Текст книги "Они уходят"

Я тряхнул головой и решил не торопиться с выводами до прослушивания пленки, потом наскоро поблагодарил старушку и побежал догонять Бету, отправившуюся в магазин.

Глава 8

Бета осталась у меня на ночь, и я смог уединиться только на следующий день, когда проводил ее на работу. Мне надо было успеть послушать и осмыслить ту запись, и я, наскоро проглотив чай с сыром, поставил кассету в плеер. В наушниках зазвучал сипловатый и низкий голос Оранты:

Сегодня Аля не захотела обсуждать старую тему, как ни пыталась я вывести ее на разговор. Она явно очень устает после работы и едва передвигает ноги. Пришлось просто накормить ее и уложить спать. Завтра суббота, и, надеюсь, она останется у меня. Вряд ли Тругор спохватится. У него есть с кем провести выходные.

Я похолодел, услышав эти слова, и нажал на Паузу. Так, значит, они обе знали о моих изменах. Знали и молчали. Воистину опасные женщины. Я выдохнул и снова принялся слушать.

– Выспалась?

– Кажется, да, – раздался вялый и сонный голос Алианы, и я вздрогнул, услышав его.

– Что будешь на завтрак?

– Давай как обычно. Что-то нет у меня сегодня настроения смаковать круассаны, – и она тихо засмеялась.

– Не нравится мне твое настроение в последнее время. Тебе бы на исповедь, сто лет ведь уже там не была…

– Опять ты за свое! Давай хоть сегодня не будем мусолить старое. Уже ничего не изменить.

– А я так не считаю. Тебе пора прекратить бегать за наукой, выклянчивая гроши, и вернуться…

– … к старым добрым сказкам, ты хотела сказать! Ори, ну мы с тобой уже сотни раз это обсуждали. Тебе самой-то не надоело? Мне так очень!

– Аля, но ведь еще три года назад…

– Да-да, три года назад меня интересовала теодицея, это так. Но теперь уволь, я все для себя решила.

– Ты очень гордая. Поэтому у тебя все в жизни наперекосяк.

– Что именно у меня наперекосяк? У меня интересная работа, я много получаю, у меня огромный дом! Тебе такого никогда не добиться.

– Ты забросила себя. Когда ты в последний раз делала что-нибудь ради собственного удовольствия, ради реализации своего творческого потенциала?

– А ты?

– Тебе уж, по крайней мере, известно, что я понемногу пишу в стол.

– Ну и где это? Покажи мне хоть один свой роман! Я с удовольствием прочту! – Алиана явно была сильно возбуждена, она громко говорила, звякала чашкой о блюдце, шумно втягивала в себя чай и столь же шумно жевала.

– Это не так быстро делается…

– А как? В день по строчке? Ну эдак за двадцать лет-то можно написать хотя бы какую-нибудь завалящую повестишку. Дай же мне ее прочесть!

– Аля, опять ты не про то…

– В последние три года ты всю меня извела своими религиозными проповедями. Может, хватит? До смерти мужа ты была вполне вменяемым человеком, что с тобой случилось? Я же предлагала оплатить услуги психотерапевта, почему ты не захотела?

– Меня спас бог…

– Опять она за свое… Дед Мороз тебя спас, а не бог!

– Аля, как же так случилось, что ты отказалась от своей единственной радости в жизни – церкви?… Я так много думала об этом, но не сумела понять причин.

– Ори, ты снова хочешь это обсудить? Доколе! – вскричала Алиана, раздался какой-то грохот, затем сильный удар, и все стихло.

– Как же цепко ухватился за нее дьявол, что даже не позволяет ей обсуждать эти вещи с лучшей подругой, – снова раздался хриплый голос Оранты. – Но я не отдам ее в твои лапы, так и знай! Да, она поддалась этим новомодным веяниям, возомнила, что может обойтись без бога. Но только добро и зло – слишком хрупкие категории, чтобы мы могли управляться с ними самостоятельно без всемогущей помощи. Она считает, что может творить добро самостоятельно! Ха-ха-ха! Ни один человек не способен на такое! Только следуя воле его, можем мы преобразиться для другой жизни. И ты поймешь это, Аля! Так, пожалуй, достаточно. Ничего нового я все равно от нее не услышала, поэтому пока Стоп.

И запись оборвалась.

Я пытался собрать разрозненные мысли в одну кучу. Никогда прежде не замечал я за Алей особого религиозного рвения. Кажется, она иногда посещала церковь, и в нашей спальне даже висел крест, но она никогда не пыталась завести разговор со мной об этом. Впрочем, а о чем вообще она со мной говорила?.. Я уронил голову на руки: я знал куда больше о соседях, нежели о собственной жене.

За окном раздался грохот, и я вздрогнул, осознав, что сижу в темноте с так и не вынутыми из ушей наушниками. Небо располосовали молнии, и грохот повторился. Я подошел к окну и распахнул его настежь: дождь расходился постепенно, но уже через пару минут он хлестал по моим вытянутым ему навстречу рукам вопреки всем прогнозам о сухой и ясной погоде. Я простоял так несколько минут, пока в дом не впорхнула Бета, охнув при виде столь нелепой картины. Я опустил голову, горько усмехнулся и закрыл окно.

– Я купила лазанью! – радостно прощебетала Бета, укутывая меня полотенцем и обнимая за плечи. – Ты, наверное, смертельно проголодался.

– Не то слово, солнышко. Забыл, когда в последнее время обо мне кто-либо заботился, кроме меня самого.

– Ну так давай за стол, все будет готово через несколько минут.

Я потянулся к плееру, чтобы убрать его в шкаф и завтра снова все прослушать и как следует обдумать, как вдруг меня осенило, что на обратной стороне кассеты может тоже быть что-то записано. Я скользнул в ванную и перевернул кассету.

– Запись номер 312, – зазвучал монотонный голос Оранты. – Алиана.

– Слушай, может, хватит? Ты каждую неделю изводишь на меня тонны пленки. Чего ты пытаешься добиться? – снова послышалась усталая речь Али.

– Я помогу тебе, девочка моя. Я обязательно тебя спасу, вот увидишь.

На этом запись обрывалась.

«Так вот оно что, – лихорадочно соображал я, – таких записей у Оранты должен быть целый склад, а она кинула мне всего одну. Ей придется предоставить их мне, либо я пойду в суд с новыми свидетельскими показаниями», – и я второпях умылся и вышел на кухню.

Бета в последние дни стала особенно хороша. То ли подействовала на нее внезапная смерть Али, разрубившая, наконец, гордиев узел нашего любовного треугольника, то ли необходимость заботиться о потерявшем почву под ногами мне превратила ее из девочки-любовницы в прекрасную взрослую женщину, потенциальную жену и мать. Ее черты обрели отсутствующую прежде мягкость, голубые глаза излучали свет, она даже стала все более задумчиво выслушивать мои просьбы уйти из Центра милосердия, прежде воспринимавшиеся ею неизменно в штыки. Приличия ради мы должны были выждать пару месяцев перед тем, как пожениться, но Бета уже перевезла все свои вещи ко мне. Именно тогда я вдруг осознал, что пункт о сожжении всего имущества Али в ее завещании был весьма кстати – жена словно догадывалась заранее, что я не стану носить по ней длительный траур, а немедленно приведу в дом другую. И эти мысли корежили меня день ото дня – она знала обо мне все, могла предугадать каждый мой шаг, но к себе в душу разрешала вход лишь Оранте.

Я поднял трубку и набрал ее номер.

– Да, – послышался сонный голос.

– Простите, если разбудил, однако, я хотел бы поговорить с Вами о той записи, которую Вы мне передали.

– Что такое? – Оранта зевнула.

– Насколько я понял, таких записей у Вас осталось немало. Могу я с ними ознакомиться?

– С чего вдруг такой вывод? – насторожилась она.

– На обороте пленке Аля явственно говорит, что Вы постоянно записывали Ваши с ней беседы. Вы отдадите мне их либо по-хорошему, либо об их существовании узнает суд.

В трубке повисло тягостное молчание, затем Оранта откашлялась и равнодушно произнесла:

– Вы можете что угодно говорить суду, но все остальные записи давно уничтожены.

– Не думаю, что у Вас хватило духу это сделать. И не хватит и в дальнейшем. Любой обыск докажет мою правоту.

– Ну тогда до встречи в суде, мистер Тругор, – рявкнула она и бросила трубку.

Я почувствовал, что задел ее за живое. Она и вправду не могла позволить себе избавиться от последней памяти о подруге. Кроме того, судя по услышанному, этими беседами она преследовала еще какие-то неизвестные мне цели. Я понимал, что даже если суд и обратит внимание на предоставленную мной запись, решение о выдаче ордера на обыск может затянуться, дав, таким образом, возможность Оранте перепрятать записи. Я должен был действовать прямо сейчас – за ночь она вряд ли успеет перенести кипы пленок в более надежное место.

Я поставил будильник на пять утра, поцеловал уже задремавшую Бету и лег.

Глава 9

Мне пришлось просидеть в засаде пару часов, прежде чем Оранта, наконец, вышла из дома. Даже если она направлялась в магазин, отведенных мне тридцати минут вполне хватило бы на то, чтобы набить рюкзак кассетами, и я, не дожидаясь, пока хозяйка квартиры даже просто свернет за угол, полез на балкон. Мне часто приходилось заниматься подобным в прежние времена, когда Аля уезжала в командировку, забыв оставить мне ключи, а единственным способом попасть в дом, не разбивая стекол, оставался балкон, на дверцу которого мы так и не поставили никаких запоров. До сих пор не перестаю изумляться, как нас не ограбили в те годы.

На балконе Оранты я оказался в считанные секунды, поддел хлипкую дверь ножом и оказался внутри еще, вероятно, до того, как сама хозяйка переступила порог ближайшего магазина. Квартира у нее была крошечная – двухкомнатная в доме старой постройки с минимумом мебели, и я осторожно открывал каждый шкаф и тумбочку, думая, что пленки пока должны лежать на виду – у Оранты не было времени их перепрятать. Через несколько минут необследованным остался лишь чуланчик, в котором, кроме полок с консервами, был только сундук, сразу привлекший мое внимание. На нем висел приличного размера замок, и я затратил несколько минут на то, чтобы сбить его. Внутри, как я и ожидал, громоздились целые кипы кассет. Одного рюкзака было явно маловато, но в любом случае заметную их часть я вполне мог бы прихватить с собой. В тот самый момент, когда я запустил руку в сундук, в замке послышался звон ключа и заскрипела входная дверь. Я бросил в рюкзак первые несколько кассет, что попались мне под руку, осторожно закрыл его и вышел из чулана навстречу Оранте – так или иначе она бы заметила меня, и мне следовало запастись правдоподобной версией того, как я здесь очутился, а не прятаться по чуланам, навлекая на себя тем большие подозрения.

– Ну, слава богу, Вы пришли! – с деланной радостью воскликнул я и протянул ей руку.

– Хотите сказать, что я забыла запереть дверь?

– Вероятно, да. Мне даже не пришлось звонить – дверь не просто была не заперта – она была приоткрыта.

– В таком случае, мне, вероятно, следует благодарить бога, что моим нежданным гостем оказались именно Вы, а не грабитель? – Оранта прищурилась и окинула квартиру метким глазом хозяйки. Я порадовался собственной осмотрительности при обыске шкафов.

– Ну это смотря сколько времени Вас не было. Я-то тут всего пару минут. Не решился уходить и захлопывать дверь – вдруг Вы забыли ключ и не сможете потом войти.

– Так какими судьбами, мистер?

– Я снова по поводу той записи…

– Кажется, я еще вчера сказала Вам…

– Постойте, я не о том. На пленке Аля говорит, что Вы пишете книгу. Скажите, Вам уже удалось ее закончить?

– Да, и не одну, а с чего вдруг такой интерес к моему творчеству?

– Классиков всех я еще в юности перечитал, а среди современной литературы мало что действительно стоящего попадается. Но Вы – единственная подруга Али, вряд ли и Вы поддались этим новомодным веяниям. Было бы любопытно ознакомиться с Вашим творчеством, если Вы, конечно, не против.

Оранта пожала плечами:

– У Вас есть с собой дискета?

– Да, – я с готовностью закопошился в рюкзаке, стараясь не греметь закинутыми туда кассетами, и извлек флэшку. – Вот. Пользоваться умеете?

– Попробую, – неуверенно произнесла она. – У меня восемнадцать романов.

– Кидайте все, я быстро читаю. Если хотите, могу даже поделиться мнением о прочитанном.

– Не трудитесь, я и без того знаю, чего стоит мое творчество, – и она протянула мне флэшку.

– Аля читала что-нибудь из этого?

– Нет, я слишком хорошо знаю, как она отнеслась бы к моим мыслям, оттого и не показала ей ни строчки.

– Что ж, и на том спасибо, что доверяете.

– Всего хорошего, мистер, – и Оранта устало указала мне на дверь.

Я уже около недели не ездил по вызовам, пытаясь экономить деньги, выданные мне Алей в конце прошлого месяца. После ее смерти от работы меня окончательно отвернуло – я целыми днями лежал и тупо пялился в телевизор или листал дамские журналы, коими с появлением Беты дом заполнился в одночасье. Теперь у меня был целый ворох улик – дневник, кассеты, романы Оранты – а я не мог заставить себя засесть за их изучение. После относительно успешного штурма чужой квартиры меня накрыла апатия, да и ноябрьские вечные сумерки не располагали к ведению расследования. Бета ни единым словом меня не попрекнула и даже была благодарна, что я вытащила ее из родного гнезда, где вырастившие ее тетка с дядей уже устали намекать племяннице, что пора бы и честь знать и выйти замуж. Родители Беты рано умерли, и она воспитывалась вместе с двумя родными детьми тетки. Нельзя сказать, что то была сказка о Золушке, но ей всегда уделялось гораздо меньше внимания, одежда покупалась из самых дешевых, образование она тоже получила по остаточному принципу, и ей просто повезло, что медицина все же пришлась ей по душе.

Двоюродная сестра Беты – Лавея – была особой хрупкой и романтичной и всю свою юность провела, страдая от безответного чувства к соседу по дому – мрачному и нелюдимому типу, которого Бета побаивалась и старалась избегать. О нем шла дурная слава, впрочем, никто не мог высказаться определеннее, поскольку сосед ни с кем не общался и практически не выходил из дома. Брат Лавеи – Мод – вел веселую и разгульную жизнь, проматывая все заработанное на кварталы красных фонарей. Родители давно мечтали сбыть обоих детей с рук, но Лавея оставалась верна придуманным чувствам, а с Модом не хотела связываться ни одна женщина, зная, что он в одночасье любую пустит по миру. Бета сама была несказанно рада оставить эту нелепую семью, и теперь, по ее переселении ко мне, тетка вдруг воспылала к племяннице материнской нежностью и принялась с невиданным рвением приглашать нас в гости, видимо, рассчитывая на ответный визит в роскошный особняк Алианы.

Я сразу ухватился за эту мысль – нам просто необходимо было развеяться и придти в себя после всего, что случилось. Бета взяла отпуск, и мы отправились в деревню, где я положил себе начать изучать всю найденную мной информацию.

Родня Беты не произвела на меня должного впечатления – это были блеклые обыватели, радующиеся тому, что племянница сделала весьма удачную партию в моем лице. Лавея и Мод очень обрадовались нашему приезду – последний тут же предложил немного покутить, а Лавея побежала звать на пиршество соседа. Она отсутствовала около двадцати минут, в течение которых, по ее собственному признанию в дальнейшем, она пыталась убедить Дина почтить нас своим присутствием, однако, тот наотрез отказался знакомиться с нами, и девушка вернулась расстроенная и во время обеда прятала глаза. Дину было уже за сорок, он перебрался в этот дом примерно лет двадцать назад и с тех пор практически не появлялся в обществе. Изредка его можно было застать с бутылкой на лавочке возле дома, но все попытки соседей наладить хоть какой-то контакт разбивались о стену безразличия и холодности. С чего вдруг Лавея воспылала страстью к сему нелюдимому типу – оставалось загадкой даже для нее самой. Когда она была совсем маленькой, он иногда проводил с ней немного времени – читал ей наизусть Шекспира, рассказывал другие странные и удивительные истории, которые впоследствии, повзрослев, она узнавала в прочитанных ею книгах, но как только фигура ее округлилась, а ладони начали потеть при виде Дина, тот тут же оборвал все их и без того скромное общение, и ей приходилось довольствоваться редкими встречами в магазине и возле дома, а также осознанием того, что он по-прежнему живет один и не влюблен ни в кого другого.

Во время обеда я чувствовал себя неловко – все внимание хозяев дома было обращено на меня, они возомнили меня богатым наследником и накладывали самые лучшие куски и порции, дабы умаслить будущего зятя. Бета краснела и бледнела при виде такого поведения родных, но тетка не поддавалась вразумлению и продолжала щебетать о том, какая ее Беточка потрясающая хозяйка и как мне с ней повезло. Мы оба были несказанно рады, когда со стола, наконец, убрали, и мы могли спокойно идти отдыхать и разбирать вещи. На следующий день погода не задалась, но отец семейства все равно рано утром ушел на рыбалку, прихватив с собой Мода, и я остался один среди прекрасных дам. Настроения изучать добытые улики у меня по-прежнему не было, и я присел возле дома, вооружившись пивом. Бета с теткой хлопотали по хозяйству, а Лавея так и не вышла к завтраку. Я просидел около часа, наблюдая пасмурное небо и пожухлую траву, когда услышал за спиной робкие шаги. Лавея опустилась на скамейку рядом со мной и внезапно разрыдалась. Я обнял ее за плечи:

– Что, все так плохо? – она только молча закивала. – Говоришь, он выпить любит? – задумчиво пробормотал я. – Попробуем решить твою проблему.

Я поднялся, прихватил в чулане еще пива и с бодрым видом направился к двери Дина.

На мой стук долго никто не отвечал, но дверь, наконец, распахнулась, и на пороге оказался растрепанный и небритый мужчина в майке и растянутых спортивных штанах. Его глаза были мутно-голубого цвета, волосы – темно-пепельные и уже слегка тронутые сединой. Его внешность не отличалась утонченностью, но было в ней что-то цепляющее и страстное, что заставило меня понять чувства Лавеи. Я постучал ногтем по темному стеклу бутылки:

– Привет, приятель. Мужской контингент нашего дома отчалил до вечера на рыбалку, а мне даже не с кем выпить. Не присоединишься? – и я помотал бутылкой прямо у него перед глазами.

Первым порывом Дина наверняка было желание послать меня куда подальше, но, по всему видно, бурно проведенный накануне вечер не позволил так непредусмотрительно разбрасываться предлагаемыми средствами облегчения страданий, и он, сглотнув недовольную слюну, мрачно кивнул и попросил меня подождать, пока он накинет куртку.

Несколько минут мы пили в тишине, наконец, я протянул руку:

– Тругор.

– Дин, – кивнул он и вновь отвернулся, так и не подав мне руки.

Я пожал плечами:

– А ты, как и я – дауншифтер?

– Даун что? – едва не поперхнулся возмущенный Дин.

– Человек, живущий для себя, а не для общества.

– Мы все для себя живем, – бросил Дин. – Даже те, кому кажется, что они жизнь свою ради других жертвуют, все равно делают это исключительно ради удовлетворения собственных амбиций.

– А как же подлинный альтруизм? Волонтерская работа в детских домах и хосписах? А как же доноры? А те, кто раздает свое имущество бедным? Таких немного, но все же встречаются…

– Это говорит лишь о том, что они куда большее удовольствие получают от волонтерства, нежели от денег и приятного времяпрепровождения, только и всего. Каждый в своей жизни следует лишь тому пути, который нравится ему одному. Беда в том, что люди отчего-то полагают, что ежели им самим нравится заводить семьи, рожать детей и строить карьеру, то это должно быть насаждено повсеместно и соблюдаться всеми неукоснительно, даже против их воли. Потому что это якобы правильно. Хотя нет в мире никакой нормы и уж тем более никакого правильно…

– А ты и вправду дауншифтер, – усмехнулся я. – Слышала бы твои речи моя покойная жена – весьма удивилась бы: рыбак рыбака видит издалека.

Дин даже не улыбнулся и, казалось, совершенно проигнорировал мои слова.

– Мои родители величали это ленью, – пробормотал вдруг он. – Клеймо поставить проще всего… Лень… возможно, и так. Лень искать нормальную работу, лень заводить семью, лень вести обычный человеческий образ жизни, лень общаться с людьми… Если лень – это отсутствие мотивации, то да, я лентяй.

– Да брось ты, – хлопнул я его по плечу. – Родители никогда не умели понимать своих отпрысков. Проблема отцов и детей испокон веков стоит остро. В голове у людей что-то меняется, когда у них рождается ребенок.

– Да нет, ничего не меняется. Просто ребенка они не воспринимают как отдельно взятого человека. Для них это собственность, умеющая ходить и говорить. Робот, если угодно. Только робота можно заставить сделать все, достаточно нажать на нужные кнопки или произнести контрольные слова, а с детьми так не выходит, отсюда скандалы и конфликты: надо же, вещь смеет ослушаться своего хозяина! – Дин со злости шарахнул кулаком по лавке и взвыл от боли.

– Заканчивай с этим, приятель, – я отобрал у него бутылку. – Если хочешь, через пару дней можем продолжить нашу милую беседу под спиртное, а сейчас пойди, включи телевизор и развейся. Родители лишь дают нам жизнь, но жизнь эта наша, а не чья-то еще, запомни это. Эту бутылку я оставляю тебе, с меня хватит.

– Постой! – крикнул он мне вслед. Я обернулся. – Твоя невеста – Бетрея? Та, что в центре милосердия «живительные» уколы ставит? – и он понуро усмехнулся. Я кивнул. – И как тебе с ней живется? Кошмары по ночам не мучают?

– Знаешь, – я снова присел и похлопал Дина по плечу, – когда эти центры только появились, я даже не знал, как к ним относиться. Поэтому предпочитал не думать о них вовсе. А потом мой дядя слег с сердечной недостаточностью. Поставку донорских органов тогда еще не наладили, и ему пришлось встать в очередь. Но технологии опередили природу, и через несколько месяцев дяде поставили искусственное сердце. Операцию он перенес очень тяжело и еще прежде нее заключил договор с центром о прекращении его жизни в случае необходимости. В результате взаимодействия центра и кардиологов дядю выписали фактически доживать свой срок и ко множеству сопутствующей документации приложили небольшой ключ – от его нового механического сердца. Используя этот ключик, дядя мог в любой момент остановить свое сердце и прекратить мучения человека, не способного самостоятельно даже подняться по лестнице. Мы часто беседовали с ним в те дни, и он постоянно заявлял о своей решимости поскорее со всем покончить, демонстрировал мне ключ, выглядевший как крошечный пульт от телевизора, и мне каждый раз стоило огромных усилий убедить его не нажимать на кнопку прямо сейчас, отложить это еще на несколько дней. В итоге за два месяца, что он прожил после операции, дядя так и не решился воспользоваться ключом, хоть и очень этого хотел. А я, знаешь ли, очень ему тогда позавидовал – неплохо бы и мне обзавестись таким ключиком. Пусть бы до поры до времени лежал в шкатулке, зато в урочный час его всегда можно было бы достать и разом покончить со всем. Центры – и есть такой ключик.

Дин скривил рот и молча отвернулся.

Не успел я войти в дом, как на меня обрушилась Лавея:

– Ну как он? Вы целый час проговорили! Сказал что-нибудь про меня?

– Дойдет и до тебя речь, я хочу прежде наладить с ним личный контакт, а сейчас мне надо отдохнуть, – и я отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

Бета лежала на софе и листала журнал. Я плюхнулся рядом и уткнулся в ноутбук, решив прочитать хоть пару страниц любого из романов Оранты и открыл первый попавшийся. Он назывался «Длань Христова».