Текст книги "Ватник Солженицына"

«Ближайшие соратники, поздравлявшие Хрущёва весной, уже тогда составили против босса заговор в пользу Леонида Брежнева, вручавшего “нашему дорогому Никите Сергеевичу” третью звезду Героя Соцтруда. Лето прошло в осторожных переговорах с членами ЦК – обеспечивалось единодушное голосование по главному оргвопросу.

“Хрущ” – так называли главу партии и правительства на этих посиделках – надоел всей элите своими бесконечными нововведениями, сотрясавшими руководящий класс. Кампании последних лет – особенно хозяйственные – явно провалились. Борец с культом Сталина не противился созданию собственного, довольно комичного. В целом исчерпанность хрущевского десятилетия выглядела очевидной, и заговорщики набрали сторонников довольно легко – от участия в дворцовом перевороте не отказался ни один из приглашенных.

На свое семидесятилетие Хрущёв получил орден Ленина и медаль «Золотая Звезда». До «сковыра Никиты» (по выражению Солженицына) оставалось всего полгода. (Фото из журнала «Огонек», № 18, 1964 г.)

Расширенное заседание Президиума ЦК собирают, когда Хрущёв отдыхает в Пицунде. Его упрашивают прилететь на следующий день – якобы на совещание по сельскому хозяйству. Отпускник возвращается в Москву, а там ему предъявляют категорическое требование подписать заявление об отставке и отказаться от выступления на пленуме. Хрущёв тогда произнесет фразу, которую будет потом много раз повторять: самое главное, что я сделал, – что меня можно снять простым голосованием, тогда как Сталин велел бы всех арестовать. Постановление пленума ЦК КПСС предрешено – не обсуждая доклад идеолога Суслова о перегибах и личной нескромности правителя, Хрущёва делают персональным пенсионером союзного значения. …

После пленума пройдут местные партактивы – на них объяснят, что такое волюнтаризм. Это слово четверть века прослужит единственной оценкой хрущевского правления; сама фамилия Хрущёв будет под запретом»166166
  Парфёнов Л. Намедни. 1961-1970. Наша эра. М.: КоЛибри, 2009. С. 108.


[Закрыть].

«Оттепель» закончится, а вместе с ней – и вольница для Солженицына. Его разоблачения «ужасов сталинизма» перестали быть актуальными и востребованными – перед руководством страны вставали новые задачи…

Смеешь выйти на площадь?

22 августа 1968 года, через день после ввода в Чехословакию танков стран Варшавского договора, поэт Александр Галич написал:

 
И все так же, не проще,
Век наш пробует нас -
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
 

Фраза Галича звучала как призыв, и этот призыв был услышан.

Через три дня, 25 августа, на Красную площадь вышли «семеро смелых» – непримиримые интеллигенты Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Виктор Файнберг. Устроившись у Лобного места, они развернули лозунги – «Руки прочь от ЧССР!», «Позор оккупантам!» и проч. – и стали ждать реакции. Каковая последовала незамедлительно – буквально через минуту демонстрантов вежливо обступили сотрудники органов в штатском. Вскоре двое активистов будут посажены, троих сошлют, еще троих упекут в психушку.

Где же находился все это время правдоруб и защитник угнетенных Александр Солженицын?

Пять дней, прошедших с 21 августа, во избежание героизма он просидел на своей дачке под Обнинском167167
  Свою дачу Солженицын величал высокопарно: «Рождество-на-Истье», а его жена Наталья Алексеевна называла ее по имени прежнего владельца дачи Борзова – «Борзовкой».


[Закрыть]. Идти на площадь? Рисковать свободой? Рискуют пусть кто дурней!

Это потом уже, через годы, сочиняя «Теленка», Солженицын будет уверять, что в те дни ему на месте не сиделось: «Подошвы горели бежать, ехать. И уже машину я заводил (ручкой)»168168
  Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №7. С. 98.


[Закрыть]. Да только подумалось ему вдруг: а стоит ли? Ведь то, что сейчас только и надо – это поставить свою подпись под тремя словами: «Стыдно быть советским!» Но, – рассуждает борзовский сидень, – никто из знаменитостей, ни Ростропович, ни Сахаров, ни Капица, этого не подпишет – побоятся, а то и «захлопочут искорежить» его немногословный текст. А значит, и он ничего подписывать не будет: «Зарычал мотор – а я не поехал».

И то ведь: а вдруг накажут? Срежут голову под танковый гул, незаметно. А ведь сколько еще не сделано, и главного не сказано!

Нет, – рассуждает Солженицын, – крикнуть-то я способен. «Но вот что: главный ли это крик?

Крикнуть сейчас и на том сорваться, значит: такого ужаса я не видел за всю свою жизнь. А я видел и знаю много хуже, весь “Архипелаг” из этого, о том же я не кричу? все пятьдесят лет из этого – а мы молчим? Крикнуть сейчас – это отречься от отечественной истории, помочь приукрасить ее. Надо горло поберечь для главного крика. Уже недолго осталось. Вот начнут переводить «Архипелаг» на английский язык…»169169
  Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №7. С. 98.


[Закрыть]

В Москву Александр Исаевич прибыл лишь 26 числа – для знакомства с академиком Андреем Сахаровым. Возможно, помимо прочего предметом их беседы были и пражские события, однако ни на какие поступки Солженицына это не подвигло.

Его не оказалось даже среди 95 деятелей науки и культуры, подписавших письмо протеста против обвинительного приговора незадачливой «семерке». Александр Исаевич перестраховался и здесь: а вот как начнутся репрессии против несогласных – оно ему надо?

«Угрожаемый автор» дул на воду: ни актера Игоря Квашу, ни писателя Виктора Некрасова, ни других подписантов власть не тронула. Их петицию просто проигнорировали. В чисто технологическом отношении это было, кстати, совершенно правильно.

Беречь горло для главного крика – у Солженицына это получалось замечательно.

В начале шестидесятых партия и правительство начали борьбу с «лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда» – подпольными цеховиками, промысловиками, фарцовщиками, находившими лазейки работать на себя, а не на государство. Под раздачу попал и поэт Иосиф Бродский, арестованный и представший перед судом «за тунеядство» в феврале 1964 года – он не состоял в Союзе писателей и, значит, не считался профессиональным литератором. «Литературный трутень» (именно так был ославлен Бродский на страницах газеты «Вечерний Ленинград») был приговорен к пятилетней ссылке в «места, не столь отдаленные»170170
  Оборот «места, не столь отдаленные» появился в российском судебном обиходе XIX в. – так назывались территории для ссылки арестантов, находящиеся в относительной близости от столицы – в отличие от «отдаленных» Сибири, Забайкалья, Колымы и Сахалина.


[Закрыть] – а именно в деревню Норинская Архангельской области.

И тут, на закате хрущевской эпохи, случилось что-то новенькое – началась широкая общественная кампания в защиту поэта. Появилось обращение к советскому руководству, подписантами которого стали многие писатели, музыканты, ученые171171
  Словечко «подписант» получает распространение именно тогда, в связи с процессом Бродского.


[Закрыть]. Было предложено присоединиться и Солженицыну. Однако сделать это он отказался наотрез172172
  Орлова Р. Д., Копелев Л. З. Мы жили в Москве. С. 104.


[Закрыть]. Дело в том, что именно в это время фамилия писателя фигурировала в списке кандидатов на Ленинскую премию. Подписаться за Бродского означало для Солженицына собственноручно вычеркнуть себя из этого списка. Свобода и доброе имя какого-то там Бродского этого, конечно, не стоили.

Благодаря заступничеству советской интеллигенции Бродский пробудет в ссылке всего полтора года. В 1972 году он эмигрирует, а в 1987-м получит Нобелевскую премию по литературе. К проигнорировавшему его Солженицыну Бродский до конца жизни будет относиться с пиететом, называя его «Гомером советской власти» и сравнивая «Архипелаг Гулаг» с «Илиадой»173173
  Бродский И. География зла // Литературное обозрение. 1999. № 1. С. 4-8.


[Закрыть]. Солженицын же будет свысока давать уникальному поэту советы, как правильно писать стихи, и обвинять его в элитаризме и отсутствии «человеческой простоты»174174
  Солженицын А. В. Иосиф Бродский – избранные стихи // Новый мир. 1999. №12.


[Закрыть].

Поберег себя, единственного, Солженицын и зимой 1965-1966 года, отказавшись постоять за писателей-диссидентов Андрея Синявского и Юлия Даниэля. С конца пятидесятых под псевдонимами, соответственно, Абрам Терц и Николай Аржак они печатали на Западе дурашливые пасквили о жизни в Советском Союзе. Хитроумный КГБ псевдонимы разгадал и авторов отловил. Судили их по статье 70-й: «Антисоветская агитация и пропаганда». На процессе Синявский настаивал на своем праве на инакомыслие и объяснял свое поведение «стилистическими разногласиями с советской властью».

5 декабря, в день Конституции, на Пушкинской площади в Москве состоялся политический митинг. Цель его заключалась в том, чтобы выразить протест по поводу преследования Даниэля и Синявского и потребовать у государства соблюдения политических свобод, разрешенных Основным законом СССР. Готовили митинг соратники Солженицына по антисоветской фронде поэт Александр Вольпин175175
  Поэт Александр Вольпин (сын Сергея Есенина) и сам был не без грешка – в 1961 г. он издал в Лондоне сборник стихов «Весенний лист».


[Закрыть] и прозаик Владимир Буковский, и Александр Исаевич, находясь в те дни в Москве, не мог о нем не знать. За несколько дней до митинга Солженицын исчез из Москвы. И 5 декабря, в то самое время, как спецслужбы ловили на Пушкинской правозащитников с их нелепыми и наивными плакатами176176
  По итогу мероприятия за решеткой оказались около двадцати человек.


[Закрыть], он уже грелся у теплой печки на хуторе Хаава177177
  На принадлежавшем вдове биолога Порта Марте хуторе Хаава Солженицын провел две зимы. Это место близ Тарту он именовал исключительно изящно: «Укрывище». От кого ему надлежало в те дни укрываться, впрочем, непонятно. От властей, бегавших за ним с ордерами на квартиру и прочими ништяками? Или, может, от назойливой либеральной интеллигенции, то и дело пытавшейся втянуть его в какую-нибудь правозащитную историю?


[Закрыть].

Бродский в ссылке. Элегантный ватник ему определенно к лицу

В январе 1966 года суд приговорил Даниэля к пяти, а Синявского – к семи годам строгого режима. В последнем слове подсудимые горячо рассуждали о невозможности судить художественное произведение по Уголовному кодексу – мысль, определенно близкая Солженицыну. Как же ведет себя совесть нации? Совесть нации вновь не при чем. Через Николая Тимофеева-Ресовского Александру Исаевичу было передано для подписи письмо в защиту осужденных диссидентов178178
  Всего под письмом в защиту Даниэля и Синявского поставили свои подписи 62 писателя.


[Закрыть], однако тот отказался его подписать, заявив, что «не подобает русскому писателю печататься за границей».

«Меня обескуражил не отказ, а его мотивировка», – отмечала позднее жена Синявского Мария Розанова179179
  Бетелл Н. Путешествие англичанина в поисках России. М.: Эгмонт-Россия Лтд., 2002. С. 21.


[Закрыть]. «Самое забавное, – подчеркнула она, – что к тому времени все рукописи Солженицына уже были за границей»180180
  Розанова М. «Солженицын полоснул меня таким взглядом, что я поняла – это враг на всю жизнь» / [Интервью взял М. Чи-кин] // Комсомольская правда. 1999. 13 января.


[Закрыть].

Уточним, что к этому времени Солженицын успел совершенно официально напечатать за границей «Ивана Денисовича» и несколько рассказов и даже получить за них гонорар. Что касается произведений, которые не могли быть опубликованными в Советском Союзе по идеологическим соображениям, то их еще в октябре 1964 года тайно вывез за рубеж Вадим Леонидович Андреев, сын известного русского писателя.

Впоследствии Солженицын выскажется о Даниэле и Синявском в другом тоне: «Как когда-то Пастернак отправкой своего романа в Италию, так теперь Синявский и Даниэль за свое писательское душевное двоение беспокаянным принятием расплаты, – открывали пути литературы и закрывали пути ее врагов. У мракобесов становилось простора меньше, у литературы – больше»181181
  Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №6. С. 94.


[Закрыть]. Но даже комплименты в устах Солженицына хуже яда. «Признав таким образом историческое значение процесса Синявского и Даниэля и смелого (“беспокаянного”) их поведения на этом процессе, он все-таки не преминул попенять им за их “душевное двоение”, – отмечает литературовед Бенедикт Сарнов. – Тоже, наверно, в оправдание давешнего своего отказа выступить в их защиту»182182
  Сарнов Б. Феномен Солженицына. М.: Эксмо, 2012. С. 462.


[Закрыть].

Со своей теорией главного крика Солженицын подходил не только к себе. Александр Исаевич и других отговаривает от активных действий, мол, глупо это все, нешто не понимаете? Делом надо заниматься, готовить горло к Главному Крику.

В начале 1969 года Солженицын знакомится с известным правозащитником – бывшим генералом Петром Григоренко, имевшим широкие связи в диссидентском движении. Среди его друзей числились Людмила Алексеева, Лариса Богораз, Александр Гинзбург, Наталья Горбаневская, Сергей Ковалев, Лев Копелев, Анатолий Марченко, Анатолий Якобсон и др. Григоренко приехал к Солженицыну в деревню Давыдово Рязанской области – еще одно «укрывище» писателя – и провел там около суток. По воспоминаниям б/генерала, все это время Солженицын пытался отговорить его от правозащитной деятельности. «Преступно, – заявлял он, – допускать, чтобы такой человек бегал по судам и писал воззвания в защиту арестованных, воззвания, на которые власти не обращают внимания». Вместо этого Александр Исаевич предлагал Григоренко взяться за перо и внести свой вклад в создание «правдивой истории» Великой Отечественной войны183183
  Григоренко П. Воспоминания // Звезда. 1990. №12. С. 168-171.


[Закрыть]. Но переубедить гостя ему не удалось.

В мае 1969 года Григоренко арестовали, а ровно через год академик Сахаров организовал кампанию в защиту Петра Григоренко и еще одного арестанта, Анатолия Марченко – и предложил Солженицыну принять в ней участие. Однако Александр Исаевич отказался, заявив: «Они избрали свою судьбу сами»184184
  Сахаров А.Д. Воспоминания // Знамя. 1991. №1. С. 182.


[Закрыть].

«Они избрали свою судьбу сами»… Не правда ли, как-то странно звучит эта фраза в устах человека, назначившего себя главным борцом с режимом? Типа, так им и надо, сами виноваты! Это он о своих товарищах по сопротивлению. А не он ли писал: «Стыдно быть историческим романистом, когда душат людей на твоих глазах. Хорош бы я был автор “Архипелага”, если б о продолжении его сегодняшнем – молчал дипломатично»185185
  Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №8. С. 10.


[Закрыть].

А ведь молчал – и почитал это верхом благоразумия. Ему ли, великому, размениваться на Бродских? Его ли царское дело писульки подписывать? Какой в этом толк? Пусть напишут в «Спортлото»!

Нет, перед ним стоят задачи куда грандиознее!..

«Десятилетиями я ощущал себя, может быть, единственным горлом умерших миллионов – против главного нашего всеобщего Врага. Таился, готовился, потом бился, и положил все свои жизненные силы, и едва не саму жизнь, и рвал ту Твердыню подкопами, конспирацией, “Иваном Денисовичем”, “Кругом”, “Корпусом”, “Архипелагом”»186186
  Солженицын А.И. Угодило зернышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания // Новый мир. 2000. №9. С. 137.


[Закрыть].

Другими словами, пока не пришло время для Главного Крика, можно отсиживаться в «укрыви-щах», приспосабливаться, идти на сделки с совестью, лебезить перед властью – с тем лишь, чтобы обеспечить себе максимально комфортные условия существования.

«Сила моего положения была в чистоте имени от сделок», – хвастался Солженицын в «Теленке»187187
  Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №6. С. 73.


[Закрыть]. Ой ли, Александр Исаевич? Хитрите!..

В 1963 году у Солженицына случился спор с Твардовским относительно очередной пьесы на лагерную тему «Олень и шалашовка» – ввиду весьма сомнительных художественных достоинств этого произведения главред «Нового мира» не рекомендовал автору передавать ее театрам для возможной постановки. Взволнованный Солженицын тут же позвонил… Владимиру Лебедеву. Обставлено это было так, как будто писатель просит у помощника Хрущёва не высочайшей поддержки, а «товарищеского совета коммуниста». «Мне будет очень больно, – уверял его Александр Исаевич, – если я в чем-либо поступлю не так, как этого требуют от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущёв»188188
  Кремлевский самосуд. Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне. Б.м.: Родина, 1994. С. 5, 6.


[Закрыть].

По результатам телефонного разговора с писателем Лебедев составил справку для своего босса, которая заканчивалась так: «Солженицын просил меня, если представится возможность передать его самый сердечный привет и наилучшие пожелания Вам, Никита Сергеевич. Он еще раз хочет заверить Вас, что он хорошо понял вашу отеческую заботу о развитии нашей советской литературы и искусства и постарается быть достойным высокого звания советского писателя»189189
  Кремлевский самосуд. С. 7.


[Закрыть].

От постановки пьесы «сверху» было рекомендовано воздержаться. Отдавший ее было в «Современник», Солженицын послушно забрал ее обратно. Слово начальства – закон!

В общем, на борца с властью Солженицын не тянул. Вспомним, с каким волнением он ожидал Ленинской премии и как переживал, когда она досталась не ему. Выходит, получить награду из рук преступного режима не считал за падло. Даже награду имени презираемого им Ленина – Вовки.

Комментируя эту историю, Владимир Войнович признается: «Из литераторов моего круга я не знаю никого, кто бы так легко и беспардонно врал и льстил партийному руководителю»190190
  Войнович В.Н. Портрет на фоне мифа. С. 66.


[Закрыть]. Это реноме Солженицын оправдает еще не раз.

17 июля 1965 года Солженицын получил приглашение на прием к кандидату в члены Президиума ЦК КПСС, заведующему Отделом культуры ЦК Петру Демичеву. Свой визит на Старую площадь Александр Исаевич подготовил тщательно – для придания себе независимого вида надел не полагающийся в таких случаях строгий костюм, а «легкомысленную апашку да еще навыпуск», выбрал заранее стратегию беседы (демонстрировать полную лояльность партии и правительству, во всем соглашаться, но держать при этом фигу в кармане). Отвечая на «каверзные» вопросы Демичева, «совесть эпохи» доказывал, что он кровь от крови соцреализма. Для чего, например, написан рассказ «Для пользы дела»? Ну, как же, чтобы «напомнить, что коммунизм надо строить в людях прежде, чем в камнях»191191
  Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №6. С. 74.


[Закрыть]. В общем, дурачил наивного аппаратчика как только мог. «Это был исконный привычный стиль, – с некоторым самодовольством напишет Солженицын, – лагерная “раскидка чернухи”; и прошло великолепно»192192
  Там же.


[Закрыть].

Разжившись нужной связью, уже той же осенью Солженицын попросил слугу преступного режима Демичева поспособствовать ему в получении квартиры в Москве. И, как лишний аргумент, организовал в поддержку этой просьбы коллективное письмо за подписью Петра Капицы, Константина Паустовского, Сергея Смирнова, Корнея Чуковского и Дмитрия Шостаковича. Квартира была выделена незамедлительно, правда, в Рязани – но очень хорошая и в самом центре.

Взял, не отказался. Не побрезговал. А чего б не взять? «Дают – бери», – гласит лагерная поговорка.

Точно так же, уже вернувшись в Россию из эмиграции, Солженицын, картинно отказавшись от ельцинского ордена («От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу»193193
  Дёготь Е. Солженицын не принял награды // Коммерсантъ. 1998. 15 дек.


[Закрыть]), без лишних слов получит у той же самой власти четыре гектара земли в Троице-Лыкове – «в номенклатурном лесу среди нынешних вождей»194194
  Войнович В.Н. Портрет на фоне мифа. С. 71.


[Закрыть].

«Почему же получить из преступных рук орден нельзя, а ордер можно? – удивляется Александр Островский. – Как же после всего этого говорить о “чистоте имени”»195195
  Островский А. Солженицын. Прощание с мифом. С. 461.


[Закрыть]?

В свое время Пушкин вполне мог разделить судьбу своих товарищей-декабристов, выйдя с ними на Сенатскую. Лишь чудо его уберегло. Накануне восстания поэт как чувствовал, что надо ему в Петербург – выехал из Михайловского, однако завернул назад: заяц дорогу перебежал. Недобрый знак: пути не будет. Потом Пушкин все рисовал в тетрадках виселицы и профили казненных дворянских революционеров – Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Каховского, Бестужева-Рюмина. Даже написал рядом: «И я бы мог…» И вправду мог бы – если бы не заяц и древние суеверия.

Николай потом допытывался у доставленного к нему фельдъегерями Пушкина: принял бы он участие в 14-м декабря, если бы был в Петербурге? Поэт ответил честно и смело: «Непременно, государь. Все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем»196196
  Смирнов-Ульяновский В. Пушкин и декабристы // А.С. Пушкин. 1837-1937: Сборник статей и материалов. Саратов: Саратовское областное издательство, 1937. С. 60.


[Закрыть].

Не стремился великий поэт уберечь себя для пресловутого «главного крика». И от друзей своих не отрекался – сами, мол, виноваты, сами свою судьбу избрали.

Галич, кстати, именно декабристов имел в виду – «Смеешь выйти на площадь?..» Пушкин бы посмел, а вот Солженицын даже не попробовал. Потому, наверное, и прожил чуть ли не втрое дольше своего тезки.

Этика «главного крика»

Солженицын с гордостью рассказывал о своем умении благоразумно отсидеться в сторонке.

В 1944-м он пишет с фронта Николаю Витке-вичу: «Я всегда стараюсь избегать боя – главным образом потому, что надо беречь силы, не растрачивать резервов – и не тебя мне пропагандировать в этом»197197
  Из письма Солженицына Виткевичу, 25 декабря 1944 г. // Столяров К.А. Палачи и жертвы. С. 333-335.


[Закрыть].

Через двадцать лет Виткевич, отмотавший немалый срок по навету Солженицына (большую часть срока он провел в воркутинских шахтах), встретится со своим школьным товарищем в Рязани. Тем для разговора накопилось много, но о главном – как случилось так, что его друг пошел на предательство и оговор – Виткевич так и не заговорил: «Зная моего друга, я не сомневался в том, что он все равно посчитал бы себя правым и сослался бы на то, что его главной задачей было спасти для России великого писателя»198198
  Виткевич Н. «Меня предал Солженицын…» С. 141-142.


[Закрыть].

Именно в этом видел Солженицын свой единственный долг – остаться живым и здоровым. Никакого другого долга – ни перед страной, ни перед людьми – он не признает. Его автобиографический персонаж и альтер эго Глеб Нержин предельно ясно выразит эту мысль, обращаясь к товарищу по отсидке: «Я ничего никому не должен, запомни!»199199
  Солженицын А.И. В круге первом. МСС. Т. 1. С. 31.


[Закрыть]

А значит, горите вы огнем, бедные, страждущие, просящие о помощи.

В «Архипелаге» Солженицын рассказывает позорную историю о том, как однажды на фронте он струхнул сделать замечание сержанту-особисту, издевавшегося над пленным власовцем: «Сидя на лошади, [особист] погонял его перед собою кнутом и наседанием лошади. Он полосовал его по голому телу кнутом, не давая оборачиваться, не давая звать на помощь, гнал его и бил, вызывая из кожи новые красные ссадины»200200
  Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 5. С. 183.


[Закрыть]. Пленный молил Солженицына о помощи: «Господин капитан! Господин капитан!»

И что же капитан?

Для советского фронтовика вполне естественно ненавидеть власовца – предателя, направившего оружие против своего народа, но офицерская честь должна была обязать Солженицына остановить бессудное истязание.

Но Солженицын не стесняется признаться: «Я струсил защищать власовца перед особистом, я ничего не сказал и не сделал, я прошел мимо, как бы не слыша – чтоб эта признанная всеми чума не перекинулась на меня (а вдруг этот власо-вец какой-нибудь сверх-злодей?.. а вдруг особист обо мне подумает..? а вдруг..?) … И со зверским лицом особист продолжал стегать и гнать беззащитного человека как скотину»201201
  Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 5. С. 183.


[Закрыть].

Как вы думаете, какой вывод сделал Солженицын из этой истории? Может быть, что стыдно быть трусом? Или, допустим, что война меняет представления о морали?

Отнюдь! Его вывод – парадоксален: «Хуже всего на земле быть русским»202202
  Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 5. С. 183.


[Закрыть].

А вот Солженицын уже в Степлаге. Он только что написал донос, спровоцировавший кровавое подавление волнений заключенных. И вот теперь он выступает на бригадирском совещании, разумеется, делая вид, что он – не при чем. В своем обычном стиле он обставляет в «Архипелаге» свой спич как величественную битву Добра с темными силами, описывает в самых ярких красках, до чего красиво, насколько достойно он выглядел на этом ристалище, как легко парировал любую реплику гражданина начальника:

«– А где вы работаете?..

– На мехмастерских! – швыряю я через плечо…

– Там, где делают ножи? – бьет он меня спряма-ка.

– Нет, – рублю я с косого удара, – там, где ремонтируются шагающие экскаваторы! – (Сам не знаю, откуда так быстро и ясно приходит мысль)…

– Вас делегировали сюда бандиты?

– Нет, пригласили вы! – торжествующе секу я его с плеча…

Еще раза два он выпрыгивает и полностью смолкает, отраженный.

Я победил».

Так он считает. Вот только уже в том же абзаце выясняется, что ничего из того, что собирался, наш пламенный оратор сказать так и не решился:

«Один год остался мне и давит. И язык мой не вывернется сказать им то, что они заслужили. Я мог бы сказать сейчас бессмертную речь, – но быть расстрелянным завтра. И я сказал бы ее все равно,– но если бы меня транслировали по всему миру! Нет, слишком мала аудитория»203203
  Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 182.


[Закрыть].

Правда что – какой прок разоряться перед лагерной администрацией? Побережем себя для Истории.

И вот Солженицын уже в казахской ссылке. У него появился новый знакомый – учитель биологии Георгий Митрович, пожилой больной серб, отбывший свою десятку на Колыме. В Кок-Тереке Митрович «неуемно боролся за местную справедливость»204204
  Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 290.


[Закрыть] – разоблачал беззаконие на педсоветах, заваливал жалобами областное начальство, требовал проверок, инспекторов – в общем, любо-дорого посмотреть! «Он славно бился! – восхищается Солженицын. – И если б еще к нему присоединился я, – здорово бы мы их потрепали»205205
  Там же.


[Закрыть].

Ну и? Присоединился? Как же!

Александр Исаевич нисколько не стесняется признаться: «Я – нисколько ему не помогал. Я хранил молчание… Я таил свою задачу: я писал и писал. Я берег себя для другой борьбы позднейшей». И далее объясняет свою апатию: «Весь бой его был заведомо безнадежен, это тесто нельзя было промесить… Только размытое светлое пятнышко чуть померцало бы на ограниченном месте – и затянуло бы его серым»206206
  Там же.


[Закрыть].

А вот Солженицын – уже на свободе. Он – простой рязанский учитель, скоро он станет самым модным в стране писателем, но пока что вынужден прятать свое творчество по чужим квартирам.

«Под новый 1962 год мы с женой повезли мой хранимый архив к ее приятелю Теушу в Москву (через три с половиной года он-то и будет захвачен опричниками). Этот переезд я особенно запомнил потому, что в праздничной электричке какой-то ворвавшийся пьяный хулиган стал глумиться над пассажирами. И так получилось, что никто из мужчин не противодействовал ему: кто был стар, кто слишком осторожен. Естественно было вскочить мне – недалеко я сидел, и ряжка у меня была изрядная. Но стоял у наших ног заветный чемоданчик со всеми рукописями, и я не смел: после драки неизбежно было потянуться в милицию, хотя бы свидетелем, с чемоданчиком ли, без – обое рябое. Вполне была бы русская история, чтоб вот на таком хулигане оборвались бы мои хитрые нити. Итак, чтобы выполнить русский долг, надо было не русскую выдержку иметь. И я позорно, трусливо сидел, потупя глаза от женских упреков, что мы – не мужчины»207207
  Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №6. С. 26.


[Закрыть].

И в «Архипелаге», и в «Теленке» много описывается таких случаев, когда можно было бы закричать и привлечь внимание людей к несправедливости, но… он не делал этого, потому что аудитория мала, погибнешь не за грош, а вот так он сохранил себя для истории, не поддался мимолетному порыву.

Стратагема № 5

Не разменивайтесь на мелочи. Берегите себя для Главного Дела.

Один из наиболее интересных русскоязычных философов современности Михаил Эпштейн называет эту трусость Солженицына «отсроченным мужеством» и развивает целую этическую концепцию, которая, дескать, ультрасовременна, невиданна ранее. Со времен Платона и Аристотеля не было, мол, таких новаций в этической проблематике – Эпштейн даже слово новое придумывает: «стереоэтика». В чем же суть этой стереоэтики в сравнении с этикой прежней, по которой жили тысячи лет все «непродвинутые» поколения многострадального человечества?

Вместо всем известного «золотого правила» Эпштейн предлагает правило золото-алмазное: «Делай то, в чем нуждаются другие и чего на твоем месте не мог бы сделать никто». Все прежние этические концепции требуют самоотверженности, а Эпштейн предлагает себя любимого не забывать.

Например, горит девочка в огне, а мимо идет прохожий. Прежняя этика с ее «золотым правилом» требует, чтобы прохожий «сделал то, что бы он хотел, чтобы сделали ему на месте другого». Понятное дело, не «вообще, что бы он хотел», чтобы ему сделали, например, подарили бы дом на берегу моря, а в данной конкретной ситуации. На месте данного конкретного человека нужно поступить так, как если бы он сам был на месте этой девочки и хотел бы быть спасенным. То есть нужно, забыв себя, бежать спасать девочку.

Эпштейн же, начитавшись Солженицына, предлагает вместо совести включить здесь мудрость и подумать: а если этот прохожий – известный писатель, ученый или еще какой-то талант, а вдруг он погибнет в огне и девочку не спасет? И вообще согласно новому «алмазному правилу» Эпштейна, разве именно такой поступок будет для этого прохожего уникальным и помогающем его самореализации? Нет! Девочек из огня спасать может любой амбал, дурачок Вася из соседнего подъезда, не имеющий никаких талантов, а вот гению подавай такое занятие, которое бы кроме него никто не мог осилить! Так что гори, девочка, синим пламенем! Вот шел бы мимо тебя какой-нибудь глупый качок, как раз и приспособленный для таких подвигов, то тебе бы повезло, а тут ты, девочка, слишком много хочешь, нельзя, девочка, фотоаппаратом забивать гвозди, а гениям пожарниками работать!

По мнению Эпштейна, такое «отсроченное мужество» подобно процентам по долгу. Если человек совершил ряд поступков такого рода, то он идет на риск не рассчитаться по долгам. Допустим, этот прохожий, как писатель, написал книжку о том, как хорошо молодым людям спасать девочек из огня и тем самым вдохновил людей на подвиги, и возможно, спас еще десятки девочек, взамен той, которую не спас непосредственно. Или этот прохожий оказался ученым, который изобрел вакцину от детского полиомиелита и тем самым спас еще миллионы детей, вернул бы, так сказать, долг… А вот если этот гений, сохранивший себя, ничего не сделал, чтобы вернуть долг по отсроченному мужественному поступку, тогда он, действительно, трус…

Интересная концепция… И, пожалуй, интересно было бы провести с Эпштейном чисто философскую дискуссию. Однако, вот беда, к Солженицыну-то все это отношения не имеет. Ну, допустим, решил он, что не гоже ему, будущему великому писателю, гибнуть в окопе, ведь так погибнуть может любой русский Ванька, и нет в этом для его талантов солженицынских никакой уникальности и самореализации…

Однако долг перед погибшим за него русским Ванькой должен был бы, по Эпштейну, накапливаться, и затем именно этого Ваньку и его подвиг Солженицын и должен был воспеть!

Своим «Архипелагом» Солженицын не только не отдал долги всем тем, кто вместо него сражался на фронте, но и, наоборот, дискредитировал все их жизни и смерти, объяснял всем, что не за то они гибли и зря воевали.

Вернемся к примеру с девочкой в огне. Есть действительно, чувство вины, которое могло бы потом душить и мучить прохожего и подталкивать его к какой-то помощи детям. И являлась бы эта девочка ему во сне до тех пор, пока он внутреннее не посчитал бы, что долг не отдан.

Но ведь тот же случай мог бы оказать и другое воздействие: трус, прошедший мимо и видевший, как девочка сгорела, мог не посчитать себя виноватым, а в качестве самооправдания и защиты сочинить себе теорию, что «дети вообще зло, особенно маленькие девочки», и так на этой почве свихнуться, стать маньяком, который бы по вечерам, как Фредди Крюгер, выходил бы убивать маленьких девочек.

Именно так часто и появляются разные маньяки, которые таким образом, компенсируют некое травматическое событие.

Поэтому действительно, возможно, чувство вины очень плодотворно, чувство долга, по которому бегут проценты, – плодотворно, а вот чувство правоты, чувство, которое целое мировоззрение придумывает, чтобы оправдать свой низкий поступок – пагубно.

Но Солженицын – как раз именно этот случай, это случай нераскаявшегося в своей трусости человека, того, кто предпочел соорудить себе теорию, что «все девочки плохи», чтобы не испытывать чувство вины за то, что он не спас одну.

Он придумал мировоззрение, согласно которому и война была неправая, и Сталин был плох, и все погибшие – погибли напрасно, один он, Солженицын, все правильно сделал.

Собственно, донос на себя – это логика сохранения себя драгоценного для истории. А то ведь погиб бы как простой солдатик, и не увидел бы мир Нобелевского лауреата… Пусть лучше другие гибнут, а он в тылу посидит.

Предав один раз Родину, став дезертиром, Солженицын теперь уже вынужден был всю оставшуюся жизнь внутренне оправдывать свой поступок:

дескать, такая в тот момент Родина была, что грех ее не предать, Сталин не лучше Гитлера и так далее.

Предав один раз, он покатался по наклонной, оклеветал друзей, сделался лагерным агентом КГБ по кличке «Ветров», живущий по уголовному принципу: «Подохни ты сегодня, а я завтра!»208208
  Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 6. С. 226.


[Закрыть]

«Нельзя не отметить, – напоминает Бушин, – что душу-то свою драгоценную Александр Исаевич Ветров продал не на дыбе, не стоя босыми ногами на раскаленных углях, не после месяца холодного карцера или недели бессонницы, или хотя бы пяти дней без хлеба на одной воде, а просто позвали и спросили: “Можете?” – и он ответил: “Можно. Это – можно!”»209209
  Бушин В.С. Александр Солженицын: Гений первого плевка. С. 133.


[Закрыть]