Текст книги "Порог"

Взгляд демона был беспощаден. Его острые зрачки, подобно крючьям древнеегипетского жреца, что готовит фараона к погребению, погрузились в глаза Жан-Жака и, казалось, потащили наружу все его внутренности. Бизанкура затрясло.

– А чего мы такие кислые? – недовольно заметила Белла. – Я тебе сейчас на каждого сопляка досье выдам. В какой стране, кто родители, чем занимаются. Только обстряпывать все это в подробностях будешь сам. И так уже разжевали все, в рот положили, только глотай. Вот тебе флешка, там вся информация. В каждой из стран, где тебе надлежит расправиться с нашими врагами, у тебя будет один из семерых твоих покровителей. Каждый из них тебе дарил памятный подарок. Верни их все. Будет повод напомнить о себе… Мне ты мой, считай, вернул.

Жан-Жак непонимающе взглянул на демона, пытаясь вспомнить дар Бельфегора.

– Твоим подарочком была я, – усмехнулся демон. – Помнишь, малыш?

Белла неожиданным движением прильнула к нему, приникла к губам, и сознание его на несколько минут затуманилось. Перед ним был не роскошный гостиничный номер, а довольно странное помещение, словно из исторического фильма…

* * *

В теплой и душной комнате пахло чем-то кислым, и вокруг все было странно знакомым.

Воздух перед его глазами дрожал, заставляя предметы двоиться – так бывает, когда очень жарко. И память его двоилась – на мгновение показалось, что все это он видел буквально несколько минут назад. Но ведь он не мог этого видеть. Или мог?..

За узкими стрельчатыми окнами громыхала гроза и завывал ветер, швыряя по темному ночному небу рваные клочья туч.

У камина, в большом плетеном кресле, дремала, похрапывая, полная женщина в белом чепце и длинной темной юбке. Белая рубашка ее была распахнута, и левая грудь с выступающим рисунком голубых вен оказалась почти обнаженной. Руки ее были сложены таким образом, будто держали ребенка. Кормилица?.. Похоже на то. Только ребенка никакого не было.

Рядом, в другом кресле, основательном, из темного дерева, с подлокотниками, обтянутыми вишневым бархатом, спал молодой мужчина с крайне измученным лицом и абсолютно седыми волосами. Это был… его отец. Такой, каким память запечатлела его в детстве. Кормилицу он не помнил.

Бизанкур не чувствовал своего привычного тела, он словно парил в воздухе и озирал комнату из своей взрослой оболочки. Было необыкновенно легко и хотелось смеяться.

Вглядевшись в жерло камина, Жан-Жак заметил в нем некое шевеление. Вначале он подумал, что его обманывает игра теней, но нет – в камине, средь углей действительно таилось что-то постороннее. И вот, подобно пылающему языку, в комнату выхлестнулась яркая искрящаяся лента. По ней, точно с горки, скатилось нечто; достигло пола и начало расти, пока язык пламени возвращался обратно в камин.

Демон, явившийся глазам Бизанкура, был чудовищен. Он видел его в келье Фернана Пико после обряда вызова. Оказывается, тогда это было не впервые…

Поросший мохнатой бородой, казалось, до самых пят, он держал в руке огромный молот, который вертел сейчас в пальцах, словно легкую тростинку. Лицо его украшал огромный хобот. Хобот этот взметнулся вверх слепой, но чуткой змеей, пошарил в воздухе и потянулся в направлении Жан-Жака-ребенка, который парил в воздухе, ожидая своих ужасных гостей: семь смертных грехов в гости к седьмому отпрыску рода Бизанкур.

Сверкая невероятно страшными, навыкате, глазами из-под насупленных косматых бровей, Бельфегор проковылял к креслу, где продолжала спать праведным сном кормилица, и с каждым шагом очертания его отвратительной фигуры менялись.

По мере приближения к креслу монстр превращался в полностью обнаженную женщину потрясающей красоты. Ее темные блестящие волосы ниспадали на полную грудь кудрявыми волнами, влажно поблескивал чувственный рот, крутые бедра призывно покачивались.

Продефилировав к креслу с сидящей в нем кормилицей, демоница вольготно расположилась в нем, словно оно было пустым. Кормилице же, по-видимому, было невдомек, что сейчас над ее спящим телом надругаются таким странным образом.

– Видишь, не так уж я и страшен, как малюют меня художники и воображение боязливых прихожан, – усмехнулась малютке дива и поправила локон, чтобы он не закрывал ее роскошную грудь. – Когда ты подрастешь, я предстану перед тобой совсем другой и для другого. И для тебя я Белла, крошка. А теперь к делу. Безусловно, в глазах человека добропорядочного я женщина – ах, позор мне – падшая. Но, позволь спросить, много ли найдется людей истинно добропорядочных, и так ли она нужна, эта ваша хваленая нравственность. По мне, так она граничит с глупостью, недальновидностью и откровенным ханжеством. Особенно, как ни удивительно мне это признавать, среди лиц духовных. Иди к мамочке.

Красавица протянула руки, и Жан-Жак, словно на облачке, мягко спустился из-под потолка прямо к ней. Руки мягко поднесли младенца к обнаженной груди, и тот, приникнув к ней, зачмокал.

– Молодец, малыш, с этим молоком ты впитаешь все, что тебе пригодится в дальнейшем, – заметило адово отродье, и вдруг посмотрело прямо на Жан-Жака-взрослого. Демон словно знал, что эта сцена непременно состоится.

Бизанкур вновь испытал странное раздвоение – мужчина и малыш, находящиеся одновременно в Средневековье и в двадцать первом веке. И следующие слова Бельфегора обращены были к нему взрослому:

– А покуда ты, малыш, трапезничаешь, послушай следующее. Падшие женщины, несомненно, дело стоящее, особенно те, что недурны собой. Но кроме чувственных наслаждений тебе весьма пригодится мое умение разбираться в науках. Особенно в той, которую можно применить на практике. Новые виды уничтожения себе подобных, к примеру… Ты придумаешь много устройств для извлечения криков из человеческих существ. Ими будут пользоваться не один век, и ты будешь их совершенствовать.

Из-под сонно сосущих губ выбивались красные струйки.

«Ведь он… то есть я… высасываю сейчас не молоко! Она кормит меня…» – подумал вдруг Бизанкур-взрослый.

– Вкусна ли тебе кровь человеческая? – ответом на немой вопрос прозвучали страшные слова демона. – Думаю, да. Поэтому вижу, что из тебя будет прок. С рождения будешь ты знать многие языки, а услышав новый, станешь овладевать ими с легкостью необыкновенной. Много еще впереди будет жертв… А пока пора спать. Или не пора? Давай-ка я тебе покажу, как надлежит забавляться перед сном.

Демоница сладко зажмурилась, потянулась, направилась прямо к спящему Ги де Бизанкуру и освободила нижнюю часть его тела от одежды. И плоть того удивительным образом восстала. Вслед за тем произошло то, о чем нельзя рассказывать на исповеди ни духовнику своему, ни самому папе римскому. Демоница Белла с размаху оседлала Ги де Бизанкура, как это делала почившая Анна-Мария в памятную ночь зачатия Жан-Жака во время грозы, и выражение лица спящего изменилось. Сперва казалось, что он видит сладостный сон, а через непродолжительное время черты его исказила гримаса ужаса. Он тихонько и коротко простонал, не просыпаясь, – видимо, это был финал сего более чем странного соития.

– Ах, что ты сделал со мною, – плачущим голосом изрекла демоница, прикрывая его срам. – Ведь я понесла от тебя, нечестивец!

И тотчас живот адской твари вспучился, а через минуту началась немыслимая пародия на самое благочестивое деяние – роды. Из чресел чудовища хлынул черный поток, и с влажным чмоканьем хлопнулось о пол какое-то существо – размером с кошку, но напоминающее голого уродливого горбуна. Горбун вскочил с резвостью и прытью, которую трудно было бы ожидать от создания, только что появившегося на свет, и, издавая отвратительные звуки, унесся куда-то во тьму.

– Я пошутила, – мило улыбнулась демоница, провожая его глазами и подмигивая Жан-Жаку-взрослому.

Ужасы эти, по всей видимости, совершенно не задевали малыша. Жан-Жак-маленький заворочался и зевнул так, как это делают отнюдь не младенцы, а вполне взрослые мужчины – громко и даже с неким завыванием. Но он не уснул, а посмотрел черными глазами, вовсе без белков, прямо на свою взрослую ипостась.

И тут странная мысль вновь закралась в голову Жан-Жака-Альбина.

Его зачатие, обстоятельства рождения и взросления, включая находку свитка с заклинанием, вызывающим демона Бельфегора, – все это только антураж, необходимые декорации и мизансцены. Это было предопределено заранее, и он лишь пешка в чужой игре, тысячелетней Большой Игре. Сторонники тьмы просто создали удобного козла отпущения. Жан-Жак, по рождению получивший роль исполнителя и хорошо зарекомендовавший себя на этом поприще, даже не задумывался над тем, что его использовали втемную. Да, впрочем, если б и задумался, что бы это изменило?.. Ровным счетом ничего. Разве что Жан-Жак всегда был чьей-то тенью, а теперь ему предстояло действовать соло. Впрочем, поддержка у него была поистине нечеловеческой, да и удача тоже.

Но пешки всегда были разменными фигурами. Значит, он все же не более чем разменная фигура, и…

– Слишком много думаешь, сладенький… – прошептал воздух голосом Беллы.

Она, мило улыбаясь, пошла прямо на Жан-Жака-взрослого и оказалась внутри него, и проявилась уже не там, в далеком Средневековье, в душной комнате отчего дома, а в номере отеля «Четыре времени года» в Гамбурге.

Он открыл глаза и обнаружил, что Белла обеими руками держит его за голову, смотрит ему прямо в глаза и улыбается.

Со стороны они выглядели бы влюбленными.

– Помнишь, о чем мы говорили? – прошептала она.

Бизанкур отшатнулся, и она не стала его удерживать.

– Помню, – сглотнул он. – Ты сказала, что была моим подарком, и хочешь, чтобы я его вернул…

– Да. Подарок на долгие шестьсот шестьдесят шесть лет, – нежно прошептала Белла. – Столько никакая связь не длится, тебе со мной повезло…

Бизанкур выдавил из себя серое подобие улыбки, ему было не по себе. Он потихоньку оправлялся от очередного потрясения, вызванного новым скачком в прошлое, и укладывал в себе то, что узнал только что.

Предприятие предстояло глобальное. Уболтать родителей семи младенцев на черт знает что. Хотелось снова закрыть глаза.

Но расслабляться сейчас было бы форменным идиотизмом – буквально на пороге собственной кончины появилась надежда на вечную жизнь. Все теперь было в его руках.

– Слушай, малыш, что-то ты совсем бледный, – после паузы ласково проворковала Белла.

С выражением трогательной заботы на лице она плавно провела рукой по лицу Бизанкура, убирая его морщины и мешки под глазами. Погладила по спине, стирая с нее кровь и воспоминания о ней.

– Ну вот, как новенький, – удовлетворенно кивнула демоница, перемещая руку вперед и ниже.

Но ее заигрывания остались безответными.

– Не совсем как новенький, – после паузы хмыкнула Белла. – Экий ты нежный. Как на тебя стресс-то действует… Хотя, впрочем, шестьсот шестьдесят шесть лет старичку для такой осечки совсем неудивительно, да? Может, виагры? – Она похабно подмигнула и расхохоталась: – Не обижайся, делать тебя импотентом в мои планы не входит. Все с тобой будет прекрасно. А сейчас, раз уж пока не удалось заняться чем-то приятным, займемся полезным. Буду тебя сейчас натаскивать как шпиона. Память у тебя отличная, вон как ты еще во времена Климента Шестого латынь-то одолевал – с легкостью. Так что поехали. Наши детишки находятся в этих странах: Япония. Франция. США. Исландия. Африка. Гренландия. Россия. Именно в таком порядке. – Белла, словно фокусник, из ниоткуда выудила и веером развернула несколько фотографий: – Здесь не все, только те, кому больше года, – все младенцы на одно лицо, так что постарайся запомнить тех, что есть. И тащить фото с собой не стоит. Япония, Рэнхо Такигава. Франция, Жоффруа Перрен, фото нет. США, Хесус Браво, фото нет. Исландия, Магнус Олафсон. Африка, Бапото Эбале, фото нет. Гренландия, Тагйулон – у него нет ни фото, ни фамилии. Россия…

Жан-Жак вздрогнул. С фотографией мальчика из России творилось нечто странное, а затем он увидел на ней те самые глаза, которые, мучая его, смотрели на него в кошмарах перед пробуждением.

– Что? – жестко спросил Бельфегор.

– Ни… ничего, – запнувшись, пробормотал Жан-Жак-Альбин.

– Не лги мне! – прервал демон. – Что ты увидел?

– Я не знаю! – отчаянно закричал он. – Сначала мне показалось, что там, на фото, какая-то обезьяна, но потом…

Он приблизил к лицу фотокарточку и со стоном отбросил ее через несколько секунд.

– Глаза… – прошептал Бизанкур, скривившись, словно у него что-то заболело. – Такие глаза я видел на проклятых русских иконах, такие глаза я видел в Бухенвальде, и эти глаза снятся мне по ночам!

Бельфегор сквозь зубы процедил несколько неизвестных Жан-Жаку слов, и тот по интонации понял, что это ругательства.

– Это на потом, – твердо сказал демон, словно убеждая сам себя. – На самом деле он выглядит совершенно иначе. Но спустя несколько секунд люди видят другую внешность!

Демон снова выругался.

– Мы почти прикончили его при рождении, – сухо сказала Белла. – Такая была прекрасная комбинация. Все пешки двигались по нужным траекториям. Но одна фигурка вдруг взбунтовалась и пошла совершенно в другом направлении. Непредсказуемо.

У Бизанкура почему-то засосало под ложечкой, тревога когтистой лапкой тронула его сердце.

– А что, если… – начал он.

– Стоп! – оборвал демон. – Все потом. Россия тоже потом. Сначала – Япония. Итак…

И они занялись изучением подробностей. Да, информации было много, но не сказать, чтобы она давалась с трудом. Просто нужно было запомнить, кто и где. Нюансы Бизанкуру предстояло изучать на ходу. Впрочем, когда он, было дело, внедрялся во всяких ублюдков, эти нюансы всегда распутывались сами собой. Так сказать, импровизация. Ну и сейчас то же самое. Почти.

– Что ж, целоваться не будем, как говорится, – заключила Белла, усмехнувшись. – Билеты на завтрашний самолет на столике. Не благодари…

И она покинула комнату прямо через стену, оставив Жан-Жака изрядно уставшим и донельзя нашпигованным полезными для его дела знаниями.

В опере это назвали бы каденцией…

Рим. Последний день осени. Наше время

Несмотря на ветреный день, трое мужчин расположились на веранде ресторана «Панорама», словно не чувствуя холода. Под ними расстилался дивной красоты древний город на семи холмах. Молчаливый официант сервировал легкий стол – красное вино, сыр, виноград, – зажег свечи и, сдержанно поклонившись, ретировался.

Но не желание отдохнуть и насладиться видами привело сюда эту троицу.

– Мессир Воланд, почтительно жду ваших указаний, – глухо произнес один из них, бледный, в черных очках.

– Скоро, Абадонна… Ты принес? – обратился к своему рыжему широкоплечему спутнику мужчина с чеканными чертами лица и разного цвета глазами – черным и зеленым. Голос его был низким, почти хриплым.

– Да, мессир, – с отвращением отозвался рыжий и пошарил за пазухой. – Преотвратительная же тварь…

На ладони его оказалась маленькая белая мышка – таких используют в лабораторных опытах.

– Не стоит так, вполне милое животное, – странно нежным для такого рычащего тембра тоном возразил Воланд, подставляя руку. – Люди бывают куда отвратительнее.

Любуясь мышкой, он отпил из бокала красного как кровь вина. Отломил кусочек сыра и наблюдал, как зверек поедает его, придерживая маленькими розовыми пальчиками и забавно топорща пушистые усы.

– Помнится, в четырнадцатом веке у нас были блохи и крысы, – заметил Воланд. – А красиво получилось, вы не находите? Я бы посмотрел еще раз, Азазелло.

– Извольте, мессир, – почтительно ответствовал демон пустыни.

И они, уставившись в пространство, увидели…

* * *

Генуэзская империя четырнадцатого века была огромна. Не счесть было ее владений по берегам Мраморного, Средиземного, Азовского и Черного морей. Торговые республики процветали, Атлантическое побережье и Себастополис кишели купеческими кораблями. Феодосийский залив не был исключением.

Наружные укрепления генуэзской цитадели в Каффе были более чем надежны, и башни неприступны. Каждая башня носила гордое имя того консула или папы римского, при котором она была построена. Башня Климента Шестого, названная в его честь и в данный момент почти законченная, ждала своего часа, и он пробил.

– АЛХА-А! АЛХА-А! АЛХА-А! – зычно раздалось над водной гладью, и воплю этому вторило гнусавое завывание рога.

Хан Золотой Орды Чанибек был неистов и непобедим, ум его – изощрен и жесток. Осада крепости в Каффе ничего не дала ему, кроме лютой ненависти и приступов бессильного гнева, когда в войсках его неисчислимо начали умирать воины, охваченные эпидемией чумы. И тогда Чанибек приказал обстрелять неприступную крепость из катапульт, в которые были заряжены… трупы.

Коварство замысла его было налицо – не имея возможности самолично запустить руки в вожделенную крепость в обозримом пространстве, Чанибек простер их во времени. Он знал, что зараза распространяется со скоростью ветра, и вскоре она настигнет непокорную Каффу. Так оно и случилось.

Один из поистине смертоносных «снарядов» приземлился во внутреннем дворе крепости. Источенное болезнью тело с печатью немыслимых страданий на почерневшем лице перекувыркнулось несколько раз в воздухе и пало под ноги защитникам цитадели, которые отхлынули от страшного дара осадчиков и бросились врассыпную, – они сразу поняли, что это такое и что это пострашнее пушечного ядра.

Поэтому никто не заметил, что тело, некоторое время полежав неподвижно, вдруг зашевелилось.

Страшная, покрытая язвами и струпьями, черная рука оперлась о землю, с трудом приподнимая изуродованного, в лохмотьях, мертвеца. Конечности его при ударе о землю оказались сломанными, кожа и мышцы лопнули, выпуская наружу кровь, гной и внутренности, и отвратительная фигура воздвиглась над землей, как уродливая карикатура на человека.

Но на этом не кончились ее изменения – внезапно возникшая из ясного неба молния ударила в труп, и тот распался, рождая из самого чрева своего другую фигуру, в сверкающих латах, устрашающе огромную, с алой кожей и громадными черными крыльями, между перьями которых искрили маленькие молнии.

– И дрогнут враги, и побегут народы от ярости моей! – проревел он, топнув ногой. – Это говорю я, Сатана, демон гнева!

И тотчас место, куда ударила нога его, разверзлось, и повалило оттуда несметное сонмище крыс. Шкурки их лоснились под солнечными лучами, и нескончаем был поток грызунов, устремившихся прочь из крепости. Воздух наполнился отвратительным писком. Шустро перебирали маленькие лапки, и не было той щели, куда не могло бы просочиться юркое тельце, начиненное смертоносной заразой.

Меж тем с корабля выстрелила еще катапульта, и второй омерзительный снаряд разбился о стену цитадели с мокрым хлопком, и вновь труп послужил обиталищем для другого существа, состоящего из множества маленьких отвратительных насекомых – блох, которые немедленно смешались с полчищем черных крыс. Утиные лапы его попирали миллионы скачущих козявок, и на место одной раздавленной приходила тысяча живых; шесть суставчатых, покрытых жесткой щетиной конечностей взметнулось ввысь, стряхивая с себя все новых и новых отравленных ядом насекомых.

– Это я, Баал-Зебуб, Вельзевул! – проревел демон. – Король, свергающий земных королей! Я здесь для того, чтобы стереть с лица земли многие народы. Посеять панику и смерть в роду человеческом, ибо заслужил этот род все напасти!

Яростно хлестал его львиный хвост, украшенный смертоносной кистью из многих и многих кусачих и болезнетворных тварей – блох.

Все новые и новые разлагающиеся на глазах тела, заряженные в катапульты, приземлялись на плитки внутреннего двора цитадели, все новые и новые армады блох и крыс устремлялись прочь, в другие города и области, неся с собой болезнь и смерть.

Когда защитники крепости опомнились и принялись ликвидировать последствия этой страшной атаки, предавая огню останки несчастных воинов, которые, конечно, не так желали бы окончить век свой, было уже поздно. Свирепейшая лавина чумы уже начала неудержимый свой разбег из Феодосийского залива.

Торговые и прочие корабли из Каффы, принадлежащие мирным людям с мирными помыслами, разнесли черный мор по всем портам Средиземноморья через неисчислимое множество черных крыс, которые высаживались на берег вместе с людьми. А потом эти корабли отправились дальше на Корсику, Сардинию, Сицилию, и зараза воцарилась и там.

Это была еще одна волна чумы или, как ее потом назвали, «черная смерть» …

* * *

– Да, было красиво… – задумчиво повторил Воланд. – Нет нынче у людей настоящего размаха. Даже грешат они как-то мелко, без подлинного былого величия. Есть, разумеется, и глубокие души, но… пусто мне и среди них.

Он вздохнул, вновь отпил из бокала и уставился на мышку, которая, изящно доев свое лакомство, шустро перебегала с одной его ладони на другую.

– Помните, как некогда поучал Климент Шестой нашего протеже? «Любая эпидемия – это рычаг управления, только надо уметь пользоваться им. И начать с общего невежества». Как вы считаете, просвещен или невежественен современный человек?

Абадонна промолчал. Азазелло дернул щекой, обнажая клык:

– А черт его знает.

– Знает, знает, – усмехнулся дух зла. – Конечно, он просвещен больше, чем в Средние века, но в массе своей скорее просто больше искушен. И, увы, склоняюсь в оценке своей к его невежеству, которое было отступило на время, а теперь стремительно отвоевывает позиции ввиду общего падения образования и просвещения. И все так же, как и говорил папа, «стоит бросить какой-либо слух, словно камушек в толпу, а уж дальше толпа сама сделает свое дело – придумает, кто его бросил, с какой целью, украсит подробностями, и совершенно неважно, правдивы будут эти слухи или лживы от первого до последнего слова». Так было тогда, таким осталось и поныне… Абадонна!

– Я здесь, мессир, – почтительно наклонил голову демон-убийца.

– Возьми эту маленькую милую фройляйн. – Князь Тьмы протянул ему мышку.

Он щелкнул пальцами, и на мышке вдруг оказалась маленькая корона – золотая, украшенная драгоценными камнями.

– Это не украшение, как может показаться на первый взгляд, – уточнил дух зла. – Это прехитрая эпидемия, которая будет поражать не столько тела, сколько умы. И те, к кому в руки она попадет, будут знать, что с ней делать. Как и во времена почившего Климента Шестого.

– Политики, – скривился Азазелло.

– Они самые, демон пустыни, – подтвердил Воланд. – В начале зимы наша маленькая плутовка должна сыграть свою партию, которую вскоре услышат по всему миру. Она и будет тем самым камушком, который мы бросим в толпу, желательно многолюдную. Скажем… Китай. И понаблюдаем, что из этого получится. Ведь новости благодаря Интернету распространяются теперь практически моментально.

Корона вдруг всосалась в крошечную головку, словно была мороком. Мышка чихнула несколько раз и шустро утерла мордочку.

Азазелло оскалился:

– Все начнется с мышиного чиха? Что ж, будет шебутно и весело. Как в хорошем сражении!

– Не скажи, – усмехнулся Воланд. – Никаких сражений не будет. Весело будет только тем, кто будет знать, что девять десятых зарядов – холостые. Остальным будет страшно. Потом «страх породит сомнение и панику, а уж дальше я сам позабочусь, как повернуть их в нужное русло». Это тоже слова нашего дорогого папы-грешника. До встречи, Абадонна.

Тот вновь молча склонил голову и исчез так же бесшумно, как и мышка в его рукаве.

– Ну а мы, мессир? – спросил демон пустыни.

– А мы продолжим наблюдать за стараниями нашего подопечного, который скоро отправится в Японию. Сейчас давай насладимся видом на эти превосходные красные крыши и развалины былого величия, вкушая великолепное Брунелло ди Монтальчино, – ответил Воланд. – Ох, сдается мне, что потом нам так не расслабиться.

Азазелло буркнул что-то в свой бокал и хмуро умолк.

– Ну же, развеселись, – кивнул ему дух зла. – Ты прав, не стоит торопить события и тем паче будить лихо.

Молчаливый поклон и свист холодного ветра были ему ответом.