Текст книги "Ленин в 17-м"

Горький: Истинно так: лишь бы миновала страну нашу кровь!

Ленин: А вы не заметили, Алексей Максимович, сколько крови уже было пролито?! Крови совершенно безвинной. И, поверьте мне, буржуазия с радостью продолжит проливать безвинную кровь, сталкивать лбами народы и социальные слои, лишь бы удержаться у власти, лишь бы не иссяк поток хрустящих ассигнаций.

Горький: Об одном вас прошу, Владимир Ильич, не применяйте репрессии к интеллигенции!

Ленин: Алексей Максимович, оглянитесь!

Горький недоумённо вскидывает на Ленина глаза.

Ленин: Оглянитесь, оглянитесь! Не стесняйтесь!

Горький: А что там?

Ленин: Оглянитесь – и увидите!

Горький растерянно оглядывается по сторонам.

Ленин: Посмотрите внимательно, Алексей Максимович! Я как бы в подполье! О каких репрессиях вы говорите?

Горький: А-а, это… Ну да ведь это же временное явление! Уж кому как не мне знать, Владимир Ильич, что вы всё равно выйдете победителем.

Ленин: Спасибо на добром слове. Вашими бы устами да круасаны есть.

Горький: Об одном хочу вас особенно просить… Христом-богом умоляю, не расстреливайте Михалкова!

Ленин стукает себя ладонью по ноге и восклицает через смех:

– Михалкова?!… Вот ведь Горький! Не человек, а плач Ярославны!

От смеха на глазах Ленина выступают слёзы. Он достаёт из кармана брюк носовой платок и, продолжая прохаживаться по комнате, вытирает им с лица влагу.

Горький: Он талантливый режиссёр, он может пригодиться! Он фильм про вас снимет.

Ленин: Так уж и снимет! Скорее про Николая Кровавого.

Горький: И про вас снимет! Только надо ему объяснить… Показать преимущества…

Ленин: Что же это получается, Алексей Максимович! Всех расстреляем, а Михалкову лафа?

Горький, словно обидевшись, складывает руки на груди и напряжённо смотрит в сторону. Отсмеявшись и протерев насухо глаза, Ленин убирает носовой платок в карман.

Ленин: Так и быть, Алексей Максимович, не расстреляем… Но фильм должен быть в двух сериях!

Горький тяжко вздыхает.

Ленин (добродушно хлопая писателя по коленке): Алексей Максимович, вы извините мой не слишком тонкий юмор. Я же всё это любя. Просто нарадоваться не могу встрече с вами. Вот сижу, гляжу на вас и думаю: «Какой замечательный человек этот Горький! Сколько в нём силы и душевного благородства!»

Горький: И вы меня простите, Владимир Ильич! Не вовремя я со своими нелепыми просьбами…

Ленин: Ну так обняться надо! А то так и останется между нами холодок непонимания.

Ленин с Горьким поднимаются из-за стола, крепко обнимаются и три раза целуются в щёки.

Ленин: Вот это по-нашему, по-русски!

Горький: Пора мне, Владимир Ильич! А то и так вас отвлёк вас от дел неотложных. Смею заверить, что всегда останусь вашим искренним и верным другом! Моё почтение Надежде Константиновне.

Ленин: И я горжусь дружбой с вами!

Провожает Горького до дверей и помогает ему одеться. Вождь и писатель крепко пожимают друг другу руки. Горький покидает квартиру, Ленин закрывает за ним дверь.

Ленин усаживается на тахту. Из соседней комнаты входит Крупская.

Крупская: Что, ушёл уже Алексей Максимович? Хорошо поговорили?

Ленин: Хорошо. Горький в своём репертуаре: печётся о людях, взывает к гуманизму… Надюша, будь добра, поставь музыку!

Крупская подходит к серванту, где стоит музыкальный центр и начинает перебирать компакт-диски. Выбрав один, поворачивается к Ленину.

Крупская: Аппассионату?

Ленин: Нет, Джимми Хендрикса.

Надежда Константиновна берёт другой диск и заряжает его в центр. Звучит что-то из Хендрикса, например, All Along The Watchtower.

Ленин встаёт с тахты и в такт музыке начинает перемещаться по комнате, совершая странные и одновременно стильные танцевальные движения.

(Можно сделать из этой сцены полноценный танцевальный номер с участием Ленина и Крупской. Этакий яркий и необычный танец, который станет хорошим эмоциональным контрапунктом в спектакле).

Музыка заканчивается, уставший Ленин присаживается на тахту, туда же перемещается Крупская. Несколько секунд супруги с нежностью смотрят друг на друга, словно вспоминая юные годы.

У Ленина звонит сотовый телефон. Мелодией звонка установлена песня «Дубинушка» в исполнении Федора Шаляпина.

Ленин (доставая из внутреннего кармана пиджака телефон): Ленин у аппарата!… А, товарищ Свердлов! Приветствую вас! Как продвигается подготовка к революции?.. Что значит, не уверены, что она состоится? Какие слухи? Кто распространяет?.. (Повышая голос) Ленин сменил тактику?! Ленин занял выжидающую позицию?!… Что за бред? Не верьте слухам, Яков Михайлович, верьте текстам и воззваниям!… Я пишу, читаю, разжёвываю о необходимости нового этапа революции, а вы там как в танке. Никакая смена тактики не возможна в принципе!… Нет, не обращайте внимания на демарш Зиновьева и Каменева! Откладывать из-за них вековое стремление народа к свободе мы не станем… Да, подтверждаю! Категорически подтверждаю! Вчера было рано, завтра будет поздно. Промедление смерти подобно! Именно сегодня! Будьте во всеоружии, не давайте слабину ни себе, не товарищам!… Да, обязательно приеду в Смольный! Сопровождение? Ну, пришлите человека. Но только одного, больше не надо. Иначе меня сочтут за олигарха… И вам не кашлять! Всего хорошего, встретимся!

Ленин убирает телефон в карман.

Ленин: Сменить тактику, надо же!.. Надюша, нам надо поработать!

Крупская: Ты не голоден? У меня супчик там…

Ленин (игнорируя её слова): Везде шатания, разброд, неуверенность. Необходимо напомнить товарищам по партии и всему народу о том, для чего нам нужны перемены. Присаживайся за стол, записывай!

Крупская подхватывает планшет, усаживается за стол, открывает необходимую программу и ждёт. Ленин, собираясь с мыслями, ходит по сцене из стороны в сторону.

Ленин: Своеобразие последних наблюдаемых нами лет – головокружительно быстрый переход от насилия над народом к лести народу, к обманыванию его обещаниями. Кот Васька слушает да ест. Олигархи как в России, так и в бывших республиках Российской империи держат власть, охраняют прибыли капитала, ведут империалистические войны в интересах международного капитала – и отделываются посулами, декламацией, эффективными заявлениями «эффективного менеджерства». Кот Васька слушает да ест. Однако войны порождены не только злой волей хищников-капиталистов, хотя они, несомненно, только в их интересах и ведутся, только их обогащают. Войны порождены полуторавековым развитием всемирного капитала, миллиардами его нитей и связей. Нельзя выскочить из империалистических войн, нельзя добиться демократического, не насильственного мира без свержения власти капитала.

По мере того, как Владимир Ильич диктует текст, со сцены нарастает волна шума. Это звуковой коллаж, характеризующий столетие между 1917-м и 2017-м годами. Стук хронометра, передающий бег времени. Взрывы снарядов и крики умирающих людей. Голоса политиков (Сталин, Гитлер, Кеннеди, Дзэдун, Горбачёв, Ельцин, Путин). Фрагменты популярных отечественных и зарубежных песен. Звуки повседневной жизни крупного города: детские голоса, шум автомобилей. Фрагменты телевизионных передач – политических и развлекательных. Звуковая палитра нарастает и полностью поглощает собой голос Ленин. Какое-то время его вообще не слышно: размахивая руками, он диктует Крупской текст словно в немой пантомиме. Постепенно звуковая волна спадает, голос Ленин вновь становится отчётлив.

Ленин: Возьмите нефтяное дело. Пара нефтяных королей – вот кто ворочает миллиардами, занимаясь стрижкой купонов, собиранием сказочных прибылей с «дела», уже организованного фактически, технически, общественно в общегосударственных размерах, уже ведомого сотнями и тысячами рабочих и инженеров. Национализация нефтяной промышленности возможна сразу и обязательна для революционно-демократического государства, особенно когда оно переживает величайший кризис, когда надо во что бы то ни стало сберегать народный труд и увеличивать производство топлива. Понятно, что бюрократический контроль тут ничего не даст, ничего не изменит, ибо с Путиными и Медведевыми, Чайками и Голиковыми, Зюгановыми и Жириновскими нефтяные короли справятся так же легко, как справлялись они с царскими министрами. Справятся посредством оттяжек, отговорок, обещаний, прямого и косвенного подкупа буржуазной прессы – это называется «общественным мнением» – а также подкупа чиновников в старом и неприкосновенном государственном аппарате.

И снова голос Ленина накрывает звуковая волна столетия. Он вновь не слышен. Звуки, отгремев, постепенно приглушаются.

Ленин: Буржуазные писатели исписали горы бумаги, воспевая конкуренцию, частную предприимчивость и прочие великолепные доблести и прелести капиталистов. Всем ставили в вину нежелание понять значение этих доблестей и считаться с «натурой человека». А на самом деле капитализм давно заменил мелкое товарное производство, при котором конкуренция могла воспитывать предприимчивость, энергию, смелость почина, крупным фабричным производством, акционерными обществами, синдикатами и монополиями. Конкуренция при таком капитализме означает неслыханно зверское подавление предприимчивости, энергии, смелого почина массы населения, гигантского большинства его. Означает замену конкуренции финансовым мошенничеством и прислужничеством на верху социальной лестницы.

Звуковая волна усиливается и затихает.

Ленин: Государство есть продукт и проявление непримиримости классовых противоречий. Государство есть особая организация силы, есть организация насилия для подавления какого-либо класса. Эксплуататорским классам нужно политическое господство в интересах поддержания эксплуатации, то есть в корыстных интересах ничтожного меньшинства против громаднейшего большинства народа. Эксплуатируемым классам нужно политическое господство в интересах полного уничтожения всякой эксплуатации, то есть в интересах громаднейшего большинства народа против ничтожного меньшинства современных рабовладельцев, то есть помещиков и капиталистов.

Увеличивается и спадает звуковая волна.

Ленин: Свобода капиталистического общества всегда остаётся приблизительно такой же, какова была свобода в древних греческих республиках: свобода для рабовладельцев. Современные наёмные рабы, в силу условий капиталистической эксплуатации, остаются настолько задавленными нуждой и нищетой, что им «не до демократии», «не до политики», что большинство населения от участия в общественно-политической жизни отстранено. Демократия для ничтожного меньшинства, демократия для богатых – вот каков демократизм капиталистического общества. Если присмотреться поближе к механизму капиталистической демократии, то мы увидим везде и повсюду, и в мелких подробностях избирательного права, и в технике представительных учреждений, и в фактических препонах праву собраний, и в чисто капиталистической организации ежедневной прессы – мы увидим ограничения да ограничения демократизма. Эти ограничения, изъятия, исключения, препоны для бедных кажутся мелкими, особенно на глаз того, кто сам никогда нужды не видал и с угнетёнными классами в их массовой жизни близок не был.

Нарастает и стихает звуковая палитра.

Ленин: Распределение продуктов не будет требовать тогда нормировки, каждый будет свободно брать по потребностям. С буржуазной точки зрения легко объявить подобное общественное устройство утопией и зубоскалить по поводу того, что социалисты обещают каждому право получать от общества любое количество трюфелей, автомобилей, пианино и сотовых телефонов. Таким зубоскальством отделывается и поныне большинство буржуазных «учёных», которые обнаруживают этим и своё невежество и свою корыстную защиту капитализма. Невежество – ибо «обещать», что высшая фаза коммунизма наступит, ни одному социалисту в голову не приходило. До тех же пор, пока наступит высшая фаза коммунизма, социалисты требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления, но только контроль этот должен начаться с экспроприации капиталистов, с контроля рабочих за капиталистами и проводиться не государством чиновников, а государством вооруженных рабочих.

Ленин заканчивает диктовать тексты, звуки смолкают. Уставший Владимир Ильич присаживается на тахту и массирует пальцами виски. Крупская достаёт в одном из ящиков серванта тонометр. Не говоря ни слова, она снимает с Ленина пиджак, закатывает рукав и измеряет мужу давление.

Крупская: Сто сорок на девяносто.

Ленин: Нормально. Жить буду!

Крупская: Ничуть не нормально! Повышенное! Выпей таблетку.

Ленин: Не действуют на меня твои таблетки.

Не обращая внимания на это замечание, Крупская помогает мужу одеться, убирает тонометр в сервант и, пошарив в его нишах, вынимает пару хрустящих блистеров таблеток.

Ленин: Лекарства сейчас крайне некачественные. В погоне за прибылью коммерсанты придумывают новые виды и названия, которые по сути своей являются переделкой старых и хорошо известных средств. Например, все современные противопростудные новоделы – это разбодяженный парацетамол. Сам парацетамол стоит копейки и действует мгновенно, а какой-нибудь «Исцелит» – полторы тысячи за упаковку, и принимать его надо две недели, а эффект минимальный или отсутствует вовсе. Когда во главу угла поставлена коммерческая прибыль, из жизни уходят её основополагающие смыслы.

Крупская наливает из графина, стоящего на столе, воду в стакан и передаёт его Владимиру Ильичу.

Крупская (выламывая из блистера таблетку и передавая её мужу): Вот эту. (Затем выламывает другую). И вот эту.

Ленин покорно принимает лекарства, запивая их водой.

Ленин: Девальвация! Везде и во всём – девальвация! Раньше никому не приходило в голову делать мебель из опилок. Только из цельного дерева. Замечательная, прочная мебель была! Столетия стояла! А сейчас что? И на десять лет не хватает… Какой основательный, практичный был подход в строительном деле! Здания возводились воистину на века! А сейчас и полсотни лет не прошло – требуется переделка или вовсе снос… А что за безобразие этот евроремонт! Пластиковые окна и плинтусы, с которыми через месяц после установки начинаются проблемы. Подвесные потолки, смысл которых – не исправить, а закрыть проблемы. Дешёвка, которую выдают за нечто элитарное! То же самое с техникой. Какой замечательный катушечник был у меня в Швейцарии. «Грюндиг»! Чистейший, бесподобный звук! А на чём я слушаю музыку сейчас? Либо китайские штамповки (кивает на музыкальный центр в серванте), либо все эти сжатые файлы в компьютере (кивает на планшетный компьютер, что лежит на столе). Девальвация!

Крупская (снова присаживаясь за стол и забирая в руки планшет): Не говори-ка! Этот планшет я уже три раза отдавала в ремонт. Вот сломается – и что мы делать будем? Как связь держать?

Ленин: Я попрошу ЦК выделить нам новый.

Раздаётся звонок в дверь. Ленин с Крупской озабоченно переглядываются.

Крупская: Не наши.

Ленин: Ну так может и не подходить?

Крупская кивает ему, но звонок повторяется – и на этот раз он более долгий и настойчивый. Затем в дверь звонят ещё и ещё – такое ощущение, что человек, который нажимает на кнопку звонка, ни за что не собирается уходить.

Крупская наконец не выдерживает, осторожно походит к двери и спрашивает напряжённо:

– Кто там?

За дверью раздаётся девичий голос:

– Доставка пиццы!

Крупская переглядывается с Лениным – тот недоумённо пожимает плечами.

Крупская: Мы не заказывали пиццу.

Голос из-за двери: У меня ваш адрес указан.

Крупская: Вы ошиблись, мы ничего не заказывали.

Она отходит от двери, считая разговор законченным, но звонок снова пронзает пространство квартиры навязчивой трелью.

Крупская (возвращаясь к двери): Девушка, я ещё раз говорю вам: это ошибка.

Девушка (жалостливо, чуть не плача): Тётенька, меня с работы уволят, если вы не заплатите за пиццу! Я весь город на велосипеде проехала, неужели вам меня не жалко?

Крупская (поворачиваясь к Ленину): Да что ж это такое? Как от неё отвязаться?

Ленин (поднимаясь с тахты): Я поговорю с ней.

Крупская: Володя, не надо! А вдруг это провокация?

Ленин: Слишком творчески для спецслужб. Не похоже.

Подойдя к двери, он смотрит в глазок и после очередного истеричного звонка в дверь спрашивает:

– Девушка, вы из какой компании?

Девушка: «Пицца-Дрицца-Гоп-Ца-Ца». Наш девиз: «Доставляем всегда, от удовольствия не уйти». Дяденька, у меня ваш адрес стоит. Расплатитесь, пожалуйста, а то меня уволят! Я знаю, такое бывает: сначала люди сделают заказ, а потом притворяются, что не делали. Какие-то ломки у них, метания… А я здесь при чём, скажите на милость?

Ленин поворачивает замок и приоткрывает дверь. Крупская делает несколько торопливых шагов, пытаясь ему помешать, но, видя, что уже поздно, останавливается.

Девушка (заглядывая в дверь и протягивая доставочный лист): Сердобольская улица, дом 1, правильно?

Ленин: Правильно.

Девушка: Квартира 41, правильно?

Ленин: Правильно. Но четвёрка здесь как-то странно выписана. Её можно принять за девятку.

Девушка: Вы думаете, не 41, а 91?

Ленин: Вполне может быть.

Девушка: Дяденька, так ведь это совсем другой подъезд! А вдруг там то же самое скажут: мы не заказывали. Что мне тогда делать? Может, вы просто купите эту пиццу, и всё. Она вкусная, честное слово!

Ленин: Дорогая моя, но мы не заказывали пиццу! Мы как-то вообще избегаем этого блюда…

Девушка проникает в квартиру всё смелее. Её уже видно полностью – это угловатый, похожий на мальчика подросток лет шестнадцати-семнадцати. Она в оранжевой кепке, на которой изображена смеющаяся пицца и оранжевой жилетке, надетой поверх куртки.

Девушка: А вот вы попробуйте хотя бы раз – зуб даю, не пожалеете! Честно-пречестно! У нас знаете какие известные люди пиццу заказывают?! У-у-у, вы и не поверите! Я как-то раз принесла пиццу в гостиницу самому Стасу Михайлову. У него там дым коромыслом, какие-то тёлки полуголые, он сам навеселе, но радовался как ребёнок. Даже двести рублей мне на чай дал. Представляете?

Ленин: Может быть, вы всё же попробуете обратиться в квартиру 91?

Девушка начинает плакать.

Девушка: Неужели вам меня не жалко, дяденька? У вас-то всё есть, вы упакованы, все дела, из-за куска хлеба страдать не приходится, а я знаете через что прошла, чтобы эту работу получить!? А у нас ужас как строго! Один сбой – и давай до свидания. На что я жить буду, дяденька?

Ленин: Хорошо, сколько стоит ваша пицца?

Девушка: Пятьсот рублей. Всего.

Ленин достаёт из внутреннего кармана костюма бумажник и вынимает из него пятисотрублёвую купюру.

Девушка: А на чай? Разве вы не довольны качеством обслуживания?

Ленин: На чай – это сколько?

Девушка: Как минимум пятьдесят. А лучше сто. До вас добираться – ой-ёй-ёй, врагу не пожелаешь.

Ленин достаёт ещё сто рублей.

Ленин: Спасибо, всего хорошего.

Девушка передаёт ему коробку с пиццей, Ленин хочет закрыть за ней дверь, но она вдруг останавливается.

Девушка: Дяденька, а вы точно будете эту пиццу кушать?

Ленин: Какая вам разница? Я же расплатился за неё.

Девушка: Расплатились, да, но я тут подумала, а вдруг вы это чисто из жалости сделали, чтобы глупую деваху утешить, а как только закроете за ней дверь – так сразу пиццу и выкинете в мусорное ведро? А?

Ленин: Я полагаю, что расплатившись за это блюдо, имею полное право решать его дальнейшую судьбу. Вы согласны со мной?

Девушка: А жена ваша любит пиццу? Хотя нет, вы же и её в виду имели, когда говорили, что не поклонники этого блюда. Чёрт, мне кажется, вы и в самом деле выбросите её.

Ленин: Так что же, дорогая моя, мне обратно вам её отдать?

Девушка: Нет, это будет выглядеть некрасиво. Потом не исключено, что наша служба контроля отслеживает эту доставку, и если я выйду из подъезда с коробкой пиццы, они там решат, что я не выполнила заказ, поставят мне жирный минус, а затем уволят. У нас девочки с таким уже сталкивались. Есть там такой неприятный мужичок, Арсен Аванесович его зовут, он за доставщиками ездит на машине и проверяет точность исполнения заказа. Никому не советую попадаться ему на карандаш.

Ленин: Дорогой мой продвинутый тинейджер, вы меня вконец запутали! Позвольте распорядиться этой пиццей по собственному усмотрению, хорошо?

Девушка: А может я просто съем её у вас – и всё. Если вы её не хотите, конечно.

Ленин: Вот так вот зайдёте к нам – и пообедаете?

Девушка: Ой, дяденька, да всё я понимаю. Некрасиво, гнусно даже, подозрительно. Но вы и меня поймите! У меня обеденный перерыв ещё час назад был, а я всё по окраинам мотаюсь, потому что на испытательном сроке и мне сбагривают доставки по самым дальним адресам. Когда тут пообедаешь? Да и нечем, я ещё ни одной зарплаты не получала, живу на последние копейки, которые остались после переезда из Козьмодемьянска. Знаете Козьмодемьянск? Это город такой в республике Марий Эл. Родина моя. Я бы и дальше там жила, я не гордая, но мама умерла полгода назад, а папу новую жену завёл. Бывшая кладовщица, а теперь пенсионерка Тамара Викентьевна, злобная такая штучка, она меня сразу же возненавидела. Как Золушку. Не смейтесь, пожалуйста, но совпадения слишком конкретные. Что мне ещё делать оставалось? Да и самостоятельную жизнь как-то нужно было начинать, тем более что папа получил инвалидность и денег совсем не стало, так что раз всё в один клубок затянулось, то я его разом решила разорвать и сорвалась сюда. Работу нашла хорошую – ну да я счастливая вообще-то. Мне бы пару-тройку месяцев продержаться, а там легче пойдёт, можете не сомневаться… Ну так как, дяденька, перекушу я у вас быстренько, а?

Ленин: Надюша, ты слышишь? К нам пожаловало какое-то совершенно исключительное существо. Я такого даже представить себе не мог… Прошу вас, юная нимфа! Чувствуйте себя как дома.

Девушка (закрывая за собой дверь): Ой, я вам так признательна! Только вы не обижайтесь на меня, пожалуйста, ладно? Так-то я хорошая.

Она торопливо снимает с ног видавшие виды ботинки, затем хочет снять и куртку, но понимая, что для начала придётся стаскивать свою фирменную жилетку, останавливается и машет на это дело рукой. Затем добирается до стола, усаживается за него, открывает коробку с пиццей и, отламывая куски руками, жадно начинает её есть.

Девушка: Вы представляете, ещё тёплая! Не пойму, с чего это клиенты постоянно ругаются, что им приносят холодную? Вредничают просто. Знаете, я за эти три недели много чего насмотрелась! Люди сейчас такие гнилые – мама не горюй! И откуда только в них столько злости – понять не могу. Вроде всё есть, не бедствуют. Так нет же – дерьмом исходят. Ничего, всё дерьмо им обратно вернётся, законы природы не обманешь.

Крупская: Может быть, вам чая налить? А то больно смотреть, как вы всухомятку давитесь.

Девушка: Ой, буду только благодарна! Спасибочки!

Надежда Константиновна уходит в соседнюю комнату.

Ленин (снова переместившийся на тахту): Как же вас зовут, милое создание?

Девушка: Оксана… Оксана Си… Нет, фамилию не скажу. А то мало ли. Вдруг, ещё в компанию нажалуетесь. Или того хуже – шантажировать начнёте. Или домогаться. Люди вы на вид приличные, но сейчас никому нельзя верить… Блин, и имя говорить не надо было. В компании и по имени вычислят. И даже по адресу доставки… Лоханулась я.

Крупская вновь возвращается в зал с чашкой на блюдце. Из чашки торчит ложечка, на блюдце разложены несколько кусочков сахара.

Крупская (ставя чашку на стол): Кладите сахар по вкусу.

Оксана: А кофе нет? Хотя ладно, чё это я буровлю… И чай сойдёт. Бесплатно же.

Ленин: Так у вас наверняка и теория есть собственная, отчего люди сейчас такие злые да испорченные. Не правда ли?

Оксана: Никакой теории, потому что и без всяких теорий понятно, кто во всём виноват.

Ленин: Так-так. И кто же?

Оксана: Коммуняки, кто ещё!

Ленин: Ого! И много вы их видели, чтобы так невзлюбить?

Оксана: Слава богу, с ними я не сталкивалась, бог миловал, но я же не дурочка. Книги читаю, телепередачи смотрю. Там всё объясняют.

Крупская: Пожалуй, я пережду это цунами в соседней комнате… (Шёпотом) Володя, не расслабляйся!

Ленин успокаивает её кивком головы и движением руки.

Ленин: Значит, вам там объяснили, что во всех бедах виноваты коммунисты?

Оксана: Ну а кто же ещё? Это они семьдесят лет истребляли генофонд нации и гноили людей в лагерях. Мне и мама-покойница говорила: Ксюха, за кого угодно выходи, только не за коммуниста. Настрадаешься с ним, они сейчас маргиналы-отщепенцы, а тебе надо в люди выбиваться. Я вот вам одну цитату приведу, после которой у вас никаких сомнений не останется в том, какие страшные это люди. Её написал великий русский поэт… Забыла, как его зовут… Ну да не суть важно. У него всю семью сначала репрессировали, а потом вырезали. Но буквально за несколько минут до смерти он создал такие проникновенные строки: «Глаз заплыл, пиджак в пыли, под кроватью брюки. До чего ж нас довели коммунисты-суки!» Чувствуете? Не в бровь, а в глаз.

Ленин: Да уж, просто дрожь пробирает.

Оксана: Вот видите!

Ленин: Позвольте поинтересоваться, а в люди – это куда?

Оксана: Ну, хотя бы менеджером среднего звена. Вы думаете, я просто так в доставщики пиццы пошла? А всё потому, что там есть перспективы карьерного роста. Для меня это очень важно. Я в себя верю. Следите за телевизионными передачами – скоро я там регулярно буду появляться.

Ленин: У вас какое образование, позвольте поинтересоваться?

Оксана: Мне всё понятно, мужчина. Абсолютно всё. И ирония ваша, и недоверие к моей молодости. Да, я университетов не заканчивала. Не успела. Я даже девятый класс до конца не выдержала, хотя там были свои причины и от меня мало что зависело. Но я вовсе не бездарная гопничиха. Я таких перевидала до хрена, можете не сомневаться. Я совсем другая. Я талантливая, целеустремлённая, терпеливая. Я через всё пройду к своей цели.

Ленин: Так я и пытаюсь понять, в чём же заключается ваша цель, вот только она от меня всё время ускользает. Неужели стать менеджером среднего звена – это она?

Оксана: Это только первая её стадия. А про вторую я даже и не знаю, стоит ли вам говорить. Вы какой-то недружелюбный и, сказать по правде, очень недобро на меня посматриваете.

Ленин: Ну, извините меня, если я вас чем-то обидел. Просто мне нечасто приходится общаться с представителями вашего поколения – вот и пребываю в культурном шоке.

Оксана: А-а, юмор из вас полез – это уже хорошо! Юморные люди мне нравятся – я сама такая… Так и быть, расскажу про вторую стадию. Но только одно слово. Имеющий уши, как говорится, да услышит. Одно слово – и вам всё станет ясно. А если не станет – я не виновата.

Ленин: Я весь внимания.

Оксана выжидает паузу, загадочно оглядывается по сторонам, словно опасаясь, что её услышат посторонние, а затем, прищурившись, выдаёт:

– Валенки!

Ленин: Это те, что не подшиты-стареньки?

Оксана: А, да ну вас! Я так и знала, что вы ничего не поймёте.

Ленин: Чего же здесь не понять: вы собираетесь наладить бизнес по производству валенок. А затем разбогатеть и жить как кум королю. Верно?

Оксана: Дошло всё-таки! А я уж думала, вы безнадёжны. А знаете, почему именно валенки?

Ленин: Не знаю. Честное слово!

Оксана: Потому что их все недооценивают!

Ленин: Ну почему же все. Я всю жизнь в валенках хожу. Очень практичная и удобная обувь.

Оксана: Вот видите! Заметьте, это не я сказала, а вы. А знаете, почему их недооценивают?

Ленин: Нет.

Оксана: Потому что на них печать русской ущербности. Простой как валенок – ну и прочие уничижительные поговорки – они же все об этом. Типа, будешь в валенках ходить – сам станешь валенком. А если к ним подойти с выдумкой, с западной фантазией! Украсить стразиками, разноцветными вставочками, всякими дизайнерскими финтифлюшками – это же уже совсем другой товар будет. Вы согласны?

Ленин: Думаете, будут брать?

Оксана: Ещё как! Просто сметут всё! Вот ещё пару лет – и я вплотную приближусь к своей заветной мечте – производству стильных фирменных валенок. Только, мужчина! Я надеюсь на вашу порядочность! В том смысле, что вы никому не разболтаете об этой идее. Вы же знаете, как устроен рынок – все друг у друга воруют идеи. А это самое главное, что есть в мире.

Ленин: Вот с последним утверждением я действительно согласен. Причём целиком и полностью.

Оксана в это время доедает последний кусок пиццы и допивает последний глоток чая.

Оксана: Ну вот и всё! Спасибо за передышку, странный и недоверчивый мужчина, но мне уже пора. Не поминайте лихом!

Ленин (поднимаясь, чтобы проводить гостью): Это я должен вас благодарить за ценнейший антропологический и социальный урок.

Оксана: Опять какая-то фига в кармане… Ну да ладно, бог вам судья. Человек вы вроде не сильно злой. Главное, в фирму не звоните и не жалуйтесь. А если вам позвонят с просьбой оценить сервис – вы, пожалуйста, поставьте десятку. У нас десять баллов – это максимум… Нет, лучше девятку, а то десять будет слишком подозрительно, слишком замечательно. Девятка – вот это в самый раз.

Ленин: Хорошо, девятка так девятка.

Девушка надевает в коридоре свои разбитые ботинки, открывает дверь и, прежде чем окончательно скрыться за ней, обращается к Ленину с просьбой:

– Никому про валенки!

Ленин: Могила!

Девушка громко хлопает дверью. Ленин закрывает её на замок. В это время Крупская возвращается в зал из соседней комнаты.

Крупская: Всё в порядке?

Ленин: Ты знаешь, Надя, я ведь тоже не железный человек и подвержен сомнениям. Иногда думаешь: ну к чему вся эта борьба, к чему весь этот накал и горение? Людям уже ничего не нужно, они смирились, они всем довольны и не надо их беспокоить. Кто ты такой, чтобы вмешиваться в их судьбы? Но когда встречаешь таких вот детей – чистых в душе, но совершенно запутавшихся в жизни, отравленных ядом современной лжи и дезориентации, то со всей отчётливостью понимаешь: всё это не напрасно! Игра стоит свеч! Ни в коем случае нельзя останавливаться на полпути! Иначе можно потерять абсолютно всё – весь этот мир.

В планшете, что лежит на тахте, раздаётся мелодичный звук. Крупская берёт его в руки и нажимает на какую-то иконку.

Крупская: Володя, американский журналист Джон Рид просится по скайпу взять у тебя интервью. Ответить ему, что ты занят?

Ленин: Нет, не прогоняй! Не самый лучший момент для интервью, но несколько минут американскому товарищу надо уделить.

Владимир Ильич бодро пытается забрать у жены планшет.

Ленин: На что там нажимать?

Крупская: Я включу.

Она несколько раз проводит пальцем по экрану и передаёт планшет мужу.

Крупская: Ты хорошо себя чувствуешь?

Ленин: Прекрасно!.. Товарищ Рид! Рад видеть вас в добром здравии!

С планшетом в руках он принимается ходить по комнате из угла в угол. Крупская в это время достаёт из серванта несколько книг и лист бумаги, усаживается с ними за стол и начинает выписывать из них какие-то цитаты. (В качестве вариантов этих книг: Л. И. Брежнев «Воспоминания», М. С. Горбачев «Перестройка и новое мышление», Б. Н. Ельцин «Исповедь на заданную тему», А. И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ», В. Ю. Сурков «Суверенная демократия»).