Текст книги "Ленин в 17-м"

Ленин в 17-м
Олег Лукошин

© Олег Лукошин, 2017

ISBN 978-5-4485-4513-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ленин в 17-м
Пьеса

Действующие лица:

Владимир Ильич Ленин – вождь мирового пролетариата.

Надежда Константиновна Крупская – его супруга.

Алексей Максимович Горький – писатель.

Оксана – девушка с пиццей.

Джон Рид (голос) – американский журналист.

Человек с пистолетом.

Обшарпанная конспиративная квартира. В центре сцены находится стол с тремя стульями, на котором стоит ваза с искусственными цветами. Сзади от него и чуть правее – видавший виды сервант, в одной из ниш которого виден скромный музыкальный центр. Рядом с ним стопкой разложены компакт-диски. Чуть левее – тахта с застиранным покрывалом, на которой лежит что-то плоское и тёмное. Между тахтой и сервантом – дверь в спальню. Слева – дверь на лестничную площадку, справа – окно, плотно задёрнутое занавеской.

Через входную дверь в квартиру заходит Крупская. Снимает плащ и беретку, вешает их на крючок. В её руках стопка газет. Она делает несколько шагов к столу, аккуратно раскладывает на нём газеты, затем усаживается на тахту и берёт в руки тёмный плоский предмет – это планшетный компьютер. Надежда Константиновна нажимает на нём какие-то иконки и погружается в чтение.

Из спальной в квартиру входит Ленин. Он в костюме-тройке и в галстуке. Владимир Ильич бодр и нетерпелив – он в предвкушении больших свершений.

Ленин: Доброе утро, Надюша!

Крупская: Доброе утро, Володя!

Ленин: Утро великого дня, Наденька! Сегодня – или никогда! (Завидев на столе газеты). Ага, свежая пресса!

Усаживается за стол, берёт в руки газету «Коммерсант» и с интересом погружается в чтение.

Крупская: Так много денег уходит на газеты, Володя!

Ленин: Угу, угу…

Крупская: Сейчас нет необходимости покупать бумажную прессу. Есть интернет.

Ленин: Да я по старинке… Не научился читать с экрана. К тому же эпоха свободного интернета миновала. Интернет сейчас – это средство контроля, учёта и промывки мозгов. Выходить в сеть крайне опасно. Помнишь, как нас обложили в Финляндии, когда я сдуру ответил на дерзкое и несправедливое письмо Плеханова?

Крупская (словно оправдываясь за то, что пользуется планшетом): Я выхожу в защищённом режиме.

Ленин: Ну конечно! Ты старый и опытный конспиратор.

Какое-то время они читают молча.

Ленин: Посмотри-ка, буржуазная пресса вполне определённо пишет, что повышение пенсионного возраста произойдёт через пару лет. Очень похоже на правду.

Крупская печально кивает головой.

Ленин: Ныне и молодому человеку сыскать работу непросто. А что они собираются делать с армией безработных стариков? Это же Тришкин кафтан: сократят бюджетные расходы на пенсии, зато тут же вылезут другие подводные камни. Моментально увеличится число инвалидов и людей, получающих пособия по безработице. Я уже не говорю про моральные последствия этого шага.

Крупская: Зато возрастёт революционная активность масс.

Ленин: Это да! Впрочем, она и так высока. Ну да всё это повышение – буржуазная теоретизация. Будем надеяться, дело до этого не дойдёт. Если, конечно, всё у нас получится.

Крупская (прочтя что-то в планшете, вскидывает руками): Мамочка родная!

Ленин: Что такое, Наденька!

Крупская вскакивает с тахты и показывает Ленину планшет.

Крупская: Посмотри, что запостил в Фейсбуке Каменев!

Ленин: Ну-ка, ну-ка!.. (Читает). «…И именно поэтому я полагаю, что моя обязанность сейчас высказаться против всякой попытки брать на себя инициативу вооруженного восстания, которое было бы обречено на поражение и повлекло бы за собой самые гибельные последствия для партии, для пролетариата, для судеб революции…»

Крупская: Точно такую же запись сделал в своём аккаунте Зиновьев.

Ленин встаёт и в раздражении начинает ходить по комнате из стороны в сторону.

Ленин: Вот так, значит! Томагавк в спину революции! Подлость, граничащая с предательством! Путаны! Ночные бабочки!

Немного успокоившись, снова садится за стол.

Ленин: А-а, пустое! Ничто не способно остановить маховик истории. Да и социальные сети – помойка. Никто не воспринимает их всерьёз. Главное, чтобы это не повлияло на решимость штаба в Смольном.

Он достаёт из внутреннего кармана пиджака сотовый телефон и делает дозвон.

Ленин: Алло, Лев Давидович! Как у вас обстановка?.. Боевая!? Это хорошо! В Фейсбук заглядывали? Уже в курсе? Материтесь? А уж я-то как!.. Думаете, не повлияет?.. Ну, дай бог, как говорится… Совершенно верно! Почта, операторы сотовой связи и интернет-провайдеры – это цели первостепенной важности… Когда собираюсь прибыть сам? Ближе к ночи, Лев Давидович, ближе к ночи. Буду непременно!

Закончив разговор, Ленин убирает сотовый обратно во внутренний карман.

Крупская (глядя в планшет): Опять все те же прежние гадости! Неужели им не надоело об одном и том же?

Ленин: Что такое, душа моя? Снова штрейкбрехеры и разложенцы?

Крупская (словно сожалея о том, что потревожила мужа): Ерунда! Не стоит внимания!

Ленин (поднимаясь со стула и пересаживаясь рядом с женой на тахту): Я просто горю желанием взглянуть на эти гадости!

Крупская: Володя, право же, не стоит! Ни к чему тебе читать эти глупости. К тому же анонимные.

Ленин: Нет, вот сейчас я решительно желаю взглянуть на эти записи! Ты же знаешь, что я покоя себе не найду.

Крупская: Ну, изволь. Только не ругай меня снова за то, что я мониторю все записи о тебе в интернете.

Ленин забирает планшет и читает:

«Не верьте Ленину! Он еврей и немецкий шпион!..». Ха, каково!

Крупская: Старая, заезженная пластинка. Не обращай внимания!

Ленин: Заметь, я не просто еврей, я ещё и немецкий шпион. Это всё равно что быть сметаной в огуречном рассоле.

Владимир Ильич встаёт и, лицедействуя, обращается к публике:

– Здгаствуйте, люди добгые! Я Мойша из Бегдичева. Починяю пгимусы… Яволь, херр офицер… Нур дас райне им херцен канн айне гуте супе махен… Дас ист фантастиш!*

(*Слушаюсь, герр офицер… Только чистый сердцем может сварить хороший суп… Это фантастика! (нем.))

Крупская от души смеётся и закрывает рот ладошкой.

Крупская: Володя, тебе только в кино сниматься!

Ленин (снова усаживаясь рядом с ней на тахту): Ну а что? Вот возьму и снимусь! Превзойду славой Мозжухина, женюсь на Уме Турман, поселюсь в Голливуде и буду слать тебе циничные эсэмэски.

Крупская: А-а, ну если тебе именно такая перспектива рисуется…

Обиженно отворачивается в сторону и погружается в чтение новостей на планшете.

Ленин (словно извиняясь): Солнышко!

Крупская не реагирует.

Ленин: Котик!

Нет реакции.

Ленин: Надюша, ну ты же понимаешь, что всё это не всерьёз!?

Крупская: Да откуда мне это понимать? Я же не написала пятьдесят пять томов собрания сочинений.

Ленин: Давай остановимся на том, что будем сниматься вместе! Ты – Бонни, а я – Клайд.

Протягивает ей мизинец. Крупская в ответ протягивает свой, мизинцы переплетаются и разрываются в знак примирения.

Крупская: Не думай, что я забыла твои слова об Уме Турман. Я вовсе не отрицаю её актёрский талант, просто не понимаю, как можно быть увлечённым такой некрасивой женщиной.

Ленин: Вовсе ей не увлечён. Просто так ляпнул, для связки. Ты же знаешь, кино – это…

Крупская: Важнейшее из искусств, знаю.

Ленин: Нет, важнейшее из искусств – сделать человека по-настоящему свободной и высокоразвитой личностью. А кино – это просто поток грёз, который имеет свойство казаться порой заменителем реальности. Меня оно тоже иногда волнует, хотя и не сильно… Знаешь, какой фильм я бы снял сейчас, будь у меня соответствующее образование?

Крупская: Очень интересно!

Ленин: Фильм о человеке, который участвует в Олимпийских играх.

Крупская: И попадается на допинге? Как-то банально. И потом – слишком уж на руку западным ненавистникам России.

Ленин: Подожди, он не попадается на допинге. Пусть он вовсе будет не из России! Это фильм совсем о другом… Спортсмен не просто участвует в Олимпийских играх, он считается в них главным фаворитом на победу! Вот объявляется забег на пять тысяч метров, наш герой в нём. Флажок, выстрел, атлеты бегут по дорожкам. Наш парень сразу же выбивается в лидеры. Тысяча метров позади, две, три, четыре… Наш стайер бежит в гордом одиночестве впереди. И вот когда до финиша остаётся сто метров, или пусть даже десять, он вдруг останавливается и пропускает всех соперников вперёд. Они финишируют один за другим, а он стоит и не двигается с места. Трибуны свистят, зрители крутят пальцем у виска, а наш герой сходит с дистанции и удаляется в раздевалку. В гордом одиночестве. Потому что на самом деле победил именно он. Потому что сумел отказаться от всех этих буржуазных иллюзий – от богатства, славы, сомнительных возможностей – и остался в душе чистым человеком. И, покинув стадион, он уходит работать на завод – простым токарем, или даже дворником в жилищно-коммунальную контору. По-моему, это в высшей степени коммунистический и даже, хоть я и не люблю религиозные аллюзии, христианский сюжет.

Крупская: Володя, должна тебя разочаровать, такой фильм уже существует.

Ленин: Вот как!

Крупская: Да, он называется «Одиночество бегуна на длинную дистанцию» и снят в Великобритании.

Ленин: Вот ведь оказия! Так, может, я и смотрел его! Просто позабыл.

Крупская: Очень вероятно!

Ленин: Одиночество бегуна на длинную дистанцию… Какое замечательное название! Буквально про меня! Тут ведь что самое главное? Понять, что наша дистанция, дистанция всего человечества – не сто лет, и даже не тысячу. А намного-намного больше. И пусть кому-то кажется сейчас, что победители уже определены, что они – все эти лощёные толстосумы, владельцы миллиардов долларов и вершители судеб, что у них не может быть конкурентов. Но это иллюзия, обман! Потому что дистанция длиннее! Потому что в конечном итоге победителем выйдет не тот, кто наворовал больше денег, а тот, кто одержит верх в идейной битве. Тот, чей путь покажется человечеству наиболее достойным.

Крупская: У миллиардеров есть миллиард способов внушить человечеству превосходство собственных идей.

Ленин: Нет, Надюша, нет! Дистанция длиннее! Гораздо длиннее! На неё не хватит никаких миллиардов долларов и тонн лжи. Зерно истины всё равно пробьётся из-под навозной кучи, какой бы огромной она ни была! Правда победит! Справедливость восторжествует! У этого мира нет другого варианта, кроме как создать гармоничное общество. Рано или поздно оно будет построено! Иного не дано!

Крупская: Извини меня, но твой коммунистическо-христианский сюжет и слова про «рано или поздно» несколько настораживают. Их можно трактовать как отказ от борьбы. Зачем сражаться здесь и сейчас, если есть «рано или поздно»?

Ленин: А вот это ошибочное измышление! Только сражаясь здесь и сейчас, ни на минуту не отклоняясь от борьбы, мы в состоянии приблизить это «рано или поздно». Никогда нельзя сдаваться на волю обстоятельств и навязанного извне смирения. Только в непримиримой борьбе обретём мы счастье!

Во входную дверь стучатся. Стук особый, конспиративный: один удар, потом два, затем ещё два.

Ленин: Кто-то из наших.

Крупская: Я посмотрю.

Надежда Константиновна встаёт с тахты, приближается к входной двери и смотрит в глазок.

Крупская: Вы из страхового общества?

Слышен ответ: Нет, я из туристического агентства.

Крупская открывает дверь. В квартиру заходит усатый и долговязый Горький в длинном, почти до пят, пальто. Он без шляпы, волосы взъерошены. Горький держится за нос, из которого сочится кровь, на лице ссадина.

Ленин: Алексей Максимович, друг! Какими судьбами?

Горький, не отрывая руки от носа, целует Крупской руку, затем обнимается с Лениным.

Горький (снимая пальто): Да вот так, занесло ветрами судьбы, Владимир Ильич. Узнал, что вы в городе и не смог отказать себе в удовольствии повидаться с вами.

Ленин: Вот и замечательно! Просто даже очень замечательно! Какой неожиданный и приятный сюрприз! Только что с вами, Алексей Максимович? На вас напали?

Горький: Совершенно верно. Буквально сто метров не дошёл до вашего дома, как встретила меня компания развесёлых личностей. То ли гопники, то ли революционеры – так и не понял. Хотели снять пальто, но я не дался. Зато шляпу потерял.

Крупская: Ваша стильная широкополая шляпа!? Какая досада! Ну да хорошо, что сами живы остались.

Ленин: Чудовищно, просто чудовищно! Неужели они не поняли, кто перед ними?

Горький передаёт пальто Крупской, та вешает их на крючки у двери.

Горький: К сожалению, Владимир Ильич, а быть может и к счастью, никакого пиетета перед писателями народ не испытывает. И это правильно. Время от времени получать по морде полезно. Сразу же опускаешься с заоблачных высот на грешную землю.

Ленин: Нет, всё же это решительно недопустимо! Давайте вызовем милицию! Или как она там сейчас называется?..

Горький: Помилуйте, Владимир Ильич, какая милиция? Их уже и след простыл.

Крупская: Так может «скорую»?

Горький: И «скорую» не надо. Я в порядке. Первый раз что ли?..

Крупская: Присаживайтесь, Алексей Максимович! Я сейчас что-нибудь организую. Держите голову запрокинутой.

Крупская и Ленин усаживают Горького на тахту. Крупская торопливо уходит в соседнюю комнату. Ленин неторопливо прохаживается по комнате.

Горький: Шляпу не жалко. Рыбу жалко. Вёз вам здоровенную сардину с острова Капри. Подарок итальянских рыбаков. Нет, отобрали вместе со шляпой… Что за люди в России!

Ленин: Бросьте, Алексей Максимович, пустое! Живы – уже хорошо!

Горький: Эх, было бы их хотя бы двое… Ну трое на худой конец. Я бы показал им нижегородскую удаль! Как-никак приходилось на кулачках биться. Но так их же пятеро!

Ленин: Это гопники. Определённо гопники.

Горький: Не революционеры?

Ленин: Нет-нет. По крайней мере, пока.

Крупская возвращается с компрессом из вафельного полотенца.

Крупская: Подержите, Алексей Максимович! Там лёд.

Горький: Спасибо, Надежда Константиновна! Право же, не стоит.

Крупская: Держите, держите! Кровь надо остановить.

Горький прикладывает компресс из полотенца на нос.

Ленин: Как бы то ни было, я страшно рад видеть вас, дорогой Алексей Максимович! Ваши проникновенные замечания о современности всегда вдохновляли меня.

Горький: Да какие уж замечания, Владимир Ильич!? Всё затмевает злость и депрессия.

Ленин: Да что вы! Ай-яй-яй! Нельзя терять жизненный стержень!

Горький: Стараюсь, Владимир Ильич, но тяжело. Вокруг абсурд и коррупция. Иной раз кажется, что общество наше утратило самые элементарные очертания человеколюбия. Ради чего живём, к чему стремимся – всё погребено ворохом тщетных амбиций и алчных устремлений. Как древний Диоген, взяв фонарь, хочется бродить по улицам городов и деревень и восклицать в недоумении: «Человек! Куда же ты подевался?» И самое печальное, что никакого ответа на этот вопрос ждать не приходится. Исчез человек, растворился за экранами жидкокристаллических телевизоров и бортами разноцветных автомобилей. Погряз в ежесекундной борьбе за пропитание, в битве за материальные блага. Впору писать не романы и пьесы, а короткую эпитафию человеку.

Ленин: Так уж прямо и исчез?

Горький: Ну, если не совсем, то близок к тому. Не вижу я в современных людях того задора и желания жизни, какие были раньше. Плывут люди, словно дохлые рыбины, по течению жизни и даже не сопротивляются ему. Только и осталось веры в такие светильники разума, как вы, Владимир Ильич! Хорошо, что вы есть и светом своих идей согреваете окоченевшие чресла.

Крупская вновь уходит в соседнюю комнату.

Ленин: Как вам пишется, Алексей Максимович, что в ближайшее время выйдет?

Горький: Пишется неплохо, спасибо. Когда вокруг омертвение и вакуум, только в творчестве и находишь отдушину. А вот что касается новых книг, то в ближайшее время ничего ждать не приходится.

Ленин: Что так?

Горький: Да ведь не печатают меня больше!

Ленин: Быть того не может!

Горький: Ещё как может! Не вписываюсь в рыночные требования, знаете ли.

Ленин: Вы – и не вписываетесь?

Горький: Совершенно верно. Ходил намедни с повестью «В людях» в одно крупное московское издательство. Прочитали её, отвечают отказом. Что такое, спрашиваю, в чём дело? Слишком унылая вещь, говорят. Висельная какая-то. Позитива не хватает. Почему бы вашему герою не найти хорошую работу, например, менеджером в торговой компании, завести девушку, взять кредит в банке на автомобиль, вступить в ипотеку. А он, видите ли, всё бродит по России, да нудит, нудит. Здесь не задержится, там устроиться не может. Лох, да и только! Никому, говорят, господин Горький, не интересны такие ничтожные лузеры.

Ленин: Вот ведь как!

Горький: Да и псевдоним у вас какой-то сомнительный, добавляют. «Горький…» Словно вы оскорбить кого-то хотите. Почему бы вам не придумать новый. Например…

Ленин: Сладкий?

Горький: Другой предложили, но в том же ключе… Земляникин!

Ленин: Максим Земляникин, значит?

Горький: Да. А повесть, советуют, иначе озаглавьте: «Как я преодолел трудности». «Как» – это у них сейчас ключевое слово. И переписать её по-новому рекомендуют: чтобы всё автомобилем закончилось, ипотекой…

Ленин: Что же вы сделали?

Горький: Плюнул да ушёл!

Ленин: Это правильно! Нельзя вступать в сговор с совестью… Подождите, так если вы не публикуетесь, значит имеете стеснение в средствах! Уж не бедствуете ли?

Горький: До того пока не дошло. Держусь на старых ресурсах и зарубежных изданиях. Даже помогать стараюсь. Вот недавно отправил на собственные средства гуманитарную помощь в Новороссию.

Ленин: В Новороссию! Очень интересно! Как там дела, что люди говорят?

Горький: Простым людям тяжелее всего. И с продуктами плохо, и со всем остальным. Оголтелые украинские националисты мало того, что пошли на них войной – да правда зубы сломали – обрабатывают их психологически. Называют предателями, угрожают расправой. Но при этом в людях ощущается поразительная стойкость духа. Сделав свой выбор в пользу русской идеи, русского мира, они остаются ему верны.

Ленин: Вот видите! А вы говорите, что закончился человек. Исчез в прунах непроявленности…

Горький: Меня другое смущает. Неужели для того, чтобы человеку всякий раз возрождаться, необходимо проходить через боль и лишения?

Ленин: Это философский вопрос. Когда у одних боль и лишения, а другие живут и в ус не дуют – это да, несправедливо. А вот всему обществу через потрясения пройти порой полезно. Оно очищается и обретает иммунитет ко всякого рода сквернам.

Горький: Больно смотреть на лишения простого человека. В том же Донбассе, на Луганщине – сколько людей погибло зазря, сколько стало инвалидами…

Ленин: И никому по большому счёту нет до этого никакого дела…

Горький: Вот в том-то и беда! И что самое ужасное – не видно развязки из этого клубка противоречий. И такой выход в голове рисуется, и иной – а умом понимаешь, что всё это иллюзии. С одной стороны и новоросцы не оступятся, а с другой – и в братском украинском народе не видно той силы духа и глубинного понимания, чтобы вернуть мир и порядок.

Ленин: А вот в этом вы ошибаетесь, Алексей Максимович! Ошибаетесь в том, что выхода нет, и что мы столкнулись с неразрешимым клубком противоречий. Как раз-таки всё предельно просто. Чем сильнее растёт самосознание трудовых масс, тем более отчаянными становятся попытки буржуазии подавить или раздробить его. Оба эти приёма, подавление насилием и раздробление буржуазным влиянием, практикуются постоянно во всём мире. Всё это мы имеем сполна на Донбассе и в Луганщине – подавление насилием и раздробление буржуазным влиянием, одним из наиболее действенных и одновременно мерзопакостных методов которого является утончённый национализм. Поэтому ни в коем случае нельзя, как бы кому ни хотелось, представлять ситуации в Новороссии и в Крыму как противостояние русского и украинского. Простые люди, Алексей Максимович, сделали выбор не в пользу русского мира, и отнюдь не против мира украинского, а в пользу правды и социальной справедливости. Они не пожелали смириться с предложенной им ложью и жить в роли цирковых зверей, которые выполняют любую команду дрессировщика. Дрессировщики разъярились, направили на них орды озверевших, а точнее сказать, заблудших и потерянных людей, сознание которых полностью подчинено влиянию беспринципной олигархической буржуазии. А уж она пойдёт на любую ложь и любые преступления, лишь бы сохранить украденную у простого народа власть. Деньги, Алексей Максимович, имеют собственное сознание и, поверьте мне, оно гораздо сильнее сознания человеческого. В том и заключается мудрость жизни одновременно вместе с подвигом её, чтобы всеми силами сопротивляться сознанию бабла и сохранять в себе возвышенное человеческое сознание… При этом в Крыму и Новороссии мне отчётливо видна другая опасность. Ни в коем случае нельзя подменять влияние украинской буржуазии на воздействие буржуазии российской. Эти молодчики ничуть не лучше украинских аналогов. Цели у них, как и у любой капиталистической шушеры те же самые, что и сотни лет назад: порабощать людей и высасывать из них все соки. Может получиться так, что простой народ, восстав против одних угнетателей, запросто попадёт под влияние других. Ни в коем случае нельзя отдаваться во власть националистического угара, от которого будет тошно всем – и нашим, и не нашим. И в то же время крайне важно во весь голос ставить социальные вопросы, которые всегда и везде идут на первом месте. Я уверен, что люди, отдавшие своих голоса на референдумах в Крыму, на Донбассе и в Луганщине, желали вернуться не в капиталистическую, изуродованную противоречиями и зажравшейся буржуазией Россию, а в социально справедливое государство, идеалы которого в их сознании ещё не истреблены. И мы должны помочь им создать это государство!

Горький: Что же делать с Украиной, Владимир Ильич? Боюсь, того националистического кобеля, который разгуливает сейчас по Незалежной, уже не отмыть никакими чистящими средствами.

Ленин: Не будем ставить крест на наших украинских друзьях. Хороших и понимающих людей всегда больше, чем плохих и невежественных. Вот вы говорите про неразрешимые противоречия, а лично мне выход видится предельно чётко: надо просто-напросто вернуть Украину! Целиком и полностью! Вернуть ту прекрасную, цветущую республику, которую мы с вами знали. И, поверьте мне, всё наносное, весь этот омерзительный национализм с его буржуазными кукловодами тут же отомрёт! Лишь в едином государстве русские с украинцами обретут то вдохновляющее единство, которое необходимо нам, как воздух. При этом государство это обязано быть построенным на принципах социальной справедливости, а не на капиталистическом, рыночном насилии, которое непременно приведёт к новой раздробленности и новой крови. Не будем забывать и про другие близкие нам народы – им тоже найдётся место в этом едином социалистическом государстве. Со мной или без меня, борьба будет продолжаться всегда! И завершиться она может лишь победой! Другого не дано.

Крупская возвращается с баночкой йода и ватной палочкой начинает обрабатывать ссадину на лице Горького.

Горький: Ох, да не стоит, Надежда Константиновна!

Крупская: Ни слова! Рану нужно обработать.

Ленин: Много ездите по России, Алексей Максимович?

Горький: Меньше, чем того хотелось бы. Но и этого достаточно, чтобы прийти к неутешительным выводам.

Ленин: Опять о нём, о человеке?

Горький: О нём – и не о нём. Чудовищного расслоения достигло наше общество. И даже не в социальном плане. А в плане, я бы сказал, метафизическом.

Ленин: Метафизическом? Что вы имеете в виду?

Горький: Российский народ разделён на голосистых и безголосых. Голосистые кричат, статейки пишут, в телевизоре руками машут, а безголосые лямку тянут. Разговоришься иной раз с какой-нибудь молодой женщиной на улице. Зарплата у неё – двенадцать тысяч, работает продавцом в магазине, у мужа – пятнадцать, он водитель. Двое детей, школьного и детсадовского возраста. На одни коммунальные счета, на оплату школьного питания да содержания ребёнка в детском саду ежемесячно уходит тысяч четырнадцать. Кроме этого она умудряется детей на кружки водить да спортивные секции, тоже не бесплатные. Плюс еду на что-то покупать надо, одежду. В кинотеатре не была лет десять, в театр вообще только школьницей ходила. На юге, в Анапе, отдыхала пять лет назад – родители помогли да свекровь денег подкинула. Еле-еле концы с концами сводит… При этом далеко не дура, не ущербная, здоровая и сильная. И знаете что? Это поразительно и возмутительно одновременно, но она воспринимает свою жизнь как должное. Не ропщет, на митинги не ходит и даже осуждает тех, кто это делает. Уважает президента, исправно за него голосует. Ненавидит Америку за её санкции. Радуется присоединению Крыма, в котором ни разу не была. И таких людей – подавляющее большинство! Абсолютно подавляющее! Вот и задумаешься: что за механизмы их формируют, откуда берутся эти смирение и безропотность?

Ленин: То, что вы описали, Алексей Максимович – отнюдь не метафизическое, а самое что ни на есть социальное явление. Буржуазия взяла простой народ в подчинение, можно сказать в заложники, и заставляет его радоваться даже двенадцати тысячам в месяц. Потому что взбрыкнись – и того не будет. Апатия, подавленность, смирение – прямое следствие социального устройства нашего общества.

Горький: И всё-таки есть в этом что-то метафизическое… Вот вам другой пример. Предприниматель. Имеет магазин. Доходы не запредельные, но весьма удовлетворительные. Семья в достатке. Регулярно отдыхает за границей – те же Таиланд с Египтом, но какая ни есть всё же заграница. И что же?.. В кинотеатре точно так же десять лет не был, в театр вообще ни разу не ходил, даже в детстве. Может купить себе замечательный стильный костюм – нет, носит потёртые джинсы. Есть свободное время и возможности для занятия спортом – а он только на охоту с друзьями, где они пьяные по бутылкам стреляют. Президента не просто уважает – в майке с его физиономией ходит. Америку ненавидит люто, за Крым радуется безумно, хотя тоже в нём не был и не собирается там отдыхать – просто не престижно. Думаете, я какого-то одиночку описал? Ничего подобного! Самый что ни на есть распространённый типаж. Откуда он, по-вашему, взялся? Какие социальные течения его вывели? Почему количество в качество не переходит?

Ленин: Вы о количестве денег, дорогой Алексей Максимович? Ну, не мне вам, инженеру человеческих душ, объяснять это. Деньги ещё никого и никогда умнее не сделали. А то существо, которое вы описали, стопроцентно соответствует мелкобуржуазной прослойке, у которой свои нелепые представления о жизни и ценности её. Вы наверняка привели эти примеры не просто так, а с целью показать мне, что на современном этапе развития общества более не работают классовые законы…

Горький: Да, Владимир Ильич! Сильно сомневаюсь я в них.

Ленин: Ничего подобного, дорогой мой товарищ Горький! Классы как были, так и остались – и противоречия между ними всё так же выпуклы и зримы. Другое дело, что сейчас гораздо хитрее и изворотливее стал правящий класс, крупная олигархическая буржуазия. Она использует гораздо более пёструю плеяду социальных и психологических техник для убеждения народа в своей правоте и богоизбранности. Одна из них – образ так называемого «среднего класса», который, с одной стороны – смирение с властью миллиардеров, а с другой – психологическое возвышение над беднотой. До миллиардеров не достать – что обидно, зато ты не беднота, а ведь бедным быть стыдно, правильно? Имеешь квартиру, машину и сотовый телефон – значит, ты «средний класс», значит – ты с нами, в нашей лодке. А квартира с машиной, и уж тем более сотовый, говоря начистоту, – вообще не показатель состоятельности. Ну а что скажут буржуазные идеологи, если у тебя нет квартиры с машиной и даже сотового телефона? А вот здесь включается другая техника – психологического расплющивания. Нет – значит, сам виноват! Значит – чмо и лох! Люди деньги делают, а ты даже на машину заработать не можешь! Ненавидь себя за это и смирись со своей убогостью, потому что этот мир создан не для тебя! Вот что нашёптывают в уши простым людям дьяволы во власти. А люди слабы – к счастью, далеко не все – у них нет перед глазами идеалов и примеров человеческой стойкости, а те, что были ранее – свергнуты и унижены. Вот и остаётся лишь с физиономией буржуазного президента на футболке разгуливать, да за Крым радоваться – чтобы хоть как-то уважать самого себя. Но не надо отчаиваться, Алексей Максимович! Я вижу не только те образцы, что вы описали, но и другую категорию людей. Людей, которые не идут в пресловутый бизнес не потому, что не могут, не потому, что им ума не хватает, а по той причине, чтобы не мараться, чтобы сохранить себя в чистоте. Пусть они не посещают кинотеатры – там действительно смотреть нечего – но они набираются жизненных впечатлений и неумолимо делают выводы. Пусть они не едут отдыхать в Крым, потому что им не хватает на отдых денег, но и майки с президентом вы на них не увидите. Они, собственно говоря, и не выбирают его – они вообще на выборы не ходят. Да, они подавлены и раздроблены. Да, они угрюмы и нелюдимы. Но человек – социальное существо, никто не сможет прожить жизнь отшельником. И если в их душах зародится искра, пусть самая скромная и ветреная, но настоящая, истинная, указующая на подлинность, называющая вещи своими именами и показывающая некий путь для движения, развития – поверьте мне, они преобразятся! Они тотчас же выявят в себе самые лучшие стороны и энергично возьмутся за дело. И ещё как возьмутся!

Крупская заканчивает обработку лица Горького йодом. Тот отдаёт ей и полотенце – кровотечение прекратилось. Надежда Константиновна уносит все лекарства и принадлежности в соседнюю комнату.

Горький: Владимир Ильич, я ведь ещё по одному делу к вам пришёл.

Ленин: Да я в этом и не сомневался! Когда это вы заходили ко мне просто так, чай попить… Ну и что же за дело такое?

Горький: За интеллигенцию хочу вступиться…

Ленин: Вступиться?!… Помилуйте, Алексей Максимович, кто же её обижает? Да мы тому сразу же тёмную устроим!

Горький: Тревожные слухи ходят, напряжённые разговоры. Говоря по правде, с опаской относятся к вашим идеям учёные и творческие интеллигенты.

Ленин: Ну, с опаской – в этом ничего страшного нет. Вот я, например, тоже с опаской к дворовым собакам отношусь, хотя они безобидные создания. А опаска вашей интеллигенции, по всей видимости, берётся либо от незнания и непонимания, либо же она носит совершенно сознательный, идеологический характер. Не желают перемен ваши интеллигенты! Сытно им живётся в буржуазном болотце! Чего ещё проще – вслух возмущаться коррупцией в государстве, кривизной законов и упадком нравов, но при этом благополучно получать гонорары и подношения. Да ведь и гонорары эти с подношениями малы до безобразия, форменные подачки. Но интеллигенты и тому рады, лишь голосят на каждом углу: «Лишь бы миновала страну нашу кровь да гражданская война!»