Текст книги "Долгая дорога в дюнах"

Глава 6

– Вы никогда прежде не бывали в Германии? – обернулся дядюшка Генрих, добродушный толстяк, к Марте, сидевшей на сафьяновых подушках его роскошного лимузина. – Вам чрезвычайно повезло, что вы начинаете именно с Мюнхена.

– Держись, Марта, сейчас тебе придется выслушать целую поэму о Мюнхене, – насмешливо вставил Рихард.

– Да, Мюнхен – это и есть настоящая Германия. Добрая, старая… Мы еще тут побродим с вами. Здесь найдется на что взглянуть… Какая архитектура! Семнадцатый век, пятнадцатый. А наша глиптотека – уникальнейшее собрание скульптур! А театр?..

– Кстати, тут недалеко – Коричневый дом, – сообщила фрау Эльза, супруга дядюшки Генриха, особа еще более дородная, – бывшая резиденция фюрера. Он и теперь здесь бывает.

– А вон в той пивной я впервые услышал речь фюрера! – подхватил возбужденно дядюшка. – Погодите, я еще напишу трактат о благотворном влиянии нашего баварского пива на политику. Недаром же именно в Мюнхене фюрер стал фюрером.

– Учти, Марта, если хочешь завоевать сердце дяди Генриха, пей пиво только с золотым петухом на этикетке, – посоветовал Рихард. – Это марка его заводов.

– Марточка, дорогая, – вы позволите вас так называть? – не слушайте этого шалопая! – галантно засуетился дядюшка Генрих. – Мое сердце уже безраздельно принадлежит вам – с того самого момента, как вы ступили на перрон. – И, покосившись на монументальную тушу жены, томно добавил: – Красивые женщины всегда были моей слабостью.

Рихард поспешил отвернуться, чтобы не прыснуть, и подмигнул Марте. Но она этого не заметила – сжавшись в углу машины, рассеянно смотрела в окно. Автомобиль катил теперь мимо роскошных особняков Богенхаузена.

– Дядюшка, ты забыл о своих обязанностях гида…

– Почему – забыл? Марточка, вот Вогенхаузен. В этой части города живут… э-м-м… уважаемые люди.

Машина остановилась возле дома с колоннами из серого камня.

– А вот и наша лачужка! – с лукавым торжеством воскликнул дядя Генрих. – Прошу!

«Лачужка» пивного фабриканта была отделана с тяжелой, несколько старомодной роскошью; дубовая мебель, старинная бронза, потемневшие от времени картины со сценами из немецкой мифологии. В столовой пылал камин.

– Кушайте, дорогая, кушайте, – опекала Марту фрау Эльза за столом, сверкающим дорогим фарфором и оправленным в серебро хрусталем. – В вашем положении очень важно регулярно получать достаточное количество хорошей пищи, овощей и фруктов. Рихард, это никуда не годится: ты совершенно не заботишься о жене! Смотри, какая она у тебя бледненькая. Ну ничего, дорогая, теперь я за вас примусь. Ручаюсь, через неделю на ваших щечках расцветут розочки.

– Тетя Эльза, а куда делся ваш Ганс? – оглянувшись на горничную, внесшую очередное блюдо, спросил Рихард. – Неужели вы все-таки решили расстаться с таким величественным монументом?

– Мы вообще отказались от мужской прислуги, – пояснил дядя Генрих. – Это инициатива моей жены.

– Да! – властно тряхнула двойным подбородком фрау Эльза. – Я горжусь, что все наши люди – швейцар, лакеи, повар – словом, все, кроме шофера, – теперь несут службу в рядах вермахта. И что самое главное – совершенно добровольно. Ведь у Генриха есть специальное разрешение на слуг…

– Ну, положим, не совсем добровольно, – с кислой миной возразил дядя Генрих. – Ты приложила немало усилий, чтобы заставить Ганса сменить ливрею на солдатский мундир…

– Нет, добровольно! – повысила голос фрау Эльза. – Я настаиваю на этом. Мы, мюнхенцы, лучше других понимаем, как нужны сейчас нашему фюреру солдаты.

– Стало быть, у нас с Мартой есть шанс снова встретиться с вашим Гансом? – усмехнулся Рихард. – Где-нибудь в Риге… Кстати, тетушка, разъясните мне один политический казус – если Германия все же надумает прибрать к рукам Прибалтику, где будет проходить демаркационная линия в этом доме? В гостиной? В столовой? Надеюсь, не в спальне? Дядюшка хоть и патриот Мюнхена, однако все же – латыш.

– Ты чепуху городишь, милый, – отрезала тетушка Эльза. – Во-первых, если фюрер решит ввести войска в эту вашу… Латвию, то лишь для того, чтобы защитить вас от красных…

– Ну разумеется!..

– А во-вторых, тебе бы следовало знать – твой дядя уже год, как принял германское подданство.

– Что я слышу! – всплеснул руками Рихард. – Дядюшка, возможно ли? А как же твои национальные убеждения, которые ты так лелеял?

– Видишь ли, мой мальчик… – Дядя Генрих смущенно закашлялся. – Тут иначе просто невозможно вести дела. – Да и вообще… – Он пугливо посмотрел на жену.

– А ты как думал, мой милый? – решительно вмешалась та. – Наживать здесь капиталы и оставаться в стороне от священной судьбы немецкого народа? Нет уж, прости… Я как честная немка ни за что не согласилась бы иметь мужа, который…

– Контрольная инспекция! Всем построиться на проверку! – раздался от двери чей-то зычный голос.

Марта удивленно обернулась и увидела стройного красавца в щегольской офицерской форме.

– Манфред! – радостно вскрикнул Рихард, выбираясь из-за стола. Мужчины обнялись. – Марта, позволь представить тебе моего лучшего друга и однокашника…

Но офицер уже сам приблизился к Марте, щелкнул каблуками, церемонно поклонился:

– Манфред Зингрубер! – Он протянул роскошный букет белых хризантем. – С приездом и счастливым Рождеством!

Поцеловал руку гостье, затем хозяйке дома; вновь обернулся к Марте и театрально покачнулся. Схватился за спинку стула, как бы удерживаясь от обморока:

– Закрой мне глаза, Рихард! Лучше сразу, чтобы не гибнуть мучительной смертью завистника.

– Марта, это тот самый Манфред, о котором я тебе все уши прожужжал. Знаменитый сердцеед!

– Да, да… – как бы очнувшись, кивнула Марта. – Рихард мне говорил… Вы, кажется, вместе заканчивали университет?

– Вот именно – заканчивали! Лично меня выперли с четвертого курса, – захохотал Зингрубер.

– Зато ты преуспел в другом, – заметил Лосберг.

– Да. К своему счастью, я быстро понял: в жизни есть кое-что поважнее сонетов Шекспира.

– У тебя семья?

– Армия моя семья.

– Господин Зингрубер, могу ли я пригласить вас пообедать с нами? – обратилась к нему фрау Эльза.

– О, как это мило с вашей стороны.

– Я бы с удовольствием попотчевала вас чем-нибудь более изысканным, но вы сами знаете, как сейчас с продуктами…

– Что вы хотите… – располагаясь за столом, ответил Зингрубер, – война. Вот возьмем Париж – будем глотать устриц и запивать бургундским.

Марта остро посмотрела на него, спросила холодно:

– Вам Париж нужен только для этого?

Манфред рассмеялся:

– Я вижу, латыши не лишены чувства юмора.

– Господин Зингрубер не только военный, – заминая неловкость, поспешно вмешался дядюшка Генрих. – Он еще и компаньон своего отца. Старейшая в Европе фирма по производству хрусталя.

Манфред с аппетитом прикончил жаркое, жестом отклонил следующее блюдо и, выбрав бутылку, сам налил себе вина:

– Сейчас я вам объясню, фрау Марта, что значит состоять компаньоном у своего отца. Помните школьную задачку о бассейне? По одной трубе втекает, а по другой вытекает… Так вот, я та самая, по которой вытекает.

– Легкомысленные молодые люди, – укоризненно покачала головой фрау Эльза. – Вы не знаете, что такое черствый кусок хлеба.

– Почему не знаю? – живо возразил Манфред. – Мой родитель всегда заставлял меня по утрам пить кофе именно с черствым хлебом – даже без масла. Воспитывал во мне истинно немецкое воздержание.

– Какой ужас! – поежился Рихард.

– Очень разумно с его стороны, – одобрила фрау Эльза. – Чревоугодие порочно.

– Совершенно с вами согласен, – смерив ее коротким, насмешливым взглядом, согласился Манфред. – Кстати, о воздержании. – Гость отставил стакан и поднялся из-за стола. – Фрау Марта, вы позволите нам с Рихардом выкурить по сигаре? Не сердитесь, я верну вам вашего супруга целым и невредимым.

Лосберг отошел с ним к камину. Они сели в кресла, закурили.

– Ей-богу, если надумаю жениться, приеду к тебе в Латвию. – Зингрубер покосился в сторону Марты.

– Не очень-то заглядывайся, старый повеса, – добродушно проворчал Рихард.

– Хороша. Кстати, каковы ваши планы? Где вы намерены обосноваться?

– Пока, наверное, погостим у дядюшки.

– Пока – это пока. А потом? Как я понял из твоих посланий, ты хочешь пробыть здесь как можно дольше? Не так ли?

– Допустим.

– Свадебное путешествие только предлог?

– Ну почему же…

– Ладно, оставим. Скажу прямо – идеи, которые развивают твои друзья, довольно интересны.

– Они мне не друзья. Просто я взялся выполнить их поручение.

– Вот как! У тебя самого есть другие, более интересные предложения?

Рихард смутился:

– Да нет. Просто я никогда всерьез об этом не думал.

– Сам-то как живешь?

Рихард взял щипцы, задумчиво помешал дрова в камине.

– Как тебе сказать. Иногда мне кажется, что я в поезде, который идет совсем в другом направлении, – честно признался он. – Вот-вот заявится проводник и попросит убраться. Все прогнило, все трещит…

Манфред положил свою ладонь Рихарду на руку:

– Насчет вискозы для твоей фабрики я сделаю все возможное. А что касается поручения твоих… знакомых – об этом поговорим в другом месте. Мне кажется, я знаю, что тебе сейчас надо. У меня есть вилла. Райский уголок на Боденском озере. Кругом лес, Альпы… Один берег немецкий, другой – швейцарский – плыви куда хочешь! – Манфред понизил голос. – Настоящие идеи должны вызревать в тишине, вдали от праздных глаз.

– Заманчиво. Ты так все продумал. – Рихард искоса взглянул на приятеля, – будто уже согласовал со своим начальством.

– А если и так? Тебя что, это не устраивает? Ты же деловой человек, Рихард. Допустим, я помогу тебе с вискозой. Раз, два… А потом? – Он посмотрел ему прямо в глаза. – То-то!

Рихард поднялся:

– Марточка, Манфред приглашает нас погостить на его вилле. Место превосходное – озеро, лес. Что ты скажешь?

– Я очень рада, – тихо отозвалась Марта. – Но мы, вероятно, доставим господину Зингруберу массу беспокойств.

– О чем вы говорите? – Манфред подошел, склонился к ее руке. – Что может быть приятнее, чем доставить вам хотя бы маленькую радость?

– То есть вы хотите похитить у нас Марточку с Рихардом? – дошло наконец до фрау Эльзы.

– Надеюсь, вы не станете возражать, что свежий лесной воздух будет для нее сейчас полезнее мюнхенских туманов?

– Да… но… Знаете, Манфред, вы всегда неожиданны, как вулкан.

– Вы мне делаете комплимент.

– А ну вас! – недовольно отмахнулась фрау Эльза. – Генрих, почему ты молчишь?

– Я думаю, Рихард вполне самостоятельный человек, чтобы принимать нужные ему решения, – философски заметил дядя Генрих, но по его лицу было видно, что он тоже недоволен предложением гостя.

Приютившаяся среди лесистых заснеженных гор вилла Зингрубера выглядела так, будто ее перенесли сюда прямо с глянцевой страницы рекламного проспекта. Интерьер здесь был стилизован под охотничий домик: со смолистых бревенчатых стен свирепо скалились клыкастые и рогатые головы. На полу и на стенах были распластаны волчьи, медвежьи и кабаньи шкуры, над очагом, сложенным из грубых, нетесаных глыб, – дубовая полка с тяжелой медной утварью. Богатая коллекция оружия подчеркивала изысканную простоту убранства.

Марта бродила по вилле, с опасливым любопытством трогая то оскаленный волчий клык, то хищно загнутый клюв беркута – его чучело тоже оказалось в этой диковинной коллекции. Ей было и жутковато и интересно. Под деревянной лестницей, ведущей на антресоли, заметила маленькую резную дверку. Неслышно ступая по шкурам, подошла, распахнула ее и вздрогнула от неожиданности. За дверью стоял человек. Весь в черном – высокий, костистый, с длинным лошадиным лицом, он в упор смотрел на нее водянистым немигающим глазом. Другой глаз был закрыт черной повязкой. Неподвижный и странный человек казался частью этого царства мертвых зверей. Марта слабо вскрикнула и отступила прочь.

Но тут в комнату, громко разговаривая, вошли Рихард и Манфред.

– A-а, вы уже познакомились с господином Фуксом? – улыбнулся Зингрубер, не заметив испуга гостьи. – Он будет исполнять все ваши желания. – Хозяин обернулся к одноглазому и строго подчеркнул: – Я надеюсь, Фукс, мои друзья будут довольны.

– Так точно, господин Зингрубер! – Фукс любезно осклабился.

– Можете нанять еще одну горничную.

– Мне думается, в этом нет необходимости, господин Зингрубер.

– Смотрите – фрау Лосберг нуждается в уходе.

– Не извольте сомневаться, господин Зингрубер, – Фукс поклонился и молча исчез за дверью.

– Ну, как вам моя берлога? – обернулся Манфред к молодоженам.

– Знатная обитель, – усмехнулся Рихард. – Как ты думаешь, Марта, нам не будут по ночам сниться эти страшилища?

Она покосилась на дверцу под лестницей, тихо ответила:

– Я не боюсь зверей.

Манфред посмотрел на нее с интересом:

– Умница! Люди куда опаснее. Вы еще не видели, какая тут вокруг прелесть. Я вам искренне советую, Марта, одевайтесь потеплее и осмотрите парк. Вы получите огромное удовольствие.

Яркий, искристый свет ударил Марте в глаза, как только она – в белой шубке и пушистой шапочке – сошла с крыльца. День сверкал снегом и солнцем. Недвижные, зачарованные, серебрились мохнатые ели. Неподалеку от дома крепкий, румяный старик деревянной лопатой расчищал дорожку. Посторонившись, он склонился в вежливом поклоне. Марта прошла было мимо, но вдруг остановилась, пораженная: подле старика топтались две косули. Одна беспардонно вытаскивала хлеб из его кармана, другая умильно заглядывала в глаза, выпрашивая свою долю.

– Они вас совсем не боятся, – удивилась Марта.

– Вот это меня как раз и беспокоит – излишняя доверчивость не приводит к добру. Тут и собаки бегают, и охотники бродят.

Марта осторожно наклонилась, погладила косулю по голове – та даже не шелохнулась.

– Господи, какая прелесть!

Старик вытащил из кармана краюху хлеба, протянул женщине.

– Они будут и вас узнавать, фрау…

– Меня зовут Марта.

– Шольце. Иоганн Шольце, – с достоинством поклонился старик. – Мы с женой живем во-он в том домике. Если когда-нибудь заглянете, Луизхен угостит вас своим особенным кофе.

– Благодарю, господин Шольце. Я обязательно воспользуюсь вашим приглашением.

Марта зашагала по дорожке. Она шла и улыбалась – этому яркому дню, забавной встрече. Улыбалась, может быть, впервые после болезни.

Манфред колдовал у камина – там над углями шипел, зарумяниваясь, увесистый кусок мяса.

– Преимущества пещерного быта, – приговаривал он, поворачивая чугунный вертел. – Взял свежатину, сунул в огонь – и готов тебе ужин… Да какой! Щекочет ноздри?

Рихард с бокалом в руке сидел в кресле и, прихлебывая вино, наблюдал за приятелем. Зингрубер хозяйничал умело, со вкусом. На столе, покрытом крестьянской домотканой скатертью, мерцали граненые штофы с настойками, поблескивали серебряные, старинной чеканки охотничьи кубки, в глиняных блюдах громоздилась свежая зелень, крупно нарезанный хлеб. В плоской корзинке радугой искрились бутылочки с приправами.

Взяв длинный охотничий нож, Манфред сбросил мясо с вертела и стал напластывать на деревянной доске розовые, дымящиеся ломти.

– Простые радости жизни, – подмигнул он Лосбергу. – Мясо, вино, хлеб… Еще кое-что… Помнишь наши славные студенческие загулы? Да, тогда мы умели ценить простые радости…

Рихард прищурился:

– Что-то ты сегодня все напираешь на эти «простые радости»… Кстати, я смотрю, тебя война не очень обделила. – Он взглядом указал на богато уставленный стол.

– Естественно. Я ведь солдат. Имею право хотя бы на эту привилегию… – Манфред плеснул в кубки, крепко потер руки. – Ну что, начнем? За что выпьем?

– Наверное, за старую дружбу?

– Подходит, – Зингрубер чокнулся, сочно хрустнул свежим огурцом и мельком посмотрел на Рихарда. – Все забываю спросить… Откуда это?.. – Он показал на шрам от ожога.

– Да так. Было дело…

– Шалости или что-то серьезное?

– Ни то ни другое.

– Женщина?

– Во всяком случае не то, что ты думаешь.

– Думаю? – Манфред озорно сверкнул глазами. – Нет, это не по моей части. Видеть, слышать, осязать – с превеликим удовольствием. А сжигать нервные клетки, напрягать извилины… Увольте! Это ты у нас мыслитель. А я обычный немецкий бюргер. Порцию сосисок, кружку пива…

– За что крест получил?

– Да так. Было дело, – в тон Рихарду ответил Манфред, – немножко Австрии, немножко Чехословакии…

– Что-то особенное или героическое?

– Ни то ни другое.

Зингрубер был, как всегда, весел, шутлив, беспечен. И все же Лосберг не мог избавиться от мысли, что сегодня он как-то по-новому, более пристально, что ли, приглядывается к нему. Острое, напряженное внимание угадывалось во всем. Да и вообще Рихард все больше подмечал изменения в старом приятеле. Хочет казаться простым, компанейским парнем, а сам – весь собранность и напряжение. Говорит одно, а в глазах читаешь совсем другое.

– Кстати, о дружбе… Как насчет моей просьбы? – спросил Лосберг.

– С вискозой пока неважно. Почти все поставки идут для армии. Но я постараюсь… – Манфред отложил нож, придвинул мясо. – Ешь, пока горячее… А что, ваши промышленники брезгуют восточным сырьем? По торговому соглашению с Россией вам обещано все, начиная от хлопка и кончая табаком и солью.

– Наши верхушки еще поперхнутся этой солью. То ли они не понимают, что любые контакты с Советами играют на руку коммунистам, то ли ведут глупую и опасную двойную игру… Да я скорее закрою фабрику, чем возьму у русских хоть грамм сырья.

– Понимаю твои эмоции, но поверь… Германия вовсе не равнодушна к тому, что происходит в Прибалтике.

– Не равнодушна? Тогда почему немцы так поспешно уезжают из Латвии? Почуяли, что корабль тонет?

– Время сложное, Рихард. Во всяком случае, мои соотечественники переселяются из Прибалтики в Германию не затем, чтобы покинуть вас навсегда.

Лосберг хотел возразить, но хозяин не дал ему и рта раскрыть:

– Погоди! Меня сейчас волнует другое. Ты отдаешь себе отчет, с какой миссией прибыл к нам?

Вот теперь-то уж Манфред не рисовался. Перед Рихардом сидел совсем иной человек – пытливый, напористый, жесткий.

– Ты имеешь в виду вискозу?

– При чем здесь вискоза? Тем более, что ты избрал для себя весьма сомнительную роль – что-то вроде почтальона.

– Тебя это обескураживает или раздражает?

– Я хочу понять, для чего ты приехал в Германию.

– По-моему, я все объяснил. Моих друзей в Латвии интересует, могут ли они рассчитывать на вашу помощь в нужный момент. Только и всего.

Зингрубер желчно скривился:

– Это все слова, Рихард. Как много их стало! Кругом все говорят… Как с морального похмелья – блюют словами куда ни попадя. В микрофоны, в кинокамеры, в газеты, прямо на головы – с высоких трибун. Какое-то вселенское, тотальное словоблудие! Вот я и спрашиваю тебя на правах старого друга: тебя прислали поговорить или за чем-то более определенным?

Лосберг поднялся, поставил кубок.

– Странно…

– Что странно? Называть вещи своими именами?

– Слушай, Манфред… Зачем ты, собственно, затащил нас сюда, в эту глушь? Любоваться природой?

– А разве это вредно? – усмехнулся хозяин, подцепив острием ножа кусок мяса. – Подышать свежим воздухом, пообщаться с умными людьми…

– Ты уже договорился о моей встрече?

– Погоди. Прежде я хочу усвоить: ты понимаешь, во что впутываешься? Это ведь не студенческие забавы – сегодня сыграл за одну команду, завтра за другую. Тут или сыграл за своих, или… Третьего не дано.

Рихард вспылил:

– Конечно, для тебя судьба Германии не безразлична. Ты немец, и ты уйти из своей команды не можешь, а мне из моей команды вывалиться – что пьяному из телеги. Разве что ушибешься.

– Да ты уверен ли, что у тебя есть команда? Сам же говорил: не разделяешь мнения тех, кто прислал тебя сюда.

– У меня есть родина.

– Слова, Рихард, слова… Думаю, твоей родине от них так же тепло на морозе, как от коробка спичек. Пойми меня правильно – мне не сложно свести тебя с некоторыми особами, подпирающими власть. Но я не хочу, чтобы ты обольщался. Думаешь, мало тут сейчас отирается вашего брата, которые рвутся то ли спасать отечество, то ли погреть на этом руки? Я имею в виду не только латышей. Литовцы, эстонцы, русские, украинцы… Если тебя примут за одного из них…

Рихард усмехнулся.

– Ты что? – насторожился Манфред.

– Ничего. Вспомнил одну картежную поговорку: узнать бы, что в прикупе лежит.

– Что ж… сравнение не блещет оригинальностью, но если продолжать придерживаться картежных терминов, то, по-моему, значительно важнее выбрать себе партнеров. Ставка-то – жизнь!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только одно. Прежде хорошо подумай и наберись терпения – не случайно я поместил тебя на этой вилле.

Марте показалось, что она заблудилась. Оглядевшись, свернула с расчищенной в лесу дорожки на боковую тропинку, проложенную в глубоком снегу. Дорога показалась знакомой, она зашагала быстрее и увереннее. Но тропинка внезапно оборвалась, уперлась в снежную целину. Марта забеспокоилась, повернула обратно. Собственно, успокаивала она себя, тревожиться было не из-за чего. Еще светло, где-то невдалеке слышались голоса, стучал топор.

И вдруг ее словно парализовало от страха: на дорогу, почти рядом, темной тенью выметнулся волк. Это было так неожиданно и невероятно, что Марта даже не вскрикнула. Просто замерла, окаменев. Огромный, черно-серый, он с глухим злобным урчанием уставился на нее. Женщина беспомощно оглянулась и едва не опустилась на снег. Позади, на дороге, сидели еще два громадных, лобастых зверя. Сидели и скалились, не сводя с нее желтых горящих глаз. Стало трудно дышать. Марта подняла руку, чтобы рвануть ворот. Но так и осталась стоять с поднятой рукой. Волк, находившийся перед нею, недвусмысленно приготовился к прыжку. Вплотную приблизились и остальные. Расположившись вокруг, хищники все тесней и тесней сжимали кольцо. Малейшее движение – и произойдет вспышка безумной ярости. Оскаленные, красно-белые пасти. Не смея шелохнуться, Марта всем телом, всей заледеневшей от страха душой чувствовала: звери все ближе, они смыкают круг.

Но какую-то незримую черту волки пока не переходили. То приблизятся, то отойдут назад. Страшный круг и в центре – она, Марта. Все сильнее кружилась голова, туманом заволакивало глаза. Казалось, еще секунда и она рухнет без чувств. Но в последний момент, боковым зрением, заметила под горлом ближнего зверя белый ремень. Ошейник! И еще, еще ошейники. Собаки… Неожиданное открытие немного успокоило, в душе шевельнулась робкая надежда. Сама того не замечая, Марта опустила руку и в тот же миг увидела рядом со своим лицом оскаленную пасть зверя, услышала его разгоряченное дыхание. Женщина дико закричала…

И как раз в этот момент из-за деревьев вышел человек – высокий, плотный, в охотничьей куртке, опушенной мехом. Не будь Марта так испугана, она давно заприметила бы этого незнакомца – с отменным хладнокровием он наблюдал сцену с самого начала. Человек что-то коротко приказал собакам, одним окриком превратив их в милые и добродушные существа, и подошел к Марте.

– Надеюсь, мадам, вы не очень испугались? – вежливо, с едва заметной усмешкой осведомился он. Взгляд был холодный и пронзительный.

Женщина не могла ответить – губы предательски дрожали, слезы застилали глаза. Незнакомец снисходительно выдержал паузу, строго спросил:

– Как вы сюда попали, мадам?

Марта по-прежнему безмолвствовала, и он повторил уже с открытой угрозой в голосе:

– Я еще раз спрашиваю, как вы сюда попали?

Ей наконец удалось разлепить губы:

– Я заблудилась.

Мужчина подозрительно оглядел ее с головы до ног, недоверчиво протянул:

– Любопытно. Прошу вас следовать за мной!

Рихард с Манфредом стояли на крыльце в наброшенных на плечи куртках.

– Не волнуйся, старина, здесь она никуда не денется.

– Но уже темнеет! – воскликнул Рихард.

Из-за неплотно прикрытой двери послышался телефонный звонок.

– Уже звонят, – Зингрубер поспешил в дом, торопливо снял трубку. – Да, да… Что? Но каким образом? – Прикрыв трубку ладонью, крикнул: – Рихард, иди сюда, она нашлась!

Лосберг вбежал в комнату, взволнованно прислушиваясь к телефонному разговору, но Манфред уже заканчивал:

– Да, да, конечно… Я сейчас сам приду.

– Ну, что там? Где она?

– Не волнуйся, сейчас приведу. Видишь ли, тут, на нашем курорте, не совсем обычные порядки… Следовало вас сразу предупредить. – Зингрубер загадочно улыбнулся – Кстати, знаешь куда ее занесло? На ту самую виллу, где тебе завтра предстоит встреча.

Фон Биллинг принял Лосберга в своем огромном кабинете, украшенном большим портретом фюрера во весь рост. Сухопарый, вылощенный, в черном мундире, он грозной птицей взглянул на гостя, изобразил на лице подобие улыбки и, как бы подчеркивая неофициальность встречи, пригласил к камину, у которого на низеньком столике выстроилась батарея бутылок.

– Виски, коньяк? Я, знаете, старомоден, предпочитаю наш старый немецкий шнапс.

– С удовольствием составлю компанию, – Рихард старался непринужденностью скрыть волнение. – Я, как ни странно, с почтением отношусь к этому напитку.

– Почему – странно? Вы же немец. Генрих Лосберг – ваш родственник?

– Да, родственник. Брат отца. Но я, простите, латыш.

Фон Биллинг с интересом посмотрел на гостя, наполнил рюмки.

– Вот как… Любопытно… Мне нравится ваша непосредственность. О чем же мы будем с вами беседовать, господин Лосберг? – На его лице снова мелькнуло подобие улыбки.

Рихард ответил такой же улыбкой.

– Мне бы хотелось узнать ваше мнение о некоторых событиях на моей родине.

– Что вы имеете в виду? – насторожился фон Биллинг.

– Прежде всего я имею в виду появление двух русских баз – в Вентспилсе и в Лиепае. Как расценивают этот факт в ваших компетентных кругах?

– Как мы можем расценивать… – На лицо хозяина дома вернулась полная бесстрастность. – Видимо, как следствие вашего договора с русскими. Там ведь был пункт об этих базах.

– Но это противоречит договору с вами, который мы заключили четырьмя месяцами раньше. Разве вас не беспокоит такая двойственная позиция Латвии?

– По-моему, это должно больше беспокоить господина Ульманиса. Если ему нравится иметь под окнами русскую эскадру…

– Хорошо, попробуем поставить вопрос по-другому, – упрямо продолжал Лосберг. – Если бы этот разговор происходил до подписания договора с красными… вы бы так же спокойно относились к появлению у нас этих русских баз? Простите мою назойливость, господин фон Биллинг, я ведь не дипломат… Я хочу понять – являются ли базы следствием вашего внезапного договора с большевиками? Следствием того, что Германия отступает от принятых на себя обязательств и не мешает русским рубить очередное окно в Европу?

Фон Биллинг долго молчал, глядя в камин.

– Вы хотите беседовать со мной как частное лицо? – наконец спросил он. – Или как представитель оппозиции нынешнему правительству Латвии?

– Это имеет значение? – Рихард решил не спешить с ответом, он понял, что перед ним хитрый и опытный собеседник.

– Значение? Самое принципиальное. Частному лицу я могу уделить полчаса для беседы, тем более что об этом меня очень просил господин Зингрубер. С представителем же оппозиции иностранного правительства я не имею права обсуждать какие бы то ни было вопросы без согласия моих товарищей по партии.

– Хорошо, считайте меня частным лицом.

– Считать или вы действительно частное лицо?

– Пожалуй, действительно, – после недолгого колебания согласился Рихард.

Фон Биллинг посмотрел на него из-под полуопущенных век, поднял рюмку:

– Я хочу выпить за вас, господин Лосберг! В наше время быть просто частным лицом, это такая роскошь…

– Непозволительная, хотите вы сказать?

– Ну… Что позволительно, что непозволительно – нам ли, старикам, судить? Так вот, в отношении нашего договора с русскими… Для тех, кого он касается, этот договор вовсе не является неожиданным. Сегодня у Германии первейший враг – Великобритания. Вы знаете, что русские неоднократно предлагали англичанам – так же, как и французам, – объединиться против держав оси? Англичане не согласились. Французы тоже. Тогда шаг им навстречу сделали мы. И если русские пошли на договор с нами, считайте это крупнейшей победой германского оружия. Мы имеем дружественного соседа на Востоке, и теперь у нас развязаны руки для действий на Западе.

– Дружба национал-социалистов с большевиками… Неужели ее можно принимать всерьез? Ваша партия даже и теперь не скрывает своей главной цели – овладение жизненными пространствами на Востоке.

– А почему мы должны это скрывать? – Хозяин, едва коснувшись горячей темы, утратил ледяную бесстрастность. – Переустройство мира, господин Лосберг, создание на земле должного равновесия и порядка – это вопрос жизни и смерти человечества. Разве справедливо, когда подлинно великие цивилизации вынуждены прозябать из-за нехватки плодородных земель, запасов в недрах и тому подобного? К восьмидесятому году Германию будет населять больше четверти миллиарда немцев. Что им прикажете делать – влачить голодное существование?

– Прошу простить…

– Мир погряз в жадности, разврате и цинизме, – не обращая внимания на Лосберга, продолжал фон Биллинг. – Евреи, словно ржавчина, разъедают общество, проникая во все его поры, заражая бациллами торгашества, коррупции и стяжательства. Черномазая, желтая и прочая саранча съедает чуть ли не три четверти продовольственных запасов планеты. С катастрофической быстротой плодится получеловечье, полуобезьянье племя поляков, русских, югославов и подобных им выродков.

Фон Биллинг на секунду задумался, и Рихард решил воспользоваться паузой:

– Прошу простить – я хорошо знаком с основными положениями национал-социализма и целиком с ними согласен. Но меня сейчас волнует не теоретическая концепция вашей партии, а конкретная судьба моего народа. Назвав поляков, русских, югославов и прочих, как вы выразились, полуобезьяньим племенем, вы ничего не сказали о прибалтах. Это акт вежливости гостеприимного хозяина или?..

– Странно, что вы задаете такой вопрос, господин Лосберг. Отношение к Прибалтике, и, в частности, к латышам, сформулировано фюрером с предельной ясностью и точностью. Судьба этих государств навеки и неразрывно связана с судьбой германского народа.

– Тогда как же все-таки объяснить появление в Латвии двух военных баз Кремля? – не сдержался Лосберг. – И вашу индифферентность в этом вопросе?

– Скажите, господин Лосберг, чего вы ждете от нашей встречи? – прищурился фон Биллинг. – Каких практических результатов хотели бы добиться? Допустим, я отважусь на некоторые откровения. Можно ли рассчитывать на вашу ответную любезность? Не согласитесь ли вы более ясно изложить цель своего визита?

Рихард ждал этого вопроса – он не застал его врасплох.

– Видите ли… Вы очень точно сказали, господин фон Биллинг: бациллы торгашества, коррупции и стяжательства… Они разъедают и мою родину. Мы с горечью наблюдаем, как нынешнее правительство Латвии толкает страну в пропасть. Господин Ульманис или пропьет ее в скором будущем, или продаст русским навынос и в розницу.