Текст книги "«Окаянные дни» Ивана Бунина"

Находившийся в Одессе Адольф Иоффе в интервью местным «Известиям», опубликованном 12 июня, относительно ареста Домбровского заявил, что советская власть такими же репрессивными мерами будет бороться и впредь с теми, кто ее своими действиями порочит. Но на что были направлены эти порочные действия? Чтобы разобраться в этом, попытаемся установить его прошлое. Бунин в «Окаянных днях» называл его бывшим актером, содержавшим в Москве Театр миниатюр[188]188
  Бунин И. А. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть]. Однако театральный антрепренер Г. В. Домбровский явился всего лишь однофамильцем коменданта Одессы, хотя, возможно, последний в частных разговорах и называл себя бывшим актером в целях придания своей личности большего колорита. Как установил Игорь Шкляев на основе офицерского послужного списка, сохранившегося в Российском государственном военно-историческом архиве, Витольд Мартин Леонович (так было его настоящее имя и отчество, которое он «упростил» до Виталия Марковича) Домбровский был профессиональным разведчиком еще царской армии[189]189
  Шкляев И. Н. История Одесской губЧК. С. 46–47.


[Закрыть]. Шкляев далее пишет, что заподозрившего коменданта левого эсера Матьяша, назначенного одесским СРД одним из его помощников, застрелили 5 июня люди Домбровского – начальник канцелярии комендатуры Садовский и Корниенко[190]190
  Там же. С. 47.


[Закрыть]. Если в отношении убийц Домбровского Шкляев прав (вопреки утверждению Фомина, убийцами были не «кавказцы»), то тезис, что Домбровский в Одессе работал на добровольцев, в свое время с хорошей легендой и послужным списком внедрившись в Красную армию, выглядит спорно, поскольку основан в первую очередь на воспоминаниях Фомина. Что же касается убийства Матьяша, то он, скорее всего, пал жертвой одной из «разборок» внутри комендатуры, может быть даже действительно в результате «опьянения», на что обращал внимание со ссылкой на прессу Бунин.

А как дальше складывалась судьба Домбровского? Снова предоставим слово Фомину:

«Арестованный, он был направлен в Киев. Здесь он притворился больным и попал в тюремную больницу. А вскоре в город ворвались белые, и тогда Домбровский сразу „выздоровел“. Как выяснилось позже, он явился в „киевскую государственную стражу“… и отрекомендовался поручиком царской армии, предъявив документ, который тщательно хранил с царских времен…»[191]191
  А главное – верность. С. 34.


[Закрыть].

Невольно возникает вопрос: а как сей важный документ Домбровский, будучи арестованным, сумел хранить при себе, что его не обнаружили чекисты ни в Одессе, ни в Киеве? Они что, его вообще не обыскали? Или он их просто не заинтересовал? Ведь немало царских офицеров и куда более высоких чинов, вплоть до генеральских, верой и правдой служили новой власти.

О конце Домбровского существуют разные сведения, сходящиеся в одном: он был расстрелян чекистами. Так, в вышедших в 1928 году мемуарах бывшего члена РВС 3-й Украинской, а в 1920 году – члена РВС 1-й Конной армии, участвовавшей во взятии Крыма, Ефима Щаденко, было написано, что Домбровский «как потом выяснилось, был белым офицером, впоследствии расстрелян Крымской ЧК в том же 1919-м»[192]192
  Гражданская война 1918–1921 гг. Т. 1. М., 1928.


[Закрыть]. Конечно, Крымчека в 1919 году он никак не мог быть расстрелян, поскольку с июня 1919 по ноябрь 1920 года Крым был в руках у белых, поэтому это могло произойти лишь в конце 1920 года, если вообще не в 1921 году.

Фомин также указал, что последним местом белогвардейской службы Домбровского был врангельский Крым. Он вспоминал:

«В декабре 1920 года меня назначают на должность заместителя, а затем начальника особого отдела ВЧК морских сил Черного и Азовского морей. И вот в руки мне попадает интересный документ: письмо офицера, которого арестовала врангелевская разведка как „агента большевиков“. Письмо адресовано самому Врангелю. Автор его подробно рассказывает о себе, как он, царский офицер в чине поручика служил в белой армии и был лично генералом Деникиным направлен к большевикам для разведывательной и диверсионной деятельности. Ему дали специальное задание – постараться проникнуть в Красную армию, войти в доверие командования, добиться ответственной должности и своими действиями восстанавливать население против советской власти. „Прошу Вас направить мое прошение Его Высокопревосходительству генералу Деникину. Он лично сможет подтвердить Вам, что все изложенное мною – правда. И Вы, надеюсь, меня немедленно освободите из-под ареста“, – пишет этот офицер в конце своего прошения.

Я смотрю на подпись: Домбровский.

Знакомая фамилия! Но где он сейчас?!

И тут как раз мои сотрудники докладывают мне, что, по имеющимся у них сведениям, у коменданта Севастопольской крепости для особых поручений есть некто Волков, который, как они предполагают, является не кем иным, как Домбровским, давно разыскиваемым ВЧК…

Дело Домбровского передали на рассмотрение коллегии ВЧК. Вскоре я получил за подписью заместителя председателя ВЧК Ксенофонтова телеграмму о том, что В. М. Домбровский приговорен к расстрелу»[193]193
  А главное – верность. С. 34–36.


[Закрыть].

Однако Щаденко, по нашему мнению, все же был несколько ближе к истине, чем Фомин, говоря, что он был расстрелян там же, в Крыму. Известно, как действовали крымские чекисты в период проведения Красного террора, и выглядит странным то, что они могли вообще кого-то отправить в Москву, тем более такого человека, как Домбровский, не опасаясь, что по дороге он повторит побег.

Так кем же был одесский комендант – деникинским разведчиком, сознательно подрывавшим большевистскую власть, как писал Фомин, а затем и Шкляев, или просто уголовником, что полагал известный эмигрантский автор Роман Гуль[194]194
  Гуль Р. Б. Красные маршалы: Тухачевский, Ворошилов, Блюхер, Котовский. М., 1990. С. 231.


[Закрыть], ставившим главной своей целью обогащение, а не службу кому бы то ни было. Публицистике Гуля далеко не всегда можно доверять, но в данном случае, по мнению автора, он все-таки был ближе к истине. Почему тот же Глебов-Дубровин, говоря об аресте Домбровского, не обмолвился о шпионской деятельности последнего, что было куда более выигрышным моментом, как если бы он оказался просто мошенником или вором? Позднее бывший одесский окрвоенком Краевский в автобиографии для Наркомвнешторга, где он тогда служил, упоминал о своем участии в разгроме банды Домбровского и тоже ни слова не сказал о его белогвардействе.

Да, Домбровский впоследствии стал белым офицером. Но впоследствии не значит сначала, в противном случае, в чем заключалась его работа на белых? Дискредитировать советскую власть столь своеобразным путем? А где, собственно, разведывательная деятельность – передача сведений противнику или, например, участие в диверсионных или террористических актах, не против же одного Матьяша? Если Домбровский был белогвардейским агентом, то кто, где и когда его направил к красным, с кем он был на связи? Разведчик же, в отличие от частного детектива, не действует сам по себе.

Утверждение Фомина о том, что Домбровского направил к красным никто иной, как сам Деникин, выглядит весьма абсурдным. Получается, что самолично главком Добровольческой армии, а не начальник разведотдела полковник Сергей Ряснянский, начальник контрразведывательной части полковник Р. Мергин или, например, руководитель «Азбуки» Василий Шульгин внедряет к красным агента. Причем деятельность этого доверенного лица Деникина в Одессе сводится к дискредитированию советской власти путем реквизиций и откровенных грабежей, а вместо поддержки белого подполья – к покровительству звездам одесской эстрады. Возможно, что Деникин литературными «помощниками» старого чекиста был просто искусственно «притянут» к Домбровскому с целью доказательства его шпионажа, тем более что фамилии руководителей белогвардейских спецслужб для массового читателя вряд ли представляли интерес, да и Фомин за давностью лет мог их забыть, а живущий во Владимире Шульгин вполне мог сказанное опровергнуть.

Таким образом, последними аргументами в пользу «разведывательной» версии остаются лишь офицерское прошлое Домбровского и его будущая служба у белых (документально не подтвержденная, но засвидетельствованная несколькими не связанными друг с другом источниками). Однако, по нашему мнению, нужно обратить внимание на некоторые моменты в биографии коменданта Одессы.

Домбровский, судя по его фамилии и имени, причем двойному, был поляком-католиком, и офицерская карьера для него в царской армии вряд ли развивалась легко. Следовательно, он мог быть не кадровым офицером, а офицером военного времени, если вообще не с 1917 года. Кроме того, период смуты всегда приводил к маргинализации всех слоев общества, а не только его низов. Поэтому вполне можно предположить, что в условиях революционных потрясений Домбровский, владеющий оружием и имеющий командный опыт, дальнейшей военной карьере предпочел преступную, то есть вместо солдат начал командовать бандитами.

«Настроение у всех тяжелое. Арестовывают профессоров»

С июня 1919 года обстановка на Украине начала резко меняться. Нестор Махно, не получая поддержки боеприпасами и снаряжением со стороны Красной армии, разорвал отношения с советской властью и был объявлен Троцким вне закона. Вскоре после полного разрыва с большевиками Махно отступил в глубь Украины в направлении Одессы и Херсона, вступая в бой с отдельными частями Красной армии. Приехавший в Одессу наркомвоенмор Украины Подвойский заявил, что украинские рабочие и крестьяне, в том числе бедняки, не поддержали советскую власть, создав махновщину. Подвойский подтвердил, что деникинцы 27 июня взяли Харьков.

Военные неудачи Красной армии на фронтах и сложная ситуация в городе побудили большевистские власти Одессы принять самые жесткие и решительные меры. Для сведения жителей было опубликовано следующее решение:

«СОВЕТ ОБОРОНЫ ОДЕССКОГО ОКРУГА

Решением президиума исполкома и окрвоенкома от 4 июля 1919 года образован Совет рабоче-крестьянской обороны Одесского округа, являющийся высшим органом, руководящим как политической, так и военной жизнью, а также и практической работой.

В Совет обороны входят: товарищи Клименко, Краевский, Ян Гамарник. Секретарь Совета Анулов.

Постановлено также создать Верховный военно-революционный трибунал с самыми широкими полномочиями»[195]195
  Известия Одесского совета рабочих и солдатских депутатов. 1919. 5 июля.


[Закрыть].

Возглавил трибунал все тот же Гамарник, в его состав вошли секретарь губкома, как и первый, большевик с дореволюционных времен и бывший студент Лаврентий Картвелишвили и член губернского трибунала – партиец всего лишь с годичным стажем, зато маляр с многолетним стажем Никита Поздняков.

Через несколько дней в газетах публикуются приказы о введении военного, а затем и осадного положения:

«ОДЕССА НА ВОЕННОМ ПОЛОЖЕНИИ

Приказом Совета обороны от 10 июля 1919 года Одесский округ объявлен на усиленном военном положении».

«ОДЕССА НА ОСАДНОМ ПОЛОЖЕНИИ

Приказом одесского окружного комиссара по военным делам № 550 город Одесса с 14 июля 1919 года объявлен на осадном положении.

Окрвоенком Краевский»[196]196
  Там же. 12 июля, 15 июля.


[Закрыть].

Следом за введением в городе осадного положения был развернут Красный террор.

Главным проводником его явилась, естественно, Чрезвычайная комиссия, которую с 6 июня возглавил сменивший Онищенко большевик с 1915 года 34-летний Каллистрат Георгиевич Саджая (псевдоним Калениченко). Сын кутаисского торговца, Саджая в 1915 году, окончив по месту рождения гимназию, приехал в Одессу и поступил на медфак университета, где проучился до 4-го курса, а затем с головой окунулся в партийную деятельность. В одесском подполье при французах под фамилией Калениченко, которую взял по своему уменьшительному имени – Калэ. Калениченко-Саджая участвовал в дерзкой операции по похищению записной книжки начальника французской контрразведки майора Порталя из его номера в гостинице «Лондонская» на Приморском бульваре, где жили самые высокопоставленные чины французских оккупационных войск. Схваченный деникинской контрразведкой, Саджая во время допроса выпрыгнул из окна третьего этажа, сломал обе ноги и попал в больницу, где пролежал до прихода большевиков. Результатом этого случая, по словам Маргулиеса, стала «страшная озлобленность и жестокость к арестованным». «Во всяком случае, – саркастически добавлял одесский журналист, – для роли председателя ЧК Саджая подходит как нельзя лучше, и можно быть вполне уверенным, что он лицом в грязь не ударит» [197]197
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 210–211.


[Закрыть]. Так оно и получилось. Однако дальнейшая судьба Саджая-Калениченко была весьма любопытной и весьма нетипичной для его коллег. В начале 1920-х годов, вернувшись в родную Грузию, он был зампредом Батумского облревкома, а затем секретарем одного из укомов партии. В 1922 году из-за разногласий с политикой грузинского ЦК Саджая вышел из партии и в результате остался без работы. Тогда он решил сделать весьма необычный шаг – вернуться к получению прерванного им в 1918 году образованию, для чего он поступил на медфак уже существующего к тому времени Тифлисского университета, который окончил в 1924 году. Затем Саджая работал в Тифлисе педиатром в больнице, а потом врачом-ординатором повиального института, а в 1930-е годы заведовал отделением больницы Красного Креста, став после восстановления в стране института ученых степеней доктором медицинских наук. Нужно, однако, отметить, что, оставаясь беспартийным, он не совсем отошел от политики, участвуя в середине 1920-х годов в троцкистской оппозиции. В партию он вступил повторно в 1931 году, причем на общих основаниях, без зачета прежнего партстажа[198]198
  Скоркин. К. В. Обречены проиграть. (Власть и оппозиция 1922–1934). М., 2011. С. 693.


[Закрыть]. В 1937 году Саджая-Калениченко был арестован и, по одним данным, в декабре того же года, а по другим – в начале следующего, расстрелян. Такой человек в июне 1919 года возглавил Одесскую ЧК.

Уже через 5 дней после своего назначения Калениченко направил командарму Худякову запрос на присылку нескольких военнослужащих из укомплектованного грузинами 1-го московского летучего отряда особого назначения имени товарища Яшвили в карательный отряд при председателе ОГЧК. Он просил приказать командиру грузинского отряда Урушадзе направить подчиненных в полном боевом вооружении из-за… недостатка такового у чекистов[199]199
  РГВА. Ф. 178. Оп. 1. Д. 5. Л. 265.


[Закрыть]. Как видно, Калениченко о своих национальных корнях не забыл и при проведении карательных акций, например против крестьян Одесчины, опираться на соплеменников ему было сподручнее.

Несколько недель одесские «Известия» публиковали списки расстрелянных по постановлению президиума ЧК лиц. Списки обычно подписывали председатель ЧК Калениченко, члены президиума ЧК Пузырев и Реденс, секретарь Вениамин (Сергеев). В июле на основе объявленного Красного террора в числе многих лиц расстреляли 27-летнего Бориса Федоровича Штейнгеля – представителя осевшей на Украине ветви известного прибалтийско-немецкого баронского рода, сына представителя Скоропадского в Германии Федора Рудольфовича Штейнгеля, а также бывшего ректора Новороссийского, то есть Одесского университета, профессора медицины 65-летнего Сергея Васильевича Левашева, у которого в свое время учился Калениченко.

Вера Муромцева-Бунина записала в дневнике:

«Настроение у всех тяжелое. Арестовывают профессоров. Некоторые успели скрыться. Так, Линиченко, дав слово, что отправляется в Чека, куда-то ушел, и его не могут найти. Билимович тоже скрывается. Рассказывают, что Левашев скрывался где-то в Отраде, и его кто-то выдал. Ночью пришли, сделали обыск. Он спал, его разбудили, спросили, кто он. Он назвал себя фальшивым именем, но ему не поверили и арестовали. Арестован и проф. Щербаков. Председатель чрезвычайки Калиниченко (правильнее – Калениченко. – O. K.), студент-медик второго курса, профессорам говорит „ты“ и издевается над ними, все грозит расстрелами»[200]200
  Устами Буниных. Т. 1. С. 235.


[Закрыть].

Впрочем, из указанных Буниной лиц был расстрелян только Левашев. Арестовал скрывавшихся Левашева и другого профессора, обвиненного в прошлом «черносотенстве» Щербакова, 9 июля 1919 года Особый отдел 3-й Украинской армии, из которого затем их отправили в ЧК. Любопытно, что именно в левашевском доме, реквизированном новой властью, располагалась ЧК, и вот теперь он снова вернулся домой, хотя и не в качестве хозяина, по поводу чего среди одесситов ходила мрачная шутка, что он в ЧК, как у себя дома. Причиной расстрела Левашева было то, что до революции он являлся одним из руководителей, причем в общероссийском масштабе, Союза русского народа. Будучи депутатом Госдумы 4-го созыва и лидером правой фракции, в годы Первой мировой войны он выступил с лозунгом, несколько изменившим старую формулу графа Уварова: православие – самодержавие – русская народность. Нужно отметить, что среди хлопотавшей за профессора общественности перед тем же Северным были и евреи, утверждавшие, что при лечении пациентов клятва Гиппократа для него всегда была выше национальных и религиозных воззрений. Интересно, что, в отличие от последних, руководивший образовательной политикой в красной Одессе русский дворянин Евгений Щепкин замолвил слово за своего бывшего коллегу по университету (хотя и яростного оппонента). Как впоследствии показала деникинской Особой комиссии вдова Левашева Ольга Васильевна, поначалу представителям хлопотавшего за ее мужа Союза врачей зампред ЧК Северный – сын видного одесского врача, много о нем слышавший, – заявил, что против него нет никаких улик и он будет освобожден. Во время же повторного визита врачебной делегации, последовавшего 17 июля, тем же Северным было объявлено, что Левашев уже расстрелян. Как удалось узнать Левашевой, приговор привел в исполнение собственноручно начальник оперчасти Михаил Вихман[201]201
  ГАРФ. Ф. 470. Оп. 2. Д. 157. Л. 12об-13.


[Закрыть].

Тогда же казнили бывшего гетманского военного министра генерала от инфантерии Александра Францевича Рагозу. И в том же расстрельном списке от 5 июля оказались обвиняемые совсем другого рода – четверо пойманных на месте преступления бандитов: Шакин Дмитрий, Хмелевский Феодор, Загурский Николай и Пановский Федор, которые убили во время налета красноармейца и женщину[202]202
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 248.


[Закрыть].

13 июля 1919 года местными «Известиями» за подписью пред. ЧК Калениченко и секретаря Вениамина был опубликован расстрельный список на 28 человек. На сей раз в списке были 46-летний экс-руководитель Южного монархического союза Иван Иванович Зайченко, обвиненный, в частности, в организации многих черносотенных кружков в 10-летие, предшествующее революции, несколько генералов, в том числе бывший командующий Одесским военным округом 64-летний Михаил Исаевич Эбелов, главным обвинением которого было руководство подавлением восстания в Прибалтике в 1905 году, «где по его приказаниям были расстреляны сотни восставших крестьян, рабочих и солдат» (по Одессе, видно, инкриминировать ему чекистам было нечего). Казнен был также ряд руководящих работников правоохранительных органов царского времени: 44-летний статский советник Николай Павлович Билим – бывший инспектор тюрем Херсонской губернии, экс-начальник Одесского охранного отделения полковник Владимир Александрович Левдиков за то, что он «предал в руки царских палачей многие подпольные революционные организации, функционирующие на юге России в период 1905–1911 гг.», и четверо судебно-прокурорских работников: 47-летний Николай Сергеевич Баранов и сорокапятилетний Григорий Владимирович Чайковский – бывшие прокуроры Одесского окружного суда; 60-летний Николай Илларионович Демьянович – экс-председатель департамента Одесской судебной палаты, 51-летний Владимир Николаевич Недзвецкий – бывший товарищ прокурора того же органа. Наконец в расстрельном списке оказался 24-летний сотрудник белогвардейской контрразведки Николай Илларионович Скрыпченко, «предавший многих подпольных работников-коммунистов добровольческим властям»[203]203
  Там же. С. 255–259.


[Закрыть].

По иронии судьбы один из подписавших список чекистов вскоре сам станет работать на добровольческие власти и будет заниматься абсолютно тем, в чем был обвинен последний расстрелянный. Но об этом мы расскажем позднее.

Сколько человек в Одессе в 1919 году стали жертвами Красного террора? На этот счет цифры абсолютно разнятся. Наиболее точными, на наш взгляд, являются данные Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России. Согласно ей, количество казненных было 1275 человек. В материалах комиссии приводится расшифровка этих данных. К 16 июня за ЧК числилось 374 человека. С 16 июня до 20 августа вновь поступило 1635 человек. Из них переведено заложниками в Киев 184 человека, освобождены 566 человек, числился за ЧК к 20 августа 191 человек (последние 3 дня пребывания большевиков заключенные усиленно освобождались, а тех, кого не отпустили чекисты, освободили ворвавшиеся в город добровольцы). Куда же, задавались вопросом члены Особой комиссии, делись остальные 1006 человек, и сами же отвечали: они могли быть только расстреляны[204]204
  ГАРФ. Ф. 470. Оп. 2. Д. 167. Л. 18.


[Закрыть]. Однако автору эта цифра представляется все же преувеличенной. Действительно ли Губчека арестовала 1635 человек? Официальных чекистских документов на этот счет в материалах комиссии нет. В одесских «Известиях» с начала по конец июля публиковались списки расстрелянных по приговору ЧК и Чрезвычайного трибунала. Автор насчитал таковых 158 человек. Неужели в апреле, когда приговоры выносить мог только губревтрибунал (Губчека по своим постановлениям стала расстреливать после окончательного своего формирования в начале мая 1919 года) и за три недели августа – до ухода большевиков – было расстреляно чекистами около 900 человек?

Немало места большевистскому террору в Одессе, в том числе подсчету его жертв, уделено в известной книге С. П. Мельгунова «Красный террор в России». Однако нужно отметить, что, как и во многих случаях, он далеко не всегда критично относился к источникам (что, впрочем, неудивительно, ведь работа писалась не столько как четко выверенное научное исследование, сколько как материал к процессу по делу об убийстве в Лозанне Вацлава Воровского Морисом Конради в защиту последнего), и поэтому наряду с относительно объективными и серьезными источниками – материалами Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, книгой В. Маргулиеса «Огненные годы» – неоднократно используются сведения из малодостоверных источников вроде вышедшей в 1920 году в Кишиневе книги Н. И. Авербуха (Авенариуса) «Одесская чрезвычайка», что не добавляет точности к приводимым фактам.

Обратимся к книге одесского журналиста К. Алинина (настоящая фамилия – Калинин?), посвященной дням, проведенным им в заключении в Одесской ЧК, и работе правоохранительных органов в городе вообще, которая была опубликована в 1919 году при деникинцах. Он вспоминал о нескольких расстрелянных, судя по его описанию (дату он не приводит, но отмечает, что до этого был перерыв в расстрелах, и, наоборот, массовое освобождение арестованных) в 10-х числах августа, а через определенное количество дней была еще одна ночь, когда расстреляли несколько десятков человек (расстрелы, впрочем, производились и по постановлению чекистской коллегии, и по приговору Чрезвычайного трибунала). Между этими расстрельными ночами, когда, согласно Алинину, в ЧК сидело 200 арестантов, состоялся разговор арестованного присяжного поверенного Миронина с одним из следователей, который сообщил, что из них около 10 процентов, возможно, освободят, а остальные будут расстреляны[205]205
  Алинин К. «ЧЕКА». Личные воспоминания об Одесской чрезвычайке. Одесса, 1919. Приводится по изданию: Красный террор глазами очевидцев. М., 2009. С. 167–172.


[Закрыть]. Даже если полностью положиться на опубликованные менее чем через полугода после описанных событий сведения, не получается, что было расстреляно в августе более двух сотен человек. Интересно, что в одесских сводках деникинского ОСВАГа фигурируют почти все те лица, которые были расстреляны до конца июля, – судя по всему, они были взяты из тех же одесских «Известий»[206]206
  Красный террор в годы Гражданской войны: По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. М., 2004. С. 259–260, 302–307.


[Закрыть]. Мартиролог же тех, кто был казнен в августе, агенты пропагандистского органа, к сожалению, не потрудились составить (впрочем, «именитых» одесситов подобных Михаилу Эбелову или Сергею Левашеву среди августовских расстрелянных, судя по всему, уже не было, поэтому для агитации это было бы не так эффектно).

Приводимая Особой комиссией цифра жертв нечекистского террора в большевистской Одессе кажется значительно более близкой к истине, поскольку основывается на данных судмедэкспертов о доставленных в морг трупах. 269 человек, по заключению комиссии, были расстреляны всевозможными красными военными властями; в частности, «в морг поступило 15 человек, убитых видным советским деятелем и командиром одного из советских полков – знаменитым местным хулиганом, налетчиком и вором Мишкой Япончиком»[207]207
  ГАРФ. Ф. 470. Оп. 2. Д. 167. Л. 18.


[Закрыть]. Уже в первые дни после ухода союзных войск на улицах Одессы были убиты помощник начальника милиции Александровского района Доменчук, несколько милиционеров и сотрудников уголовного розыска[208]208
  Там же. Д. 160. Л. 178.


[Закрыть].

А служили ли одесские уголовники непосредственно в губЧК? Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, хотелось бы установить, что за лица в ней были палачами в буквальном смысле этого слова, то есть исполнителями расстрельных приговоров. Из одной книги в другую переходят истории про китайцев, негра Джонстона, чуть ли не из Америки прибывшего убивать белых (по цвету кожи или по принадлежности к Белому движению?!), и наконец о маньячке Доре. Эти довольно экзотические сведения, по-видимому, к реальности не имеют никакого отношения. Дело в том, что в трех делах вышеупомянутой деникинской Особой комиссии, допрашивавшей как бывших арестантов, так и захваченных чекистов, об этих палачах нет ни одного упоминания[209]209
  Там же. Д. 157, 160, 167.


[Закрыть].

Китайцы в ЧК в то время несли караульные функции и использовались в карательных акциях против восставших крестьян. Если они участвовали в расстрелах, то уже в следующий период советской власти. О негре Джонстоне впервые сведения появляются в уже упомянутой книге Авербуха, в которой на реальные факты накладывается много вымысла и ошибочных данных, вплоть до того, что иногда путаются советские и чекистские функционеры с узниками ЧК! Поэтому доверять данной книге можно с огромной долей осторожности. Скорее всего, если негр реально и существовал, то это был не чекист, а оставшийся в Одессе бывший солдат колониальных войск, прибившийся к какой-нибудь красноармейской части. Больше всего иностранцев служило в 1-м интернациональном полку особого назначения (командир – Лемиашвили) при штабе 3-й Украинской армии[210]210
  РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 697. Л. 46, 64.


[Закрыть]. Палачом же в таком случае его могла сделать толпа, которая, по воспоминаниям сотрудника белогвардейской контрразведки Сергея Устинова, при приходе деникинцев захватила его на улице и собиралась устроить самосуд, и офицерам еле-еле ее удалось обуздать[211]211
  Устинов С. М. Указ. соч. С. 86.


[Закрыть]. (По другим данным, линчевания все же избежать не удалось.)

Вопрос о настоящих же палачах был исследован деникинской комиссией весьма обстоятельно. Так, было установлено, что обязанность приведения в исполнение расстрельных приговоров лежала на оперативной части Секретно-оперативного отдела, для чего при ней состояли грузинский отряд при председателе и приехавший из ВЧК отряд бывших балтийских матросов, фамилии некоторых из них были установлены: Макеев, Валиков, Цветков, Янчак, имевший кличку Амур (возможно, именно про них ходил в Одессе слух, записанный 7 июня 1919 года Буниным: «Говорят, что в Одессу присланы петербургские матросы, беспощаднейшие звери»[212]212
  Бунин И. А. Указ. соч. С. 107.


[Закрыть]. Помимо «профессионалов» в расстрелах, как выяснилось, участвовали и любители: сам начальник оперчасти Вихман, его секретарь «товарищ Юрий», один из сотрудников «товарищ Адам» (вероятно, большевик с 1917 года латыш Андрей Адамсон, в 1920-е годы – помощник коменданта Внутренней и Бутырской тюрем ОГПУ), также помощник коменданта Эйдис (Лазарь Шварцберг), до революции профессиональный клубный шулер[213]213
  ГАРФ. Ф. 470. Оп. 2. Д. 157, 167.


[Закрыть]. В середине июля 1919 года к ним присоединился новый помощник Вихмана по оперчасти – приехавший в Одессу бывший председатель Николаевской железнодорожной ЧК, а до этого инструктор Всеукраинской ЧК латыш Александр Абаш (Бунюс). Однако особняком и от первых, и от вторых в материалах комиссии выделялся палач «Володька» (Владимир Оберученко). До службы в ЧК он был профессиональным налетчиком, и однажды при налете он убил двух соучастников грабежа, но не только не понес наказания, а, напротив, был назначен тюремным смотрителем и участвовал в расстрелах[214]214
  Там же. Д. 167. Л. 18.


[Закрыть].

Говоря о бывшем налетчике, ставшем палачом, Владимире Оберученко, нужно отметить, что далеко не всегда причиной участия в расстрелах было уголовное прошлое. Так, например, Александр Петрович Абаш-Бунюс до революции работал модельщиком на заводах и ни в каких уголовных преступлениях замечен не был. Работал столяром и не имел никакой судимости до Первой мировой войны будущий один из символов Красного террора – комендант концлагеря при Харьковском губисполкоме Степан Саенко. Арестовывался же он за попытку дезертирства из царской армии уже в военный период. Если объяснить активное участие этих лиц в расстрелах их низким уровнем образования и принадлежностью к рабочему классу, «дорвавшемуся» после Октября до власти, и жаждой мщения за свое «второсортное» положение в прошлом, то как тогда быть с самым главным исполнителем чекистских расстрельных приговоров в Одессе в 1919 году Михаилом Вихманом – выходцем из богатой семьи, получившим до революции среднее образование и весьма престижную по тем временам специальность киномеханика. По нашему (и не только нашему) мнению, одной из главных причин такой колоссальной жестокости у вышеназванных лиц – представителей различных социальных слоев и национальностей – было массовое озлобление, вызванное невиданной доселе по своим масштабам мировой войной в России, закончившейся революцией, которая, в свою очередь, перешла в наиболее кровопролитную и затяжную Гражданскую войну; все эти события привели к маргинализации многих представителей даже относительно благополучных в мирное время социальных групп.

Жалобы на действия Губчека и отдельных сотрудников, как объявил в одесских «Известиях» 28 мая Онищенко, должны были поступать в комиссию Госконтроля при ней[215]215
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 179.


[Закрыть]. Однако при Калениченко после проведения в Одессе основной фазы Красного террора контроль за деятельностью чекистов был передан в губернскую Социалистическую инспекцию, которая иногда наведывалась с ревизией порядка содержания заключенных, и притом члены этой комиссии относились к последним по-разному. Вот как, по воспоминаниям К. Алинина, это происходило:

«В описываемые дни начали появляться в стенах чрезвычайки представители высшей Социалистической инспекции для проверки правильности основания содержания под стражей. Это уже была несомненная уступка требованиям возмущенных бессудными казнями рабочих. Прошел слух, что вообще казням в чрезвычайке положен конец, что всех будут судить гласным судом, что ожидается комиссия из представителей рабочих и Социалистической инспекции, которые пересмотрят все списки содержащихся в ЧК. Но дни проходили, а комиссии никакой не появлялось.

Посетили чрезвычайку лишь некоторые представители инспекции. Был у нас член коллегии этой инспекции товарищ Ирина (мемуарист, по-видимому, ошибается с ее именем, поскольку в инспекцию входила Елена Соколовская. – O. K.), женщина средних лет, с увядшим усталым лицом. Она много курила и терпеливо выслушивала жалобы всех арестованных. Кое-что записывала на листочке бумаги. Она возмущалась, услышав о грубом обращении администрации, о постоянной брани и ударах прикладом.

– Я приму меры. Я доложу обо всем, – заявила она нам. – Это недопустимо в социалистической тюрьме.

– В социалистической тюрьме! – тихо, с иронией заметил мне на ухо Миронин. – Как будто здесь можно говорить о социализме и вообще о какой-нибудь идее»[216]216
  Алинин К. Указ. соч. С. 147.


[Закрыть].

Другой член комиссии, инспектируя чекистские камеры, относился к заключенным более враждебно: