Текст книги "КГБ и тайна смерти Кеннеди"

Глава 1
ФАКТЫ

КТО КОГО?

Этот раздел написан как предисловие к книге «Паспорт на убийство», вышедшей в США в 1993 году, и первоначально был рассчитан только на американского читателя: ведь в США очень мало знают о быте и обстановке в СССР 1950–60-х годов.

Однако я решил включить его и в это издание, так как для молодых читателей сегодня СССР того времени почти такая же terra incognita, как и для американцев.

* * *

За окнами поезда мелькали припорошенные свежим снегом деревеньки, перелески, дачные поселки родного Подмосковья. Было утро одного из первых дней декабря 1959 года.

Около двух недель назад, когда поезд уносил меня в обратном направлении – из Москвы на Запад, снега еще не было, стояли довольно хмурые осенние дни ноября, и настроение мое было под стать погоде, хотя я старался этого не показывать.

Дело в том, что я, как оперуполномоченный одного из отделов Московского управления КГБ, был включен в состав группы молодых выпускников советских высших учебных заведений, выезжающих в Шотландию по линии недавно организованного Бюро молодежного туризма «Спутник». Официально являясь заместителем руководителя группы, на самом деле я должен был, как тогда говорили, «осуществлять обязанности по ее контрразведывательному обслуживанию». В те времена такое «обслуживание» туристских групп только-только внедрялось в практику, но впоследствии, по мере расширения зарубежного туризма в составе группы (индивидуального туризма, если дело касалось поездок за пределы Союза, тогда фактически не существовало), оно стало привычной рутинной практикой советских органов госбезопасности.

Мне уже довелось в течение нескольких месяцев поработать в составе персонала советского павильона на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году, так что кое-какой контрразведывательный опыт в условиях заграницы был приобретен. Но там я работал в оперативной группе, рядом с опытными старшими коллегами, в постоянном контакте с резидентурой КГБ, а сейчас на меня ложилась полная ответственность за любые ЧП, которые могли произойти с каждым отдельным туристом или с группой в целом, причем я был оторван от советского посольства и резидентуры в Лондоне плюс было известно, что английские спецслужбы проявляют пристальное внимание к приезжающим советским гражданам.

Действительно, такое внимание мы ощущали на себе в течение всей поездки. Начать хотя бы с того, что, как случайно выяснилось, сопровождавший нас гид изучил русский язык во время службы в частях специального назначения английской армии. Общаясь с нами, «обкатывали» русский язык слушатели разведшколы, расположенной то ли в окрестностях города Данди, то ли вблизи Абердина. Позднее некоторые из них с ответным визитом приехали в Москву в составе такой же молодежной группы шотландских туристов. От общения с нами «не удержались» и преподаватели этой школы, часть которых была из числа русских эмигрантов, а часть – из так называемых перемещенных лиц, бывших советских граждан, осевших на Западе после Второй мировой войны. Очевидно, они испытывали потребность в пополнении языка свежими российско-советскими словообразованиями для использования в своей преподавательской деятельности. Кстати, при проверке уже в Москве по учетам КГБ выяснилось, что некоторые из тех, кто общался с нами, во время войны сотрудничали с нацистами.

Любопытные эпизоды происходили при нашем размещении в отелях. Однажды мы остановились в типично английском старинном особняке из тех, что описаны в классической литературе: со скрипучими лестницами и просторной гостиной с темной деревянной обшивкой стен. Нам объяснили, что этот дом полностью предоставлен в наше распоряжение и находиться в нем будет только наша группа. Вечером того же дня из одного из помещений, примыкавшего к холлу первого этажа, до нас донеслись какие-то звуки и человеческие голоса. Кто-то из наших, памятуя, что в большинстве старых английских домов обитают привидения, решил полюбопытствовать и приоткрыл ведущую туда дверь. В комнате наподобие небольшой гостиной в свободных позах расположились несколько бравых молодых людей вовсе не призрачного вида, которые с удовольствием потягивали пиво. Стороны обменялись изумленными взглядами, после чего «привидения» притихли и шум за дверью прекратился. Вероятно, таким образом кто-то решил попрактиковаться в русском языке, но на сей раз – без прямого контакта.

В целом поездка проходила в обстановке гостеприимства и доброжелательности, обоюдным дружеским контактам способствовали и некоторые познания ряда членов группы в английском языке. Но без ЧП все же не обошлось. В середине поездки во время одной из ночевок впала в истеричное состояние одна участница группы, к тому же жена высокопоставленного комсомольского лидера из Московской области (сам он оставался дома, в Союзе). Хорошо, что в группе оказались супруги-медики, которые полночи приводили ее в нормальное состояние, однако предупредили, что сильная депрессия может повториться, и с более серьезными последствиями. Так как они считали, что для предотвращения рецидива было бы полезным, чтобы мужская часть группы уделяла ей максимум внимания, мне пришлось попросить моих доверенных лиц из числа ребят, чтобы в оставшееся время они во имя общих интересов поочередно ухаживали за этой особой. Надо признать, что они молодцы: действительно окружили ее заботой, в глаза и за глаза, но так, чтобы она слышала, говорили в ее адрес комплименты. И это сработало – до конца поездки, вплоть до пересечения советской границы, улыбка не сходила с ее лица.

В последний день пребывания в Великобритании, пока члены группы знакомились с достопримечательностями столицы и тратили шиллинги на сувениры, мне пришлось провести полдня в лондонской резидентуре КГБ, отчитываясь по результатам увиденного и услышанного во время поездки.

Я позволил себе расслабиться только тогда, когда на обратном пути наш поезд пересек советскую границу в Бресте и каждый мог убедиться, что поголовье вверенного мне «стада» такое же, что и при выезде.

Пока на вагонах меняли колесные тележки для перехода на другую ширину железнодорожной колеи (в Советском Союзе она отличалась от европейского стандарта), в привокзальном ресторане я расправился с двумя порциями шашлыка и доброй дозой коньяка. Потом, забравшись на верхнюю полку, со спокойным сердцем и чувством выполненного долга завалился спать, пожелав своим соседям по купе спокойной ночи. Теперь каждый из них сам отвечал за себя, любой мог впадать в истерику, бегать по крышам вагонов или прыгать с поезда на ходу, сойти и остаться на любой станции – мое «контрразведывательное обслуживание» закончилось.

Наутро, подъезжая к Москве, я был в приподнятом настроении – предстояла встреча с женой, радовало наступление лыжного сезона и благополучное завершение миссии «туриста».

Все эти воспоминания всплыли в моей памяти, когда летом 1992 года, работая над материалами к этой книге, я сидел в архиве Службы внешней разведки России и с интересом читал совершенно секретный документ одного из отделов внешней разведки КГБ, подготовленный в ноябре 1959 года и озаглавленный «Справка о пребывании в Москве американского туриста Ли Харви Освальда». Очевидно, ассоциации, которые вернули меня в прошлое, были связаны со словом «турист» и совпадением сроков проживания Освальда в Москве со сроками моей «туристской» поездки в Шотландию.

Листая пожелтевшие страницы старого дела, я настроился на философский лад. Как интересно, думал я, что в те же далекие дни, когда я усиленно пекся о том, чтобы никто из вверенных моим заботам молодых советских туристов не стал перебежчиком на Запад, молодой американский турист, гражданин государства – оплота империализма, отчаянно, даже с риском для собственной жизни, прилагал усилия, чтобы стать гражданином государства – оплота социализма.

Мог ли я представить, если бы даже знал тогда о нем, что волею судьбы в будущем не только встречусь с этим человеком при странных обстоятельствах, причем не на его или моей родине, а в третьей стране, да еще за два месяца до того, как он станет не разгаданной до сих пор загадкой и американской, и мировой истории, но и всерьез займусь исследованием этой загадки и к тому же публично выскажу свое мнение на этот счет.

Но прежде чем начать повествование о появлении в Советском Союзе странного туриста и его «московском следе», остановлюсь на оперативной обстановке в Москве той поры, чтобы читателю было понятней, на каком фоне разворачивались события, связанные с главным персонажем книги – Ли Харви Освальдом.

Сразу оговорюсь: я не политолог, и мои рассуждения – всего лишь ретроспективный взгляд на прошлое бывшего кадрового контрразведчика и разведчика КГБ, основанный на некоторых личных впечатлениях об отдельных событиях, в которых мне пришлось поучаствовать. 1950-е годы можно назвать десятилетием перепадов на шкале градусника холодной войны: международные отношения напоминали состояние больного лихорадкой, когда температура то неожиданно резко повышается, то снова падает.

С одной стороны – события в Иране (1953), Гватемале (1954), Венгрии (1956), египетско-израильская война (1956), другие локальные кризисы. С другой – перемирие в Корее (1953), Женевские соглашения по Индокитаю (1954), первая послевоенная встреча глав четырех великих держав в Женеве (1955), хотя и не приведшая к конкретным результатам, но породившая «дух Женевы» и характеризовавшаяся как «первый из серии периодов детанта в американо-советских отношениях». Большой международный резонанс получило и разоблачающее культ личности Сталина выступление Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС в феврале 1956 года, которое положило начало антисталинской кампании в Советском Союзе и расколу в мировом коммунистическом движении.

Здесь, очевидно, необходимо пояснить, что именно политический фактор, включающий два аспекта – международный и внутренний, определяет ту «оперативную обстановку», в которой отдельным спецслужбам приходится решать как «свои», национальные, задачи, так и «общие», на полях сражений, совместно с коллегами из противоположного лагеря.

В период описанных выше перепадов, когда политические лидеры разных государств то произносят конфронтационные речи, то прогуливаются друг с другом по газонам резиденций, мило улыбаясь и выступая с совместными миролюбивыми декларациями, разведкам и контрразведкам этих государств приходится туго. Такой падеграс никак не меняет в принципе функциональных обязанностей указанных служб, поэтому нередко бывает, что, в то время как они проводят операции по решению задач, поставленных перед ними политиками в период конфронтации, те же самые политики, встретившись, поднимают тосты за мир и дружбу. В таких случаях малейший прокол спецслужб – и они превращаются в мальчиков для битья и громоотвод для разгневанных государственных мужей.

Но за долгие годы существования у спецслужб выработалось своеобразное профессиональное «косоглазие». Оно отличается от обычного тем, что не имеет характерных внешних признаков. Но в чем же его специфика?

Представьте, что вы, побывав на матче по водному поло, который наблюдали с трибуны бассейна, хлопая красивой корректной игре ватерполистов, вернулись домой и смотрите трансляцию этой же игры по телевизору, но в записи, причем идет показ как надводных сцен, так и схваток, зафиксированных телекамерой через иллюминатор, расположенный ниже уровня поверхности воды. И теперь вы отчетливо понимаете, где и каким образом во многом решался исход поединка. Так вот, сотрудники спецслужб постоянно видят с двух точек самые различные политические события – как международные, например государственные визиты на высшем уровне, с их теплыми рукопожатиями, публичными объятиями и велеречивыми обоюдными заверениями в верности, так и происходящие в собственной стране. Такое «косоглазие» помогает им выжить, держать нос по ветру, по возможности гибко и оперативно реагировать на перепады температуры в политической бане во избежание подзатыльников и даже класть на стол правителям любезную их взору информацию о противниках.

Правда, иногда, чтобы выбрать себе ту или иную хорошую точку для обзора, работникам спецслужб приходится строить головоломные комбинации и в полном смысле слова спускаться под землю или под воду, а то и взмывать в небесную высь, что, как известно, связано с большим риском и не всегда кончается благополучно.

Именно такие истории и произошли в 1950-е годы и занесены яркими эпизодами в летопись холодной войны.

В середине 50-х английская и американская разведки задумали осуществление масштабной и сложной, и не только по тем временам, операции, впоследствии ставшей известной под названием «Туннель», и приступили к ней. Это было действительно сооружение подземного туннеля, ведшего из Западного Берлина на территорию бывшей ГДР, к месту прохождения проложенных под землей коммуникаций советских воинских подразделений и других учреждений. Подключение к ним состоялось, и туннель превратился для западных разведок в «золотую информационную жилу».

Ощущение эйфории от результатов этой операции красочно описано в мемуарах бывшего заместителя директора ЦРУ по информационной работе Рэя Клайна: «В середине 50-х годов ЦРУ затеяло грандиозный проект, который обошелся ему в миллионы долларов, но зато принес горы ценной информации (здесь и далее в цитатах все выделения курсивом мои, кроме особо оговоренных случаев. – О.Н.) о Советском Союзе. Это был проект берлинского туннеля.

…Технические возможности позволяли прорыть такой туннель так, чтобы его не заметили понатыканные на каждом шагу часовые и патрули противника.

Для работы был выбран заброшенный дом поблизости от границы. В него тайком, под покровом ночи, доставили все необходимые инструменты, и работа закипела.

…Сочетание мастерства разведчиков и техников (специалистов по связи) с профессионализмом ученых дало отличные результаты, став одним из ярчайших примеров того, чего может достичь ЦРУ».

Надо отдать должное авторам проекта – операция может быть отнесена к категории высшего пилотажа в разведывательной деятельности. И сам замысел, и его техническое воплощение были блестящими. Меры безопасности обеспечили скрытость работ от «понатыканных на каждом шагу» часовых и патрулей противной стороны. Но, как нередко случается в разведке, никогда не знаешь наперед, где найдешь, а где потеряешь.

Пока исполнители проекта в строгой секретности прокладывали подземный ход на Восток, наземный «крот» из числа посвященных в их среде имел более короткий путь для связи с Востоком.

Ставший широко известным советский «крот» в британской разведке Джордж Блейк, являвшийся в то время сотрудником резидентуры МИ-6 в Западном Берлине, тоже вспоминает об операции «Туннель» в своих мемуарах: «Ночью 22 апреля 1956 года советские связисты, осуществляя срочный ремонт начавшего провисать телефонного кабеля, наткнулись на ответвление. Они обнаружили туннель, ведший к американскому пакгаузу по ту сторону границы сектора.

…В западной прессе операция «Туннель» расценивалась в основном как один из самых выдающихся успехов ЦРУ периода холодной войны. Хотя и отмечалось, что большая часть найденного оборудования была английского производства, никто не высказал предположения, что англичане участвовали в операции или хотя бы знали о ней. Для Питера Ланна (резидент МИ-6 в Берлине. – О.Н.) это было уже слишком. Как только новость попала в газеты, он собрал весь персонал берлинской резидентуры сверху донизу и рассказал эту историю от ее зарождения до развязки, пояснив, что идея операции принадлежит Интеллидженс сервис и ему лично. Участие американцев сводилось лишь к предоставлению большей части необходимых сумм и средств обслуживания. Конечно же, они участвовали и в дележе результатов.

До этого вряд ли кто-нибудь в резидентуре знал о существовании туннеля. Помимо Питера Ланна и его заместителя я являлся единственным сотрудником, бывшим в курсе, да и то лишь благодаря моей прежней работе в отделе «У»».

Далее Дж. Блейк рассказывает, как он опасался за свою безопасность после обнаружения туннеля, но «последовавшее за этим совместное расследование Интеллидженс сервис и ЦРУ обстоятельств провала операции пришло к выводу о его чисто технических причинах, об утечке информации и речи не шло». В мемуарах также сказано: «Только в 1961 году, после моего ареста, разведке стало известно, что советские власти были детально ознакомлены с операцией «Туннель» еще до того, как первая лопата вонзилась в землю».

Таким образом, то, что с радостью извлекалось из-под земли западными разведками в качестве «гор ценной информации», в свою очередь разбавлялось на «кухне» советской разведки немалой дозой дезинформации, при этом прилагались значительные усилия, чтобы скрыть осведомленность о канале утечки и не засветить ценный источник. Так что и для КГБ «Туннель» превратился в грандиозную операцию, также требовавшую больших трудовых и материальных затрат.

Вторая нашумевшая история, тоже развивавшаяся ниже уровня, но уже не поверхности земли, а моря, поэтому, естественно, в ней принимали участие не «кроты», а «крабы», имела место в Великобритании практически одновременно с «обнаружением туннеля».

18 апреля 1956 года (туннель «нашли» 22 апреля) в Англию с государственным визитом на высшем уровне прибыли лидер КПСС Н.С. Хрущев и премьер советского правительства маршал Н.А. Булганин. Прибыли они на борту крейсера «Орджоникидзе» в сопровождении двух эсминцев.

Пока государственные деятели обеих стран миролюбиво общались между собой, советские военные корабли «припарковались» не где-нибудь, а в ее величества королевском доке в порту Портсмут. Английское политическое руководство на Даунинг-стрит во избежание каких-либо осложнений издало секретную директиву, адресованную своим спецслужбам, чтобы они «оставили в покое» советскую делегацию на период ее пребывания в Великобритании.

Однако британская разведка, очевидно, не находила себе места – ведь прямо у нее под носом был пришвартован советский крейсер новейшего типа! И «зуд» был настолько силен, что вопреки указаниям свыше смельчаки из МИ-6 решились на отчаянный шаг. Для тайного обследования подводной части крейсера «Орджоникидзе» они «зафрахтовали» опытного морского аквалангиста, капитана 3-го ранга в отставке по фамилии Крэбб (произносится так же, как «краб», хотя пишется с двумя «б»), который погружался в воду два раза – 18 и 19 апреля.

19 апреля на обеде, который давал британский премьер в честь высоких советских гостей, Н.С. Хрущев отпускал какие-то шутки, но хозяин стола никак не мог понять, по какому поводу.

Из своей второй «экспедиции» аквалангист так и не вернулся, что потом, когда эта история (в отличие от Крэбба) всплыла на поверхность, породило множество различных версий и спекуляций.

В одной из книг, посвященных тайным операциям английской разведки, авторы, ирландские журналисты, так описывают это событие: «Крэбб, имевший слабое сердце и страдавший от злоупотребления алкоголем, сделал два погружения под корабль. Из второго он не вернулся. Русские, обнаружившие, что их корабль подвергается обследованию, заявили резкий протест. Разгневанный премьер-министр Энтони Иден приказал выяснить, кто санкционировал эту акцию. Оказалось, что, хотя некоторые сотрудники МИДа были осведомлены о плане, на соответствующем уровне он не обсуждался. В результате генеральный директор разведки Джон Синклер был уволен».

Только 9 июня 1957 года на большом расстоянии отбывшей стоянки советских кораблей был выловлен облаченный в легкий водолазный костюм обезглавленный труп, к тому же без кистей рук, который по ряду признаков был опознан как тело Крэбба. По мнению экспертов, его голову и руки объели крабы.

Но появилась и другая версия, согласно которой русские изловили ныряльщика, увезли его в Союз, где он под другой фамилией стал работать по специальности в советской военной разведке. Публиковались даже фотографии, «подтверждавшие» эту версию, где мнимый Крэбб изображен в советской военно-морской форме.

Вся история с «крабами» на Западе до сих пор считается одной из неразгаданных загадок времен холодной войны.

Удобные точки для взгляда на происходящее, особенно в стане противника, разведчики искали не только на земле, но и под землей и под водой. Во второй половине 1950-х ЦРУ приступило к реализации нового, теперь уже «высотного», проекта.

Архисекретная операция «Перелет» по проведению разведывательных полетов самолета У-2 над территорией СССР продолжалась до 1 мая 1960 года, когда он был сбит под Свердловском, а его пилот, Гэри Фрэнсис Пауэрс, захвачен, судим на открытом процессе в Москве и приговорен к десятилетнему заключению. И хотя потом тогдашние американские политики – президент Эйзенхауэр и вице-президент Никсон – сами признали, что они не только были осведомлены об этой операции, но и санкционировали ее, все шишки свалились на разведывательную службу США.

Справедливости ради надо признать, что перечисленные операции западных разведок все же носили наступательный характер, и КГБ приходилось в этих случаях прибегать к контратакующим действиям.

Но и сам КГБ подыскивал подходящие точки на вражеской территории, чтобы «давить косяка» (то есть подсматривать, наблюдать) за всем там происходящим.

21 июня 1957 года в Нью-Йорке был арестован скромный фотограф по имени Мартин Коллинз, он же Каютис, он же Гольдфус, назвавшийся на одном из допросов Рудольфом Ивановичем Абелем.

На самом деле это был полковник советской нелегальной разведки Уильям Фишер, имевший в КГБ псевдоним Марк.

В августе 1957 года, работая переводчиком на конгрессе Всемирной федерации демократической молодежи (ВФАМ), проходившем в Киеве, я просматривал американские газеты примерно месячной давности и впервые прочитал об аресте в США советского разведчика-нелегала по имени Абель. На сопровождавшей заметку фотографии был запечатлен человек в наручниках, сидевший в автомашине. Помню, что даже на газетном снимке меня поразил его пронзительный колючий взгляд хищной птицы, попавшей неожиданно в ловушку.

Провал Рудольфа Абеля произошел в результате предательства направленного ему в помощники другого советского нелегала по фамилии Хэйханен – Вика. Впервые в истории американские власти получили фактическое свидетельство того, что советская внешняя разведка имеет на территории США нелегальные резидентуры, руководимые кадровыми офицерами КГБ.

Судебный процесс над Абелем осенью 1957 года в Нью-Йорке проходил так же шумно, как три года спустя процесс над Пауэрсом в Москве, в Колонном зале Дома союзов. Правда, американская Фемида оказалась менее милосердной к Абелю, чем московская – к пилоту: полковник получил 30 лет тюрьмы.

День 10 февраля 1962 года вписан в историю противоборства двух Главных Противников как событие, которое тоже произошло впервые. В этот день на мосту Глиникербрюкке, соединявшем тогда Восточный Берлин с Западным, был произведен обмен полковника Абеля на пилота Пауэрса. Этот прецедент положил начало «джентльменскому взаимодействию» между враждующими разведками и привел к целой серии последующих обменов «сгоревших» шпионов обеих сторон. Но все это – уже в другие десятилетия.

Как-то, после возвращения из Мексики в самом начале 1970-х, в столовой в здании КГБ на Лубянке я с тарелками на подносе приблизился к столику, за которым, склонившись над едой, сидел пожилой человек. Пожелав сидевшему приятного аппетита, я спросил, могу ли присоединиться к нему. Он поднял голову, и я увидел те же глаза, которые поразили меня своим выражением на газетном снимке в 1957 году. Взгляд полковника Абеля – а это оказался он – был по-прежнему пронзительно пристальным, но в то же время в нем сквозила какая-то затаенная грусть. Кивнув в знак согласия, Абель вновь склонился над тарелкой. Видя, что он погружен в свои раздумья, я не решился затевать какой-то банальный разговор и тоже принялся за еду. Закончив трапезу, Рудольф Иванович в свою очередь пожелал мне приятного аппетита, собрал за собой пустую посуду, отнес ее на специально отведенный для этого стол и, сутулясь, направился к выходу из столовой. Это было мое первое и единственное общение с «живым экспонатом», как в последние годы с грустью шутливо называл себя в узком кругу Рудольф Иванович. Спустя несколько месяцев, 15 ноября 1971 года, полковника Абеля не стало. Но, уйдя из жизни, он стал символом классического советского разведчика-нелегала.

«Визави» полковника Абеля по обмену на германском мосту, американский пилот-разведчик Г.Ф. Пауэрс пережил его на шесть лет и погиб в вертолетной катастрофе близ Лос-Анджелеса 2 августа 1977 года.

Увлекшись лирикой, я отклонился от рассматриваемого периода и перепрыгнул в другие десятилетия. Поэтому вновь вернусь в 1950-е.

В те годы в средствах массовой информации и политических декларациях два понятия – «холодная война» и «железный занавес» – почти всегда стояли рядом. Первое определяло жесткое противостояние двух лагерей на грани применения военного арсенала, включая ядерное оружие, второе – закрытость советского общества и изоляционистскую политику его руководителей. Но именно на этом историческом отрезке стало меняться содержание второго понятия, что в определенной степени сказалось и на содержании первого.

В 1953 году советское общество перенесло шок – смерть «великого вождя» Иосифа Сталина. Спустя три года новый политический лидер и недавний близкий сподвижник Сталина Н.С. Хрущев разоблачил культ «гения всего человечества» и представил его как тирана, проводившего политику геноцида в своем государстве. Это был еще больший шок.

Началась эра десталинизации, и железный занавес постепенно начал приподниматься.

В 1957 году впервые в Москве проводился Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Десятки тысяч молодых людей из других стран, придерживающихся различных идеологических убеждений, политических и религиозных взглядов, буквально лавиной хлынули в советскую столицу, вызвав своего рода «диффузию». Помимо семян политических сомнений гости посеяли и другие семена. Через девять месяцев московские родильные дома пожинали урожай новорожденных с цветом кожи, совершенно несвойственным жителям наших географических широт. Врачи-венерологи схватились за голову значительно раньше, еще в ходе обширной культурной программы фестиваля. Что ж, интернационализм – это не только обмен идеями за круглым столом, как представлялось тогда нашим штатным пропагандистам.

В 1958 году на Всемирной выставке в Брюсселе был сооружен громадный советский павильон, персонал которого насчитывал несколько сот человек. Как участник этого события, могу засвидетельствовать, что интерес к жизни и людям из-за железного занавеса был огромный. Пожалуй, наш павильон был одной из достопримечательностей выставки. По утрам, еще до открытия, у входа уже скапливалось немалое число жаждавших посетить его.

Понятно, что и западные спецслужбы рассматривали павильон и его сотрудников как объект своих интересов и разведывательных устремлений. В действовавшую в составе персонала контрразведывательную оперативную группу от наших источников поступало немало сигналов о повышенном интересе к биографиям советских специалистов, работавших на стендах, переводчиков и других служащих павильона. Особую активность в этом плане проявляли участники антисоветских эмигрантских организаций типа НТС, ОУН и других. Но кадры павильона были основательно отфильтрованы в Москве, и не помню, чтобы в период работы выставки возникли серьезные проблемы с точки зрения государственной безопасности, хотя мелкие ЧП и имели место.

В то же время брюссельскую выставку посетило немалое число туристских групп из разных регионов СССР, которые, напитавшись большой порцией знаний о «западном образе жизни», представленном в концентрированном виде в павильонах многих стран мира, повезли эти знания к себе домой.

Но самый смелый шаг, еще выше приподнявший железный занавес, был предпринят летом 1959 года, когда состоялся обмен национальными выставками между США и СССР. Американская была открыта в московском парке «Сокольники», а советская – в центре Нью-Йорка, в зале «Колизеум». На открытие американской выставки в СССР приехал с большим сопровождением вице-президент Никсон, который встречался в Москве с советским руководством, а затем побывал в Ленинграде, на Урале и в Новосибирске. Тогда же состоялись обоюдные визиты других весьма представительных делегаций, начались гастроли театральных трупп, рост туризма из США в СССР и обратно, наметилось расширение спортивных связей.

Если внешней разведке КГБ увеличение просвета в железном занавесе сулило даже некоторые преимущества, поскольку расширяло каналы разведывательного общения с Западом, то для контрразведывательных подразделений наступили непростые времена. Резкое возрастание количества прямых контактов советских граждан с иностранцами как за рубежом, так и на территории Советского Союза меняло обстановку, требовало новых подходов, определенной перестройки в тактике и методах оперативной деятельности.

Американская выставка 1959 года в Москве для многих подразделений КГБ явилась серьезным испытанием на прочность и одновременно хорошим полигоном для приобретения новых навыков работы в изменяющейся оперативной обстановке. И хотя кое-какой опыт был уже накоплен в ходе контрразведывательной работы на московском фестивале и на брюссельской выставке, теперь складывалась ситуация с особой оперативной спецификой. Для Брюсселя, например, было достаточно заранее подобрать, а затем направить надежную команду персонала советского павильона и с ее помощью гасить все разведывательные устремления и вербовочные усилия спецслужб противника и эмигрантских организаций. Здесь же, наоборот, требовалось квалифицированно нейтрализовать довольно многочисленную американскую команду, десантированную в советскую среду, которая проявляла большую любознательность к проводимому мероприятию. Было ясно, что противоположная сторона попытается воспользоваться представившейся возможностью для достижения максимального пропагандистского и оперативного эффекта. Соответственно, задачей хозяев было свести этот эффект к минимуму. Короче говоря, ситуация на американской выставке отличалась от всех предыдущих тем, что, говоря языком боксеров, стала «ближним боем» с Главным Противником, причем в нашем углу ринга.

В «обеспечении» американской выставки принимали участие различные подразделения органов госбезопасности, но, поскольку она проходила в Москве, вся повседневная оперативная работа легла на плечи Московского управления КГБ, где в одном из отделов начиналась в то время моя карьера офицера контрразведки.