Текст книги "Весёлая же-же… (сборник)"

Иконка

1

Ле-ето, ах, ле-ето, лето красное, бу-удь со мной! Скоро, совсем скоро оно будет, и со мной, и с тобой, и с ним, и с ней. Вы – чу? А я – чу. Оно грядёт! Уважаемые дамы и господа, леди энд джентльмены, товарищи! Ещё пахнет не так, звучит не так, видится не то, потому что ещё весна, но ещё немного, ещё чуть-чуть, ещё маненько, и ОНО грянет! Беременные и не очень, трусливые и не очень, жадные и бессребреники, лживые и правдолюбы, мажоры и те, кому не повезло, богом лепные и выродки, малые и старые, короче, люди, ааууу! Лето грядёт, не пропустите с ним встречи! А что касается людей трудящихся, то двойное ау. Потому что где лето, там и отпуск, а где отпуск, там и отпускные. Вот такое следует в связи с этим повествование.

В небольшом магазинчике города N подходил к концу рабочий день. Как обычно, приехал хозяин магазина – за выручкой. Из выручки ухоженными короткими пальцами он отмусолил продавщице Нюре отпускные. Под роспись.

– Везёт тебе, Анна, отдохнёшь, вернёшься на работу человеком! – шумно позавидовал своей работнице краснорожий, покрытый капельками пота, весь в родинках, толстый работодатель и вроде как пожалился: – А тут крутишься, вертишься, как собака в колесе, без какого-либо хоть мало-мальского отпуска. – И он отчаянно рубанул рукой воздух.

– Как белка, – осмелилась поправить хозяина магазина продавщица Нюра, убирая деньги в карман синего форменного халата.

– А? Действительно. И до белки можно докрутиться, – согласился толстяк и направился на выход.

По дороге он игриво ущипнул за попку другую продавщицу – Олесю (та по совместительству числилась ещё и старшей по магазину). Молоденькая белокурая девушка кокетливо взвизгнула. Толстяк подмигнул ей и напомнил по-хозяйски: «Магазин не забудь закрыть и сигнализацию включить, Леся с Украины». Подмигнул ещё зачем-то и Нюре, вышел из магазина, сел в свой джип и уехал.

Вслед за ним отправился домой, матерясь, вечно злой и вечно пьяный грузчик. Продавщицы остались вдвоём. Под низким потолком магазина на липучках закончилось место для назойливых мух, поэтому они, жужжа, липли к продуктам. За окнами темнело.

Худенькая, черноволосая и кареглазая продавщица Нюра двадцати восьми неполных лет от роду, расслабившись, сидела за прилавком на ветхом деревянном стуле. Она мысленно прощалась со своим не очень-то любимым рабочим местом. Прощалась не навсегда, на месяц. Напарница Нюры, та самая Олеся, тоже находясь за прилавком, живо укладывала в свои сумки «сэкономленные» продукты.

– Эх, Анюта, зря ты от своей, – Олеся смачно принюхалась к копченой рогатине колбасы, – доли отказываешься. Тебе бы с мальчонкой не помешало.

– Леся, мы с сыном не бедствуем, ты делай своё дело.

– Аха. Ну, вольному воля. Ну, шо, Анна батьковна, завтра на Бахамы? – подковырнула Нюру беженка с Украины.

– В деревню, Леся. На Алтай. Соберёмся с сынишкой и-и-и ту-туу… Через пять суток мы у моих родителей.

– Давно родителей-то не видела?

– Моему Андрюшке десять лет – вот столько и не видела.

– Фьююю-ть!

– Не свисти, денег не будет.

– Аха. Это точно.

Да-а. Десять лет назад появился в их деревне Забыловке залётный парень. Говорил, что студент, говорил, что глубинку изучает – учёный, блин. Полюбила парня школьница-выпускница Нюра, забеременела от него и уехала с ним в город N. Парень – что делает ему честь – женился на Нюре, но оказался не студентом, а вором. Медвежатником. То бишь сейфы вскрывал. Узнала об этом юная, на сносях, жена, ужаснулась, но любовь, как говорится, зла. Хотя жили они неплохо, хорошо жили, богато. Пока парня такие же, как и он, бандюганы не грохнули. Мало того, вдову с малолетним ребёнком вынудили отдать им всё нажитое. И вот пришлось Нюре сменить пентхаус на комнату в коммуналке, а за сыном, вместо дипломированного педагога приглядывала теперь соседка по коммуналке – баба Вера.

Нюра, рискуя рухнуть на пол, качнулась на стуле, зажмурилась и увидела свою деревню – Забыловку, родительский дом. Сороки, эй, вы, сороки! Почти ручные, они трещали, прыгая по низенькому забору, ловко топтались на перевёрнутых стеклянных банках, радовались солнышку и корму, которым отец кормил куриц в загоне. Хватит и им. А в избе-то как хорошо: уютно и пахнет вкусным. Мама в белом платочке, опоясанная неизменным – красный, в белый горох – фартуком, стоит у непокрытого стола и шинкует капусту на пироги. Капуста под ножом скрипит. Мама что-то говорит.

– Анюта, нас пришли храбить. – Нет, это не мамин, это был голос Олеси.

Нюра распахнула глаза, перед собой она увидела двух отморозков в чёрных балаклавах. Тот, который направлял на Нюру стволы обреза, пропищал:

– Вставай, сучка!

Ему хотелось солидности, но сразу не получилось, поэтому во втором дубле он добавил в голос хрипотцу и ярость, а в предложение больше слов.

– Встать, сучка! Подними руки! – Затем он обратился к обеим продавщицам: – Только попробуйте нажать на тревожную кнопку (где она у вас там?) – завалю!

Второй грабитель вёл себя так, как будто вовремя не сходил в туалет: он юлой крутился по углам помещения, размахивал ножом средних размеров и без конца заглядывал в стёкла парадных дверей магазина.

Нюра и Олеся, с поднятыми руками, бочком к бочку, прижались друг к другу. Вооружённый обрезом грабитель кинул на прилавок пустой продуктовый пакет и велел:

– Складывайте в него деньги!

– Хоспода храбители, – дрожащим голосом залепетала старшая по магазину Олеся. И хотя её трясло от страха, молоденькая уроженка Луганска выдала всё-таки логичный, я бы даже сказал, остроумный монолог: – Хоспода храбители, – смелее сказала она. – Ну кто ж приходит храбить махазин в конце рабочехо дня? Всю выручку уже забрал хозяин. Он все деньхи к себе в дом увёз. А там сейф и собаки. Поэтому мы ну никак не можем выполнить ваше требование. – И пояснила уже отдельно Нюре, повернувшей к ней удивлённое лицо: – Я один раз была у нехо в хате – по работе, потому знаю про сейф и собак.

– Чё это было? – чуть не выронил из рук обрез первый отморозок. – По-моему, запахло разводиловкой! Ты чё нам предлагаешь – до какого-то грёбаного дома хилять?

И тут подлетел второй грабитель, да так близко стал размахивать своим ножичком от лиц бледных продавщиц и так страшно крикнул им в лица: «Деньги в пакет, дуры!» – что, к примеру, у Олеси под форменной синей шапочкой её блондинистые волосы зашевелились от ужаса.

– Так хде же их нам взять? – тем не менее выдавила Олеся из себя и тут же пожалела об этом, жалящее лезвие ножа коснулось её нежной щеки.

– Вот, возьмите мои, личные! Других денег у нас нет! – вдруг выпалила Нюра и демонстративно швырнула на пакет все свои отпускные.

Тут снаружи магазина крякнула сирена полицейской машины. С ножом сунул деньги в пакет, схватил его, с обрезом вроде бы решил выстрелить в женщин, но ему хватило ума передумать. Отморозки чуть не вынесли двери, выметаясь из магазина. Олеся тут же бросилась к своим сумкам, там лежал телефон.

– Звоню Ихорьку, – судорожно дыша, сказала она. – Ихорю Михайловичу звоню.

Нюра мешком с мукой бухнулась на стул, она с ненавистью смотрела на свои трясущиеся кулачки. Что-то ей подсказывало: не вернутся к ней её денежки, не сбудется её непреодолимое желание повидать родителей. «А о чём же ты думала целых десять лет, живя в этом городе?» – мысленно спросила себя Нюра. Потом вслух негромко посетовала: «А кнопки-то никакой у нас и нет. И отпускных моих нет». И разрыдалась.

– Аннушка, ты шо? Ты даже не переживай. – Олеся приложила к уху мобильный. – Ихорёк не зверь, он тебе повторит твои отпускные.

«Ихорёк» приехал раньше полиции.

– Что с товаром? – был его первый вопрос.

– С товаром всё в порядке, – задыхаясь, ответила Олеся. – А вот Анюте нашей пришлось отдать злодеям отпускные, иначе они нас бы убили. Ихорёк, их было двое: один с ружьём, другой с кинжалом. Я так испугалась, Ихорь Михайлович. А ещё мне щёчку порезали. – И она припала к плечу благодетеля.

– Ну-ну, – похлопал Олесю по попке сочувственно хозяин магазина и тут же отстранился от девушки. – Анна, ты в порядке?

– В порядке, – отозвалась Нюра. – Только… я хотела съездить к родителям, а без отпускных…

Наконец приехала полиция. После составления протоколов и прочих процедур Нюра, ломая руки, снова обратилась к своему работодателю:

– Игорь Михайлович, так как мне быть? Я ведь без денег осталась.

– Понимаешь, Анна, я не могу работать себе в убыток, – нехорошо начал потеющий толстяк. – Ты приходи как обычно, девятого, за получкой. За май… Можешь продукты брать в долг. А вообще, Анна, тебе не о чем беспокоиться, полиция поймает грабителей и вернёт тебе деньги. Всё будет окей.

– Конечно, всё будет окей, гражданка потерпевшая, – подыграл толстяку небритый литёха. – Поймаем грабителей, отберём у них ваши деньги, будет суд, и всё будет окей.

Это «окей» убило Нюру. Как она добралась домой?

2

Прошла неделя с этого самого злосчастного случая. И снова был конец рабочего дня, и снова Олеся укладывала в сумки ворованные продукты, но на этот раз она пребывала в одиночестве. В магазин вошла Нюра. Она была одета в тёмный спортивный костюм с капюшоном, натянутым на голову, за её спиной висел школьный рюкзачок.

– О! – оживилась Олеся. – Привет отпускницам! А я тут за двоих вкалываю – за себя и за тебя.

– Привет! Дела идут? – кивнула на сумки Нюра и вплотную приблизилась к Олесе. От Нюры исходила какая-то особая спокойная решительность.

– Ид… ут, – смутилась Олеся. И тут же затараторила: – Жаль, у нашей полиции они не идут – никак тех сволочей поймать не мохут. – Олеся замолчала, после некоторой паузы предложила:

– Слышь, подруха. Я тут подумала, одолжу-ка я тебе денех, съездишь к отцу с матерью, а?

– Не надо, – отрезала Нюра.

– Как не надо? – опешила Олеся.

– А вот так. Слышь, подруха…

И тут Олеся поняла: сейчас её либо начнут бить, либо Нюра сделает ей какую-нибудь пакость. Но за что?!

– …слышь, – продолжала хамовато Нюра, – ты ведь не хочешь, чтобы я донесла хозяину о твоих делишках с товаром? А? Плюс о том, что ты покупателей обвешиваешь?

Уроженка Луганска хотя и была молоденькой блондинкой, но отнюдь не была дурой. Да и конченой трусихой она не была, как выяснилось в деле с ограблением.

– Не хочу, – просто и без боязни ответила Олеся. – Не хочу, Аннушка. Но я же тебе доверилась, подруха. Как родной… А я скажу, что тебе долю давала! – Олеся попыталась засмеяться, но, встретив стеклянный взгляд Нюры, спросила деловито, я бы даже сказал, по-военному: – Шо от меня треба?

– А вот шо. – Нюра уж совсем вплотную приблизилась к Олесе и наступила ей на ногу. – Сейчас ты мне расскажешь всё, что знаешь о доме нашего хозяина: есть ли охрана, где гуляют собаки, где расположен сейф, а самое главное – когда его жены не бывает дома.

– Анюта, что ты задумала? – Олеся, морщась от боли, еле выдернула ногу и в ответку топнула Нюре по кроссовку. Нюра ахнула. Олеся протянула ладошку:

– Мир?

– Мир, – проворчала Нюра, уяснив, что перегибает палку.

– Охраны у Ихорька нет, только собаки? Но они же злые. Они – овчарки. Немецкие.

– С собаками я разберусь, – натянуто улыбнулась Нюра.

Тут Олеся перешла на шёпот:

– Но я не знаю кода замка сейфа?

– И с этим я разберусь, – подмигнула Нюра. – Зря я, что ли, жила с мужем-медвежатником. Научил кое-чему. Шутя-любя. А что я задумала, спрашиваешь? Заберу свои отпускные – и только. Давай, Леся, рассказывай всё по порядку.

– Ну, во-первых, – прокашлявшись, Олеся заговорила привычным голосом, – жена нашего толстяка в это время года обычно на Мальдивах захорает. Во-вторых, Анюта, я тебя понимаю и думаю, что этот хряк не обеднеет, если ты его слегка храбанёшь. Но уверена ли ты в себе?

– Уверена. Выкладывай, что знаешь, Олеся. И смотри никому не проболтайся, особенно… своему хряку.

– Кому?! Ему?! Да с чего ты взяла, что он мой?! Таких как я, у него в каждом его поханом махазине по штуке, а то и по две! Да я спала-то с ним всего один раз и то для того, чтобы за работу зацепиться. И вообще, он подкаблучник и скупердяй!

– Да, в последнем я недавно убедилась. – Нюра горестно вздохнула, вспомнив об ограблении.

– Вот от кохо не ожидала, так это от тебя, Анька! – Олеся вдруг всплеснула руками и восхищённо уставилась на Нюру. – Ну, дивчина, ты – хлопец! Если нечаянно, ну, невзначай, прихватишь побольше деньжат, не забудь поделиться.

– Я возьму только своё…

Всё, что знала о доме, о том, где расположен сейф, о собаках, всё, что знала о хозяине и его жене, – всё это Олеся выложила Нюре. После такого общения женщины как будто действительно становились «подрухами», они тепло попрощались. Да, Нюра попросила ещё у Олеси палку колбасы. Та с радостью выбрала ей самую вкусную. Копченую. Выйдя из магазина, Нюра услышала шум подъезжающей машины, это был джип Игоря Михайловича. А вот и сам он. Нарисовался пузырик.

– Анна? Сегодня же ещё не девятое.

– Здравствуйте, Игорь Михайлович. Я так, к Лесе заходила, давно не видела её, соскучилась.

– Как отдыхается? Завидую тебе, Анна, зелёной завистью, лето ведь почти уже! А я, как ломовой бык, всё пашу, пашу. – Хозяин страдальчески поднял и опустил руку.

– Как лошадь, – поправила его Нюра.

– Скорее, как конь, – ухмыльнулся круглый «Ихорёк». – Ну, пока. – И он навалился на ручку двери магазина.

– Пока, – сказала Нюра и добавила сквозь зубы: – Не торопись, Игорь Михайлович. Собирай спокойно свою выручку.

Она зашагала к автобусной остановке. А вечера уже становились светлыми, до лета и правда оставалось совсем ничего.

3

Игорь Михайлович Бабарыкин был бизнесменом средней руки – держал несколько продуктовых магазинчиков. Дом его нельзя было назвать дворцом, но двести с лишним квадратов внушали зависть и уважение соседям. На двух этажах располагалось – помимо кухни и двух туалетов – пять комнат, плюс ванная, плюс небольшая сауна и крохотный бассейн. К дому был пристроен гараж. И вся эта красота, обшитая сайдингом, располагалось на двенадцати сотках. Людской охраны не было, но по периметру, ограниченному трехметровым забором из крашенной в зелёный цвет рабицы, патрулировали две злющие и верные хозяину немецкие овчарки.

Как справиться с собаками, Нюра прекрасно знала из «Приключений Шурика». Она разломила палку колбасы, одну половину убрала обратно в рюкзак, а вторую побрызгала из пузырька снотворным. Затем эту половину разделила ещё на две части и кинула их собакам. Она опрометчиво израсходовала всё снотворное. Овчарки немного посомневались, а потом сожрали «Украинскую чесночную» и, слава богу, заснули. Девушка ловко преодолела забор, подошла к дому. Здесь ей пригодился набор отмычек – наследство покойного мужа. И вот дверь в дом открыта, Нюра поднялась на второй этаж, зашла в спальню, включила свет и… обомлела… в кресле, рядом с роскошной резной кроватью, сидела средних лет женщина в белом одеянии. Женщина открыто смотрела на Нюру голубыми, пронизанными вселенской добротой глазами, и девушка не могла сдержать этого взгляда, она опустила голову.

– А вы… кто? Жена Игоря Михайловича? – собравшись с духом, спросила Нюра.

– Его жена отдыхает за границей, – тихо мягким голосом промолвила женщина. – И ты об этом прекрасно знаешь, Анна. Скажем так: я такая же незваная гостья, как и ты, с разницей – я пришла сюда не воровать, я пришла сюда отговорить тебя от воровства.

– Я хотела и хочу всего лишь вернуть себе своё, – сказала Нюра.

– Всё равно это будет воровством. Подумай, прежде чем совершать великий грех.

Спина Нюры вспотела, её лоб покрылся испариной, мысли путались в её голове.

– Зовут меня Ульяной, – представилась женщина, встала с кресла, подошла к Нюре и погладила её по щеке.

– Тётенька… Ульяна, – слёзы начали душить Нюру, – я так давно не видела своих родителей. Да, я, только я виновата в этом… Ну а мой сын, их внук, в чём он виноват? У него должны быть дедушка с бабушкой!

– Эх, Анна, заблудшая душа. Вот. – И женщина по имени Ульяна повесила на шею Нюре, прямо поверх капюшона и наглухо закрытого воротника спортивной куртки, серебряную цепочку с маленькой иконкой. – Когда станет совсем плохо, прижми иконку к сердцу. А теперь не очерняй свою душу, Анна, возвращайся к сыну.

Нюра нехотя повернулась.

– Иди, иди с Богом…

Объятая странными чувствами, подавленная, Нюра покидала дом своего работодателя. Ей было нехорошо, ой как ей было нехорошо.

Тёплый ветерок немного освежил её. Неожиданно проснулись собаки. «Что ж вы за животные-то такие? – почувствовав опасность, встрепенулась Нюра. – Да от такого количества снотворного слоны спали бы не менее трёх суток кряду». Она не верила своим глазам, но две палёного окраса овчарки-клоны, набирая ход, неумолимо приближались к ней. Нюра что есть мочи рванула к забору, благо до него рукой было подать. Вот она достигла его, но достигла она его уж очень неловко – она крепко приложилась лбом к стойке. Нюра, потеряв сознание, стекла по рабице на землю, покрытую стриженой травой. Скаля жёлтые клыки, злобно рыча, к ней, не спеша, подошли две овчарки; ещё секунда – и они растерзают бедную девушку…

Но Нюра не слышала не их рычание, не клацанье их зубов, она провалилась в темноту и не испугалась этой темноты, потому что знала – сейчас произойдёт нечто хорошее. И точно: тяжёлая, беспросветная темнота вдруг стала звёздной и лёгкой, а затем на этом фоне появилось лицо той женщины, с которой она только что разговаривала. Глаза женщины по-прежнему светились вселенской добротой и всепрощающей, материнской любовью. И тут Нюра поняла, что лицо женщины и лик на иконке – это одно и то же.

– Мне кажется, мы с тобой не договорили, – сказала женщина по имени Ульяна тем же бархатным голосом. – Запомни, дитя. Из любого неприятного положения есть выход. Нужно только молиться Богу – господину нашему. Ты хотя бы одну молитву-то знаешь? Ты же крещёная. И крестик носишь.

– Конечно ношу. Мой крестик – мамин подарок. А насчёт молитв… Помню что-то… А можно своими словами?

– Можно. Ты иконку-то прижми к сердцу и молись. Как умеешь – молись.

– Спасибо.

– Молись…

Лицо женщины улыбнулось и исчезло.

А Нюру вдруг прорвало:

– Господи! – выкрикнула она. А далее, она выговорила всё, что у неё накипело, наросло за долгие годы. Она ругала себя, свою жизнь, свою судьбу, она жалела себя, своих родителей, своего непутёвого мужа. Она молила Бога за своего сыночка – чтобы был здоров, чтобы рос умным и праведным. Она просила у Господа Бога прощения, она каялась, каялась, каялась…

Нюра очнулась. Она лежала вдоль забора на тёплой траве. Над ней нависло звёздное небо, а ещё над ней склонились две угольные морды овчарок. Собаки лизали ей лицо, они слизывали слёзы и жалобно скулили. Нюра еле разжала правый кулачок, сжимающий на груди иконку.

– Фу! – морщась, прикрикнула она на собак.

Овчарки отступили, заискивающе взвизгивая. Нюра встала на ноги, голова гудела, на лбу назревала огромная шишенция. Поправив рюкзачок, не сразу, но она перемахнула через забор.

– Умные собачки, – похвалила немецких овчарок Нюра.

Дома её встретили: соседка по коммуналке, баба Вера и Андрейка. Баба Вера, увидев раненую соседку, тут же пошла, причитая, за льдом, А сын принялся мучить её вопросами, что они будут делать в наступившие у него каникулы. Ещё он спрашивал: поедут ли они к дедушке с бабушкой. Нюра не знала, что на это ответить. Она презентовала оставшуюся колбасу бабе Вере, затем втроём они поужинали, а затем молодая мама с сыном отправились на боковую. Уложив сына, Нюра до утра вглядывалась в иконку и всё думала, думала, думала. Наконец сон одолел её…

4

Последнее письмо из Забыловки Нюра получила больше месяца назад. Писала мама, передавала хорошие пожелания ей и внуку от отца. Отец был очень упрямым человеком. Мог ли он навестить дочь за десять лет, не звали ли его с матерью погостить молодые? Не хотелось ли ему повидать своего внука? Мог. Звали. Хотелось до болезней. Но не приехал и жену не пустил. А Нюре, что мешало ей навестить за десять лет своих родителей? Некогда было? Закрутилась?.. Что ж, прошло десять лет. Теперь, быть может, он (отец) и простил свою непутёвую дочь за раннюю (не в браке) беременность, за женитьбу без благословления, за – в буквальном смысле – побег её из деревни. Мама писала, что простил. Ещё она писала, что отец стал сдавать, годы брали своё. Кстати, Нюра была единственным, к тому же ещё и поздним ребёнком в семье, и отцу уже было под семьдесят, матери – за шестьдесят. Какая странность, но Нюра отчётливо увидела это письмо в сегодняшнем сне, мало того, прямо во сне, она ещё раз перечитала его. До последней точки. Да, мама сообщала одну радостную новость: недалеко от Забыловки начали монтировать железную вышку, и вскоре в деревне должна была появиться сотовая связь. Старики уже приобрели мобильный телефон, номер прилагался. В дверь комнаты стучались – барабанила баба Вера.

– Аня, тебя мужчина спрашивает. Выйди.

– Иду!

За порогом переминался с ноги на ногу «Ихорёк», он виновато улыбался. Нюра не могла сообразить, как себя вести: сначала она хотела захлопнуть перед его носом дверь, убежать и спрятаться под кровать со спящим Андрейкой. Потом она решила рассказать о своём визите в его дом – ему, а заодно и полиции. Только вот вызывать полицию сейчас или самой туда отправиться? Или он («Ихорёк») её доставит туда? Поведение толстого владельца магазинов расставило всё на свои места.

– Анна… Аня, я сожалею, что так получилось. Держи. Здесь твои отпускные.

Нюра с удивлением уставилась на протянутый ей конверт. И на неё вдруг напала икота.

– Бандюганов… ик… поймали, что ли? А как же… ик… суд?

– Никого не поймали. Бери-бери, я не обеднею.

– С-спасибо, И-игорь Михайлович.

– Водички попей. Ты давай отдыхай и выходи на работу, Аня. Олеся одна зашивается. А у меня в доме собаки спят без задних копыт. День скоро, а я разбудить их не могу. Мясо на носы положил, бесполезно, лишь слюни пускают.

– С-собаки?

– Собаки. Две овчарки немецкие. Эх, завидую я тебе, Анна! Лето! Почти уже. А тут… Деньги, деньги, деньги! Их надо делать. Их надо делать!.. Может, раньше из отпуска выйдешь – я компенсирую?

– Я к родителям поеду.

– Ну да. Завидую, – привычно красный и потный, не окончательно плохой, как оказалось, толстяк рубанул рукой воздух и скатился вниз по лестнице.

А Нюра, без всякой икоты, истошно заорала вглубь квартиры и сама испугалась своего крика:

– Баба Вера, сварите кашу Андрею! Мне надо срочно на вокзал! Баба Вера, понятное дело, тоже испугалась такого ора. Нюра кинулась к ней, зашептала, успокаивая, счастливая:

– Я быстренько за билетами на такси сгоняю, баба Верочка. Мы с Андрюшкой едем на Алтай, к моим родителям. В гости!

Билеты ей достались на завтра. На вокзале Нюра попыталась дозвониться до родителей – в тысячный раз. И – о чудо! в мобильнике раздался мамин голос:

– Доча, это ты?

* * *

По дороге с вокзала Нюра остановила такси у места своей работы, печально известного магазинчика. Рабочий день был в разгаре, и поэтому покупателей хватало, и тем не менее Олеся с радостью увела Нюру в подсобку. Олесе не терпелось услышать новости от Нюры, а та загадочно улыбалась.

– Как… прошло всё, подруха. Храбанула сатрапа?

– Нет, не храбанула. Он сам мне «повторил мои отпускные».

– Ба! – Олеся плюхнулась на тот самый ветхий стул, и он со страшным треском развалился. Олеся заохала, а потом дико заржала. Захохотала и Нюра, но не забыла помочь подняться на ноги коллеге по работе.

– Неужто повторил?!

– Повторил.

– И ты теперь с сыном к родителям рванёшь?

– Рвану.

– Ох, – Олеся погрозила пальцем, – сдаётся мне, Анютка, вернёшься ты только за трудовой книжкой. Кстати, если надумаешь коммуналку свою продавать, имей меня в виду.

– Поживём – увидим. Я что зашла, Лесечка. Подарок у меня тебе. – И Нюра повесила на шею уроженке Луганска серебряную цепочку с иконкой. – Ты крещёная, Леся?

– Крещёная. У меня и крестик… где-то лежит.

– А ты носи крестик. И иконку эту носи, она тебя спасёт и поможет тебе.

Олеся сглотнула слюну:

– Что-то душновато мне как будто стало.

– Ничего, терпи. Всё будет хорошо… Ну, я побежала. До встречи!

– До встречи, подруха.

* * *

С грохотом столкнулись стальные буфера, состав качнуло, где-то что-то там заскрипело, где-то что-то заскрежетало – ну! Наконец-то! Состав тронулся. И вот оно – фирменное – чух-чух, чух-чух! И полетели за квадратом купейного окошка столбы, деревья, поля, деревенские дома, городские… Чух-чух, чух-чух… Солнце с раннего утра слепило не по-детски. Летело и оно. И начинало свой полёт красное лето. Пусть летит на радость нам, людям. С наступившим вас летом, граждане!