Текст книги "КГБ и тайна смерти Кеннеди"

Подробной информации об обстоятельствах покушения было еще недостаточно, но практически все в резидентуре считали, что это реализация заговора и стрелков было несколько.

За время двух посещений нашего посольства и состоявшихся здесь бесед Освальд ни разу не упомянул имени президента США Джона Кеннеди и вообще не затрагивал вопросов, связанных с политикой его администрации.

Вот такими раздумьями завершился первый день этого трагического и пока непонятного события.

Следующий день, 23 ноября, был субботним, но все мероприятия, которые обычно проводились в такие дни, – занятия спортом, демонстрация кинофильмов в клубе – в связи с обстановкой были отменены. В посольстве находились только те, чье присутствие диктовалось служебной необходимостью. Реакции Центра на нашу внеочередную телеграмму об Освальде не было. Мы продолжали внимательно следить за развитием событий по радио, ТВ и газетам.

Говорит бывший резидент КГБ в Мехико: «О том, что Освальд был в сентябре текущего года в Мексике и посещал советское и кубинское консульства, стало широко известно в США и Мексике уже на второй день после покушения на Кеннеди. Посольство стали осаждать журналисты, чтобы получить информацию об этом факте из первых рук. Ситуация для нас складывалась непростая. Любой ответ журналистам может разойтись с позицией Москвы и быть истолкован не в нашу пользу: если признать, что предполагаемый убийца президента посещал посольство по визовым вопросам, возникнет вопрос – почему в Мексике, а не в США? Пытаться отрицать сам факт прихода, исходя из того, что посетителей нашего консульского отдела мексиканские власти официально не фиксируют, тоже вроде не годилось – его мог засечь стационарный пункт наблюдения ЦРУ напротив посольства. Какой ответ для нас хуже, было трудно сказать. Самое главное, что мы находились в потемках, ничего не зная о пребывании Освальда в Союзе, кроме сказанного им самим, об имеющихся на него материалах, возможных переговорах наших властей в Москве или в Вашингтоне с американцами и так далее. В конце концов мы решили срочно запросить Центр, что предпринимать в сложившейся обстановке. Между тем консульским работникам, принимавшим Освальда, – а все они сотрудники резидентуры – было дано указание на глаза журналистам не попадаться, даже исчезнуть на время из собственных квартир. К счастью, была суббота, официально посольство не работало, и вся нагрузка по отфутболиванию прессы ложилась на дежурного дипломата и комендантов.

Весь этот день прошел при полном молчании Центра. Поступивший в воскресенье ответ из Москвы буквально взбесил нас, ибо был воспринят в резидентуре как не только бюрократическая отписка, но и прямое издевательство над нами. Ситуацию из тревожной для нас он просто превращал в идиотскую. Игнорируя нашу четко изложенную просьбу, Центр ни с того ни с сего рекомендовал нам в официальном общении руководствоваться сообщениями «Ассошиэйтед Пресс», в которых в общей форме говорилось о покушении на Кеннеди и задержании подозреваемого в убийстве американского гражданина. Мы, естественно, не стали разъяснять корреспондентам, как хорошо и правильно все описано в сообщениях американского агентства. Нам ничего не оставалось делать, как продолжать прятаться от журналистов… Чем можно было объяснить такую реакцию Центра? Головотяпством рядовых исполнителей? Растерянностью начальства в чрезвычайной ситуации? Ожиданием решения самого «верха»? Наверное, всем вместе».

Кажется, уже к концу субботы в средствах массовой информации прозвучала фамилия Валерия как нашего представителя, принимавшего Освальда во время посещения им советского посольства в Мехико. Мы решили, что это результат перехвата спецслужбами его телефонного разговора по поводу выяснения нашего отношения к выдаче Освальду советской визы с Сильвией Дюран из кубинского консульства. Мы тогда еще не знали, что Освальд назвал фамилию Костина своей жене Марине, запомнив из предъявленной Валерием дипкарточки, и указал ее в письме, подготовленном для посылки в советское посольство в Вашингтоне, черновик которого был обнаружен ФБР при обыске. Резидент распорядился в целях безопасности перевезти Валерия в посольство до прояснения дальнейшей обстановки. В воскресенье утром мы успешно провели эту операцию – завезли его с женой и самым необходимым на машине, которую подстраховывали другие, прямо на территорию посольства и разместили как раз в той гостиной, где стоял телевизор. Поскольку накануне стало известно, что утром Освальда будут переводить из полицейского управления в окружную тюрьму, мы собрались у телевизора, чтобы наблюдать за этой процедурой. Все дальнейшее произошло на наших глазах. Бесстрастные телекамеры в прямом эфире продемонстрировали всем убийство предполагаемого убийцы президента. Сначала мы все онемели, потом разом загалдели. Смысл всех комментариев сводился к тому, что теперь ясно, что это заговор и следует ожидать еще каких-то акций. Беспокойство по поводу развития дальнейших событий возросло. Раз за разом мы с пристальным вниманием смотрели повторы кадров выстрела Руби и никак не могли взять в толк, как это могло произойти прямо в полицейском управлении, при таком скоплении сотрудников спецслужб и полицейских. Весь день прошел в каком-то тревожном ожидании, казалось, что-то еще должно случиться. Правда, вечером мы справили маленькое новоселье по случаю переезда Валерия в посольство, за что получили нагоняй от шефа. Но все ограничилось легким внушением: он тоже понимал, что нам было необходимо снять напряжение.

Понятно, что дурацкая позиция, которую мы заняли благодаря Центру, не могла не вызывать у прессы недоумения и раздражения, и журналисты, чтобы заполнить информационный вакуум, принялись домысливать и предлагать версии причин нашего молчания. Это совсем не шло нам на пользу. Однако, насколько помнится, пресса почему-то довольно быстро охладела к нам, возможно, что и в результате нашей неприступной позиции. Обстановка в целом вокруг посольства оставалась довольно спокойной, каких-то враждебных проявлений не было. Постепенно страхи наши стали проходить, мы вернулись к своему обычному режиму. Заточение Валерия в посольстве продолжалось дня три, после чего он с семьей так же успешно был препровожден домой. Жизнь вернулась в привычное русло. Центр скромно помалкивал. Ну а мы больше не рвались к общению с ним. Очевидно, там было не до нас.

Наблюдая по телевизору похороны президента, мы испытывали сочувствие к его семье и сожаление, что так нелепо ушел из жизни этот незаурядный человек, видный и уважаемый политический деятель.

Кому-то покажется странным, что в книге, которая пишется столько лет спустя, приводятся многие подробности, – могут возникнуть сомнения, не домысливались ли они, не приукрашена ли реальность. Хочу сразу развеять такие сомнения. В жизни людей бывают обстоятельства, которые так четко отпечатываются в памяти, что даже спустя десятилетия можно вспомнить мельчайшие детали. Именно такими обстоятельствами и было для нас все связанное с Освальдом и последующей трагедией в Далласе. Ведь нам пришлось столько раз практически по горячим следам восстанавливать все детали бесед, сопоставлять их, пытаться проникнуть в суть, увязать в единое целое. Но время все же неумолимо: один лучше помнит один момент, другой подробнее припоминает другой – так и вырисовывается вся картина. Конечно, кто-то из нас может ошибиться, назвав не совсем точное время того или иного события, но поверьте моему слову – все изложенное происходило в действительности, ведь речь идет о частичке мирового события, а не просто об эпизоде из истории повседневных оперативных игрищ, происходивших между спецслужбами во времена холодной войны.

МОСКВА. ЦЕНТР. КГБ

Будильник зазвонил, как всегда, настойчиво и повелительно, но вставать ужасно не хотелось. За окном светало, наступало серое утро поздней московской осени – 23 ноября 1963 года. Как только будильник умолк, он опять впал в забытье, но вскоре, словно от внутреннего толчка, открыл глаза и взглянул на часы. График подъема явно нарушался.

Накануне, в пятницу, заехал приятель, с которым они давно не виделись. Засиделись допоздна, уже за полночь гость заторопился, чтобы успеть на метро. Ну а потом, пока прибрался и улегся, ушло еще время, так что недосып был налицо. Утешала мысль, что была суббота, последний рабочий день недели, а завтра уж можно будет отоспаться всласть. Наскоро одевшись и выпив чаю, он вышел на улицу…

Я слушаю Юрия Павловича, который, устремив взгляд куда-то далеко в прошлое, негромко рассказывает: «Обычно я добирался до работы городским транспортом и даже приезжал раньше, а здесь лимит времени уже был исчерпан. Пришлось ловить такси. Стоило удобно устроиться в машине на заднем сиденье, как меня опять стала одолевать дрема. Радиоприемник был включен, но до меня звук доносился как будто издалека – прислушиваться не хотелось. Вдруг водитель усилил громкость, и сонливость как рукой сняло. По радио сообщали, что 22 ноября в Далласе в результате покушения убит президент США Джон Кеннеди и что по подозрению в убийстве задержан некто по фамилии Ли Харви Освальд. Как? Он? Я почувствовал, что волосы у меня на голове зашевелились. Ведь последние два с лишним месяца я вел переписку о нем и его жене с подразделениями Комитета госбезопасности в Ленинграде и Минске. А последнее письмо в КГБ Белоруссии мое начальство подписало вчера, в пятницу, 22 ноября 1963 года!

Я нетерпеливо заерзал на сиденье и заторопил таксиста. Когда мы остановились недалеко от «Дома 2», сунул деньги водителю и бегом припустил к подъезду. Не знаю, с какими мыслями продолжил свой путь таксист, но наверняка он связал воедино убийство президента, мою спешку и конечный пункт моего прибытия – всем известное здание КГБ.

Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, пока вахтер в подъезде изучал мое удостоверение, я посмотрел на настенные часы. До девяти оставалось две минуты. Вылетев из лифта, я буквально попал в объятия Пал Саныча. Он встречал меня уже в нашем коридоре. Его всегда невозмутимое лицо выражало крайнее нетерпение. Он даже не поинтересовался, известно ли мне о событии – очевидно, это было понятно по моему лицу, – только бросил на ходу: «Подними дело спецпроверки, все бумаги и заходи ко мне». На бегу снимая пальто, я заскочил в кабинет, быстро нашел и заполнил бланк требования в архив на поднятие дела, подписал у Пал Саныча и сломя голову побежал вниз. Когда я уже получал дело, в комнату, где выдавали дела, с той же целью, что и я, ввалились двое – сотрудники Второго главка и Московского управления. Но я, взглянув на их растерянные лица и зажав дело под мышкой, поспешил к выходу.

В кабинете Пал Саныча были просмотрены материалы дела спецпроверки на Освальда и его жену и переписка, которая в последнее время велась нашим подразделением в связи с их просьбами о возвращении в Советский Союз. Начальник направления объяснил, что нужно срочно подготовить по всем материалам справку для доклада руководству КГБ. Целью этого документа было показать, что для разведки Освальд и его жена интереса не представляли, о чем наглядно свидетельствовали имевшиеся в нашем распоряжении документы, и никакой оперативной работы по ним не велось.

Начальник направления приказал мне:

– Садись, пиши. Я буду диктовать, – потом через минуту, видимо, передумав, произнес: – Нет, давай я сам.

Пал Саныч сел за стол и, почти не заглядывая в документы и не отрываясь, быстро составил справку на трех страницах. Мне очень польстило, когда, закончив писать и встав из-за стола, он обратился ко мне:

– Прочти, я ничего не упустил?

Справка выглядела лаконичной и весьма обстоятельной.

– Нет, Пал Саныч, все в порядке.

С написанной от руки справкой и делом спецпроверки на Освальда и его жену мой начальник направился к руководству, сказав:

– Иди к себе и жди моего звонка, никуда не отлучайся. Вернувшись к себе в кабинет и переведя дух, я понял, что отоспаться в воскресенье мне, скорее всего, не удастся. Довольно скоро раздался телефонный звонок:

– Юрий Павлович, зайди.

Пал Саныч выглядел довольным. Он протянул мне дело со словами:

– Я доложил, все нормально. Сдай обратно, дальше пусть занимается Второй главк, это их проблемы.

Взяв папку, я уже двинулся к двери, когда вслед услышал:

– Завтра пораньше будь на работе.

– Есть, – ответил я и с тоской подумал о будильнике».

Не пришлось Юрию Павловичу отоспаться и в течение нескольких последующих дней: хотя новых, каких-то особых поручений от начальства не поступало, все работники Службы № 2 находились в состоянии напряженного, тревожного ожидания дальнейших драматических событий, особенно после того, как Джек Руби застрелил на глазах у всего мира Освальда, и не где-нибудь, а прямо в здании полицейского управления!

Таковы были в тот момент действия и настроения тех, кто находился на нижних ступенях служебной лестницы Центра. Для того чтобы узнать реакцию его руководства на случившееся, вновь обратимся к воспоминаниям бывшего шефа КГБ: «Ко мне пришел Сахаровский и доложил, что все информационные агентства сообщают о покушении на президента Кеннеди. Включили радио, ТВ. Первой человеческой реакцией было – произошло что-то трагическое, бессмысленное. Первой профессиональной реакцией – очевидно, это результат заговора.

Когда прозвучало имя Освальда, подозрение, что здесь что-то нечисто, еще более окрепло. То, что его подозревали в убийстве, у нас не вызвало ажиотажа: изучив его личность, мы были убеждены, что он неспособен на такое. Даже появилась мысль предложить руководству страны послать группу чекистов, чтобы принять участие в проведении расследования покушения. Но в связи с личностью Освальда началась антисоветская пропагандистская кампания. Нагнетание обстановки вызвало необходимость серьезного анализа имеющихся на него материалов. Поскольку в Центре подборка документов на Освальда была «тощей», запросили Минск. Всей подготовкой материалов для доклада руководству страны было поручено заниматься начальнику разведки Сахаровскому. Все шифротелеграммы из посольств и наших резидентур по высшей разметке немедленно шли в Политбюро. Быстро запиской КГБ доложили в Политбюро на имя Хрущева данные изучения Освальда в период проживания в Союзе, дали ему оценку как посредственности и высказали сомнение, что он убийца. После покушения я по своей инициативе докладывал Хрущеву об обстоятельствах убийства президента, о появившихся версиях и слухах. Он все очень внимательно и с интересом выслушал, не докучал вопросами и прокомментировал услышанное словами: «Дело очень темное». Хрущев очень искренне выражал сожаление по поводу гибели президента Кеннеди.

При определении кандидатуры представителя советского государственного руководства для участия в похоронах президента выбор пал на Микояна, как заместителя председателя Совета Министров. Кроме того, ровно за год до этого в период Карибского кризиса он побывал в США и был знаком со многими членами администрации Белого дома. Когда был решен вопрос о поездке Микояна в США, Сахаровский предложил мне на всякий случай «вооружить» Анастаса Ивановича нашими материалами по периоду проживания Освальда в Союзе. Я по телефону сообщил Микояну, что мы подготовили для него материал для возможной передачи американскому руководству, и спросил, не возражает ли он, если эти документы по Освальду ему вручит и соответствующим образом прокомментирует начальник разведки Сахаровский. Он с удовлетворением воспринял наше предложение и дал согласие на встречу. Я не помню, чтобы он делился впечатлениями об обстоятельствах передачи указанных материалов американцам. Во всяком случае, до меня это не доходило».

После получения известия о задержании Освальда по подозрению в убийстве президента Кеннеди первое сообщение по материалам на Освальда из КГБ БССР было передано в Центр в 11 часов утра 23 ноября 1963 года. Справка состояла из двух с половиной страниц. Эта информация поступила в Отдел по иностранному туризму Второго главного управления КГБ.

В этот же день, 23 ноября, КГБ СССР направил в ЦК КПСС записку следующего содержания:

«В связи с сообщением зарубежных агентств об аресте американскими властями Ли Освальда, якобы причастного к убийству президента США, сообщаем следующие известные нам о нем данные». Далее излагалась информация об обстоятельствах приезда Освальда в Союз, мотивах его желания остаться здесь, женитьбе и отъезде в США с семьей. В продолжение сообщалось: «В марте 1963 года Освальд (Прусакова) обратилась в посольство СССР в Вашингтоне с письменной просьбой разрешить ей вернуться в СССР на постоянное жительство, с проживанием в Ленинграде. Освальд (Прусакова) в своем заявлении сообщила, что причинами, побудившими ее просить разрешения на возвращение в СССР, являются тоска по Родине, а также затруднения материального характера, которые она испытывает вместе со своей семьей в США. Ходатайство Освальд (Прусаковой) посольством СССР было направлено на рассмотрение в МИД СССР.

В связи с тем, что родственники Освальд (Прусаковой), проживающие в Ленинграде, не выразили желания принять ее, в разрешении на въезд в СССР ей было отказано. С аналогичной просьбой обращался тогда же в советское посольство в Вашингтоне и Освальд, но его ходатайство не рассматривалось в связи с ранее сделанным отказом его жене.

В октябре 1963 года Освальд посетил советское посольство в Мексике и снова обратился с просьбой предоставить ему политическое убежище в СССР, ссылаясь на то, что его, как секретаря прокубинской организации, преследуют агенты ФБР. Это ходатайство Освальда было рассмотрено МИД СССР и КГБ при СМ СССР и отклонено по тем же мотивам, по которым были отклонены его предыдущие просьбы.

В ноябре 1963 года Освальд прислал в советское посольство в Вашингтоне письмо, в котором сообщал, что ФБР интересуется его деятельностью в связи с тем, что он является секретарем Комитета справедливого отношения к Кубе в гор. Новый Орлеан. Характерно, что сразу после ареста Освальда в сообщениях американских телеграфных агентств делались намеки на его выступления в прошлом в поддержку Кубинской революции и участие в распространении листовок в защиту Кубы.

Как во время пребывания Освальда в СССР, так и после того, как он покинул нашу страну, Комитет государственной безопасности никакого интереса к нему не проявлял.

Можно полагать, что шумиха, поднятая вокруг Освальда, продиктована стремлением определенных кругов США, возможно, причастных к убийству, направить мировое общественное мнение по ложному следу и придать делу антисоветскую и антикоммунистическую направленность.

Председатель КГБ при СМ СССР Семичастный».

Мне представляется необходимым прокомментировать два момента, которые наверняка привлекут внимание и вызовут вопросы у читателей. Первый – это упоминание в приведенном документе о том, что Освальд посетил советское посольство в Мексике в октябре. В одном из документов, приведенных в предыдущей главе, есть ссылка на «спецсообщение из Мехико № 550 от 03.10.63» об этом факте. Сейчас трудно судить, почему шифротелеграммы, проекты которых по двум линиям – МИДа и КГБ – были подготовлены в день последнего визита Освальда, то есть 28 сентября, ушли в Центр так поздно. Но можно предположить, что, поскольку это были несрочные сообщения, которые не требовали немедленной реакции Москвы, шифровальщики стали отрабатывать их лишь в начале новой недели (28 сентября была суббота), а потом представили на подпись своим руководителям. Другого объяснения мне в голову не приходит.

Второй – содержание абзаца, в котором говорится об отсутствии интереса КГБ к лицу, на которое два с лишним года велось дело по подозрению в шпионаже, а затем в течение восьми месяцев – внутренняя и межведомственная переписка в связи с его намерением возвратиться в СССР. Для тех, кто в предыдущих главах ознакомился с документальной основой «интереса», такое утверждение о его отсутствии может показаться нонсенсом или попыткой госбезопасности обмануть даже ЦК КПСС.

Но здесь нужно знать специфические реалии. Формулировка о том, что КГБ ни в Союзе, ни после отъезда Освальда «никакого интереса к нему не проявлял», подразумевает, что он не использовался как источник контрразведывательной или разведывательной информации и не рассматривался в качестве кандидата на вербовку нив СССР, ни за рубежом. Помимо этого нужно учесть, что председатель КГБ дал еще необходимые устные разъяснения по «взаимоотношениям» с Освальдом высшему руководству страны.

Прохладным октябрьским днем 1992 года я сидел в читальном зале фонда периодических изданий Государственной библиотеки имени Ленина, расположенном на окраине Москвы. Передо мной лежали папки с подшивками газет «Известия» и «Правда» за ноябрь 1963 года. Листая уже тронутые временем газетные страницы тех далеких дней, даже слегка разволновался: почти 30 лет, половина прожитой жизни! Сколько воды утекло с тех пор, во скольких событиях пришлось участвовать, во скольких странах побывать, но те дни четко сохранились в памяти.

Первые сообщения о гибели президента США появились в центральных газетах Советского Союза в воскресенье, 24 ноября. На первых страницах были помещены портреты Джона Кеннеди, краткая информация о его убийстве во время пребывания в Далласе, штат Техас, и соболезнования советского руководства семье погибшего президента. В тот же день советские люди узнали детали покушения из сообщения собкора «Известий» в США С. Кондрашева: «…В 12 часов 30 минут три выстрела грянули по президентской машине. Стрелявший бил по-снайперски метко из крупнокалиберной винтовки «маузер» с оптическим прицелом. Винтовку и остатки завтрака убийцы нашли среди ящиков с учебниками на шестом этаже здания книжного склада. Пуля попала президенту в правый висок. Обливаясь кровью, без сознания, Кеннеди упал на руки жены. Другая пуля попала в губернатора Коннелли. Ему сделали операцию, и состояние его здоровья не внушает опасения» (Нью-Йорк, 23 ноября, по телефону).

Во всех последующих номерах газет до конца месяца публиковались материалы, касающиеся происшествия в Далласе: информационные сообщения корреспондентов из США, комментарии по поводу появившихся различных версий организации покушения, мнения советских обозревателей и так далее. Но ни в одной из перечисленных публикаций ни слова не было сказано о том, что Освальд в течение двух с половиной лет жил в Советском Союзе, женат на советской гражданке, а в последние месяцы опять начал хлопотать о возвращении в СССР. Очевидно, наше высшее государственное руководство, исходя из собственной оценки происходящих событий, считало лишним привлекать внимание своих граждан к этим подробностям из биографии предполагаемого убийцы американского президента. Однако в то же самое время все западные средства массовой информации широко обсуждали именно эти факты жизни Освальда и его недавнее посещение советского и кубинского посольств в Мексике, и такая информация доходила до советских людей через иностранные прессу и радио. Поэтому «мудрая» политика замалчивания только подкрепляла уже ходившую на Западе версию о возможной причастности КГБ к покушению на Кеннеди. Срабатывала известная в таких случаях (но почему-то не учитываемая нашими государственными мужами) «железная» логика: ага, раз что-то скрывают, значит, что-то не так! Таким образом, создается самая благодатная почва для распространения самых невероятных слухов и появления самых «достоверных» деталей. Закрыв папки с газетами той эпохи, я задумался. Теперь мне стали понятны и «мудрые» рекомендации Центра на наши запросы из резидентуры о линии поведения с иностранными корреспондентами в первые дни после покушения.

ВАШИНГТОН. РЕЗИДЕНТУРА КГБ

Некоторое представление о том, что происходило в советском посольстве и резидентуре КГБ в Вашингтоне после известия о покушении в Далласе и в последующие дни, дают воспоминания сотрудников резидентуры.

В течение 1992 года автору удалось встретиться и побеседовать с бывшими коллегами, которые тогда под разными прикрытиями работали в составе вашингтонской резидентуры КГБ.

Солнечным, но прохладным майским днем на скамейке одного из московских парков я беседовал с К., генерал-майором КГБ в отставке. Мы с ним были знакомы не один десяток лет, трудились в одном подразделении внешней разведки, встречались за рубежом, затем наши пути разошлись. К. перешел на работу во внутренние органы, где в годы, предшествовавшие отставке, занимал высокий пост в контрразведке. В ноябрьские дни 1963 года он был старшим группы контрразведки в резидентуре КГБ в Вашингтоне. Вот что он рассказал: «После покушения, в связи с осложнением обстановки вокруг нашего посольства и усиления антисоветской пропаганды, прямыми обвинениями в некоторых газетах в нашей причастности к покушению на президента, угрозами по телефону, главной задачей группы «КР» и в целом резидентуры стали вопросы безопасности. Поступили на этот счет указания и из Центра. Естественно, забот прибавилось, когда из Москвы было получено сообщение о том, что на похороны Кеннеди в качестве представителя Советского государства прилетает Микоян. Мы вступили в контакт с выделенной американской стороной охраной и вместе встречали Микояна на военно-воздушной базе Эндрюс. В целях безопасности Микояна разместили в посольстве, на втором этаже. В целом обстановка все эти дни была весьма напряженной. Хотя после ареста Освальда полиция и высказывала версию об убийце-одиночке, но после его убийства усилились предположения о наличии разветвленного заговора, пока неизвестного по своим масштабам. Поэтому нас очень беспокоило, где еще и каким образом может вновь проявиться этот заговор. В резидентуре практически все склонялись к мнению, что убийство президента – результат заговора. Ну а какие силы стоят за заговорщиками, пока было невозможно сказать, но многие считали, что это дело рук правых.

До покушения на президента Кеннеди мы в резидентуре вообще понятия не имели о существовании Освальда. Никаких материалов из Центра о нем или его жене к нам никогда ранее не поступало. Единственный из сотрудников резидентуры, знавший это имя до покушения, был В.А. Герасимов: выполняя свои функциональные обязанности по прикрытию, он вел переписку с М. Освальд (Прусаковой) по поводу ее заявления о намерении возвратиться в Союз. Работу консульства по линии прикрытия курировал наш резидент Фомин (Феклисов). Очевидно, он и передавал материалы указанной переписки американцам после покушения, я этого точно не знаю».

А вот рассказ полковника в отставке И., с которым давно поддерживаю товарищеские отношения: в 1970-е годы мы тесно сотрудничали при проведении операций против ЦРУ и даже вместе выезжали за границу по заданиям Центра: «Я прибыл в долгосрочную командировку в Вашингтон во второй половине ноября 1963 года. Поскольку у меня было журналистское прикрытие, то встречали меня представители нашей прессы, аккредитованные в США. Естественно, первоначально нас с женой разместили в отеле, но с первого же дня главной заботой стал поиск квартиры. Довольно быстро мы с помощью моих коллег-журналистов нашли подходящую квартиру в районе Мэриленда. 22 ноября утром вместе с корреспондентом ТАСС мы направились на квартиру, чтобы прикинуть, что нужно приобрести из мебели, и вообще получше в ней осмотреться. Дом был новый, и в нем еще даже шли какие-то отделочные работы. Спустя некоторое время после нашего приезда один из строителей подошел к нам и сказал: «Наш президент застрелен…». Мы бросились к лифту, спустились вниз, вскочили в машину и включили радио. Всю дорогу, пока мы добирались до отеля, шли передачи об убийстве. В отеле прильнули к ТВ, но одновременно слушали и радио. Вдруг радиопередача прервалась, и сообщили, что арестован подозреваемый в покушении, личность которого устанавливается, еще сказали, что он же застрелил полицейского Типпита. К вечеру по телевизору уже показали фотографию Освальда. Я заметил жене, что у него какое-то странное и глуповатое лицо. Мое внимание еще привлекло то, что уж очень быстро о подозреваемом дали много данных. Вскоре мы поехали на корпункт к одному из наших журналистов и там просматривали сообщения по биографии Освальда, а оттуда поехали в посольство. Обстановка там была нервозная. Женщины плакали, практически все испытывали симпатии к семье Кеннеди. Возникло слово «война», очевидно, под влиянием еще свежих впечатлений от прошлогоднего Карибского кризиса и уже многочисленных сообщений в американских средствах массовой информации о пребывании Освальда в Советском Союзе и наличии у него русской жены. Перекидывался мостик от ее дяди, якобы полковника МВД, к Комитету госбезопасности, ну а дальше – версии о нашей причастности к покушению.

Я поднялся на третий этаж, где располагалось помещение резидентуры. Там тоже царило большое напряжение. Вызывало беспокойство упорное стремление прессы увязать факт проживания Освальда в Союзе с его возможными контактами с КГБ. Это беспокойство объяснялось тем, что мы не располагали никакой дополнительной информацией из Центра об Освальде и, таким образом, пребывали в состоянии неопределенности.

Как только поступило сообщение, что тело президента привезли на авиабазу Эндрюс, мы понеслись туда. Мои коллеги, предъявив корреспондентские карточки, прошли через оцепление непосредственно к самолету, из которого должны были выгрузить гроб с телом Кеннеди. Поскольку у меня еще не было аккредитации, я вынужден был довольствоваться местом в толпе возле оцепления. Надо сказать, что я испытывал очень неприятные ощущения, когда в окружающей меня толпе американцев раздавались весьма нелицеприятные высказывания по поводу очевидной причастности русских к покушению на президента в увязке опять же с проживанием Освальда в Советском Союзе. Когда самолет улетел, мы вернулись в город и стали готовить очередную корреспонденцию в Москву. А первое наше совместное сообщение о покушении было направлено в «Известия» за тремя подписями примерно в 16:00 вашингтонского времени.

23 ноября в прямом эфире по ТВ мы впервые увидели Освальда, так сказать, «живьем». Характерно, что, когда его проводили мимо телекамер и репортерских микрофонов, он все время выкрикивал: «Я никого не убивал!.. Яне виноват!..». В дальнейшем эти кадры убрали и больше не показывали. Наблюдая эту хронику, я не удержался и начал пророчествовать: «Скорее всего, Освальда убьют, а потом уберут того, кто его убьет». Присутствующие зашикали на меня.