Текст книги "Попрощайся!"

– Да, многовато совпадений получается.

Глядя на них, Лена ощутила пропасть у себя под ногами. До сего дня, и даже до этой минуты, отрицание давалось ей сравнительно легко. Жизнь подростка полна странностей: одной больше, одной меньше – какая разница? Но сейчас перед ней сидели взрослые (пусть Жан лишь немного старше, но уникальный опыт делал его взрослее, чем он был на самом деле) растерянные люди. И что пугало Лену до дрожи в пальцах – они даже не представляли, как разобраться со сложившейся ситуацией.

– А вы пробовали как-то… я не знаю… – Лена попыталась отогнать гнетущее чувство, – образумить своих родственников?

Пронзительно мудрые глаза библиотекаря взглянули на нее поверх очков:

– Извините, что вопросом на вопрос, но а вы, Елена, пытались как-то образумить своих родителей?

– Нет, но ведь они же уже…

– …Большие, – мягко закончила Фаина Григорьевна. – Они уже большие. В их состоянии взывать к голосу рассудка бесполезно, а чтобы отобрать эти проклятые игрушки силой, надо быть больше и сильнее их. То есть побольше, чем мы с вами. Увы, в плане физического воздействия на взрослых мы, пожилые люди, так же ограниченны, как и вы, подростки. Я давно уже не могу поставить своих детей в угол или пожурить за плохое поведение.

От тихого спокойного голоса Фаины Григорьевны почва все быстрее уходила из-под Лениных ног. Если раньше она думала «Что я могу изменить?», то после этого разговора ее мысли трансформировались в панический вопль «Я ничего не могу изменить!». Это удручало. Это убивало всякую надежду на то, что все рассосется само собой.

– Так что же нам делать? – робко спросила Лена.

– Наблюдать, – по-военному коротко ответила Фаина Григорьевна. – Наблюдать. Выжидать. Искать то, что мы можем обратить себе на пользу. А найдя, действовать без промедления.

Под конец этой емкой призывной речи щеки ее разрумянились, а сухонькие руки сжались в кулаки. В глазах металось пламя азарта, предчувствие грядущей битвы. Лене показалось, что глубоко в душе Фаины Григорьевны, приветствуя внезапное приключение, ликует бушующий шторм эйфории.

Жан

Испаряясь с темного зеркала Онежского озера, на улицу Пушкина надвигался туман. Подобно восставшему мертвецу он волок свое аморфное тело, цепляясь призрачными пальцами за кусты и все еще зеленую траву. Он обтягивал парк, изливался на дорогу, влажной дымкой колыхался во дворах, вплотную подбирался к домам. Оседал каплями на остывающих автомобилях, загонял промозглую стылость под одежду припозднившихся путников.

Спасаясь от холода, Жан набросил капюшон и даже стянул завязки. Сунув руки поглубже в карманы, переступил с ноги на ногу. Сидеть в засаде оказалось не так уж романтично, как расписывали авторы давно минувших веков. Он уже битый час околачивался в густой тени деревьев, в самой глубине двора «дома с башенкой». Озябли пальцы и кончик носа, от неподвижности затекла спина. К тому же Жан поймал себя на мысли, что замирает всякий раз, заслышав въезжающую во двор машину: вдруг кто-то из соседей заприметил подозрительную фигуру, прячущуюся среди пожелтевших берез, и вызвал полицию? И что тогда делать? Даже если ты ни в чем не виноват, как объяснить, почему ты топчешься на одном месте, скрываясь под покровом осеннего вечера? Но хуже всего оказалось ожидание. Томительная скука, выматывающая душу, капля за каплей лишающая уверенности в правильности разработанного плана. Поэтому, когда запиликал домофон на двери Лениного подъезда, Жан едва не подпрыгивал от нетерпения.

Кто там? Очередной собачник вывел питомца на прогулку? Или кто-то обнаружил, что в холодильнике пусто, и решил купить сыра и хлеба на завтрак? А может, этот кто-то просто работает в ночную смену и теперь спешит на работу? Но, по счастью, богам наскучило наблюдать, как Жан мучается ожиданием: из подъезда вышли родители Лены.

Почему-то Жан думал, что они будут озираться по сторонам, поглубже нахлобучивать шляпы, поднимать воротники плащей и вообще вести себя как шпионы из плохонького фильма. На деле же родители Лены не оборачивались, пытаясь вычислить «хвост», а шли уверенно и четко, словно роботы, запрограммированные на определенный маршрут.

Папа, высокий плотный мужчина в очках, действительно был в плаще, но на этом сходство со шпионами заканчивалось. Механический широкий шаг он сопровождал нелепыми взмахами рук. Из полурасстегнутых бортов плаща выглядывала кукольная голова. Мягкий свет фонарей и окон порождал новые тени, причудливые, тревожные. Жан готов был поклясться, что веревочные руки куклы обвивают шею мужчины, как галстук-удавка.

Мама, хрупкая невысокая женщина, на фоне рослого мужа смотрелась подростком. На взгляд Жана, Лена была примерно такого же роста. Мама семенила, быстро-быстро переставляя ноги, отчего звук стучащих по асфальту каблуков разлетался дробным эхом по всему пустому двору и далеко за его пределами. Иногда она забегала вперед, с тревогой поглядывая, как там кукла, но убедившись, что все в порядке, вновь отставала. Вместе они представляли собой дуэт настолько комический, что Жан, не знай, что происходит, принял бы их за городских сумасшедших, безобидных фриков. Но он помнил испуг в глазах Лены, помнил срывающийся голос Фаины Григорьевны, когда она впервые рассказала ему о своих догадках. И преследуя удаляющуюся парочку по пустынной улице, Жан ни на секунду не позволял себе забыть об этом.

На перекрестке с улицей Карла Маркса родители Лены круто развернулись и через пешеходный переход устремились к Онежской набережной. Мимо темнеющего парка, мрачно шелестящего листвой на ветру, мимо примолкших кафешек, впавших в спячку до следующего лета. Жан опасался, что в любой момент родители Лены могут повернуть налево и затеряться среди деревьев. Ищи их тогда в темноте с фонариком от мобильника. Почему-то Жан был уверен: этой паре свет не понадобится. Они так и пойдут с выпученными, как у глубоководных рыб, глазами. И от этой мысли Жану делалось жутковато.

Однако чета Гордеевых спокойно спустилась до самого здания Речного вокзала и только там повернула налево, к парку аттракционов. Прижимаясь к железной решетке забора, Жан скользнул вперед, чтобы увидеть, что они станут делать. Аттракционы, ударно отработав летний сезон, уже пару недель как закрылись, и ворота парка перехлестывала массивная цепь. Жан осторожно выглянул из-за угла – и не смог сдержать удивленного возгласа. Черт с ней, с конспирацией! Ему показалось, что ворота парка открыты настежь.

Синеватый свет фонарей казался чересчур ярким. Он заливал вход, скрывая прячущиеся в глубине парка исполинские скелеты аттракционов, испепеляя решетку забора и ларьки с фастфудом. Гордеевы вошли в этот сияющий купол и…

* * *

– В смысле «пропали»? – Лена с недоумением посмотрела на Жана.

– Они исчезли. Испарились. Провалились сквозь землю. – Жан вздохнул. – Я не знаю. Просто не понимаю, как это получилось. В какой-то момент свет стал совсем нестерпимым – и вдруг погас. А когда я подошел поближе, ворота были закрыты. На них висела цепь. А родители твои пропали. В смысле ваши родители… – Он неловко поежился под восхищенными взглядами Ярика и Славки. Мальчишки не сводили с него немигающих глаз, жадно ловили каждое слово, но рты до поры до времени держали закрытыми. Слушали старших.

Местом для «собрания напуганных», как метко обозвала его Фаина Григорьевна, определили «Макдоналдс», выбрав столик в самой глубине зала. Шумно, многолюдно, посетители быстро меняются, меньше шансов, что кто-то, подслушав их разговор, вызовет бригаду санитаров со смирительными рубашками. Но самое главное – далеко от дома. Не сговариваясь, все пришли к выводу, что отныне и у родных стен есть уши.

– Если позволите, Жан, я считаю, что провальной вашу операцию назвать нельзя. Не полностью, по крайней мере. – Фаина Григорьевна наотрез отказалась от здешней еды и уже минут пятнадцать потягивала кофе из маленького стаканчика. – Пусть мы по-прежнему в неведении относительно того, чем они там заняты, зато нам известно, куда они для этого уходят.

– А если туда ходят только наши родители? – В задумчивости Лена не замечала, как щиплет себя за ладонь. – Может быть, у вашей дочери свое место. У родителей Славы – свое. И фиг его знает, сколько еще может быть людей, игрушек и мест.

– Улица, Елена. Вы забываете про важность локации. – Фаина Григорьевна многозначительно воздела указательный палец. – Наличие… эм-м, перехода… эм-м… куда бы то ни было именно в непосредственной близости от улицы Пушкина я считаю очередным подтверждением своей теории.

– Ну, знаете…

– Кхм… кха…

Все с удивлением посмотрели на зардевшегося Ярика. Тот еще раз звучно прочистил горло и, убедившись, что все внимание приковано к нему одному, тихо сказал:

– Я согласен с Фаиной Григорьевной. И с Леной согласен, – поспешно добавил он. – В том смысле, что людей и игрушек тут гораздо больше. А вот место, похоже, одно.

– Поделитесь с нами своими выводами, Ярослав?

– Я кое-что выяснил. Лена мне рассказала, что вы думаете про нашу улицу, и я подумал… В общем, я на местном форуме зарегился и спросил…

– На форуме? – фыркнула Лена. – Там еще есть живые люди?

– Елена, – брови Фаины Григорьевны укоризненно поползли вверх, – давайте дадим вашему брату высказаться.

И Ленка, заноза Ленка, которая, сколько Ярик помнил, на замечания взрослых реагировала со злой иронией, вдруг потупилась и пробормотала:

– Да, в самом деле. Извините…

– Эм-м… так вот… – пораженный, Ярик растерянно почесал переносицу. – Значит, зарегистрировался и в нескольких темах закинул вопрос про оживающие игрушки. Там, конечно, много умников было, шуточки тупые, мальчик, иди в садик – вот это вот все. Но один описал нашу ситуацию точь-в-точь.

– Почему вы так решили, Ярослав? – выдержав приличествующую паузу, уточнила Фаина Григорьевна.

– Потому что он тоже явно искал меня… ну или кого-то, кто подтвердит ему, что он не сошел с ума. Он ради этого ответа новый аккаунт завел. Или она, я не знаю, в Интернете не видно. В личку написал, что его родители притащили домой резинового крокодила Гену. А Гена, вы же понимаете, хоть и мультяшка, а все же крокодил. Я как представлю… В общем, наш сценарий, точно говорю. Я спросил, не на улице ли Пушкина он живет, а он аж напрягся, долго не отвечал. Его действительно напугало, что я с адресом угадал. Я его даже на встречу сегодня звал, но он не согласился. Попросил держать в курсе, если мы разберемся, что делать.

– Ярослав, это вы очень здорово придумали. Мои аплодисменты! Если бы я носила шляпу, непременно ее бы сняла. Даже удивительно, что в век высоких технологий никто из нас не додумался до такого хода.

Залившись краской пуще прежнего, Ярик украдкой взглянул на сестру. В ее легкой улыбке читалась гордость. Славка – тот так и вовсе рот раскрыл, восхищенный новым другом.

– Самое интересное не это. Игрушку его родители выиграли в тире на аттракционах. Они так сказали. Только он знал, что аттракционы уже закрыты и ничего они там выиграть не могли. И вот еще что: когда он отказался этого крокодила брать, они все грозились отнести его обратно – мол, там-то его будут ценить и играть с ним. А когда и это не помогло, сказали, что сами будут водить Геночку на аттракционы. Он так и написал – Геночку. Жуть, короче. Но поэтому я и думаю, что именно там все и находится, что бы это ни было.

Не говоря ни слова, Фаина Григорьевна вновь многозначительно ткнула пальцем в потолок.

– Что ж, значит, дело ясное, – Жан кивнул отстраненно, будто соглашаясь с собственными мыслями. – Я пойду туда еще раз, дождусь удобного момента. Заранее уже около парка встану, понаблюдаю…

– Нет, – неожиданно перебил его Ярик. – Некогда наблюдать. – Пытливым взглядом он обвел компанию, на долю секунды задерживаясь на каждом лице. – У вас разве нет ощущения, что мы теряем время? Вроде как мы опаздываем куда-то и вот-вот опоздаем совсем? Еще пару дней назад такого не было. Так, беспокойство небольшое. А теперь у меня в голове сигнал тревоги – как в кино, когда банк грабят.

– И родители приходят все позже, – еле слышно добавил Славик. – И почти не разговаривают. Сидят смотрят на Скорпиона. Я боюсь, что однажды проснусь утром и увижу, что они так и не возвращались…

– Вы правы, Ярослав, – помолчав, сказала Фаина Григорьевна. – Думаю, вы озвучили наши общие опасения. Времени действительно нет. Но что же тогда делать?

– Если так, то я попробую пройти за ними, – Жан пожал плечами. – Подготовлюсь, возьму кое-что…

– Вот еще! – резко оборвала его Лена. – Один?! Неизвестно куда?! С ума сошел?! – Она решительно поднялась из-за стола. – Все вместе пойдем. Сегодня.

* * *

Разгоняясь вдоль пустынной Набережной, прохладный ветер взметал палую листву, и казалось, кружит неподалеку таинственный невидимка, подбираясь все ближе и ближе. Этим вечером осень, вспомнив о своих обязанностях, хорошенько выстудила воздух, от чего ребята, топчущиеся возле парка аттракционов, то и дело вздрагивали. Конечно, от холода, хоть и оделись все вполне по сезону. Никто не желал признаваться, что их пугает надвигающийся мрак и призрачный шорох листьев, запах остывающей земли и мельтешение качающихся ветвей. Даже маслянистый желто-оранжевый свет, проливающийся от вереницы фонарных столбов, не успокаивал, а выматывал душу своей кажущейся хрупкостью под беспросветным, затянутым тучами небом.

– Знаете, я думала, мы будем выглядеть куда примечательнее.

Подняв воротник пальто и прихватив шляпку за поля, Фаина Григорьевна повернулась к ветру спиной. Держалась она молодцом, но нервозность все же то и дело прорывалась сквозь маску спокойствия – резким жестом, стеклянным взглядом, перепадами голоса.

– А так мы похожи на группу туристов. Дети из школьного лагеря и преподаватель тире вожатый. Однако, Жан, я думаю, руководить придется вам как самому опытному.

Возражений не последовало, и Жан, чуть помешкав, вышел в центр полукруга, оглядывая свое маленькое нелепое войско. Старушка, девчонка и двое мальчишек из младших классов. Не тот состав, который выбираешь, идя на страшного неведомого врага. Настрой у всех решительный, но Жан прекрасно знал, что одним настроем битвы не выигрываются. Мальчишки хоть какие-то палки притащили: у пухлого под мышкой деревянные подобия катан, а у Лениного брата из рюкзака торчит деревяшка – кажется, детская хоккейная клюшка. Сама Лена держала в руке длинный увесистый фонарик в металлическом корпусе – при необходимости сойдет за оружие. Фаина Григорьевна пришла с одним лишь зонтом-тростью, хотя набор самых необходимых вещей обговаривали заранее. Вместо рюкзака у нее на плече висела пусть и объемистая, но все же дамская сумочка.

Жан глубоко вдохнул и, копируя интонации своего тренера из секции исторического фехтования, начал раздавать указания:

– Значит, так. Как только заметим подозрительных взрослых – будет ли это кто-то из наших или незнакомые, неважно, – стараемся пройти следом за ними. Возможно, вместе с ними. Поэтому действовать придется быстро. Я иду первым. За мной Лена. Э-э-э… Ярик и…

– …Славян, – подсказал пухлый, краснея под цвет своих волос.

– Конечно, – почти не смутившись, кивнул Жан. – Ярик и Слава замыкают. Если кто-то окажется… там… В общем, как в лесу: не разбегаемся, держимся вместе. Кто потерялся – стоит и ждет, пока его найдут. Мы не знаем, что там, и поэтому пойдем в связке. – Он похлопал ладонью по своему рюкзаку, где среди прочих жизненно важных вещей лежала веревка. Нехотя, всеми силами стараясь не прятать взгляд, посмотрел в глаза библиотекарше. – Фаина Григорьевна, я прошу прощения, но вы с нами не идете. При всем уважении… но физическая подготовка… я имею в виду – возможно, нам придется драться, убегать, перебираться через препятствия. Я хочу сказать…

– Жан, – мягко улыбнулась Фаина Григорьевна, – не нужно щадить мои чувства. Я старая развалина и буду вас только задерживать. Не знаю, понадобится ли моя помощь на той стороне, но становиться обузой точно не хочу. Я подожду вас здесь. Столько, сколько потребуется. И если вы не вернетесь до рассвета, поставлю на уши весь город. Может быть, предосторожность излишняя, но я хочу, чтобы, отправляясь туда, вы знали, что у вас есть надежный тыл.

Молча кивнув, Жан поставил рюкзак на асфальт и вынул оттуда короткий меч и маленький круглый щит, кулачный баклер. Ярик и Славка завистливо смотрели, как отливает металлом лезвие, разглядывали вмятины и зарубки. Жан отошел в сторонку, якобы перепаковать рюкзак. На деле же глубоко задышал, пытаясь унять скачущее галопом сердце.

– А ты и правда рыцарь, – раздался над ухом Ленин голос. – Настоящее? – Она кивнула на оружие, сложенное перед рюкзаком.

– Я несколько лет истфехом занимаюсь. Историческим фехтованием то есть. Там все оружие как настоящее, только незаточенное.

– Волнуешься? – без перехода спросила Лена.

Жан долго, дольше чем нужно, возился с застежками рюкзака. Затем поднялся, держа меч и баклер в одной руке, и тихо-тихо, так, чтобы слышала только стоящая рядом Лена, сказал:

– Еще как. Я почти в ужасе.

– Ты все-таки необычный рыцарь. – Склонив голову к плечу, Лена смотрела на него серьезно и задумчиво. – Другой бы ни за что не признался. А ты не боишься. Мне кажется, это круто. И чтобы ты знал: не будь тебя здесь, ни у кого из нас не хватило бы смелости даже просто прийти сюда ночью.

– Понимаешь, я все это уже делал. Ну, в смысле шел с мечом на дракона. Прикинь, мы тогда правда думали, что это дракон. – Жан грустно усмехнулся. – Но тогда нас подогревала злость. Когда не хватает храбрости, злость неплохая замена. К тому же рядом были Тоха и Серый… О, как-то не очень прозвучало, да?

– Нормально прозвучало. Я тоже вижу, что вояки мы так себе. Остается надеяться, что нашей злости хватит на маленький подвиг.

– Судя по тому, что я видел, твоей точно хватит.

Неожиданно для себя Жан подмигнул Лене и даже в рассеянном свете фонарей заметил, как румянец залил ее щеки.

– А твои друзья? Где они теперь? – Лена поспешила сменить тему.

– Разъехались. Серого родители в Питер увезли, а Тохины предки вообще в Красноярский край перебрались. Не вынесли славы и назойливых журналистов.

– А ты, значит, вынес?

– А я говорил, что нужно просто переждать. Что рано или поздно интерес схлынет. Но взрослые, – он неопределенно помахал в воздухе свободной рукой, – когда они нас слушали! – Жан и сам удивился, какая горечь пронизала его слова.

Лена открыла было рот, чтобы что-то сказать, даже подалась вперед, но в этот миг раздался ровный, хорошо поставленный голос Фаины Григорьевны:

– Идут. Наши идут.

* * *

На самом деле это оказались не совсем «наши». Незнакомая парочка – тучный мужчина и чуть менее тучная женщина – спускалась-скатывалась по склону, ходульно переставляя ноги. Мужчина что-то бережно придерживал на сгибе левой руки, но в темноте разобрать не получалось. Может, того самого крокодила Гену, а может, еще какую игрушку, внезапно пробужденную к жизни неведомой злобной волей.

Жан крадучись двинулся за тучной парой вдоль стены Речного вокзала. За ним, с небольшим отставанием, потянулись остальные. Держась в тени, они подобрались почти вплотную к металлическим штырям ограды, опоясывающей парк аттракционов. Впрочем, Жану казалось, что даже взгляни взрослые на них в упор, все равно бы не заметили. Для них сейчас весь мир сводился к игрушке, мирно покоящейся на мягкой руке мужчины.

С нового места обзор был гораздо лучше, и Жан, да и все остальные словно завороженные смотрели, как разгорается, заливая все вокруг, тревожный свет. С каждым шагом толстяков желтоватое пятно росло, выплескиваясь за пределы ограды. Вот оно поглотило ворота. Прибоем плеснулось к ногам застывшей пары. Хлестнуло яркими протуберанцами в стороны, цепляясь за решетку и оставив от мужчины и женщины лишь черные силуэты.

Пара синхронно шагнула вперед, утопая в сиянии, и Жан, очнувшись от гипнотического транса, запоздало рванул следом. В ушах свистел ветер, сзади вразнобой топал разномастный отряд. И хотя прошло едва ли больше нескольких секунд, схлопнулся свет еще быстрее. Чудом успев вывернуться, Жан на полной скорости впечатался плечом в решетку. Ворота закачались, поскрипывая петлями. Сонно звякнула цепь, стягивающая створки. Неприятно засаднило локоть, ушибленный о массивный замок.

Жан чертыхнулся и в сердцах ударил ни в чем не повинные ворота кулаком. Топот за спиной прекратился. Слышался только пересвист ветра в верхушках деревьев да шумное дыхание не привыкшего к бегу Славки. Жан обернулся и, старательно скрывая досаду, небрежно бросил:

– Ничего страшного. Не вышло с первыми – выйдет со следующими.

– Если они будут, эти следующие, – тускло выдавил Ярик.

– Непременно! И теперь мы точно будем готовы… Эм-м-м… Славка, ты чего делаешь?

И тут случилось странное. Никто не ожидал, что Славка, с трудом восстанавливающий дыхание после небольшого спринта, подойдет к воротам и прикоснется ладонью к холодным прутьям. Да он, похоже, и сам от себя не ожидал.

Полыхнул свет. Нестерпимо яркий, болезненный и неуловимо нездешний. Так сияют прожекторы космического корабля в фантастическом фильме. Так распускаются бутоны инопланетных цветов. Так горит аура неупокоенных душ, потревоженных в старинном склепе. Славка испуганно отдернул руку, но световое пятно, напоминающее гигантского спрута, уже разбрасывало сияющие щупальца, цепляясь за нашу реальность.

Разбираться нет времени, понял Жан. Он обернулся, ловя взгляд Фаины Григорьевны. Стоящая у Речного вокзала библиотекарша молча кивнула ему, и Жан тряхнул головой, отбрасывая сомнения. Он пригнулся, словно собираясь нырять в эпицентр бурлящего света, поднял руку, призывая команду подготовиться, а затем, сжав ее в кулак, решительно шагнул вперед. Получилось несколько пафосно, как у киношных спецназовцев, но додумать эту мысль Жан не успел. Гигантская невидимая веревка оплела его талию и резко рванула вперед, ослепляя, оглушая, лишая голоса.

Фаина Григорьевна

Когда растаяли последние всполохи и реальность восстановилась, перед воротами никого не было. Фаина Григорьевна поняла, что не дышит, и шумно втянула прохладный, напоенный влагой воздух. Из сумочки, которую Жан опрометчиво окрестил дамской, Фаина Григорьевна извлекла литровый термос и, скручивая крышку, отметила, что руки почти не дрожат. Почти. Полилась исходящая паром струя в крышку термоса. Ощутимо запахло корицей. Фаина Григорьевна осторожно пригубила кофе, с удовольствием ощущая, как по телу разбегаются горячие ручейки. Дрожь унялась, уступив место твердой решимости идти до конца. Фаина Григорьевна отступила обратно в тень и приготовилась ждать. Столько, сколько потребуется.

Славка

Первым вернулось обоняние. Пахло сыростью, гниющими растениями, стоячей водой. На удивление, не то чтобы неприятно – скорее непривычно для городского жителя. Болотом пахло.

Боясь открыть глаза, Славка пошарил руками перед собой. Пальцы наткнулись на что-то мягкое, но тут же отдернулись: «что-то мягкое» шевельнулось. Следом шевельнулась сама твердь земная. Задрожала, попробовала вспучиться и наконец закряхтела:

– Э, слышь? Слезь с меня!

Веки Славки распахнулись, и он, насколько мог проворно, скатился с распластанного Ярика. Друг, охая и постанывая, пытался подняться на ноги. Славка же так и остался на четвереньках. Коленки и ладони погрузились в пружинистую губку мха и вмиг сделались мокрыми. Помаленьку картинка перед глазами перестала напоминать бешеный калейдоскоп. Мир соткался в серую реальность, тянущуюся до самого горизонта. Здесь, на этой стороне реальности, стоял пасмурный день, или, скорее, застывшие во времени сумерки.

Покачиваясь, Славка сумел удержаться на своих двоих. Даже сделал шаг-другой, чтобы встать плечом к плечу с Яриком, который все еще охал, потирал ушибленные бока и бросал на друга красноречивые взгляды. Залившись краской, Славка старался смотреть прямо перед собой. Там уже стояли Жан и Лена, и фигуры их казались до ужаса маленькими на фоне расползшегося, разросшегося, захватившего весь мир Болота.

Именно так, с заглавной буквы. Потому что это Болото претендовало на имя собственное. Потому что эта Топь была Матерью всех топей. Оно жило, бурлило, чавкало, переваривая, точно гигантский желудок, самое себя. Без ориентиров, не в силах зацепиться за рахитичные кусты и свитые узлами деревца, взгляд ускользал вдаль и там обрывался с земного края и в потоках мутной жижи, некогда бывшей водой, падал мимо трех слонов и гигантской черепахи… или, скорее, других, куда более страшных и древних существ, на которых держался этот небывалый мир.

Славка помотал головой, приводя реальность в чувство. Картинка перестала рябить и двоиться, но Болото никуда не делось. Оно разлеглось, терпеливо дожидаясь, когда путники сами устремят к нему свои стопы. И уж тогда оно покажет им, что терпение это обманчиво, а под ним скрывается вечный неутолимый голод. Болото свяжет им ноги. Крепко схватит за пояс. Поднатужившись, проглотит по плечи. И вскоре лишь гроздь пузырьков на поверхности затхлой воды напомнит о том, что еще недавно кто-то здесь кричал, извивался и рвался что было сил, надеясь перебороть чудовищную мощь.

– Да что такое… – буркнул Славка.

– А? – будто с другой планеты откликнулся Ярик.

– Не знаю… мысли всякие лезут…

– Оно хочет, чтобы мы ушли. – Лена не обернулась, все так же глядя вдаль. – Запугивает нас.

– Вы тоже это чувствуете? Как будто…

– …как будто стоит сделать шаг – и нас засосет трясина, – продолжил Жан. – И никто не поможет, не спасет. Впереди нас ждет смерть.

– Оно говорит нам, что мы зря сюда пришли.

– Нет, не зря!

Все с интересом уставились на Славку. Чувствуя, как кровь снова приливает к щекам, он осекся. Нужно бы объяснить, рассказать, что он почувствовал там, перед воротами, когда прутья решетки раскалились добела. Но тогда придется открыться им, малознакомым подросткам, почти взрослым, и если они будут смеяться… Славка упрямо набычился и отвернулся, пряча пунцовое лицо. На плечо ему легла рука Ярика, неожиданно легкая для парня, который так запросто швыряет противника вдвое тяжелее себя. Славка напрягся, но друг лишь похлопал его ободряюще:

– Давай колись. Ты что-то знаешь?

Багрянец стыда захватил шею и, кажется, пополз по рукам. Однако голос друга не оставлял сомнений: если все поднимут Славку на смех, Ярик даже не улыбнется. Сорвав рюкзак со спины, Славка отщелкнул застежки:

– Вот!

На его подрагивающей – и да, такой же красной, как и лицо, – руке сидел розовый плюшевый слон. Веселая улыбка справа, треснутый глаз и оторванный бивень слева. Славка не помнил, как оторвал бивень, слишком маленький тогда был, а мама решила игрушку не спасать. Но месяц шел за месяцем, а маленький Славка все сильнее привязывался к помятому, пожеванному, порванному слону, который и попал-то к нему случайно. А вот глаз…

Да, за глаз Славке было стыдно до сих пор. Он проверял слона на прочность пассатижами, и глаз проверку не выдержал…

Розочка

Вопреки нежному окрасу шкуры и милой улыбчивой мордочке, она долго считала себя слоном, а не слонихой. А как иначе, когда большие двуногие гремят с небосвода – слоняра, слонище и даже слонотоп! И только маленький двуногий, который потешно слюнявил ее уши беззубыми деснами, считал ее девочкой. Точно слоненок, он засыпал на ее плюшевом боку, неуклюже ползая, бодал ее широким лбом. Он не умел говорить, но его чувства грели как солнце.

Когда едва проклюнувшиеся, но острые зубки перегрызли ей бивень, было не больно. Неприятно, но не больно. Она понимала, что такова цена любви. Дети растут, а ее слоненок рос ну очень быстро. И разум его не всегда поспевал за изменениями тела. Она не слишком переживала из-за бивня. Изредка, ловя свое отражение в зеркале, она думала, что выглядит все еще отлично. Отсутствующий бивень придавал ей лихой и немного опасный вид. К тому же удивление на лице слоненка стоило тысячи бивней.

Когда он сломал ей глаз, было больно. Но боль пришла изнутри. Из того места, где у настоящей слонихи находится сердце. Она могла понять случайность, глупость, совершенную несмышленышем, но жестокость была ей чужда. Откуда плюшевой слонихе знать, что детская любознательность зачастую идет рука об руку с жестокостью!

Когда он прижигал ей хобот зажигалкой, она лишь порадовалась, что глупый слоненок не спалил весь дом. Боли не было. С ожогом на хоботе внутри ее что-то перегорело. И тем еще более странно выглядело осознание, что любовь слоненка к ней не стала меньше. Просто спряталась. Ушла на глубину, как огромная сверкающая рыба.

С тех пор она жила словно наполовину. Одна ее часть чувствовала любовь слоненка, который размерами к этому времени почти догнал своих двуногих родителей. Чувствовала – и переживала, что он стыдится ее. Прячет от чужих глаз. И больше не засыпает на ее мягком боку. Другая часть – обожженная, сломленная, разорванная – не чувствовала ничего.

Даже ненависти.

Славка

– Это Розочка, – с трудом вымолвил Славка. – Она девочка.

– Тот кринжовый слоняра! – воскликнул Ярик, но стушевался под яростным взглядом друга. – Кхм… это самое… а он-то здесь при чем?

Но раньше чем Славка открыл рот, Жан хлопнул себя по бедру:

– А я понять не мог, почему проход открылся! Вот, значит, как это работает. Игрушка…

– Эй, погодите! – Заправляя выбившуюся прядь, подошла встревоженная Лена. – Что за дела? Она тоже из этих, оживших?!

– Ты же говорил, это Скорпион!

Сбрасывая нервное напряжение, все загалдели, будто стая грачей. В Розочку тыкали пальцами, щипали, норовили вырвать из рук. Внезапно Славке стало обидно до слез. Захотелось спрятать старую потрепанную игрушку за спину, укрыть собой, как, бывало, в далеком детстве он укрывал ее одеялом, укладываясь спать.

– Это Розочка! – заорал он не своим голосом.

И все стихло. Недоумевая, друзья смотрели друг на друга, и в каждом взгляде проскальзывал жгучий стыд. Славке и самому было чудовищно стыдно. За поведение друзей, за свой гнев, но более всего – за давнее предательство существа, которое по-прежнему считало его, неблагодарного Славку, своим другом. Он сглотнул подступающие слезы:

– Она девочка, и с ней так нельзя. Вы не смотрите, что она… ну, я за ней не очень хорошо следил. Я говорил Ярику – друг из меня так себе…

– Фигню ты говорил. Ты хороший друг. – Ладонь Ярика сжала его плечо, но Славка помотал головой:

– Не для нее. Она со мной с самого детства. Лучшая игрушка и талисман. Я ее до третьего класса в школу таскал, и верите, нет – одни пятерки были, не то что сейчас. А если не выучил, никогда не спрашивали. Я уже тогда немного стеснялся: как же – такой большой в плюшевого слоненка играет! Розочкой назвал! Мальчишки же должны в машинки играть или там пистолеты, солдатики. А тут – ну девчачья же игрушка! И я… я… – Слова царапали Славке горло: каждая буква как обмотана колючей проволокой. – Я перестал с ней играть, – прошептал Славка. И посреди древнего Болота, перед искалеченной игрушкой, это прозвучало как признание в страшнейшем преступлении. – А она провела нас. Все равно провела нас сюда. Помогла. Она никогда не переставала… – Неожиданное тепло сродни электрическому разряду побежало по его руке, заставив испуганно вскрикнуть. Славка выронил Розочку, и от этого вскрикнул еще раз.