутился у двухэтажной будки спасателей, заглядывал в распахнутую настежь дверь – там мыльно блестели половицы, крупная девушка в шортах и тенниске орудовала тряпкой. В голову лезли всякие глупости, связанные с Памелой Андерсон в сериале «Спасатели Малибу». Я мотнул головой, на автомате сунул камешек в карман плавательных шорт, забыв показать Русе.

Вверху зашумело, захлопало.

Чайка опустилась на перила смотровой площадки и гордо замерла на фоне одинокого облачка.

– Мёвэ, мёвэ, мёвэ, – позвал я, как зовут голубей: «гули, гули, гули».

Чайка зыркнула на меня чёрными бусинками глаз. Я нащупал в кармане камень, на всякий случай.

– Пап, а как эти штуки называются?

– Какие?

– Вот те… как жилеты, только не жилеты. Спасатели с ними ходят.

Руся показал внутрь помещения. Наконец я понял, о чём он.

– Не помню названия. – Я расстроился: папа должен знать всё. Хотел спросить у гугла, но телефон остался в сумке (Интернет-роуминг – единственное, что я утаил от Ксюхи во время поездки). – Эта штука – как спасательный круг. Поплавок, кажется… Спасатели кидают его тем, кто тонет, а потом вытягивают на берег.

Руся дослушал и рванул за угол – заметил пляжный квадроцикл.

Я оглянулся: где там тётя Маша? Ушли мы довольно далеко; ориентиром была трибуна.

Руси возле пляжного транспорта не оказалось. Наверное, нашёл себе новую цель для исследований, хотя… квадроцикл ведь!

Я обошёл строение, очутился у открытой двери и начал беспокоиться.

Голос побережья изменился. Стал неспокойным, истеричным. Я мысленно отмахнулся – не до этого.

Руси нигде не было.

Горло перехватило, сердце потянуло – уже не одна жила, а три, пять…

Справа и слева орали. По песку проползла тяжёлая широкая тень. Я не задрал голову, не обернулся на крики – взгляд цеплялся за красный мяч, красный рюкзак, красные плавки… Глаза обманывали мозг, рёбра стискивали дрожащие слабые внутренности.

– Руся, – позвал я, второй раз обегая домик спасателей. – Руся! Руслан!

Наткнулся на треклятый квадроцикл.

Кто-то закричал. Визгливо, тяжело, по-бабьи.

Да что же там происходит?! Я дёрнул головой.

Полная пожилая фрау тыкала в небо пальцем, её бульдожьи щёки тряслись. Всё новые и новые головы обращались к отмеченным перстом толстухи небесам.

Я проследил за взглядом толстухи, желая быстрее покончить с этим и найти сына. Ведь не мог же далеко уйти, наверное, на батуты или горку позарился…

Руся висел под кривым, приплюснутым по бокам клювом гигантской чайки. Его маленький круглый рот открывался и закрывался – так бывало, когда Руся сильно пугался. Выбежал однажды на дорогу, и его обдало автомобильным гудком, визгом тормозов. Ни крика, ни слёз, только – хлоп, хлоп, хлоп.

Птица – чёртова мёвэ – была просто огромной, нереальной. Не чайка, а андский кондор из «Детей капитана Гранта». Нет, больше, размашистее. Доисторическая птица – пелагорнис или… но всё равно слишком маленькая, чтобы поднять в воздух ребёнка! Моего Русю! Но она поднимала… Как такое возможно? Что это – магия или антигравитация?

Чайка натужно набирала высоту: то проваливалась вниз, то рывком шла вверх. Рывок, падение. Рывок, падение. С добычей. С моим сыном. Какой-то мужик подпрыгнул и попытался схватить Русю за ногу, но не достал. Птица летела вдоль берега, но могла в любой момент податься в море. С головы Руси свалилась панама, красным пятном спланировала на песок, будто рана без тела.

Я сорвался с места. Побежал за чайкой, крылья которой слегка изгибались в полёте (из-за чёрных перьев крылья казались обгоревшими), а острый крючок клюва впился в ворот футболки сына. Кажется, я что-то кричал, грозил балтийской воровке.

Глаз Руси я больше не видел – мёвэ всё-таки повернула к воде. Ещё чуть-чуть, и она…

Плохо соображая, я схватил первое, что попалось под руку, и запустил в чайку.

Складное кресло описало в воздухе дугу и опустилось прямо на спину птицы. Ударило по крыльям и хребту. Я даже подпрыгнул от неожиданности и радости. Хотя радоваться было рано.

Жёлтый клюв раскрылся. Руся упал в воду.

И тут же исчез в набегающем гребне.

Я рвался к нему, пробивался сквозь холодную, пружинистую воду, стараясь не потерять из виду место падения. Уверял себя, что там неглубоко, Русе по шею, молился, чтобы – каким-то чудом – он не запаниковал, не хватанул воды, не…

Я плакал и таранил море. Ещё несколько метров. Совсем немного.

На краю рассудка мелькнул какой-то вопрос, но тут же исчез в осклизлых водорослях. Пляж остался позади – немой и несуществующий для меня.

Я нырнул, открыл глаза, увидел бледное пятно и врезался рукой в спину Руси. Выскочил, потянул…

У меня на груди, головой через плечо, он закашлял, а потом заплакал.

– Пап… па… всё будет хорошо?

– Конечно, маленький. Всё закончилось. Теперь всё будет хорошо.

Я развернулся к берегу и понял, что поспешил с обещаниями.

Пляж атаковали чайки.

Размашистые крылья тяжело били по воздуху. Птицы пикировали на людей, щипали и долбили клювами. Две чайки подняли в воздух мальчика лет семи или восьми, тот кашлял и дёргал руками и ногами. У меня не осталось для него жалости, не осталось ни для кого, кроме Руси.

Над головой девушки в оранжевом купальнике парила здоровая чайка. Налетала, клевала и царапала. Девушка подняла руки, чтобы защититься, закричала, её долговязый друг подпрыгнул и саданул птицу кулаком, но та не отступила. Чайку поддержал молодняк (чёрные клювы, полосатые тела): птенцы набросились на парочку с истошным, похожим на тявканье криком.

Ударила волна, мои колени подогнулись, и я понял, что стою и пялюсь на пернатый ад. Точно так же стояли те, кто оказался в море, когда Руся упал в воду… Почему никто не кинулся его спасать? – вопрос, который ускользнул от меня несколько минут назад.

Они смотрели на берег. На свихнувшихся мёвэ, которые позарились на человечину. Кто-то пытался укрыться в воде от пикирующих с неба чаек.

Ручки Руси так сильно обвили мою шею, что я задыхался, но попросил о другом:

– Закрой глаза, маленький.

– Давно закрыл, – серьёзно ответил он. – А почему плохая птичка на меня напала?

– Она перегрелась на солнце, – пошутил я, но, разумеется, было не до смеха. Тем ни менее, как мне показалось, Руся хихикнул в плечо. Мне бы его смелость…

Хотелось последовать примеру сына и закрыть глаза. Не видеть, как чайки выдирают сочные яркие куски из лица лежащей на спине рядом с перевёрнутым шезлонгом девушки. Не видеть, как люди в плавках и купальниках несутся к шеренге аккуратных отелей (там, на балконах, тоже бесновались чайки, трепыхались вокруг жалких фигурок, словно пчёлы вокруг горящего улья), наступают на упавших, падают сами, визжат. Не видеть, как ползёт навстречу большеносый йог: футболка на спине разодрана, глаза широко раскрыты, но слепы – искалечены клювами.

Не опуская Русю на песок, я нагнулся и поднял сложенный зонт. Им, как палкой, согнал с затылка мужчины чайку. Большего сделать для него не мог.

Сверху стремительно опустилась тень, чиркнула по голове. Принесла боль. Я пощупал над правым виском. На пальцах осталась кровь. Гадина вырвала у меня клочок скальпа.

Под ногами мельтешило. Глаза щипало от соли. Я с трудом различал, где ступаю. Скомканное полотенце, раздавленный пластиковый стакан с розовым зонтиком на зубочистке… Толстуха распростёрлась между рядами крытых шезлонгов. По ней топтались чайки – рвали, выклёвывали тату. Жуткий аврал. Толстуха конвульсивно подёргивалась всей своей ощипанной окровавленной тушей. Зелёные волосы слиплись от крови.

Небо кричало и яростно грохало.

Я спрятал голову Руси у себя на груди. Обнаружил в руке зонт – раскрыл его, спрятался с сыном. Это не остановило чаек, но теперь они рвали не меня, а нейлон. Бились в купол.

Я на несколько секунд потерял ориентацию в пространстве – оказался лицом к каменному волнорезу, закрутился, не зная, где искать тётю Машу и искать ли вообще. Главное – вынести Русю… спасти…

Тётя Маша нашла нас сама.

– Сюда! За мной!

Она потянула меня за локоть, невысокая, решительная, целеустремлённая. Левая сторона её лица была испачкана кровью, налипшим песком. Впервые за бесконечные минуты кошмара я искренне уверовал, что всё будет хорошо. Взгляд тёти Маши не принимал возражений.

– Куда? – выдохнул я.

– К маяку!

Старый маяк приносил городу два евро с человека. Мы собирались обследовать достопримечательность завтра.

– Пап, птицы улетели?

Руся слышал, что нет, но я соврал:

– Почти.

– Я хочу к маме.

Я тоже хотел.

У мужчины на деревянных мостках птицы украли лицо. По кусочку. Склевав глаза, выбили несколько зубов.

Я оглянулся, наверное, чтобы не смотреть на распростёртые тела, и сразу пожалел об этом.

Сердце едва не вывалилось изо рта, как выдал однажды Руся.

Между побережьем и горизонтом неподвижно стоял на волнах корабль. С кроваво-красной надписью на борту: «GOTTX». Судно напоминало ржавый хоппер с мачтами-крестами, над которыми кружили чайки. Сотни, тысячи. Несколько особей были просто титаническими, толкиновские орлы.

Ужасная туча.

Она кричала. Бесовским, острым звуком, в котором слышались и хохот, и плач, и хныканье, и дверной скрип.

Одни птицы стремились к туче, другие – вылетали из неё в сторону берега. На пир.

Засмотревшись, я споткнулся. От падения уберегла тётя Маша.

Дверь маяка не поддавалась. Тётя Маша забарабанила в неё крепкими кулачками. Она кричала – на немецком, на русском, – лупила и пинала дверь.

И та открылась.

Сухопарый седобородый старик впустил нас внутрь, запер на металлический засов.

Я опустил Русю на пол. Сполз по стене.

Внутри было ужасно тесно. В колодце помещались лишь стол и стенд с сувенирами. По стенам ползла узкая винтовая лестница, на которой ещё надо было постараться, чтобы разминуться.

– Можно открыть глаза? – спросил Руся.

– Да, – выдавил я, словно более длинный ответ мог меня добить. Руки висели плетьми. В горле клокотало.

Сын посмотрел на меня – в его глазах был страх, самый сволочной страх на свете, страх ребёнка.

Высоко над головой зазвенело стекло. Чайки бились в узкие оконца, атаковали смотровые площадки.

Тётя Маша что-то выясняла у старичка-смотрителя. Хотела знать, в каких условиях придётся держать оборону.

Нутро маяка освещали круглые лампы. Свет был жёлтым, больным.

Сколько осталось до заката? И что он принесёт?

В голове крутилось чёрное, маслянистое, чуждое: GOTTX.

Тётя Маша поставила рядом сумку; между наспех запиханными вещами торчал мой телефон.

Я достал его и спросил у гугла, когда ложатся спать чайки.