Текст книги "КГБ и тайна смерти Кеннеди"

Когда после покушения на президента Кеннеди из американских газет я узнал, что ФБР обнаружило на квартире Освальда среди его документов официальный ответ с отказом на просьбу о въезде в Союз, я задумался. А какова была бы реакция, если бы вместо него оказался документ, разрешающий въезд в сроки, совпадающие с покушением на жизнь американского президента? Вот оно, косвенное «доказательство» причастности Советов к действиям предполагаемого убийцы, собиравшегося скрыться в СССР после совершения теракта. Уж лучший подарок для определенных кругов в тот момент трудно было себе представить.

Но все это рассуждения постфактум. А тогда, отправив заключение на просьбу Прусаковой, я занялся своими повседневными заботами, на время вообще забыв об этом эпизоде. Я уже приступил к подготовке предстоящей длительной командировки в США, но это не освобождало меня от текущей работы, а поскольку людей в направлении недоставало, то каждый трудился, как говорится, и за того парня».

Документальное подтверждение воспоминаний Юрия Павловича Мостинского я обнаружил в одном из томов оперативного дела на Налима в октябре 1992 года в Минске. Служба № 2 Первого главного управления тогда действительно запросила мнение КГБ Белоруссии о целесообразности выдачи разрешения на въезд в Союз семьи Освальд в связи с их обращением в посольства в Вашингтоне и Мехико. Исполнителем этого документа значится Юрий Павлович.

8 октября 1963 года из КГБ за подписью заместителя начальника Учетно-архивного отдела Аряхлова в МИД СССР было направлено письмо, в котором в связи с поступлением спецсообщения № 550 из Мехико от 3 октября 1963 года просили выслать ходатайство о въезде в СССР семьи Освальд на постоянное жительство для рассмотрения в установленном порядке. Письмо было адресовано на имя начальника Консульского управления МИДа Власова.

На обороте этого письма, хранящегося в названном деле, имеется справка, что Прусакова М.Н. ходатайствовала одна, без мужа, о возвращении в Советский Союз к родственникам, проживающим в Ленинграде. Далее в ней сказано, что МИДом СССР по согласованию с местными органами Ленинградской области 7 октября 1963 года Прусаковой отказано во въезде в Союз. Ходатайство ее мужа о возвращении в Советский Союз в МИД еще не поступало. Справка датирована 16 ноября 1963 года.

25 октября 1963 года в МИД СССР из КГБ было направлено письмо следующего содержания:

«Заместителю министра иностранных дел

тов. Кузнецову В.В.

По сообщению тов. Базарова, в советское посольство в Мексике обратился гражданин США Освальд Ли с просьбой выдать ему визу на въезд в СССР на постоянное жительство…».

Далее в письме изложены обстоятельства его обращения в 1959 году с заявлением о принятии в советское гражданство, о попытке самоубийства, о предоставлении временного проживания, об условиях жизни в Минске.

«…С января 1961 года Освальд, вопреки своему заявлению о невозможности его проживания в США, стал настойчиво добиваться разрешения на выезд из СССР, в связи с чем установил переписку с посольством США, а в июле 1961 года с этой целью вместе с женой посетил американское посольство.

В 1962 году Освальду и его жене был разрешен выезд в США, в июне месяце они выбыли из Советского Союза. По нашему мнению, разрешать Освальду въезд в Советский Союз нецелесообразно.

Заместитель председателя КГБ С. Банников».

Вот какие воспоминания сохранились о том периоде у В.Е. Семичастного:

«Вопрос. Было ли вам известно о попытках Освальда и его жены вернуться в Советский Союз? Что делалось в связи с этим КГБ?

Ответ. Да, помню, один раз докладывали. Но с нашей стороны однозначно было сказано – ни в коем случае. Мы были против возвращения даже не столько по каким-то политическим мотивам, но по соображениям материального характера: зачем впустую выбрасывать деньги на его изучение, содержание, не получая взамен никакой отдачи. Он для нас был абсолютно неинтересен. Но в копеечку за время проживания в Союзе Освальд влетел нам в приличную, да еще и головную боль своими метаниями создавал не раз.

Вопрос. Было ли вам известно о поездке Освальда в Мексику в сентябре 1963 года?

Ответ. О приходе Освальда в наше посольство в Мексике я узнал только после покушения на Кеннеди. Спросил об этом Сахаровского, тот подтвердил такой факт и сказал, что из резидентуры тогда была шифротелеграмма».

При содействии руководства Центрального архива Министерства безопасности Российской Федерации в моем распоряжении оказался документ, свидетельствующий о том, как спасительная для нашей резидентуры информация о визитах Освальда в посольство, превратившись в Москве в «фишку», передвигалась по столам высших государственных деятелей страны.

Сразу после известия о покушении на президента США в Далласе на имя заместителя председателя Совета Министров СССР была направлена из КГБ записка (документ, в других странах именуемый обычно меморандумом), которая начиналась следующим образом: «Совершенно секретно Экз. 2 Товарищу МИКОЯНУ А.И. 23 ноября 1963 г. В связи с сообщениями зарубежных агентств об аресте американскими властями Ли Освальда, причастного якобы к убийству президента США, сообщаю следующие известные данные».

Далее следовал хорошо знакомый перечень сведений об обстоятельствах приезда Освальда в Союз, его желании стать советским гражданином, попытке самоубийства в связи с отказом в этом, женитьбе на советской гражданке и последующем отъезде в США, о предпринимаемых попытках вернуться в СССР. Но для меня, по понятным причинам, самым важным был следующий абзац записки: «В октябре 1963 г. Освальд посетил советское посольство в Мексике и снова обратился с просьбой предоставить ему политическое убежище в СССР, ссылаясь на то, что его, как секретаря прокубинской организации, преследуют агенты ФБР. Это ходатайство Освальда было рассмотрено МИД СССР и КГБ при СМ СССР и отклонено по тем же мотивам, по которым были отклонены его предыдущие просьбы».

Цитируемый документ подписан председателем КГБ Владимиром Семичастным.

Так, только в процессе работы над книгой, почти 30 лет спустя, сам я увидел, где «плавал» и какую роль играл тогда наш «спасательный круг» – информация, отправленная в Москву о приходе Освальда в посольство в Мехико. Правда, сами эти сообщения мне пока разыскать не удалось, но я намерен продолжить поиски.

Рассказывает бывший сотрудник резидентуры КГБ в Вашингтоне полковник в отставке В.А. Герасимов: «В период 1963–1964 годов я входил в состав резидентуры КГБ в Вашингтоне, являлся сотрудником внешней контрразведки и был работником группы «КР», отвечавшей за безопасность советских учреждений и граждан в американской столице. По прикрытию выполнял консульские функции. Моим участком работы были советские граждане, постоянно проживающие в Соединенных Штатах.

Как я припоминаю, поступившее летом 1963 года письмо от Марины Прусаковой (Освальд) в посольство с просьбой о возвращении на Родину консул Резниченко расписал мне на исполнение с учетом моих функций по прикрытию. Ознакомившись с письмом, я начал переписку с заявительницей. Хотя на консульском ответе с объяснением всей процедуры оформления ее просьбы стояла фамилия консула, но подписывал за него я. Через некоторое время от Прусаковой поступили все необходимые для начала оформления документы, и я уже намеревался все направить в Москву, в Консульское управление, но Резниченко остановил меня и предложил запросить Прусакову о причинах желания поехать в Союз. Это потребовалось для принятия сначала решения в посольстве, а потом и подготовки аргументированного запроса в Консульское управление МИДа. Такие случаи в нашей практике встречались, когда не все было ясно, мы запрашивали дополнительные данные. Насколько помню, ответа на это наше письмо от Прусаковой не последовало, и сейчас я затрудняюсь сказать, послали ли мы ее заявление с уже имевшимися документами в Москву или нет. Входе этой переписки с Прусаковой на ее мужа мы вообще внимания не обращали. Что же касается резидентуры, то какими-либо оперативными или иными сведениями об Освальде до покушения мы не располагали. Если бы такие материалы поступили из Центра, то с учетом полученных нашими внутренними органами данных на него и жену они обязательно бы попали именно в группу контрразведки, а там, скорее всего, ко мне, учитывая мое прикрытие. Возвращаясь к заявлению Прусаковой, хочу сказать, что у нас вызвало удивление ее стремление вернуться назад после совсем недавнего приезда в США. Вообще такой категории, как она, в тот период в США проживало всего несколько человек».

Однако оба мои коллеги (Ю.П. и В.А.) заблуждаются. Один не знал, что заявление Марины Николаевны, минуя его, все же попало в Центр из Вашингтона, а второй, не обнаружив материалов по данному вопросу в своих делах, решил, что до него никто этим не занимался. В бюрократическом делопроизводстве элементарно могло случиться, что кто-то, возможно, в отсутствие В.А. Герасимова все же отправил просьбу жены Освальда в МИД СССР, оттуда она автоматически попала в Службу № 2 ПГУ на рассмотрение, а исполненные по ней документы «осели» затем в одном из многочисленных дел оперативной переписки, вне поля зрения Ю.П.

9 апреля 1963 года в адрес председателя КГБ БССР из Службы № 2 ПГУ был направлен запрос, в котором говорилось: «По полученным нами сведениям, проживающая в настоящее время в США Освальд Марина Николаевна (девичья фамилия Прусакова) изъявляет желание вернуться в Советский Союз». Далее излагались уже известные нам данные о ней и упоминалось, что в 1961 году в Минске проживал дядя Прусаковой – Илья Васильевич, служащий Министерства охраны общественного порядка. Запрос заканчивался словами: «Просим дать указание проверить и сообщить, что известно об Освальд М.Н. и ее муже».

Содержание этого запроса свидетельствует, что исполнявший его оперработник понятия не имел о наличии архивного дела спецпроверки на Освальда и его жену и, очевидно, не удосужился проверить их по оперативным учетам. В письме в Минск он запрашивал данные, которые давно имелись в указанном деле. Тем не менее 16 апреля из Белоруссии на имя начальника Службы № 2 ПГУ поступил ответ. В нем излагались материалы на Освальда, данные о Марине и ее родственниках, говорилось, что в июне 1962 года Освальды выехали в США и после отъезда переписывались со своими «связями». В одном из писем Освальд сообщал, что по возвращении на родину он преследованиям не подвергался, но однажды к нему приходили двое сотрудников ФБР и «задавали много глупых вопросов»! Письма Прусаковой были сдержанными. Выражая удовлетворение прибытием в Америку, она «восхвалений так называемого «американского образа жизни» не допускала». В документе было также отмечено, что «в Минске Освальд и Прусакова жили недружно, часто ссорились между собой, по характеру оба вспыльчивы». Далее было сказано: «Данными о поведении супругов Освальд в Америке не располагаем». Ответ заканчивался следующей фразой: «Со своей стороны считал бы целесообразным не препятствовать возвращению Прусаковой на Родину». Письмо подписано председателем КГБ при СМ БССР.

Следующее письмо из Белоруссии поступило в Службу № 2 ПГУ 21 октября (в ответ на запрос от 8 октября). В нем говорилось, что «приезд семьи Освальд, после их непродолжительного проживания в США, можно было бы использовать в пропагандистском плане, в выгодном для нашей страны свете». Как сообщалось, вопрос этот был согласован с ЦК КПБ. Письмо вновь подписал председатель КГБ при СМ БССР.

Однако, поскольку в Центре уже было принято решение о нежелательности возвращения семьи Освальд в СССР, в Минск был отослан ответ следующего содержания:

«Решением МИД СССР от 7.10.1963 г. Освальд (Прусаковой) М.Н. было отказано в возвращении в Советский Союз. Основанием этого решения явился отказ ее отчима, проживающего в Ленинграде, принять ее у себя. Муж Прусаковой, Ли Харви Освальд не подавал заявление о въезде в СССР.

Ваше письмо направлено в УАО КГБ при СМ СССР для использования в случае повторного решения вопроса о возвращении Освальд в Советский Союз.

Начальник Службы № 2 ПГУ

22 ноября 1963 г.».

Обратите внимание на дату подписания письма!!!

ХРОНИКА РОКОВЫХ ДНЕЙ

МЕХИКО. РЕЗИДЕНТУ РА КГБ

«Le mataron! Mataron al Presidente de los Estados Unidos! Mataron a Kennedy!»[1]1
  Убили! Убили президента Соединенных Штатов! Убили Кеннеди! (исп.).


[Закрыть].

Эти слова донеслись до моего слуха с улицы, через открытое окно кабинета консульского отдела. Выскочив в посольский двор, я увидел мексиканку средних лет, которая, судорожно схватившись за металлические прутья наших ворот, рыдая, непрерывно выкрикивала, что убит президент Кеннеди. Я бросился обратно и включил стоявший в консульстве приемник. По радио шли сообщения, что в Далласе в госпитале скончался президент Соединенных Штатов Джон Кеннеди. Он погиб в результате покушения во время проезда по городу в открытой автомашине.

Должен признаться, что не помню, чтобы такая весть сразу задела меня за живое в чисто эмоциональном плане – слишком абстрактным человеческим существом был для меня президент Соединенных Штатов. Но я считал его сильным политиком и испытывал к нему уважение как к уверенному в себе и разумному противнику. Наши пути, если можно так выразиться, до этого пересекались уже дважды, конечно, не напрямую.

Летом, по-моему в июне, 1962 года меня неожиданно вызвали из Мексики в Центр, где в течение недели я интенсивно готовился к приему на связь агента, который должен был прибыть на несколько дней в Мексику из США. Мне предстояло основательно с ним поработать, в частности обучить комплексу шпионской технологии – секретному фотографированию документов, тайнописи, чтению микроточек, снабдить необходимым оборудованием и после соответствующего инструктажа отправить обратно. И надо же такому случиться, что его приезд совпал с официальным визитом президента Кеннеди в Мексику. Понятно, что при таких мероприятиях оперативная обстановка резко осложняется, ужесточается контрразведывательный режим, усиливается контроль над приезжающими, в данном случае как раз из США. Из-за случайности наш человек может попасть в поле зрения спецслужб и подвергнуться дальнейшей проверке. Вернувшись из Москвы задолго до обусловленной встречи и ознакомившись с обстановкой, я испытывал определенный дискомфорт, чтобы не сказать больше.

После установления контакта с агентом по «железным условиям связи», то есть по паролю в определенном месте, я должен был продолжить работу с ним на конспиративной квартире. Квартира эта, к сожалению, была расположена всего в нескольких кварталах от нашего посольства, что тоже не очень меня радовало. Пришлось уезжать в другие районы города, чтобы проверяться на предмет обнаружения слежки, а затем «подкрадываться» к месту работы. Слава богу, все обошлось благополучно, агент вернулся в США, мы отрапортовали в Центр о выполнении задания. Но этот визит Кеннеди в Мексику мне запомнился надолго.

Второй раз мы «встретились» с Кеннеди во время так называемого Карибского кризиса – он стал одной из главных фигур, если не центральной, в тот драматический момент. Нашей резидентуре в Мехико тогда досталось основательно. Ведь мы оказались в критической зоне, как бы в треугольнике: Москва – Вашингтон – Гавана. Центр требовал – информация, информация, информация… У меня был источник, располагавший хорошими связями с антикастровской эмиграцией в Мексике и США. Естественно, пришлось его эксплуатировать с полной нагрузкой, где-то даже в ущерб канонам безопасности. Но ведь мир стоял на грани взрыва. Встречи с моим источником приходилось проводить не то что каждый день, но подчас и по два раза за день. Вообще все в резидентуре крутились в те дни как белки в колесе.

В тот момент, когда услышал по радио, что Кеннеди убит в результате покушения, я не мог себе еще представить, что наши пути снова пересеклись…

Слово «покушение» направило ход моих мыслей в определенное русло – как, кто, зачем? Одновременно возникла мысль о международных последствиях, сразу подумал о нашей безопасности здесь; в общем, мысли в голове неслись, перепрыгивая с одного на другое. Решил подняться в резидентуру, поговорить с резидентом о возможных дополнительных мерах безопасности в посольстве. Не помню уже, застал ли его на месте, но помню, что заходил в разные кабинеты, слушал радио. Передали сообщение, что прямо в самолете принял присягу в качестве нового президента Линдон Джонсон. Кто-то из дипломатов сказал, что арестовали убийцу, но не мог вспомнить имя. Потом я вернулся в консульство и занялся какими-то бумагами.

Вдруг спустя какое-то время в кабинет буквально влетел Валерий. Глаза у него были квадратные.

– Олег, сейчас по ТВ показали задержанного по подозрению в убийстве Кеннеди! Это Ли Освальд, тот, который был у нас в сентябре! Я узнал его! – на одном дыхании выпалил он.

– Он?!

Наверное, мои глаза стали такими же квадратными.

Вихрем вылетев из консульства, мы стремглав помчались в здание посольства, где у телевизора в гостиной на первом этаже собрались, пожалуй, все, кто в это время находился в посольстве. Мы не очень вежливо отодвинули кого-то и почти вплотную прильнули к экрану. Там проплывали документальные кадры, на которых в окружении полицейских шел предполагаемый убийца. Мы с Валерием посмотрели друг на друга.

Да, без сомнения, это он, тот Ли Харви Освальд, который был у нас в сентябре, а сегодня, 22 ноября 1963 года, задержан по подозрению в убийстве президента Соединенных Штатов Америки Джона Кеннеди. Мы не могли оторвать глаз от телевизора. Естественно, в холле мы не комментировали свое открытие, но когда вышли на улицу, переглянулись и, не сговариваясь, в один голос произнесли фразу, которую едва ли удалось бы выразить на любом другом языке, кроме русского. Мы находились в состоянии шока.

Вспоминает Валерий: «22 ноября, днем, я ехал по городу в автомашине, слушая радиоприемник. Вдруг передача прервалась, и передали экстренное сообщение, что в Далласе убит президент Кеннеди. Я ехал по делу в какое-то учреждение, даже не припомню какое, помню только, что там царил переполох, никто не работал, все слушали радио и бурно обсуждали случившееся. Возвращаясь в посольство, я, конечно, снова слушал радио и узнал, что задержан предполагаемый убийца. Когда назвали его имя – Ли, – оно сразу резануло мне слух и показалось знакомым. Но я отвлекся, вникая в другую информацию, однако потом все же вспомнил, что нашего посетителя звали так же странно. Вернувшись в посольство, я встретил во дворе Павла и поделился с ним своими подозрениями – не является ли задержанный тем нашим гостем.

В это время кто-то сказал, что по ТВ идет трансляция из Далласа. Я на ходу бросил Павлу:

– Пойду взгляну, что передают, и потом поднимусь к нам (в резидентуру. – О.Н.).

В холле собрались посольские, наблюдая за происходящим в Техасе. Найдя удобное местечко, я устремил взгляд на экран, где как раз показывали задержанного полицией предполагаемого убийцу президента. Сначала я даже не поверил своим глазам, но потом остолбенел. В кольце полицейских, в наручниках, с подбитым глазом, шел тот гринго, тот Ли Харви Освальд, который два месяца назад испытывал наши нервы и испортил нам спортивную субботу. Все еще не желая верить увиденному, я выскочил из холла и бросился в консульство, чтобы скорее найти Олега или догнать Павла. Увидев в кабинете Олега и сообщив ему, кого я узнал по ТВ, я вместе с ним бегом вернулся в холл. Поскольку в ходе прямой трансляции разные куски хроники из Далласа повторяли, я уже смотрел больше на Олега, на его реакцию на появление подозреваемого на экране. Когда Освальд появился в кадре, я увидел, как Олег вздрогнул, дернулся ближе к телевизору, готовый, по-моему, влезть в него. Через несколько мгновений он повернулся ко мне и молча утвердительно кивнул. Сомнений не было – он тоже узнал сентябрьского визитера. Мы встали, вышли на улицу и, посмотрев друг на друга, в один голос крепко выругались.

– Ты знаешь, я еще в городе, в машине заподозрил неладное, когда услышал это «Ли». Когда вернулся, встретил Павла и высказал свои подозрения. Теперь все ясно, это он. Слушай, я побегу к шефу, ведь он еще ничего не знает.

– Давай, – ответил Олег, – а я пойду проинструктирую дежурного коменданта, а то сейчас трудно предположить, что может начаться. Ведь там известно, что он жил в Союзе, поднимут шумиху… А если вдобавок узнают, что он был здесь… Вот ведь попали… Потом я тоже поднимусь».

Вот что сохранилось в памяти Павла Яцкова о подробностях того дня: «Где-то в середине дня, в пятницу, 22 ноября, я забрал жену и дочь, гулявших в саду посольства, и повез их к детскому врачу то ли на прививки, то ли еще зачем-то. Пока они были в кабинете у доктора, я, расположившись в его приемной, просматривал свежие иллюстрированные журналы. Вдруг из кабинета выбежал бледный доктор и, обращаясь ко мне, почти выкрикнул: «Убили президента Кеннеди!» Оказалось, что ему позвонила родственница из Далласа и сообщила, что там в результате покушения убит президент США Кеннеди. Забрав своих и попрощавшись с доктором, я завез их домой и немедленно направился в посольство. Первым, кого я встретил там из наших, был Валерий. Он сразу подошел ко мне и негромко сказал: «По радио передавали, что задержан предполагаемый убийца Кеннеди, и назвали его – Ли Освальд. Слушай, не тот ли это псих, что был у нас в сентябре? Нужно срочно доложить резиденту. Я пока зайду в гостиную, говорят, там по ТВ идет трансляция из Далласа, а в случае чего разыщу тебя».

Я направился к послу, чтобы обсудить какой-то вопрос, связанный с консульством. Вскоре в его кабинете раздался телефонный звонок, он снял трубку и, обернувшись ко мне, произнес: «Вам нужно срочно подняться наверх»».

Вновь восстанавливает картину тех часов Валерий: «В нарушение существовавшего порядка я вошел в кабинет резидента, когда ему докладывал кто-то из оперработников, и, даже забыв извиниться, воскликнул:

– Это он, он! Сейчас по телевизору мы с Олегом опознали его! Это тот, который дважды был у нас в сентябре!

Резидент поднял на меня глаза, всем своим видом выражая неудовольствие моим появлением.

– О чем ты, что ты врываешься и шумишь? – обратился он ко мне.

Когда я рассказал ему об увиденном по телевизору, шеф, человек суровый и малоулыбчивый, вдруг ухмыльнулся:

– Ну что ж, друзья, наше счастье, что о тех визитах мы своевременно информировали Центр. В темпе готовьте телеграмму и обязательно сошлитесь на номер шифрограммы, которой мы сообщали об Освальде в сентябре. Валерий, садись и пиши. Где Павел и Олег? – продолжил шеф.

– Олег пошел инструктировать коменданта, а Павел, кажется, у посла, – ответил я.

– Пусть Олег тоже поднимется, нужно подумать, что нам еще предпринять по безопасности, – сказал резидент, затем поднял трубку и по внутреннему телефону позвонил послу. Удостоверившись, что Павел действительно там, он попросил, чтобы он срочно зашел к нему».

В Москву с пометкой «Вне очереди» или «Срочно», сейчас точно не помню, полетела шифровка с сообщением о том, что в показанной из Далласа телевизионной передаче предполагаемый убийца президента Кеннеди – Ли Харви Освальд – опознан нами как посетитель нашего посольства в Мехико в сентябре сего года, о котором резидентура информировала Центр шифротелеграммой за таким-то номером от такого-то числа. Вот он, спасательный круг!

Одновременно мы сообщали в Центр, что с учетом возможного обострения оперативной обстановки будут приняты дополнительные меры по обеспечению безопасности посольства и других советских учреждений в Мексике, а также «советской колонии» (так в нашей служебной переписке именовались все советские граждане, находящиеся в командировке в той или иной стране, и члены их семей). Через посла руководителям различных учреждений сразу были даны указания ограничить выход в город своих сотрудников и членов их семей. Введены усиленные дежурства дипломатического состава на территории посольства, проверены противопожарные средства, резервные источники электроэнергии, проинструктированы дежурные коменданты. В общем, мы готовились к худшему.

Сейчас это может и удивить, и показаться странным и непонятным, так как трудно представить себе, какие заботы ложились на наши плечи в тот исторический момент.

Ведь мы еще не знали, что кроется за покушением на американского президента – заговор каких-то внутренних сил, участие международных организаций либо других государств или что-то другое. Но даже если стрелял один только Освальд, без чьей-либо помощи, в той накаленной обстановке холодной войны уже достаточно было ткнуть в него пальцем и закричать: «Он жил в Советском Союзе, он женат на советской гражданке, он переписывался с советским посольством в Вашингтоне, он переписывался с компартией США, он член Комитета справедливого отношения к Кубе (КСОК), и он, наконец, за два месяца до покушения посещал советское и кубинское консульства в Мехико!» – чтобы был сделан вывод: виноваты русские или кубинцы. А может быть, как раз поэтому он и был кем-то избран? Но в том, что наша служба к этому непричастна, у нас сомнений не возникало – именно в силу перечисленных обстоятельств биографии Освальда.

После отправки сообщения, собравшись втроем, мы вновь и вновь пытались восстановить в деталях свое общение с Освальдом, сопоставить все «за» и «против» его возможного участия в покушении.

Легко ли тогда было это сделать? Тогда, в сентябре, Освальд находился в поле нашего зрения примерно два с половиной часа. Время контакта с ним каждого из нас было разным. Дольше всех с ним общался Валерий: он первый встретил его 27 сентября, когда беседовал с ним минут десять-пятнадцать, и провел с ним почти всю вторую встречу. Я говорил с ним минут сорок – сорок пять в первый день и несколько минут видел и слышал его во второй. Павел беседовал с Освальдом только во второй приход, но зато более часа. Таким образом, мы с Валерием могли сравнивать состояние и поведение Освальда во время двух визитов, а Павел мог судить лишь по впечатлениям от второй встречи.

Для всех троих визит Освальда был неожиданным – никогда ранее мы его не видели и никакой предварительной информацией о нем не располагали. Все сведения носили автобиографический характер, то есть были сообщены им самим. От поставленных уточняющих вопросов он в основном уклонялся, отделываясь общими фразами и уходя от ответа. Правда, определенная достоверность сообщаемой им о себе информации подкреплялась представленными им личными документами, подлинность которых не вызвала у нас сомнений. Так что основой для анализа личности Освальда нам служили его краткие автобиографические данные, состояние и поведение в ходе двух проведенных встреч. Что касается сведений биографического характера, то по тем временам они были, несомненно, из ряда вон выходящими: бывший морской пехотинец США, якобы придерживающийся марксистских взглядов, приехал в Союз и попросил политического убежища, получил вид на жительство, женился на советской гражданке, а затем вновь, уже с женой и ребенком, вернулся в США, где опять стал американским гражданином (мы ведь не знали, что он не лишался американского гражданства). В США якобы подвергался преследованиям «местных властей» и ФБР, из-за чего захотел выехать опять в СССР или на Кубу. Какой вывод из этого следовал? Безусловно, во время пребывания в Союзе он находился в поле зрения КГБ. Но каких подразделений? Внутренней контрразведки – несомненно, а разведки? Если да, то резидентуры в Штатах могли быть ориентированы о нем Центром. Но обстоятельства, при которых он объявился у нас в Мехико, и его поведение давали нам основание быть уверенными, что к агентуре нашей службы Освальд не принадлежит. Почему он вообще не мог стать нашим агентом, я попытаюсь более подробно объяснить в другой главе.

В практике нашей разведки случалось, что агент, потерявший связь в своей стране или не имеющий возможности ее там поддерживать в результате резкого осложнения контрразведывательного режима, выезжает в другую страну (обычно с менее жестким режимом безопасности) и пытается восстановить связь, в том числе и путем посещения посольства или других советских учреждений.

Но с Освальдом дело явно обстояло иначе: его поведение, наоборот, свидетельствовало, что никакого контакта с разведкой у него не было. Его туманный намек во время второй беседы на то, что он якобы выполняет какую-то «специальную миссию», и уход от ответа на конкретный уточняющий вопрос – какую и для кого, были расценены как стремление придать больший вес своей персоне в наших глазах и, возможно, попытаться повлиять на решение о выдаче визы.

Составить мнение о его личности для нас было более трудной задачей, ведь единственное, чем мы могли при этом руководствоваться, – визуальное наблюдение за его состоянием и поведением приблизительно в течение двух с половиной часов. Возможно, высококвалифицированным профессионалам – психологам или психиатрам – такого промежутка времени и ситуации и хватило бы для того, чтобы по определенным признакам поставить однозначный диагноз. Мы же могли судить, опираясь только на свой жизненный и оперативный опыт и некоторые познания в области психологии, полученные в процессе специальной подготовки. Но и здесь наше мнение совпало: все мы дали Освальду, может, и не совсем научное, но широко используемое в нашей повседневной жизни определение – псих. Конечно, мы не медики и не могли однозначно утверждать, что он страдает психическим заболеванием, но в том, что это человек с явно неуравновешенной психикой, с нестабильной нервной системой, мы не сомневались. Наши мнения сходились и в том, что он не агрессивен, а скорее истеричен или снимает свое напряжение истерикой, а не действием. Когда он говорил об угрозе его жизни, то употреблял такие выражения, как «я боюсь», «я больше не могу», «мне невыносимо трудно», отражающие пассивную позицию, а не наступательные, типа: «они у меня увидят», «я им покажу», «я им дам» и тому подобные. Поэтому и произнесенная им на второй встрече фраза, что, если они не отстанут, он «будет защищаться», прозвучала для нас тогда не как его активная угроза кому-то, кого он называл «они», а как возможная вынужденная защитная реакция. Многие годы меня преследует мысль: а не произнес ли ее Освальд вновь и не сопроводил ли выстрелами при встрече с Типпитом? И не находились ли в барабане его револьвера те самые патроны, которые были возвращены ему перед уходом из нашего консульства 28 сентября?

Но кто теперь ответит на эти вопросы?

Размышляя о покушении, ни один из нас не мог поверить, что он способен произвести скоростные, точные выстрелы по движущейся цели. Всем нам запомнились его плаксивые глаза, дрожащие руки, общая нервозность. Мог ли он настолько собраться, чтобы так стрелять?