Текст книги "Натурщица"

Все виденное ею на их прогулках Сима пересматривала в себе самой, закрывая перед сном глаза. И видела сквозь сомкнутые веки не только удивительной архитектуры строения, но и самого Алекса – худобу его впалых щек, тонкие, иногда нервно вздрагивающие пальцы, взгляд, устремленный в никуда…

Алекс расспрашивал Симу о ее детстве. Она, стесняясь и смягчая реальность, понемногу рассказывала о себе, Алекс внимательно слушал. Сима заметила, что он в основном говорил о том, что их окружает, о себе же не рассказывал почти ничего. Разве что тоже немного о детстве, об истории семьи – что он коренной москвич, родился и вырос здесь, как и его родители и бабушки-дедушки. Сима узнала о его вкусах и предпочтениях – но ни о личной жизни, ни о жене-детях, ни про его образование спрашивать она не посмела.

Чаще всего он говорил об отстраненных вещах – живопись, история, культура. Симе, конечно, очень интересно было его слушать. Но это его непонятное отстранение – не только от нее, Симы, а словно бы от самой жизни – точно запечатывало ей рот, когда она собиралась набраться смелости и спросить что-нибудь напрямик.

Алекс открыл для нее новый мир, в который она всегда хотела попасть, но толком не знала, как это сделать. Она вспомнила, как истово и жадно она бросалась в культурный водоворот столицы, как впитывала новые впечатления, посещая выставки и галереи.

С каждым разом Сима все больше «тонула» в Алексе.

– Полина Андреевна, – мучительно призналась она квартирной хозяйке. – Он очень сложный человек, и я чувствую, как с ним непросто – как с человеком, не как с художником. Хотя с художником ведь тоже… Я ведь вам говорила, ЧТО он пишет вместо меня? Он странный. То бывает очень эмоциональным – его кидает из крайности в крайность, и он чрезмерно реагирует на что-то, увлекается. Ну, как и я, а вы меня за это ругаете… То вдруг он совсем замыкается в себе и замолкает. То полон энергии, вдохновения, радостного возбуждения, как ребенок перед Новым годом, а то вдруг становится вялым, унылым и равнодушным. И эти его затруднения с дыханием. Как будто его подтачивает изнутри какая-то неведомая болезнь. Невероятный он какой-то, как из кино, книги или легенды…

– А он у тебя, скажи на милость, может, и впрямь… того? – предположила Полина Андреевна. – Не дуйся, очень даже много писателей, художников и актеров на сторонний взгляд не в себе, а есть и не только на сторонний взгляд. Как Ван Гог себе ухо отхватил, а?

– Нет, – решительно возразила Сима. – Я просто считаю его метания особенностью творческого человека.

– Ты его поставила на пьедестал, – неодобрительно резюмировала Полина Андреевна. – Это не дело. Ничего не говорю, в творческого человека очень даже можно влюбиться, только идеализировать-то его зачем? Ты его даже толком не знаешь. Потихоньку узнавай, не торопись. Со временем будет ясно, случайный он человек в твоей жизни или нет. Только не влюбляйся ты так восторженно!

«Как будто я могу это контролировать», – про себя возражала Сима, а вслух рассказывала, куда они ходили и что она еще от него узнала.

– Ну, можно сказать, он вытачивает тебя из кости, как Пигмалион, – заметила Симе Полина Андреевна, и Сима, к своему стыду, не знавшая, кто это, призналась ей в своем невежестве.

Лиловая дама с укором повела рукой в сторону бесчисленных книжных стеллажей:

– Тебе кто мешает читать, скажи мне? Ну ладно, просто покажу тебе спектакль пятьдесят седьмого года, у меня в записи есть. Фильм-спектакль, разумеется, – уточнила Полина Андреевна и заметила: – А мы с Мишенькой на него и вживую ходили…

«Значит, я тоже буду вместе с Алексом ходить всюду, куда позовет», – решила Сима.

То, что она действительно сильно влюбилась, совершенно не беспокоило ее. Скорее, удивляло и радовало. У Полины Андреевны была большая любовь на всю ее большую жизнь, а что видела Сима? Серегу да полумужа Валентина? Да Сима была рада-радешенька, что ее в принципе заинтересовал живой мужчина, ведь одними фантазиями жить – действительно удел незавидный.

Она не просто привыкала к нему – она врастала в него, вживалась. В последнее время она надеялась, что тоже не совсем безразлична Алексу. Во всяком случае, так можно было подумать по его поведению и джентльменскому обращению с ней. Он даже церемонно целовал ей руку при встречах и прощаниях. В этом его жесте не было ничего манерного, он был очень естественен и нежен. Сима прекрасно понимала, что это просто проявление его культуры, не более – результат воспитания, а не «большого и светлого чувства», как бы ей этого ни хотелось. И все же от его прикосновений Сима замирала и чувствовала, что принадлежит этому странному человеку, что хочет быть рядом с ним в любом качестве. Натурщицы, домработницы. Только бы видеть его…

Но она была далека от мысли сказать ему об этом хотя бы намеком. И Полине Андреевне тоже. Она прекрасно знала, что услышала бы в ответ:

– Девочка, не глупи. Как бы потом больно не стало.

А что – боль? Как будто жизнь ее была наполнена одними удовольствиями и беспечностью. Да лучше боль от такого, как Алекс, чем то, что было у нее до него.

«Спасибо, что ты есть у меня», – часто мысленно обращалась к нему Сима, надеясь, что в ее взгляде, обращенном к Алексу, нет собачьей преданности…

…Они сами не поняли, как это произошло. Просто еще одна чашка кофе, одна среди множества других, выпитых за эти дни. Просто их, сидящих рядом на диванчике с серыми подушками, потянуло друг к другу одновременно – сначала взглядами, затем неожиданно и головы их сблизились, и губы нашли друг друга. Он взял ее за руку и, ни слова не говоря, повел по лестнице на второй уровень.

Они шли, и он целовал ее, а она даже не видела, куда они идут – закрыла глаза и растворилась в своих ощущениях. Все было для нее волшебством. И то, о чем она, горько посмеиваясь над собой, могла только грезить – тоже. И его невиданная бережность, с какой он освобождал ее от одежды. И почтительная нежность, и почти целомудренная выдержка – если он решился на близость с ней только сейчас. Его притяжение к ней она чувствовала подсознательно – по его взгляду, по молчанию. Она ему, несомненно, нравилась, женщины это замечательно чувствуют.

Но она боялась поверить, что это происходит именно с ней, – слишком уж реальны оказались ее фантазии. О таком она не могла даже мечтать. От его прикосновений, пусть даже сквозь платье, когда он поправлял на ней палантин, она неизменно покрывалась мурашками уже давно. Но сейчас, когда он был так близко – теплый, желанный, – она совсем потеряла голову.

Простой физиологический акт – ничто в сравнении с тем, в какие возвышенные «одежды» облекает этот акт желание влюбленной романтической женщины. Предмет любви для нее – царь и бог. И если назвать то, что происходило между ними, банальным словом «секс», то на взыскательный вкус Алекс, как любовник, увы, сплоховал. И если бы это была не Сима, то по его мужскому самолюбию был бы нанесен болезненный удар.

Да, так бывает. По тем или иным причинам растерявшийся мужчина в самый ответственный момент может не проявить мужскую силу должным образом. Но ведь Симе не нужен был «акт» сам по себе, ей нужен был именно Алекс. Она чувствовала, как он обескуражен и зол на себя – как любой оплошавший в постели мужчина. Но его «осечка» сделала его еще более родным и желанным для нее. Конечно, она поняла, насколько он переживает, но, не желая оскорбить его, не стала утешать его словами. Зачем в такие моменты слова, если есть взгляды, дыхание, звуки? Для людей чутких этого вполне достаточно. Видя ее распахнутый взгляд и сияющее лицо, Алекс совершенно уверился, что ничего более естественного между ними и не могло быть, и успокоился – это она почувствовала тоже.

– Ты пахнешь сдобными булочками, – прошептал он.

– Правда? – тоже шепотом ответила она, улыбаясь. – До сих пор? Это я утром пекла… Полину Андреевну кормила. Хочешь, тебе напеку? С корицей.

– Хочу, очень хочу. Мне никто не пек булочек, только бабушка. Ой…

Они оба тихонько рассмеялись – получилось, что он поневоле сравнил Симу с бабушкой.

«Какая у него гладкая кожа», – подумала Сима.

– Какая у тебя гладкая кожа… – рассматривая ее, тихо проговорил он, проводя кончиками пальцев по ее лицу и шее.

Никто еще не был так нежен с ней. Она смотрела на Алекса с таким робким обожанием, что он снова к ней потянулся. И все у них получилось.

На этот раз он был спокойным и сдержанно-властным – как и подобает мужчине. Она в самом деле не знала еще, насколько это может быть хорошо – отдаваться не просто тому, в кого влюблена, но тому, кто может достойно принять этот дар. «Теперь можно и умереть…» – подумала Сима в блаженном полузабытьи.

Отдыхая, они лежали рядом на широкой кровати, и ее взгляд лениво блуждал по потолку, перекрестью не скрытых, а нарочито подчеркнутых несущих балок и по стенам под спокойно-серой рогожкой. В лофтах, перестроенных под жилье, она не была еще ни разу. Обычная двухуровневая квартира – по мнению столичного жителя – и невиданный дворец любви, по мнению потерявшей голову Симы.

Она перевела взгляд на своего возлюбленного странного живописца и вновь заметила у него на шее этот большой и красивый нательный крест.

– Можно спросить? – немножко охрипшим голосом спросила она и откашлялась.

Он кивнул, лениво и задумчиво перебирая ее пальцы.

– Что это на тебе за крест такой? Как из музея…

– Это… – помолчав, ответил он, – эту вещь действительно можно считать музейной. Семейная реликвия, сакральная для меня. То есть не только для меня. Фамильная ценность восемнадцатого века, переходящая по наследству по мужской линии из поколения в поколение.

«Удивительно, – подумала она. – Угадала… Он вовсе не в лавке его купил, надо же…» Сима была поражена – оказывается, и сказке тоже есть место в этой жизни. Реликвия восемнадцатого века, передаваемая от отца к сыну. Так таинственно… В самом деле, как в фильме!

Скосив глаза в его сторону, Сима ждала продолжения рассказа. Но Алекс улыбнулся:

– Потом, хорошо?

И она смирилась. Как чудесно прозвучало это его «потом». Значит, «потом» у них тоже что-то будет, какое счастье…

– Сима, – сказал он. – Мне страшно неудобно, но…

Она напряглась.

– Я голоден ужасно, – закончил он, и она облегченно рассмеялась.

– Смешно тебе? Сейчас тогда тебя и проглочу…

Они дурачились, забыв о том, что им не по пятнадцать. Но, в конце концов, какая разница, сколько тебе лет, если влюблен, счастлив и можешь обнять того, кто тебе вдруг стал так близок? Человек имеет право стать счастливым в любом возрасте, уверяю вас.

– Поехали куда-нибудь есть, а? – предложил Алекс. – Я когда голодный, вообще людоед. А в холодильнике шаром покати.

– Не ешь меня, серый волк, – жалобно попросила Сима, и он тоже рассмеялся.

Они взяли в охапки свои вещи и, не одеваясь, босиком пошлепали вниз по деревянной лестнице. Свет зажигался сам по мере их продвижения, и они дошли до мастерской. И тут Сима увидела, как темно за окнами.

– Ох, – спохватилась она смущенно. – Прости… Мне уже надо домой. Я не сказала Полине Андреевне, что настолько задержусь!

– А Полина Андреевна – это кто? – полюбопытствовал Алекс. – Ты уже второй раз произносишь это имя.

Он запомнил!

– Квартирная хозяйка, – пояснила Сима, улыбнувшись – перед ее внутренним взором возник образ лиловой дамы.

– Строгая тетушка Полли, как у Тома Сойера?

– Ну, как строгая, – задумалась Сима, попутно подумав, что надо перечитать «Тома Сойера» – Полина Андреевна стала ей настолько родной, что применение к ней слова «строгая» было забавным. – Просто не хочу ее беспокоить лишний раз… Ей все же девяносто.

– Сколько?!

– Вот да. Столько, – кивнула Сима. – Она чудесная, она молодец. Я могла бы ей позвонить, но вдруг спит? А мне нужно удостовериться, что с ней все хорошо… Я побегу тогда, ладно?

– От меня не убежишь, – вдруг строго сказал Алекс, и выражение его лица стало хищным: – А еда в твоем доме водится, или квартирная хозяйка съела все булочки, которые ты пекла утром?

Он запомнил и про булочки! И… «От меня не убежишь!» Никуда я не хочу от него убегать…

– Да у меня полно еды, я очень люблю готовить… Ты хочешь приехать ко мне?!

Глаза Симы распахнулись.

– Еще как хочу. Если тетушка Полли нас не выгонит…

– Не выгонит, – засмеялась она.

Он вызвал такси. По такому времени им повезло не попасть в пробки, и они добрались довольно скоро. В машине они целовались. В лифте тоже…

– Все-таки я тебя съем, не дождусь булочек, – пошутил он.

– Нет-нет, – заторопилась она. – Голодный мужчина – это непорядок, срочно кормить…

Они вошли, и Сима приложила к губам палец. В квартире было тихо. Сима жестом показала ему на свою дверь, а сама прошмыгнула на кухню. На холодильнике, прижатая магнитным дракончиком, белела записка: «Я поела, полуношница. Сплю».

Она быстро провела ревизию холодильника, хотя и помнила, что «есть и первое, и второе, и компот». То есть булочки. Они с Полиной Андреевной были малоежками, но еда у них благодаря Симе всегда водилась, и Сима была счастлива, что может накормить и голодного как волк мужчину.

Быстро разогрела в микроволновке разносолы, уставила поднос и вошла в свою комнату, где ждал ее изголодавшийся Алекс.

Он ждал! Он у нее дома!

Она смотрела, как он ест. Для женщины такое счастье – смотреть, как ест ее стряпню мужчина, которого она любит. И Сима не могла не сравнивать, хотя и под пытками не призналась бы в этом. Но Сергей ел сосредоточенно и жадно, как человек, который присел ненадолго, но скоро ему надо бежать по делам, а Валентин причмокивал. Когда-то ее это умиляло, а теперь она поняла, что умиляться было нечему – надо сказать, было это противненько. Но, как говорится, любовь глаза застит.

Алекс ел обычно. Да, он было изрядно голоден, Сима знала это, и он сам несколько раз ей это повторил. Но никакой торопливости, никакой жадности в движении жующих челюстей. Просто мужчина. Красивый. Просто ест. С удовольствием ест то, что она приготовила…

«Не идеализируй», – раздался в голове Симы насмешливый голос тетушки Полли – ну вот, к ней уже прилипло прозвище, которым он наградил ее квартирную хозяйку…

Она успела поставить и кофе и сварила его, пока Алекс ел.

– Обед, кофе и булочки с корицей… Теплые… Волшебство какое-то, – признался Алекс. – Ты фантастическая женщина.

Сима понимала, что он шутит, что это просто его благодарность за то, что он насытился, – но ей было очень приятно. Сама она отщипнула от всего понемногу – есть ей не особо хотелось. Ей хотелось только одного. Алекса…

И они оба поняли, что расстаться просто не в силах.

Называйте, как хотите – наваждение, любовный угар, помрачение, «солнечный удар», как у Бунина, – и все будет правдой. Эти моменты и есть сама жизнь…

Часть II
Это мой крест

Глава 5
Роковая пропажа

Алекс остался у Симы, и она как знала, как чувствовала – простыни были свежими, застеленными утром.

«Наш третий раз», – думала Сима в восторженном изумлении, и этот «их третий раз» оказался волшебнее предыдущих.

Вот так совпало – обоим было ясно, что физически они словно созданы друг для друга.

– Я люблю тебя, – вырвалось у Симы под утро.

Оба замерли. Она – от неожиданности и, пожалуй, невозвратности слов, которые уже выпорхнули, не поймаешь. Слова ведь не воробушки. Такими словами не кидаются… Он тоже замер – немного настороженно. Именно потому, что такими словами не бросаются.

Сима заглянула в себя, очень глубоко, и твердо и спокойно повторила:

– Я люблю тебя.

Он смотрел на нее непонятно – словно боялся спугнуть что-то. Ощущение момента?.. Не ожидая ответа, она накинула халатик – тот же, который надевала в перерывах между позированием в студии, – и пошла варить утренний кофе.

На холодильнике была новая записка: «Я в порядке. Не голодаю. Буду интернетить. Отдыхайте».

«Невероятно деликатный человек моя Полина Андреевна, – улыбнулась Сима. – Интересно, буду я такой же понимающей в ее годы?.. Если доживу, конечно…»

Она не торопилась обратно в комнату, ей надо было опомниться. Ведь, в самом деле, эти слова, «я люблю тебя», произносят не просто так. И она только сейчас сделала открытие – а ведь она их и не произносила.

Вы спросите: «Как же так?» И еще, вероятно, скажете: «Да не может быть!»

Может. Представьте, может.

Нет, Сима конечно, говорила эти слова маме, и очень даже часто. Но Сереге? Несмотря на то что он был ее первым мужчиной и мужем, ее не тянуло сказать их. И он тоже никогда не говорил жене этих слов. Он был человеком дела, и брак их словно был неким договором, который она, по его мнению, нарушила, не родив ему потомства… А ведь женщине так важно не просто говорить, а повторять эти слова периодически! Ей жизненно необходимо слышать: «Я люблю тебя», – иначе она потихоньку зачахнет!

А Валентин? Он – да, он говорил ей эти слова. Потом она узнала, что не только ей. Но это потом. А тогда она, улыбаясь, отвечала ему: «Ты милый». Она не хотела врать. Да, он был ей очень мил. И этого «обмена любезностями» им было достаточно.

Но Алекс… Какое же все-таки странное имя, словно он англичанин, американец – словом, какой-то иной. Оно, пожалуй, слегка царапало ее слух. Он Леша, ее Лешенька. Хотя она бы не решилась назвать его так вслух…

Она любила этого человека – его запах, дыхание, прикосновения, шорох ресниц, неровность его характера. Сима сейчас поняла сию истину совершенно отчетливо и готова была жизнью ответить за каждое из сказанных ею трех слов. Какая разница, как его зовут? Она любила его и была счастлива.

И, сама того не зная, она почти процитировала Джульетту: «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет».

Она принесла ему кофе и булочки. Получилось канонично – кофе в постель… Правда, почему-то считается, что это должен делать мужчина. Должен? Кому?..

Когда она поставила поднос на тумбочку у кровати, он снова нашел ее руку и – нет, не поцеловал – зарылся лицом в ее ладонь, вдохнул и замер. Она, растерявшись, замерла тоже. Таким горем одиночества вдруг отозвался в ней этот его жест.

Конечно, она могла, как обычно, нафантазировать и выдать желаемое за действительное. Но ведь тело не врет. Он сделал то, что сделал, став вдруг таким беззащитным и доверчивым. «Я отдам за тебя жизнь, Лешенька», – сказала она ему про себя. Вслух сказать это ей было страшно. Полина Андреевна предупреждала, что мужчины склонны избегать слишком эмоциональных особ. Симе так не хотелось, чтобы Алекс… Леша начал избегать ее!

Как-то совершенно незаметно и естественно она снова оказалась у него в объятиях. Не то чтобы они не могли насытиться друг другом – нет. Не было жадности и торопливости, был океан нежности, в которую Сима погружалась – в которую он погружал ее. И снова они лежали рядышком, отдыхая, но не разнимая рук.

– Какая ты… домашняя, уютная… – пробормотал он.

Глаза его закрывались. Сима думала, что он сейчас уснет. Но нет, он потряс головой, отгоняя дрему.

– Чуть не уснул, так расслабился, – пожаловался он.

– Это… плохо? – осторожно спросила она.

– Это ОЧЕНЬ хорошо, – он выделил это «очень». – Мне с тобой спокойно.

– Кофе остыл… – огорченно сказала Сима. – Хотела, чтобы ты горяченький попил.

– Попью холодненький, – улыбнулся художник. – А булочки-то какие!

Она так радовалась, видя, что ему нравится то, что она готовит.

– И я хотел бы тебя сейчас похитить, – сказал он. – Можно?

«Тебе можно все», – сказало что-то внутри Симы, а вслух она произнесла, улыбнувшись:

– Конечно. Похищай.

– Очень хочется все же попробовать написать тебя. Вот только еще одну булочку съем…

Она засмеялась:

– Я бы тебе и отбивную пожарила. Если хочешь, конечно.

– Хочу, конечно, – с набитым ртом ответил он. – Время к обеду… Сейчас накупим всего. Домашняя еда! Это же…

«Полина Андреевна с ума сойдет», – подумала Сима.

– Я сейчас, – она выскользнула из постели и написала новую записку, крупно: «ПОЛИНА АНДРЕЕВНА! МИЛАЯ!!!!!»

Прицепила дракончиком к холодильнику, посмотрела. Полина Андреевна подумает, что Сима совсем уже того. Но… пусть подумает.

Они бесшумно (так им казалось) покинули квартиру. По дороге заходили в магазины, и Алекс-Леша накупил такую гору еды, что, казалось, они затариваются в какой-нибудь поход на неделю. Он выбирал продукты сам: «Позволь уж, похозяйничаю», и получалось у него это превосходно – Сима сама не смогла бы выбрать лучшее мясо, овощи, хлеб. А еще фрукты, зелень, приправы, соусы, сыр разных сортов, вино… Сима никогда в жизни не покупала столько, да и не купила бы сама – пожалела бы денег.

– Ты какое любишь – красное, белое? – спросил он у нее, обернувшись через плечо.

Сима ненадолго растерялась, а потом решительно рубанула:

– Красное! Сухое!

– Отлично, сам его люблю…

Они, хохоча, тащили пакеты сначала в лифт, потом из лифта.

– Вот же здорово, что кухня на первом этаже… – отдуваясь, заметил живописец.

А вот с живописью в этот день, как и на следующий, было бесповоротно покончено. Он решительно отстранил Симу от плиты:

– Сейчас ты увидишь, как готовят настоящие художники!

Он переоделся в домашнее – холщовую рубаху и такие же брюки – и засучил рукава.

…Никогда еще Сима не ела такого мяса – нежного, тающего во рту. И клятвенно пообещала себе научиться готовить так же.

Вина они выпили совсем немного – по бокалу. Съели по кусочку сыра, по маленькой кисточке винограда. И куда столько накупили?..

Они просто наслаждались полнотой жизни, радуясь разнообразию и многоцветью и тому, что радуются этому всему совершенно искренне и беззаботно.

БЕЗЗАБОТНО!

Сима спохватилась и написала своей лиловой даме эсэмэску: «Полина Андреевна, дорогая, простите! Как вы?»

Прилетел немедленный ответ капслоком: «ЕСЛИ Б Я ТЕБЕ НАПИСАЛА, ЧТО ПОМИРАЮ, НЕУЖЕЛИ БЫ ТЫ ПРИЕХАЛА?!)))»

Сима переполошилась: «Полина Андреевна, вам что, плохо?»

«НЕ ДОЖДЕТЕСЬ!» И издевательский смайлик с высунутым языком.

Она облегченно рассмеялась и с запоздалым раскаянием поняла, что все же хорошенького понемножку и завтра надо брать себя в руки. Как бы ни было ей блаженно. Как бы ни напоминало упорядоченную семейную жизнь. От этого Симе было, как ни странно, немного тревожно… Но это не помешало ей забыться в объятиях дорогого ей человека. Дорогого навсегда.

– Неудобно тебе, наверное, на одной подушке, – вдруг озаботился он. – Где-то в шкафу была еще одна, кажется…

Искали подушку. Искали вторую наволочку. Нашли в ящике с постельным бельем. Такая домашняя, семейная возня. И засыпали уже в обнимку, по-семейному. А ведь Сима не спала в обнимку ни с Сергеем, ни с Валентином. Не тянуло…

Наутро, после того, как они проснулись, она виновато объявила:

– Прости… Не обижайся, но я должна ехать. Вот прямо сейчас. И даже кофе не смогу попить. Полина Андреевна там одна, у нее же, кроме меня, нет никого. И работа, и…

Он покачал головой:

– Это ты прости. Я думал только о себе. Как будто ты обязана забыть о своих делах… Сейчас!

Он сбегал куда-то и принес связку ключей:

– Возьми.

– Что это? – не поняла она.

– Ключи от лофта, – пояснил он. – Чтобы ты смогла приезжать сюда, когда тебе захочется. Ну… Если тебе захочется. И пакет с едой возьми. Угостишь тетушку Полли.

Он шутил, а Сима была всерьез поражена. Он дал ей ключи. Это значит, что… Это так много значит на самом деле – когда тебе дают ключи от своего жилья. Значит, доверяют. Значит, признают равной. Значит, приглашают в свою жизнь… Значит, ее возлюбленный свободен, а не «многоженец номер два», с которым она тогда так больно обожглась. Или ничего это все не значит? Сима совсем запуталась и застыла.

– Мне будет очень приятно, если ты приедешь. Если ты станешь приезжать, – очень серьезно сказал ставший ей родным мужчина. Алекс. Лешенька.

Ну, если действительно серьезно и по-взрослому рассуждать, то встречаться в комфортной просторной квартире, конечно, гораздо удобнее, чем в ее комнате у Полины Андреевны, где приходится сдерживаться, чтобы не нашуметь, потому что за стенкой квартирная хозяйка…

– Я приеду, – кивнула она, встала на цыпочки и поцеловала его в уголок губ.

– Сейчас не выдержу и не отпущу тебя…

– Я приеду… Там Полина Андреевна одна!

– Я понимаю. Приезжай, пожалуйста. Я буду ждать…

Сима положила ключи в сумочку, оделась, он вызвал такси, и они стояли, молча обнявшись. Сима уже была готова выйти за дверь, как вдруг поняла, что чего-то не хватает. Какой-то маленькой детали. Маленькой, но очень важной детали.

– А зачем ты снял крест? – почти безразлично спросила она.

– Что? – переспросил он, машинально проведя рукой по груди. – Снял?..

Креста не было. Они озадаченно посмотрели друг на друга.

– Слушай, а ты не помнишь, когда он был на мне в последний раз? – наморщив лоб, но все еще не осознавая утраты, спросил художник.

– Абсолютно точно тогда, когда ты рассказал мне его историю, – твердо сказала Сима, но взгляд ее был растерянным.

– То есть вчера?

– Да… То есть нет, уже позавчера, – поправилась Сима.

– А где, не помнишь?

– Мы были у меня… – начала она, наморщив лоб.

– А потом поехали в лофт… А перед этим в магазин…

– Давай срочно искать, – деловито сказала Сима.

Зараженный ее спокойным тоном, он покорно позволил ей увести себя наверх, туда, где была широкая кровать, их «поле любовной битвы». Она сбросила туфли и прямо в одежде поспешно бросилась на это «поле», перетряхнула подушки и покрывало.

Но он почему-то не принимал участия в поисках, стоял безучастно и только изредка морщился, словно у него болели зубы.

– Нету, – растерянно сказала она, встав на ноги.

Он потер лицо ладонями и потерянно, словно озябнув, обхватил плечи руками. Взгляд его ушел куда-то в пространство:

– Я не помню… ты понимаешь, не помню, был ли он тогда на мне? Когда?

Бормоча, он спустился на первый этаж и остановился там, бесцельно трогая отполированные серые перила.

Сима, следуя за ним по пятам, была близка к панике. Даже не от того, что они оба никак не могли вспомнить, как и когда неизвестно куда пропал этот злосчастный крест, а от состояния ее любимого.

Совсем недавно, буквально вот-вот, он был жизнерадостный, немного шумный, шутил, балагурил, готовил, и вот – напоминал сейчас покинутого в людном месте ребенка. Который только что играл и веселился, а когда опомнился и оглянулся по сторонам, увидел лишь чужие лица – море чужих лиц. И у него самого лицо сделалось отчужденное.

Симу очень напугала эта перемена, это его преображение. Нет-нет, совсем не похоже на то, когда человек теряет даже очень дорогую – не по цене – для себя вещь. Да, конечно, он огорчается, возможно, злится. Но Леша-Алекс не выглядел огорченным или разозленным. Его душа словно ушла в себя, покинув действительность, в которой осталось только его тело. Его не было сейчас в этой комнате, хотя он и стоял совсем рядом с Симой…

– Ну вот, теперь можно считать, что я и в самом деле исчез, – непонятно бросил неизвестно кому Алекс, усмехнувшись. Он все еще не смотрел на нее.

Сима не понимала, что с ним происходит, и оттого ей стало неуютно и страшно.

Из этого состояния их вырвал резкий звонок Симиного смартфона.

– Вас ожидает белый «Хендай»…

– Такси, – сказал в пространство живописец, словно был за тысячу километров отсюда.

– Я не поеду, – было бросилась к нему Сима, но он мягко отстранил ее.

– Нет, надо ехать, непременно, – сказал он. – Там Полина Андреевна одна.

Услышав от него хоть что-то осмысленное, Сима опомнилась.

– Алекс, – сказала она, вложив в свои слова максимум убедительности. – Если мы не нашли креста здесь, то, скорее всего, он у меня дома, где же еще?!

– Где же еще, – повторил он эхом. – Конечно. Посмотри дома.

Наконец он сфокусировал взгляд на Симе, чем немало ее успокоил, – и протянул ей тяжелый пакет с продуктами. Но отчуждение, сквозящее в этом взгляде, через секунду вновь заставило ее покрыться мурашками.

«Так, – строго одернула она себя. – Не распускаться. Крест у тебя дома. Быстро поедешь сейчас домой, найдешь и позвонишь. Все просто».

«НЕ НАЙДЕШЬ», – что-то стукнуло внутри ее.

«Ну-ка!» – вновь молча прикрикнула она на себя.

– Поезжай-поезжай, – кивнул Алекс и отвернулся, даже не стал провожать ее.

– Я позвоню! – отчаянно крикнула она в его удаляющуюся спину и видела, как он снова кивнул, не обернувшись.

– Да что ж это такое, – пробормотала она.

Да, с ним творилось неладное, но… Дома ждала и бодрилась еще более беззащитная Полина Андреевна. Можно было, конечно, еще долго полемизировать на тему, кто из них кого беззащитнее, но…

– Черт побери, Полине девяносто, – зло прошипела себе Сима, поспешно выбегая из дому. Злополучный пакет оттягивал ее руку и бил по ногам.

Она уселась на заднее сиденье такси.

– Давайте, может, в багажник пакет? – предложил таксист, молодой улыбчивый киргиз. В его мире явно не было таких проблем. Зубы его были белоснежными, а взгляд – наивным и радостным.

– Не надо, – помотала головой Сима, вцепившись в этот пакет, как в последний оплот покоя, и назвала адрес.

– Да-да, я знаю, – оживленно покивал таксист, радуясь, что может быть полезным, и наконец тронул с места.

Сима тут же набрала номер Полины Андреевны:

– Я еду!

Пыхтя, она доволокла пакет до кухни.

– Ба-атюшки, – насмешливо встретила ее лиловая дама. – Что это там за трофеи?

– Продукты, – поспешно обронила Сима и, сбросив уличную обувь, побежала к себе в комнату.

Судорожно перерыв все под подушками и перетряхнув одеяло и простыню, она уронила руки:

– Нету!

Заглянула под диван, закатилась под него, включила фонарик в смартфоне. Нету! Так, нужно взять себя в руки, успокоиться. И… накормить Полину Андреевну.

– Что вам приготовить? – спросила она, пытаясь выглядеть беззаботной и улыбаться.

Та спокойно сидела в гостиной за круглым столом, накрытым старинной черно-зеленой скатертью с ткаными золотыми драконами, раскладывала свои любимые Таро. В это время она походила на княгиню, отдыхающую от гостей за неспешным пасьянсом.

– Ничего не хочу, творогу поела, кофе попила, – помотала головой та, внимательно всматриваясь в Симу. – Отряхнись, вся в пыли, под кроватью ползала? Слышу – пыхтишь, возишься. Что стряслось? Была счастливая. Потеряли что?

Вопросы Полины всегда били в точку. Сима уже удивляться перестала – в свое время лиловая дама сказала ей, усмехаясь:

– Всю жизнь со следаком жила, что ты хочешь. Он никогда не подходил к делам формально. Молчал, думал. Думал много, рассуждал, сопоставлял детали и факты. Я тоже привыкла – так. Мишенька говорил про меня, что я маленький следопыт… Шутил, конечно. Но…

Сима знала, что когда муж и жена любят друг друга по-настоящему, они с течением времени становятся похожими – и внешне, и внутренне. Точно пропитываются друг другом. И умение задавать нужные вопросы, и делать правильные выводы было коньком Полины. И Сима научилась отвечать ей коротко и по делу.