Электронная библиотека » Олег Павлов » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 04:32


Автор книги: Олег Павлов


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Непомерно низкая пенсия за всю трудовую жизнь («идем к концу жизни, а люди и не жили по-человечески», «пенсия как будто до копейки высчитана, а как жить, как там считали, если даже слиху не хватает»).

Когда переводят человека на положение инвалида и устанавливают состояние («инвалид от радиации», «инвалид по зрению», «инвалид детства») и группу инвалидности (степень тяжести), то такая категория, как «причина инвалидности», не берется в расчет. О «расчете» говорить здесь уместно, так как размер пособия рассчитывается у нас только из суммы потерянной трудоспособности, но при том не учитывается, по чьей вине потерял здоровье человек – по своей собственной, от рождения, по вине физических лиц или самого государства, – и оказывается, что в наших-то условиях именно государство, делая инвалидами своих граждан, не несет за них какой бы то ни было серьезной ответственности. Человек лишается по вине государства, на государственной службе, здоровья – а государство только и решает, дать ему рабочую группу инвалидности или не рабочую, платить поменьше или побольше, хоть ясно, что чернобыльский ликвидатор – это, для примера, не разбившийся на своей машине автолюбитель. Потеря трудоспособности – есть показатель общий, но в нем не учитывается та степень ответственности, которую несет государство, если посылает своих граждан в приказном порядке на войну или тушение горящего атомного реактора. В XIX веке в России, при царском правительстве был институт инвалидов – имелись в виду именно те, кто утратил здоровье на государевой службе. Вместо персональных государственных пенсий инвалид армии, ветеран боевых действий или «чернобылец» сегодня получает паршивый клок – пресловутые льготы, не имеющие никакого денежного выражения, льготы, которые еще должен сам же потрудиться реализовать. Персональные же государственные пенсии получают у нас те – и это не злая шутка, – кто руководил государством, а также народные депутаты, генералы и прочие особо ответственные государственные деятели.

Общественные болезни, страдающие люди – страдающие по чьей вине? «Кто виноват?» – тоже русский, сущностный для нас вопрос. Но почему всегда спрашивалось «кто» и в умах засела мысль только о чьей-то персональной вине, а как собственно общественный, гражданский, русскими этот вопрос так и не задавался? Ведь так – это вопрос мести, наказания. Мы ищем не виноватых всю свою историю – а уже будто бы наказанных, чью вину даже не надо доказывать. Это подспудное желание снять ответственность за происходящее с себя и еще более естественное побуждение всех страдающих – не отыскать источник страданий, а выплеснуть их куда-то, на кого-то, чувствуя если не освобождение от боли, то осмысленное торжество собственной правоты.

Ну а кто виноват, чьи головушки на выдаче-то в России теперь? Тех, кто принимает да исполняет государственные решения: «партия начальства», «президент», «администрация», «правительство», «кто поднаторел в упражнениях с народом», «южане», «Ельцин и ему подобные», «законодатели и надзиратели», «директорский корпус», «Горбачев», «банк», «государство», «заказчик», «господа», «ультра-большевики, сделавшие из России ГУЛАГ», «Дума», «дармоеды», «инстанции», «государственные организации», «сионисты»… Если обвиняют инородцев или нуворишей, то обвинения звучат лишь с тем же смыслом – «правят нами». Если бы не правили – то и не были б виноваты. Но почти тут же зовут править собой других – «честных», «непродажных». Людей озлобляет благополучие власть имущих («сосут кровь из народа», «уничтожают народ»). Извлеченные из личного опыта уроки в своем большинстве унылы, рождают в людях только ощущение безысходности. «Я не понимаю эту демократию, если все делается для уничтожения народа», – сознает человек. Или думает с тоской о прошлом: «Раньше хоть что-то можно было доносить до людей – я занимался просвещением, работал на сельскую местность, писал для сельских детишек, был все время с ними». Обманутый не раз и не два, человек крепче всего научен не доверять и понимает со всей ясностью только новейшую эту формулу обмана: «обещали справедливость, борьбу с привилегиями власть имущих, а устроили общество еще более несправедливое и взяли себе привилегии, какие не снились начальству партийному, даже при однопартийной системе в стране, – значит, коммунисты были честнее и справедливей к людям, чем те, кто призывал бороться с ними и получил власть в стране».

А меж непониманием настоящего и тоской по прошлому встревает уже волевое решение ни в чем общественном не принимать участия: «Кто нам поможет? Черт его знает. Даже люди наши говорят – голосовать больше не пойдем, все равно по-нашему не будет».

Но что же тогда делать?

Тем, что ожесточились, притягательно лишь одно: «все привилегии снять, дачи под квартиры, солдаты пусть служат народу, а не охраняют этих гнид» – они не видят иного будущего ни для себя, ни для тех, о ком не могут думать без ненависти.

Рабочему по-прежнему притягательны государственный заказ, план и сбыт, но тоже затаил мыслишку о директорах с жирнейшими их окладами, так что, наверное, самое важное для рабочих: «оклады директоров предприятий и представителей любых ветвей власти хоть соотносить с зарплатами рабочих и доходами населения».

Крестьянин знает свои нужды точно и мечтает только о земле: «земля должна перейти в собственность без всякого выкупа, целевой кредит должен быть льготным и даваться в рассрочку на десять лет, освободить крестьянина от бюрократических пут, особенно по налогообложению – взимать надо один ясный простой налог с земли, а не с десяток заумных налогов, который крестьянин мог бы раз в год заплатить, чтоб на все оставшееся время без риска уже рассчитать свои доходы и расходы».

Люди, еще увлеченные игрой в политику, видят нужду в том, чтоб «формировать власть по другим принципам».

Интеллигенты рассуждают по-интеллигентски и нуждаются в новых подходах к решениям острейших экономических проблем: «У нас же огромная армия грамотных экономистов. Уверен, не глупее заграничных. Им бы всем свои силы и знания направить не на споры между собой, не на доказательства своего умственного превосходства, а собраться всем вместе и в спокойной обстановке, начиная с самого низу проанализировать материально-экономическое состояние в России, не надеясь на богатого дядюшку».

Пенсионеры – протестанты самые упрямые. Государство должно отдать им заслуженное, наработанное, – и это его дело, каким способом отдавать долг. Поэтому так сильна обида на государственный аппарат: «ликвидировать институт представителей Президента в областях Российской Федерации, так как они не имеют реальной власти, но их содержание обходится налогоплательщикам в очень кругленькую сумму»; «привлекать к строжайшей уголовной ответственности за нецелевое использование средств налогоплательщиков»; «в госаппарат должны попадать совестливые профессионалы».

Нужно людям, оказывается, самое малое: получать пенсию, соотнесенную с ценами на продукты и товары первой необходимости; иметь работу и получать заработную плату за свой труд, достаточную для пропитания себя и своей семьи; вернуться когда-нибудь в своим любимым занятиям – писать книжки или учить детишек любви к природе; надеяться на помощь в той беде, с которой в одиночку хозяйство уже не справится и может только погибнуть; чтоб власть имущие испытывали к людям с малым достатком, к беднейшему населению страны уважение и не внушали бы обществу, что бедняки теперь – это тунеядцы, что бедность – это их собственный порок… Так-то мало нужно русскому человеку для счастья! Так-то близко оно должно быть, малое, неприхотливое, почти как у сироты! И молит человек надрывно, немощно, всей страдающей душой… но только какого ж спасителя?!

«Помогите всем русским!»

«Сделайте что-то полезное для народа, идем к концу жизни, а люди и не жили по-человечески!»

«Замолвите слово в защиту фермера!»

«Посетите страну детского подземелья!»

«Спасите как-нибудь село, ведь село погибло!»

«Помогите несчастным животным!»

«Ради Бога! Бейте в набат!»

Существо вопросов

Человек, которому так немного надо для счастья, несчастлив может быть только по какой-то невероятной причине. Но просят ведь за редким исключением только для себя, а не для ближнего, потому как и просят терпящие то или иное бедствие. А мало-мальски благополучный человек коростой покрывается в своем благополучии и к состраданию не оказывается способным, потому что одно на уме и в душе: я свое заслужил, ну а другие, значит, не заслужили.

Будь начальник или подневольный человек – все и всех обкорнал бы под одну гребенку. Россия – страна начальников и подчиненных. Отсутствие свободы органично, как органично оно в армии, где главенствует один на всех приказ. Приказ обязательный для всех к исполнению – что прокатывается, стукая по головам, от самых верхов и до низов. И все счастьишко, кто б ты ни был по званию, можешь только выслужить. Отсюда – забюрокраченность наша кромешная, подобная войсковой канцелярщине, отношение к человеку бездушно-уравнивающее, знающее лишь два оценки – «годен», «негоден», а также и всегдашняя наша гигантомания, лозунговщина, страсть всякую борьбу с чем-то превратить сразу же в «кампанию по борьбе». И при царях и при вождях – все пропитано именно этим казенным духом. В мирные времена еще терпима в этом духе жизнь. Ну а если немирные наступают времена, если Россия воевать начинает сама в себе или втягивается в какую мировую – гора из черепов растет до неба, каждую пядь каких хочешь завоеваний покупаем человеческими жизнями, да притом за ценой-то не постоим никогда – надо угробить для светлого будущего миллион, угробим! надо угробить два, угробим два! Пуля, которой убьют, будет подороже жизни того, кого ею убили. И на войнах клали людей без счета – как подешевле.

Готовность к жертве изначальна как порыв христианский – постоять за свою веру, не дать осквернить святыню своей веры. Русские в средневековье своем – это богоносцы. Крестовым тевтонским походам или варварским нашествиям на Русь русский отвечал святой войной: святой – значит с мукой за веру, с подвигом за веру, без раздумий, спасешься или нет. Из этой голубки русской жертвенности, ставя нацию под ружье, уже российская империя выковала своего орла. Русские любили и любят родину жертвенно, готовые гибнуть под ее стягами даже на стенах Измаила да тонуть в греческих морях. Но уже не сам русский человек свято приносил свою жизнь в жертву во имя веры да отечества – а ею, жизнью его, стали распоряжаться как медной копейкой, приносили в жертву каким хочешь замыслам своим, даже прихотям: дающий был превращен в обязанного, а жертва человеческая – в дань.

Безраздумье русского человека позволило этому случиться. И после именно своим умом и не позволяли ему жить. Все за него решали, а чуть какое своеволие – кнутом, батогом, шпицрутеном… А кто живет не своим умом, не своей волей – тот ведь и не живет, а служит. А где служат – там и прислуживают… А где приказывают – там и помыкают, угнетают… Два рода человеческих, ненавистных друг дружке, у русских выпестовалось: Высший Чин да Низший Чин. И у низших и у высших один закоренелый навык – наказать. Начальник найдет виноватого и накажет, конечно, средь низших, поборов не постыдится, наживаться будет на их-то горбу. А низшие тоже найдут виноватого и будут жаждать наказать, конечно, его, паскуду Начальника, – «партию начальства», «администрацию», «правительство», «кто поднаторел в упражнениях с народом», «законодателей и надзирателей», «директорский корпус» – нажитое им, паскудой Начальником, считая по-справедливости, если не своим, то общим, то есть «украденным у народа»; а поборам начальским найдя противоядие в кражах – свое же, кровное, надо забрать назад, пусть хоть и украсть. Одни – «казнокрады», «дармоеды»… Другие – «тунеядцы», «несуны»… Один ли народ – как враги?! Но не враги, нет уж, Высший Чин и Низший Чин – суть ведь один и тот же русский человек!

И все века Низший Чин подковыривал Высшего Чина письмецом…

«Ком. номенклатура делает все, чтобы реставрировать старые порядки с помощью рабочих и служащих, попадающих под сокращение или по 3–5 месяцев не получающих зарплату. Все негативные явления в области, да и в стране печатью и радио объясняются тем, что у власти Президент – пьяница беспробудный. Дума и Совет Федерации все просчеты в политике и экономике валят на одного человека?! А здесь мы видим, что Указы Президента саботируются или игнорируются. Просто абсурд какой-то! При этом наши начальники за счет государства строят себе 2 – 3-этажные особняки со всеми коммунальными удобствами, включая асфальтовое покрытие к дому-дворцу, приобретают импортные автомобили, ездят на курорты в кап. страны и т. д. К примеру, глава администрации Надолин М. Т. и его родственник глава Задонской районной администрации построили особняки-дворцы в селе Рогожино Задонского района. Другие их приближенные построили такие же (почти) дачи в пригородах Липецка, Грязи, Ельца, Чаплина… С уважением. Иван Секирин».

Донос? В наше время доносы превращаются в такие вот крики души, так как донести некуда – и словно потому и вопит человек. Ему тоже больно. Вот читаешь и думаешь, а что если сие письмецо писано было б в другом веке. Ну, при тишайшем царе Алексее Михайловиче холопу Секирину, прознавши о письмеце, воевода Надолин мигом бы голову срубил. А письмецо бы сие затолкал отрубленной голове в глотку и выставил бы на обозрение всему народу, которым правил в Липецке согласно царской грамоте.

Будь донесение это от фискала Секирина тайной почтой отослано из Липецка к царю Петру Великому с сообщением, что боярин Надолин ворует из государевой казны, хоромы себе да родне своей царские возводит – висеть боярину на виселице, да и родне всей тоже висеть… В другое время, наверное б, городничий Надолин рад был откупиться от приехавшего по письму ревизора из Петербурга, да и таких писем бы понадобилась, чтоб разбудить чиновников в Петербурге, добрая тыща. Потом бы произвел городничий свое тайное следствие по факту письма – и того б мещанина или купца Секирина, бедолагу, что нажаловался, сжил бы со свету.

На заре советской власти товарищ Иван Секирин въехал бы во дворец липецкого градоначальника с мандатом комиссара (если до того, годиком раньше, в пору бесшабашных уличных волнений, не подпалил бы сдуру дворец). При Сталине – сидеть секретарю липецкого горкома партии товарищу Надолину в лагерях. И без дворцов, здесь Ивану Секирину можно было черкнуть просто – «враг народа», а пунктир от Липецка до Чаплина сделался бы отрезком подземного туннеля, какой враг народа Надолин замышлял прорыть вплоть до Англии как «английско-немецко-французский» шпион. Но посадили бы в конце концов за что-нибудь и правдолюбца Секирина, раз мозолил органам глаза. При Хрущеве отсидевший Секирин писал бы письма с просьбой о реабилитации, ну, а если все же минула чаша сия, то боялся бы даже рапортовать – непонятно, что за власть установилась, кому в руки попадет. Да и Надолин бы, воскреснувший, руководил пока что районом тише травы ниже воды, внюхиваясь в новую линию партии. В годы застоя Иван Секирин жаловался бы в газеты на всякую несправедливость, и газеты самые центральные уважительно отвечали б трудящемуся на его запрос, жалобу или письмо, расписываясь в исполнении – что переправлено оно туда и туда, уважаемый товарищ Секирин и меры будут надлежащим образом приняты. Надолин был бы не злейшим из врагов, ну как чурбан разве что, надоевший тем, что стоит и стоит на одном месте. А про госдачи, домики там охотничьи никто бы в Липецке сроду не слыхивал. Это в эпоху гласности Секирин бы митинговал, свергая коммунистов и партноменклатуру – и дух бы перевести, а не то что писать, нету никакого времени на письма. Бывший же партсекретарь Надолин прятался бы от народа как мог – и о будущем дворце, выставленном напоказ, могло подуматься ему только в самом страшном сне. Ну а теперь что же… Некуда Ивану Секирину писать, кроме как к Господу Богу, да Надолин в Бога не верует и в этой жизни навряд ли Бог его осудит за казнокрадство.

Ивану Секирину писать – копейку от себя отрывать. Однажды подумает – плюнет в бумагу, да помявши на ладошке гроши, выйдет из дому, поплетется глядя или не глядя потупленно на ломящиеся от изобилия витрины супермаркетов. Купит, в каком магазине подешевле, буханку хлеба: она нынче столько ж стоит, что и почтовый конверт. Пожует корку. А завтра против Ельцина пойдет митинговать, требовать надрывно отставки проклятущего президента – и будет голосовать твердо за Надолина, забывши про его дворцы, потому что только бывший и нынешний коммунист Надолин пообещает жителям своего района-страны возвращения обратно справедливости в качестве рабоче-крестьянской власти и что цены на хлеб не даст повысить. Что станет с Надолиным да с Иваном Секириным уже в новом веке? Вот бы что узнать… Друг без друга они не могут, смежаются их стежки в одну – это уж точно.

Сегодня Низший Чин взывает к крепкой руке, а вчера от этой же руки отбрыкивался, митинговал против шестой статьи в конституции о монополии на власть одной партии – рушили дружно и воодушевленно тот самый порядок. Парадоксально не то, что у нас тоскуют по былому порядку, сначала его разрушивши. Все же что руководило людьми, когда митинговали – стремление к порядку, только более справедливому, или же просто анархические настроения, желание придраться к порядку, лицезреть униженной да напуганной власть, сильных мира сего? Последними событиями запуганный до того народ, кажется, изловчился запугать саму власть. У нас страна уже пуганной номенклатуры, да еще как пуганной – до смерти. Потому мы не видим волевых решений, а сами дошли до неуважения к власти такого, что всякое хоть мало-мальски волевое решение властей скукоживается как на морозе – и растаивает хлипко, осмеянное, будто и не решить что-то хотели, а напрудили лужу.

Власть не должна быть преступно-безжалостной, потому что власть, терроризирующая свой народ, – уже не власть, а будто иноземный захватчик. Кто в сталинском терроре видит идеал власти, тот сам карал или судил, тогда как в сознании жертв рождалась одна исступленная мысль – на такое способны только враги, а потому ведь и верили в существование «врагов народа», все происходящее этим для себя объясняли. Нынешняя власть в судорожном испуге однажды – устроила расстрел. Не от силы великой, а именно от испуга давали команду танкам палить прямой наводкой по парламенту, где укрывались те люди, что могли быть прощены, помилованы. И вот мы хотим порядка, а власть эта уже перестала для нас морально существовать. Голодные мечтают посадить сытых на голодный паек. Те, кто рушат порядок, – мечтают у нас, оказывается, о порядке. Русский человек таков уж есть – подумает одно, а сделает другое. Когда же сделает, то захочет тут же все переделать обратно. Нам все неуютно, что с миром, что с войной. Мы бы хотели, наверное, такого чуда – чтоб всего было у нас понемножку, но и вдоволь. Чтобы ни из чего не делать выбора.

Низший Чин всегда говорит в России от имени народа и выносит приговор всему строю жизни, хотя пишет такое письмецо человек, чувствующий себя-то именно одиноким, да и унижен мог быть только другим таким же человеком, пусть даже и представителем власти, но ведь не всей же властью? У человека нет в себе опоры – такой независимости и суверенности, чтоб он был себе хозяином, а унижение только тогда и возможно, когда кто-то ведет себя как твой хозяин. Но большинство и не хочет за что-то отвечать. И если люди у нас хотели и хотят в большинстве такой вот жизни, по сути – «советской», то почему в России насаждался как раз взамен советского строя, с его социальными гарантиями и уравнительной системой, другой уклад жизни и все оказалось во власти денег? Это вопрос родственный другому: а почему разрушили страну, хоть большинство жителей Советского Союза хотели жить в единой стране – в той, в которой и родились, в Советском Союзе?

Была энергия возмущения: вот всегда завидовали власть имущим, что те лучше живут, чем простой народ – зависть к привилегиям, в общем-то обычным для правителей, легко было разжечь в народе и внушить уже идею о смене власти в России. Но возмущенные коммунистической номенклатурой люди-то самонадеянно не думали, что на смену ей придет неминуемо такая же номенклатура. Точно так же обыватель понадеялся, что будет жить куда лучше, если отгородится плетнем от соседей: украинцы от России, русские от Украины. Это произошло, даже если бы жили в совершенном изобилии. Жадность, зависть – что утроба, досыта никогда не накормишь. А разжигались в обществе страсти самые низкие, играли на таких, низменных чувствах, людей, внушая, что беднеют они по вине «приезжих», скупающих якобы все товары. И возмущение вылилось поначалу в закрытие своих рынков: в городах и даже селах начали вводить талоны на отпуск товаров – это чтобы свои же не могли отовариваться сверх установленной нормы; и «карточки потребителей» – чтобы приезжие ничего не могли купить. Потом вдруг стало это политикой, а деление на «своих» и «чужих» окончилось парадом национальных суверенитетов. Укреплялись у власти те, кто разжигали в людях зависть и ненависть к себе же подобным – но для того и разжигали, чтобы заполучить власть. А люди того не понимали опять же, что дележка кончится распадом страны; что новоявленные политики растащат ее по кусками, не желая делиться друг с другом властью. Властью над ними, над людьми. И еще не понимали, что если вынешь из общего котла свою ложку каши, то не поешь сытней, так как ложка твоя ведь не глубже общего котла: наступившая после распада СССР во всех республиках экономическая разруха стала для бывшего советского народа шоком, даже без всякой там «терапии». А где распад продолжался, полыхали войны – в Карабахе, Абахазии, Северной Осетии, Приднестровье, Чечне – и люди убивали людей.

Вопрос другой – о свободе выборов… Советский человек формально всегда имел избирательное право. При коммунистах голосовал единогласно. Но сегодня к праву этому своему относится с еще большим равнодушием. Оттого создается ощущение, что пользоваться правом голоса свободно для нашего человека никогда и не было главным. В советское время людей именно что заставляли участвовать в выборах, а то и заманивали, устраивая на избирательных участках продуктовые распродажи. А теперь заставить явиться на выборы стоит еще большего труда, и уже не заманивают, а покупают голоса – водкой или еще как. Наш человек правом выбора пользуется как дармовщинкой. Свобода – дармовщинка. Если человек ищет свободы, то он и пользуется правом свободного выбора, и совершает его так, чтоб все больше освобождаться от подчинения, управления, надзирания за своей свободой. Наш же человек именно этого не чувствует – желания освободиться, будто целей у него нет и своих интересов. Свободу не во что ему воплотить. Свобода обрекает его на бескормицу. А потому-то в глубине души свобода выбора ему не только не нужна, но и чужда. Все хорошее, лучшее в нем – и устремляется к хорошему, к лучшему. Но стремление к лучшей жизни в массе своей русский человек никак не может воспринять как единоличное – стремится не действовать и решать, а исполнять да получать. Этому человеку нужны правители, законодатели. Ощущение, что нами правят, – непроходяще, оно у нас в каждом упреке или жалобе. Но тут же следом – нужду имеем снова в правителях, в каких-то мифических других, которые устроят для людей другую жизнь.

Что оказывается сильней? Потребность верить тому, кто тобой управляет, сильнее, чем вера в самих себя, в собственные силы и способности. И всех такое положение устраивает, но разве что услышишь глухой ропот вечно всем недовольных мужиков: «будто они больше крестьянина знают». Но ведь они потому и указывают сверху, потому и правят жизнью людской, что как будто бы больше самих людей знают о их-то собственных нуждах. Скажите хором «мы знаем как нам жить», так исчезнут тотчас и правители, тогда вы и требовать будете не правителей хороших, а свободы жить по своей воле, наивозможной полноты самоуправления. Если же нами до сих пор правят, то значит мы этого хотим: мы зрячи, но ищем поводырей, как слепцы.

И тут несколько уже других вопросов возникает, при таком устройстве жизни, когда народом правят вместо того, чтоб правил сам народ: во-первых, а насколько мы хорошо управляемы как народ, и во-вторых, передавая всю полноту ответственности за свою будущность правителям, истинно ли мы уверовали, что они-то могут знать больше и быть ответственней, чем вся нация, – иначе сказать, есть ли в тех же русских людях, что возносятся уже на вершины власти, способность править? У нас вся история прошла в «правящем режиме» – и все историческое строительство похоже на сизифов труд. Русский человек не так хорошо управляем в сравнении с азиатами. Русские строили мало и неохотно – крепости от набегов да храмы для молитв, притом кремли и храмы строили невеликие, редко – каменные. И в то же время русский человек управляет себе подобными с коварством да жестокостью, какой не встретишь у европейцев. Но в уподоблении европейцам или азиатам – произвол, многовековая ломка собственно русского народа, коверканье национального характера. Его приучают к жестокости и управляемости азиатской, желая в общем преобразовать в европейца.

С того, как началось строительство уже-то государства – когда правители наши начали постройку величайшего в мире государства и утверждали свою абсолютную в том государстве власть, – русский человек в массе своей сделался материалом, государственной скотинкой. До того человек чтил своего правителя как помазанника Божьего, а теперь приучали повиноваться силе и не думать, праведна власть или не праведна. К повиновению приучило вовсе не татарское иго, а опричнина – кровью и пытками. Иноземное иго в душе всегда выпестует сопротивление, и, даже сдавленный под игом, никакой народ не теряет своей воли, она в нем зреет еще более могучая. Другое – свои татары. Свои, что заставляют повиноваться себе, как татары. Здесь если сломить в народе волю – будет покорным народ на многие века.

Народ искупали в крови – и вот явилась азиатская покорность к жестокости правителей. На этой покорности начинается строительство империи по европейскому образцу. Как глядел православный русский люд на кунсткамеру петровскую, на покойников, выставленных напоказ? Эти приметы европейской цивилизации были для русского человека дикостью, пришествием антихристовым. Ему было уготовано волей правителя то будущее, какое представлялось только тьмой. И здесь, в тьме этой, правители видят и знают, тогда как сами люди не ведают, куда их ведут. Здесь-то зарождается в нас состояние, которое с веками делается уже национальным нашим состоянием – когда мы зрячи, но ведомы в неизвестность будущего как слепцы, уповая только на поводырей своих, привыкая к тому, что только они и владеют знанием пути. А из тьмы – вели строить будущее светлое. Но о нем также никто не мог ничего знать, так как его еще даже и не бывало на земле.

Почему же оказывается, что мы катим в гору истории Сизифов камень? Потому что мы все же остались не так хорошо управляемы для подобной стройки – постройки будущего. Потому что нашим правителям дано не знание о будущем, а лишь жажда власти. Постройка будущего – есть так или иначе строительство некоего совершенства, и строить его должны совершенные люди. Мы же совершенны только в том мире, каким создано все в нас, включая даже и пороки наши национальные, к примеру, беззаботность или пьянство.

И мы страшимся свободы, потому что мы несовершенны для нее. Мы закономерно тянемся как уродцы к уродству неполного, неподлинного существования, молим себе гарантированную пайку, хороших правителей да порядков пожестче, чтоб нас карали как только карают закоренелых преступников, не умеющих уважать чужую собственность, нерадивых к труду. Так мы обретаем покой и чувствуем себя людьми.

Но обретая покой этот казарменный и взлелеивая уродливое казенное равенство, мы-то живы – до первого начальственного наскока на нашу жизнь. И начинает наша каша сопеть да пыхтеть по-новому, когда обнаруживаем уже-то в своем уродском порядке несправедливость, попрание прав.

Чиновники в России – раса господ, хотя вменяется – служить людям и государственному делу. Но у нас с законами так устроено, чтобы больше в них запрещалось, чем давалось прав и свобод, поэтому гонит к чиновнику русского человека какая-то неволя. То не разрешено, другое не разрешено, там должен… Государство кормится с человека запретами. Человек дал ему столько свободы, что сам же стонет. Ну а чиновник норовит истребовать свою льготу со всякого дела или просителя – в виде взятки – и тем кормится. Когда обман государства становится в умах даже простых людей делом не то что прибыльным, а справедливым, честным, взятки да чиновный произвол тоже никогда не прекратятся. Пороков нельзя искоренить наказаниями. Искореняет их вполне созревшее и осознанное уже-то нравственно желание большинства жить иначе. Пока мы в большинстве своем будем считать, что справедливей обмануть государство, если оно обманывает нас, ничего не изменится. Кого-то произвол чиновника лишает последних надежд. Но тогда надо без лицемерия сказать и о том, что возможность уйти из-под действия закона для человека вообще – есть величайшая льгота. Преступник может избежать суда. Ловкач – словчить. Все ведь тогда и оказывается возможным. Лишенные свободы естественно ее обретают, когда нарушают запрет, закон. Но это опять же иная свобода, порочная свобода тайного действия. Наш человек не меньше страдает и от ее отсутствия – уже там, где на туманных берегах не берет у него взяток чопорный цивилизованный чиновник, будто бы лишая в одночасье всех привилегий. Возвыситься над ближним, иметь привилегию – вот что притягательно, и человек не столько хочет вообще справедливости для всех, сколько справедливости только для одного себя. Это справедливость для одного себя – есть уже вседозволенность. Ну а там, где кому-то все дозволено, где плодится подобная раса психологических господ – там уже другим ничего просто так не дозволяется. Воровской социализм, что вывелся в наших тюрьмах, с его жесткой иерархичной структурой, с одной стороны, но с другой – с философией общака, общего котла, – есть яркий образчик этой нашей экзотической национальной психологии: жажда привилегий (верхние нары сразу делаются привилегированными в сравнении с нижними) и не менее сильное желание все обобществить – это чтобы у соседа по нарам не оказалось жратвы больше да лучше (зависть к чужому достатку).


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации