Текст книги "Креативщики"

Олег Овчинников
Креативщики

Олег распахнул дверцу холодильника и покачал головой. На нижней полке валялись две бутылки «Ессентуков», вторая и семнадцатая скважины, обе пустые. На средней стояла шестилитровая канистра «Святого источника», тоже без содержимого. Пластиковая поллитровка «Севен-Апа» торчала в отделении для кетчупов со свинченной крышкой, горлышком вниз. И только на дне стеклянной бутылочки «Пепси», кажется, чго-то еще плескалось. Олег вынул ее и посмотрел на просвет. Нет, показалось.

Он захлопнул дверцу и снял с подставки электрический чайник. В чайнике, судя по весу, тоже было пусто, но Олег все равно поднес к губам тупой носик и поймал языком несколько теплых капель с привкусом накипи. Подумал: «Удивительно! И кто только его выпивает? Живу вроде один…»

Он снял крышку и понес чайник к раковине, чтобы набрать воды, но на полпути остановился. Ему в голову пришла другая мысль, более креативная. Олег поставил чайник на подставку, накрыл крышкой и, с ногами забравшись на табурет, склонился над столом, заваленным карандашами, ручками и тетрадными листами, за редким исключением чистыми.

Чайник, подумал Олег. Такой знак вешают на заднее стекло водители-новички. Только как бы его пристроить к делу? Может, так?

Он взял ручку и, сорвав зубами колпачок, вывел вверху листа:

Обгоняя «чайника», ты рискуешь остаться с носиком.

Потом двумя руками поднял листок на уровень глаз, несколько раз перечел написанное и пришел к выводу: нормально. Не бог весть что, но с этим, по крайней мере, уже можно работать. Вот только сначала бы какой-нибудь водички…

Он слез с табурета и подошел к холодильнику. Дешевый линолеум лип к пяткам. Пусто, вздохнул Олег, обшарив взглядом полки. И тут пусто. Он вернул на место бутылочку «Пепси», в которой, как ему сперва показалось, что-то еще оставалось на донышке. Олег захлопнул дверцу, взял с подставки чайник и, поймав языком лишь несколько песчинок сухого остатка, возмущенно подумал: «Ну а тут-то почему пусто? Ведь только что наливал!»

Он отнес чайник к раковине и пустил воду, но понял, что все равно не дождется, пока она закипит. Тогда он отставил чайник и припал губами к теплой, отдающей хлоркой струе. Попил, отдышался, еще попил. Выгреб из мойки несколько грязных стаканов, сунул голову под струю… и немедленно высунул обратно. Ему показалось, что на тумбочке у окна тренькнул телефон. Олег выключил воду и несколько секунд напряженно вслушивался, однако треньканье не повторилось. Или все-таки показалось? «А вдруг, – пришла мысль, от которой Олега пробил озноб, – у них неполадки на линии? А ты сидишь тут, ждешь звонка…»

Он подошел к тумбочке, чтобы проверить, есть ли гудок и хорошо ли лежит трубка. Гудок был, и трубка лежала – лучше некуда, но беспокойство не спешило уходить. Был звонок или ему послышалось? Если был, то почему всего один? Не в их правилах звонить и бросать трубку. В их правилах звонить до упора. Двадцать гудков, затем пятиминутная пауза и еще двадцать гудков. И так шесть раз.

Но и эта мысль не принесла успокоения. Облизав губы, Олег направился к холодильнику. Открыл дверцу и тут же в сердцах захлопнул, ведь проверял уже! Немного успокоившись, усмехнулся Может, записку себе оставить? «Проверено, воды нет!» Он потянулся к пачке отрывных листков, висящей на дверце холодильника как раз для таких целей. На верхнем листочке почерком Олега было написано: «Проверено, воды нет!» Он усмехнулся еще раз и перевесил записку на более видное место.

И все-таки, почему они не звонят? Он им вон уже сколько… накреативил.

Должно быть, от волнения захотелось в туалет. Точно от волнения, с чего бы еще? Ведь с утра во рту ни маковой росинки… Хотя Олег предпочел бы маковую соломку. Или башню из четырех кубиков с острым, как игла, шпилем. Или двойную сплошную длиной в обеденный стол. Или…

Стоп! Сплошная линия дорожной разметки в сочетании с расхожим выражением «сплошные неприятности» давали повод для дешевого каламбура. А ведь ничего другого от него и не требуется. Дешевый каламбур плюс капелька парадокса в подтверждение банальной истины.

Через мгновение Олег уже сидел за столом в рабочей позе: ноги на табурете, колпачок от ручки в зубах.

Пересекая сплошную линию, ты рискуешь… – быстро написал он и задумался, подбирая слово. Обрести? Огрести? Нарваться? И вообще это «рискуешь» он уже использовал как минимум дважды. В слогане про красный и белый свет, которым гордился, и в том, где говорилось про нетрезвый ум и твердую память, за который ему было стыдно. Хотя чего тут стыдиться? Как написал, так и получил. Сто пятьдесят рублей на жизнь и «крыску-лариску», чтобы не сдохнуть. Но сейчас, чувствовал Олег, если постараться, из этих сплошных линий и неприятностей можно выжать «крокодильчика» или даже «Чебурашку». Если постараться. Если избавиться от слова-паразита «рискуешь». Может, просто написать:

Водитель, помни! За сплошной линией тебя ждут сплошные неприятности!

Звучит неплохо, но насколько соответствует действительности? Олег никогда не имел собственной машины, но в правилах дорожного движения разбирался неплохо. По долгу службы, можно сказать. Он знал, что за сплошной линией водителя ожидает в худшем случае штраф в пятьдесят рублей, то есть очень слабые неприятности. Другое дело – двойная сплошная, за пересечение которой отбирают права. Правда, добавление еще одного эпитета делает и без того не самую изящную фразу откровенно громоздкой. За двойной сплошной линией, мысленно прикинул Олег, тебя ждут… кто? двойные сплошные неприятности? Перебор!

Он поморщился и облизал губы. Сухость во рту мешала собраться с мыслями.

Олег взялся за ручку холодильника, но увидел висящую рядом записку и не стал открывать. Снял с подставки чайник, потряс возле уха и шмякнул об стол. Какого черта! Он точно помнил, как набирал воду, причем дважды!

– Какого черта! – повторил он, обращаясь к пустой комнате. – Я так не могу! Как тут работать? Где курьер? Почему молчит телефон? Где вода из чайника? Какой, к черту, креатив? Хотите креатива, дайте аванс! Я не прошу многого. Хотя бы «вертолетик», маленький голубенький «вертолетик». Вот тогда я вам покажу! Вот тогда вы у меня посмотрите! – С этими словами он подошел к телефону и проверил гудок. Гудок был на месте.

«Так, что-то я такое хотел?… – задумался Олег. – Ах да, в туалет!»

Дверь в комнату он оставил открытой, чтобы в случае чего не прозевать звонок. Подумал: почему бы им не поставить мне радиотелефон? Насколько проще было бы с портативной трубкой, насколько свободнее… Впрочем, Олег прекрасно понимал почему. Его свобода не входила в их планы. Напротив, метровой длины телефонный шнур должен напоминать Олегу о том, что он на коротком поводке, за который в любой момент могут потянуть.

Олег потянул цепочку, вызвав к жизни шумный скоротечный водопад, и облизнулся, глядя на хлынувший из бачка пенящийся поток.

И вообще, подумал он, заселяясь в кондоминиум, будь готов к тому, что все здесь будет: а) кондовым и б) по минимуму. Если обои, то самые дешевые. Если телефон, то древний, дисковый. Единственная комната совмещена с кухней, а ванная – с туалетом. Даже не ванная – душевая кабинка метр на метр с намертво вмурованной в стену сеточкой душа. Хотите помыть голову – нет проблем. Хотите помыть ноги – извольте встать на голову.

Олег сбросил на пол диванную подушку и встал на голову. Простоял так минуту, другую. Креатив не шел.

«Мне нужна „Чебурашка“, – подумал Олег. Маленькое красное сердечко с оттиском в виде трех соприкасающихся окружностей, в которых, если напрячь фантазию, можно распознать голову и два огромных уха. После приема „Чебурашки“ возникало такое ощущение, будто красное сердечко не растворилось в желудке и не всосалось в кровь, а поселилось в груди по соседству с твоим собственным сердцем. Его чуть слышное биение на целые сутки делало твою жизнь вдвое ярче. В последний раз Олег получил „Чебурашку“ за фразу о лошадиных силах, которым нужна хотя бы одна голова. Это было… честно говоря, он уже не помнил, когда это было.

Олег подошел к холодильнику, прочел записку и ударился лбом о дверцу. Неожиданно стало легче. „Лобовое столкновение, – подумал он, – лобовое стекло. Интересно, можно это как-нибудь использовать?“ Он отступил от холодильника на пять шагов и, зажмурившись, ударился еще раз, с разбегу. На белой дверце, как на капоте автомобиля, сбившего пешехода, осталась вмятина. Или она была здесь всегда? „Бронированный лоб. Тонированный лоб, – подумал он. – Да нет, все чушь!“

На улице что-то громыхнуло. Минуту спустя по жестяному карнизу застучали мелкие капли, а оконное стекло стало полосатым от водяных дорожек. Олег сложил локти на подоконник. Несколько мгновений он наблюдал, как аппетитные капли наперегонки расчерчивают стекло, потом быстро нагнулся и лизнул его. Это было ошибкой. С внутренней стороны стекло оставалось сухим и очень пыльным.

Где же курьер, подумал он, с высоты последнего, двадцатого этажа глядя на пустующую площадку перед подъездом. Где этот друг-волшебник из песни? Вот уже и день непогожий, а его все нет. Или в песне был не „друг-волшебник“, а „вдруг волшебник“? Все равно. Хотя этот никогда не бывает вдруг, только после звонка. И не прилетает в голубом вертолете, а приносит его с собой. „Вертолетики“, „крокодильчиков“, „чебурашек“ – в маленьком портфельчике, пристегнутом к запястью короткой серебристой цепочкой. Сам портфельчик из блестящей коричневой кожи, не исключено – крокодильей. И бесплатного кино он никогда не показывает. В лучшем случае – мультики.

Может, все-таки что-то с телефоном? Олег поднес трубку к уху, послушал гудок и уже хотел положить на место, но передумал. Ждать в одиночестве было невыносимо. Глядя в окно, он набрал номер Василия, коллеги по работе на „Creative Unlimited“ и, что гораздо важнее, единственного товарища по той, прошлой жизни, с которым Олег еще не потерял контакт.

На том конце ответили моментально. В этом не было ничего удивительного.

– Добрый день, – сказала трубка голосом Василия, веселым, но как будто отстраненным. – С вами говорит автоответчик. Если вы хотите сообщить мне приятную новость, пожалуйста, дождитесь гудка. Если неприятную, говорите прямо сейчас.

– Эй, – позвал Олег. – Тебя правда нет или прикалываешься?

– А, это ты, – сказал Василий. – А я думал – работодатели. Ничего, кстати, получилось? Остроумно?

– Ничего. Значит, тебе тоже еще не звонили? А я уже… – Олег помотал головой, не в силах описать словами свое состояние.

– Да ты расслабься, – посоветовал Василий. – Еще только десять утра. Обычно они звонят не раньше двенадцати.

– Как же, как же! Мне вчера позвонили… не знаю когда, но было очень рано.

– И ты им выдал что-нибудь?

– Естественно, нет. Когда бы я успел?

– А после этого – перезванивали?

– Нет!

– Тогда понятно. – Василий вздохнул. – Сочувствую.

– А ты? – ревниво спросил Олег. – Что-нибудь заработал вчера?

– Ну да, „крокодильчика“. Сегодня надеюсь поймать еще парочку. Одну запись ты слышал, а вот еще. Оцени! – Он добавил в голос механических интонаций. – Здравствуйте, это автоответчик. К сожалению, в настоящий момент моего хозяина нет дома, он отправился в круиз по Средиземному морю, но вы можете оставить ему сообщение после гудка.

Затем в телефоне что-то щелкнуло, пискнуло и вдруг – заревело. Так громко, что Олег моментально оглох на одно ухо.

– Что это было? – спросил он, перекладывая трубку из правой руки в левую.

– Гудок, – рассмеялся Василий. – Теплоходный. Ну как, остроумно?

– Очень.

– А как у тебя? Креативный денек?

– Да так, кое-что. По мелочи. – Олегу тоже хотелось похвастаться перед приятелем какой-нибудь из сегодняшних наработок, но оказалось, что он ни одной не помнит наизусть, а дотянуться до стола с разбросанными листками не давал телефонный шнур.

– Понятно, – сказал Василий. – Значит, помощь не нужна?

– Помощь? – Олег облизнул губы.

– Ну да. Ты же знаешь, чужие проблемы решаются легко. Это свои… – Василий вздохнул, но почти сразу вернулся в благодушное состояние. – Что там у тебя? Автомобильная социалка? Тоже, кстати сказать, тема. Что идея, что реализация. Твои плакаты… Ладно, допустим, от них есть какая-то польза. Тот, где „проезжая на красный свет“, мне даже нравится. Но почему их вешают вдоль тротуаров и на автобусных остановках? Для кого? Для пешеходов? Пешеход при всем желании не проедет на красный, ты не находишь?

– Я… – просипел Олег.

Он попытался сглотнуть, но не смог. Тогда он представил себе ампулу фисташкового цвета, вытянутую, как крокодилья морда. На ней было написано „кг“, то есть наверняка „kr“, английскими буквами, но все читали это как „кг“ и расшифровывали как „крокодил Гена“. После приема „крокодильчика“ становилось весело. Просто весело. В любую погоду. На двенадцать, а то и пятнадцать часов. Олег представил, как оболочка капсулы медленно тает на языке, и наконец сумел сглотнуть.

– Хотя… Если креатив требует… – Василий хмыкнул и перешел на деловой тон: – Так. Значит, про красный свет ты уже писал, про лошадиные силы тоже… А про выезд на встречку?

– Писал… кажется.

– Хм… А про пьяных за рулем?

– Только про нетрезвый ум.

– И все? Ну что же ты! Это ж Клондайк! Ну, например… – Василий раздумывал не больше секунды. – Водитель! Выпивая „на дорожку“, ты рискуешь оказаться в кювете! Как тебе?

– „Рискуешь“ – плохо. – Олег поморщился, но в основном от зависти. У него на сочинение подобного слогана ушло бы все утро. Не потому, что Василий креативнее, вовсе нет. Просто у Василия в крови еще резвился веселый „крокодильчик“, а Олегу вчера так и не перезвонили. В этом все дело.

– Ничего, заменишь потом на что-нибудь, – успокоил Василий. – Или вот… Про мобильники писал?

– Мобильники?

– Ну да. За них же вроде штрафуют. Пиши… Разговаривая за рулем по мобильнику, можно дозвониться до Бога. Записал?

– Запишу, – пообещал Олег и с тоской посмотрел на водопроводный кран, под ободком которого дрожала набухшая капля. – Я… тоже так могу.

– Как?

– Ну, как ты. Для автоответчика. Остроумно.

– Серьезно? Ну, попробуй.

– И попробую. – Олегу не понравилось сомнение в голосе приятеля. – Слушай… – Он попытался выдавить из себя хоть каплю приветливости. – Здравствуйте. Это автоответчик. Пока мой хозяин ищет по всему дому телефонную трубку, мы с вами можем поиграть в города. Начинайте вы.

Василий неуверенно фыркнул и спросил:

– Все?

– Нет. Через три секунды нужно сказать „Арзамас“.

– Почему Арзамас?

– Потому что восемь человек из десяти обязательно скажут „Москва“, – улыбнулся Олег.

Василий прав, подумал он, чужие проблемы решаются легко. Более того – с удовольствием. Олег даже почувствовал что-то вроде порыва вдохновения, которое у него всегда выражалось в стремлении с ногами взобраться на табурет.

– А еще… А еще можно… – начал он, но голос на том конце провода, кажется, не разделял его энтузиазма.

– Хватит, хватит, хватит! А то еще оставишь меня без работы.

Сказано было как будто в шутку, но Олег все равно обиделся. „Ну вот, опять, – пришла мысль, – опять мое творчество никому не нужно“. Он вздохнул и сказал тихо:

– Это не работа.

– Что? Не понял, говори громче!

– Это не работа. Это издевательство.

– Издевательство? – недоверчиво переспросил Василий. – Ты сказал: издевательство?

Завелся, подумал Олег. Тоже завидует. Или „кроко-дильчик“ отыграл свое. Когда заканчивается веселье, приходит раздражительность.

– А ты помнишь, каким ты был, когда я в последний раз видел тебя за периметром? – холодно спросил Василий. – Или напомнить?

– Не надо. – Олег поежился. Память часто подводила его в последнее время, но это он помнил хорошо.

– Пустырь за школой помнишь? Ты валялся в пыли, а малолетние придурки стояли вокруг тебя и ржали. И ты позволял им, потому что… – Василий сделал паузу и продолжил, старательно выделяя каждое слово: – Потому Что у Них Были Деньги, а Тебе Была Нужна Доза. И голубя… Он пролежал на солнце три дня. От него даже кошки шарахались. Ты помнишь голубя?

– Не надо, – зажмурившись, попросил Олег. – Пожалуйста, не надо. Ты прав, это работа, работа, работа, работа, это ЧЕРТОВА РАБОТА!

– Вот именно, не надо! – Казалось, вспышка отчаяния, выплеснувшаяся в крике, пошла на пользу обоим. Василий с шумом выдохнул и заговорил спокойнее: – Это работа, Олеж. И, кстати сказать, не пыльная. Заработок небольшой, но стабильный. Опять же дозы – тоже небольшие, но гарантированные. Если ты не полный дебил, то хотя бы на „крыску“ в день накреативишь. А одной „крыски“, в принципе, хватает на три дня.

– На три дня чего? – не выдержал Олег. – Жизни?

– На три дня, чтобы не сдохнуть, – спокойно ответил Василий. – Кстати, я уже говорил, что, выдавая зарплату таблетками, государство экономит на посредниках? – пошутил он и сам же рассмеялся. – А квартира? Пусть в обшарпанной „лужковке“, зато отдельная, с удобствами и телефоном, не забывай про это! Или тебе больше нравилось мыкаться по чердакам и подвалам?

– Нет. Не больше.

Олег закрыл глаза и увидел „крыску“. Целую россыпь „крысок“, мелких темно-серых драже, шероховатых на ощупь и кислых на вкус. „Крыска“, или „крыска-лариска“, в пятибалльной системе оценки соответствовала единице. Шершавую круглую таблетку ты получал не за креатив, а за саму попытку сделать что-то креативное. В качестве аванса. Одна „крыска“ давала успокоение на два часа. Полное успокоение. Ты мог провести все это время без единого движения, без единой мысли, зачарованно глядя, как часовая стрелка обегает циферблат.

– Ну а что тогда? – не унимался Василий. – Ты радуйся, балда, что живешь в демократическом государстве, которое одинаково заботится обо всем электорате. И о нормальных людях, и об отбросах общества вроде тебя.

– И тебя! – напомнил Олег.

– И меня, – легко согласился Василий. – Нас. Таких, как мы, Олежка, безнадежно зависимых, уже двадцать пять процентов. Четверть от всего трудоспособного населения. Лечить нас поздно, сажать вроде не за что, а пристрелить, чтоб не мучились… как же это?… Неловко? Некультурно? Неспортивно?

– Негуманно, – подсказал Олег.

– О, негуманно! Хотя, кстати сказать, в каком-нибудь Китае нас давно бы расстреляли. На Кипре – депортировали из страны. В Штатах бросили бы догнивать в трущобах. А здесь нас просто и изящно перепоручили заботам иностранных инвесторов. Передали для утилизации, как какие-нибудь ядерные отходы, тем же киприотам, американцам и китайцам, которые хотят делать бизнес в России. Ты не помнишь, сколько сотрудников в московском штате „Creative Unlimited“?

– Не помню.

– Неважно. Допустим, десять тысяч. Значит, по закону о пропорциональном найме получается, что из этих десяти только семь с половиной – реальные работники, все остальные – торчки, статистический мусор. Который тем не менее тоже нужно обеспечивать рабочими местами, заработной платой и собственно работой. А все почему?

– Почему? – покорно повторил Олег.

– Да потому, что мы живем в стране гарантированных возможностей. Не равных, не надо путать, но гарантированных. Будь они равными, мы бы с тобой сейчас сидели в стерильном офисе и с тоской смотрели на часы. А так – делай что хочешь, хоть спи, хоть… не знаю… на голове стой, только изредка шевели мозгами, креативь помаленьку и не уходи от телефона дольше чем на полчаса. Так что радуйся, что рабочее место внутри Садового кольца стоит больше, чем квартира в этих выселках.

– Я радуюсь.

– А чего так печально? Тема надоела?

– И тема тоже.

– А что делать? Нас тысячи, понимаешь? На всех интересных тем не напасешься. Да и любая тема рано или поздно приедается. Думаешь, мне не надоело каждый день на звонок заказчика отвечать „Здравствуйте. Это автоответчик“? Еще как надоело! Так ведь на то мы и люди творчества.

– Творчества? – Олег скривился. – Где ты видишь творчество? Это… не бей лежачего! Это… лишь бы отвязаться! – И снова сорвался на крик: – Да я стихи писал, понял, ты? Стихи!

– Я помню, – очень спокойно сказал Василий.

– Помнишь?

– Ну да.

Сам Олег не смог бы процитировать ни одного стихотворения. Ни единой строчки. Помнил только, что в те годы порывы вдохновения случались куда чаще и он, соответственно, больше времени проводил верхом на табурете, исписывая страницу за страницей.

– Я не могу так больше, – пожаловался он. – Я… хочу выйти.

– Куда? – удивился Василий. – Зачем? Что ты собрался искать? Мы на охраняемой территории. Здесь нет ничего. Только в маленьком кожаном портфельчике, который тебе и так принесут, только дождись звонка. Или ты имеешь в виду?…

– Да. Вообще выйти. За периметр.

– Ах та-ак, – протянул Василий. – Тогда иди. С богом! Никто не держит. Но ты ведь знаешь, что будет потом. Это сейчас ты сходишь с ума, ожидая звонка. Но как только ты выйдешь за дверь, они немедленно позвонят и будут звонить полчаса. Потом перепрограммируют электронный замок и аннулируют твой пропуск. Ты никогда не вернешься назад. Креативу не нужны сотрудники, к которым нет доверия.

– А мне не нужно их доверие. Мне… Мне вообще ничего не нужно!

– Ладно. – Василий устало вздохнул. – Это беспредметный разговор. Ты просто не в себе, Олеж, и я прекрасно тебя понимаю. Расслабься. Успокойся. Тебе обязательно позвонят, и все наладится. Может быть, они уже звонят тебе, а мы только зря занимаем линию. Так что пока. Я… Пока.

Горячая трубка запиликала в руке. Олег бездумно опустил ее на рычаг и тут же снова поднес к уху – проверить гудок. Гудок был. А вот воды не было, о чем свидетельствовала записка на дверце холодильника. Теплая струя, хлынувшая из крана, отдавала хлоркой. Олег не стал связываться с чайником: сколько можно! Вместо этого он достал из-под морозилки кассету для льда, наполнил водой и установил на прежнее место.

Лед, подумал Олег. Шипы. Экономя на шипованной резине…

Он привычно оседлал табурет, но, кроме этих четырех слов, не выдавил из себя ничего. Мысли пробуксовывали, как лысые шины на подмерзшем асфальте. Олег не сумел вспомнить даже те фразы, которые продиктовал Василий. В памяти засело только „рискуешь“, от которого, похоже, невозможно избавиться. Рискуешь, обреченно подумал он и прислонился лбом к оконному стеклу.

Дождь прошел, но улица оставалась пустынной. Местные обитатели, как и Олег, томились каждый в своей клетушке и ждали гарантированной порции счастья. Возможно, они точно так же стояли сейчас у окна, жадно смотрели, как запоздавшие капли скатываются по наезженным дорожкам, и до звона в ушах вслушивались в тишину, которую вот-вот разорвет резкая трель телефона. Возможно, но как проверишь? Олег редко встречался с кем-то из них. Даже с Василием, хотя тот жил прямо через двор. С расстояния в двадцать метров Олег видел глухую стену его дома: серые квадратные панели и ни одного окна. Все окна во всех кондоминиумах, состоящих из типовых однокомнатных квартир, как и положено, выходили на юг От этого казалось, что дома смотрят друг другу в затылок, похожие на арестантов, которых выстроили в колонну по двое и ведут куда-то. И, глядя, как крайняя пара домов почти упирается в высокую стену периметра, нетрудно было догадаться, куда и зачем их ведут. „На медленный расстрел, – подумал Олег. – В каком-то смысле мы все-таки в Китае“.

Когда-то это был военный городок. Теперь здесь жили те, кого не призовут на службу даже в случае войны.

– Не верю! – сказал Олег, срывая с холодильника листок, на котором подозрительно знакомым почерком было написано: „Проверено, воды нет!“ И оказался прав. То есть обнаруженные внутри емкости действительно были пустыми, включая непрозрачную бутылочку „Пепси“, зато под морозилкой его ждала кассета для льда с еще не застывшей, но приятно охлажденной водой. Олег в два глотка выпил воду и вытер ладонью мокрый подбородок. Мокрая дорога, подумал он. Выезжая на мокрую дорогу… Олег с надеждой посмотрел на табуретку, но не почувствовал ответного зова. Тогда он подошел к телефону и набрал номер Василия. Единственный номер, каким-то чудом задержавшийся в памяти.

– Да-а-а-а? – сказала трубка, и одного этого „Да-а-а-а?“, протяжного и умиротворенного, хватило, чтобы Олег задохнулся от обиды.

Василию позвонили! Опять! Кто-то из креативных оценщиков, этих безликих существ, которых на службе у „Creative Unlimited“, вероятно, не одна сотня. Позвонили, молча выслушали заготовки и, прежде чем дать отбой, обронили фразу, которая для любого окрестного жителя стократ важнее, чем „Локо“ выиграл чемпионат», «Я тоже люблю тебя» и даже «Сборник ваших стихов подписан в печать». «Ждите, – сказал мужской подчеркнуто вежливый голос, а может, женский подчеркнуто вежливый голос. – Сейчас к вам придет курьер». И курьер приходил, Олег видел это будто воочию. Молодой паренек в форме; он остановился в прихожей, позвякивая цепочкой, расстегнул на коленке коричневый портфель, затем, сверившись с ведомостью, отсчитал положенную сумму денег и, что важнее, положенную меру таблеток.

Это было нечестно, и Олегу хотелось кричать об этом. Почему одним все, а другим ничего? Потому что сочинителю остроумных записей для автоответчика нужно постоянно быть в тонусе, в то время как автора мрачных социальных слоганов лучше подержать в черном теле? Но ведь это нечестно!

Ему хотелось кричать, но он не стал. Только спросил срывающимся голосом:

– Что… что тебе дали?

– Мне-е-е? – ласково уточнил Василий. – Два «шапокляка» и ветро-верто-ветролет. – Он засмеялся. Это был резкий, похожий на карканье смех, который самому Василию наверняка казался мелодичным, как звон хрусталя.

– Поделись, а? – зажмурившись от отчаянья, попросил Олег. – Взаймы.

– Э-э-э… как это?

– Ну, я же тоже в некотором роде поучаствовал, – напомнил Олег, чуть не плача. – Соавтором. – Василий молчал, и Олег использовал последнюю возможность, чтобы достучаться до ускользающего сознания приятеля: – Ну, про города: Москва, Арзамас… Это же я придумал! Тебе ведь за них дали «вертолет»? Но я не прошу «вертолет», – быстро добавил он, хотя голубая таблетка с восьмеркой-бесконечностью на боку медленно вращалась перед его мысленным взором. – Да это и бесполезно, ты же с него начал, правда? Хотя бы «шапокляк», а? Половиночку…

– Ой-й-й, не-ет, – протянул Василий. Олег представил себе ощущения приятеля – легкость, невыносимая легкость, когда твое тело ничего не весит, ноги как будто парят над полом, а руки сами взлетают к потолку, – и прикусил щеку, чтобы не застонать от досады и зависти. – Твои города не при-годил-лись. Ха-ха! Не при-годил-лись. Я сам придумал третью запись, все-е са-ам.

– Сам? А о чем она?

– Да та-а-ак…

– Ладно, – сдался Олег. – Но тогда хотя бы… Ты ведь сейчас пойдешь в магазин, да? Будь другом, купи мне каких-нибудь орешков и… – он проглотил сухой комок, – воды. Побольше воды, любой: минералки там, «Фанты», хорошо? А я тебе отдам, когда…

– «Ф-фанты»! – фыркнула трубка и захихикала. – Ну ты юм-мори-ист! Скажешь тоже: «Ф-фанты»!

– Эй, погоди, – засуетился Олег. – Не пропадай!

Но трубка только расслабленно хихикала в ответ. Потом запищала – часто, прерывисто.

– Я не могу так. – Олег покачал головой, с отвращением посмотрел на трубку и замахнулся для яростного броска. В последний момент передумал, аккуратно положил на рычаг, снова снял и проверил гудок. – Просто не могу.

Сухой язык наждаком скреб по небу. Олег распахнул дверцу холодильника и беззвучно заскулил. На полках было пусто, к этому он уже привык, но и под морозилкой было пусто, и это его добило. Отделение, куда он совсем недавно вставил кассету с водой, зияло издевательской пустотой.

– Я не могу! – закричал он в подсвеченное нутро холодильника. – Я не могу, я… писал стихи, слышите? Слышите – вы все?!

Задев дверцу плечом, Олег подошел к окну и дернул на себя створку стеклопакета. Та не поддалась. Он дернул еще раз и застонал от бессилия.

– Это не жизнь. – Олег попытался заплакать, но не смог выдавить из обезвоженного организма ни слезинки. – Это все равно не жизнь. Я писал… Вдохновение… С ногами…

Он внимательно посмотрел на табурет, затем взял его за ножки и, подняв над головой, шагнул к окну. В некотором смысле это тоже было вдохновение.

– Я так не могу. Я так… Это не жизнь, – убежденно сказал он, но вместо того, чтобы разбить стекло, прислонился к нему лбом и взглянул на площадку перед подъездом, которая с высоты двадцатого этажа казалась не больше носового платка. – Нет, не так. – Как только решение было принято, Олег неожиданно для себя успокоился. – Слишком высоко. Пока долетишь, успеешь испугаться и… – он нервно хихикнул, – передумать. Не так.

Взгляд его скользнул вдоль ограды периметра, высокой кирпичной стены, украшенной поверху тройным кружевом колючей проволоки. Выходить за нее не возбранялось никому. Вернуться назад было невозможно. Местный КПП работал по принципу выпускающего клапана. Предполагалось, что ни один торчок в здравом уме не покинет свой маленький однокомнатный рай, в котором ему гарантировано пусть маленькое, но ежедневное счастье. Что же до тех, у кого со здравым умом проблемы… Как сказал бы Василий, Креативу не нужны идиоты.

– Сами вы идиоты… – пробормотал Олег и улыбнулся своему отражению в оконном стекле.

Его влекло туда – мимо серых домов и безлюдных дворов, мимо молчаливых охранников с автоматами и овчарок-нюхачей, – за периметр. На волю. Не для того, чтобы найти там свое место и начать все сначала, – Олег прекрасно понимал, что это невозможно. Просто в последний раз вдохнуть сырой воздух свободы, поглазеть на яркие витрины и афиши кинотеатров, потолкаться в толпе пешеходов, постоять перед светофором… и, выждав, когда какой-нибудь лихач помчится на красный свет, сделать три шага вперед и распрощаться с белым.

– Так, – сказал Олег. – Только так. Но сначала… – Он усмехнулся. Ему было легко и спокойно. Даже жажда как будто отступила, очарованная красотой замысла. – Последний привет. Я все-таки…

Он не договорил. Аккуратно поставил табурет на пол и забрался на него с ногами. С минуту, глядя в окно, грыз колпачок ручки, потом подтянул к себе ближайший чистый листок и быстро написал:

 
В жизни поэта случайности нет,
В смерти ее тоже нет.
Смерть – это лишь светофорный бред,
Как мотыльки – на свет.
Был еще красный асфальтный рассвет…
 

Он поднял листок двумя руками и перечитал стихотворение пять раз – по количеству строчек. Потом сухими, как пемза, губами поцеловал бумагу прямо под многоточием и бережно, точно святыню, положил на стол. Такого покоя и свободы от всего Олег не чувствовал… наверное, никогда.

Он вышел в прихожую и открыл дверь. Хотел идти в чем был, но в последний момент одумался – зачем привлекать внимание? – быстро натянул брюки и кроссовки, на голые плечи накинул куртку.