Текст книги "Царский сплетник"

Глава 1

Солнечный зайчик плыл по подушке, медленно, но верно подбираясь к лицу юноши. Вот он добрался до его подбородка, пощекотал ноздри, коснулся ресниц. Виталий завозился на кровати. Лоскутное одеяло упало на пол. Веки юноши затрепетали. Он протяжно зевнул, открыл глаза и тут же подскочил как ошпаренный, сообразив, что отдыхать изволит не в своей уютной спаленке. Перед глазами сразу поплыло, и он поспешил сесть обратно на постель. «Черт! Я что, вчера надрался? Вроде не было такого. Пара бутылок пива, и все. А что было? – Перед мысленным взором газетчика встали зеленые глаза красавицы. Юноша судорожно вздохнул. – Вляпался», – сообразил он и начал озираться.

Бревенчатые стены, под ногами деревянный пол, резное окошко в старорусском стиле, массивная дубовая кровать… Да-а-а, влип! На ограбление, конечно, непохоже, а вот на похищение – да. Виталик уставился на деревянный стул около окна. На нем лежала аккуратно свернутая одежда газетчика, а рядом стояли его пухлая сумка и легкие летние ботинки. «Блин! Это они и мою «девятку» обшмонали?» Юноша точно помнил, что сумку с рекламным коллажем он с собой в засаду не брал. Она оставалась в багажнике машины.

Сам Виталик сидел в одних трусах на пуховой перине, пытаясь сообразить, что это за странное похищение: окошко нараспашку, дверь полуоткрыта… нет, на тюремные казематы или восточный зиндан эта горница явно не тянет. Опять же вещички здесь. Все цело.

В том, что цело не все, юноша убедился, сделав ревизию сумки. Парфюм, договора были на месте, и даже обе видеокамеры похитители в нее запихнули, а вот удостоверения личности и пистолета, которым он так и не сумел накануне воспользоваться, не было.

В принципе Виталику не впервой было просыпаться в незнакомом месте. Частенько, продрав глаза, он с удивлением обнаруживал себя в одной постели с голой девицей и на вопрос: «Э, а ты хто?» – получал звонкую пощечину. Как правило, в такие ситуации он влипал с дикого бодуна, но здесь расклад явно иной. Виталий торопливо оделся, подкрался к двери и, стараясь не дышать, выглянул наружу. В коридоре было пусто, но откуда-то снизу слышались приглушенные голоса. Парень подкрался к лестнице, выполненной, как и все здесь, из дерева. «Ну точно, кто-то из новых русских под старину косит», – сообразил он. Если второй этаж состоял из горниц, то первый – натуральная гридня для приема гостей и пиров. В центре гридни стоял большой стол, около которого сгрудились шесть мужиков славянской наружности. Одеты под стать терему, в котором находились: алые кушаки, подпоясавшие длинные белые рубахи, из-под них спускались мешковатые штаны, заправленные в яловые сапоги. Из образа русских мужиков выбивали только расписные тюбетейки на головах.

Виталий потряс головой, разгоняя туман. Он все никак не мог привести себя в чувство. «Может, они мне чего вкололи? – мелькнула тревожная мысль. – А что, запросто. Чтоб лежал тихо и не трепыхался раньше времени. А на что это они уставились?» Юноша напряг зрение. На столе перед мужиками стояла большая чаша то ли с супом, то ли с отваром из каких-то трав, рядом лежал огромный круглый поднос, по ободу которого шустро катился желтый шарик… нет, не шарик – яблочко! Черная поверхность подноса на глазах начала светлеть. Вскоре на нем появились какие-то смутные контуры. Они становились все четче и четче. Изображение постепенно наливалось красками, и вот уже в нем отразилась девушка с цветком в руке, завернутая в розовую шелковую ткань. Девушка неспешной походкой шла по деревянному настилу моста через узкую речушку. «Бред! Неужели в больничку попал? Глюки, точно глюки! А эти с кушаками – санитары. И не рубахи на них, а халаты. Не дамся!»

Соображал Виталий все же плохо, так как ничего умнее элементарного побега из больнички придумать не смог. На цыпочках вернувшись обратно в «палату», юноша выглянул в окно. Второй этаж. Не так уж и высоко, но аппаратура побьется. «Нет уж, на фиг, я не так богат, чтобы японскими камерами расшвыриваться». Сдернув с постели простыню, «больной» располосовал ее вдоль на три части, связал вместе и на этой импровизированной веревке аккуратно спустил вниз свою сумку с рекламным коллажем и аппаратурой. Виталий собрался уже перемахнуть через подоконник вслед за своими шмотками, как взгляд его затормозился на девушке, приближавшейся к дому. Эта была та самая, которую он только что видел на подносе в гриднице. А вот и мостик через речушку за ее спиной… Да что за черт! Юноша отпрянул от окна, еще раз помотал головой. А на девице ведь, похоже, сари. Типичная индуска.

Виталий уже совсем ничего не понимал и, самое главное, в глубине души не верил, что сошел с ума. Что-то здесь не так, и это «что-то» заставило его опять покинуть комнату через дверь и вновь подкрасться к лестнице, ведущей вниз. Ситуация в гриднице изменилась. Поднос одиноко лежал на столе, честно транслируя то, что творится снаружи. Девушка уже приближалась к высокому крыльцу с двускатной крышей, которая покоилась на прочных деревянных столбах, а добры молодцы расположились около входной двери с явно недобрыми намерениями. Кто-то извлекал из-за отворота сапога нож, кто-то разматывал веревку, кто-то уже держал наготове мешок, а двое смачивали тряпицы в чаше с отваром трав, словно собираясь использовать зелье в качестве хлороформа. На девицу явно готовилась засада, а вот этого Виталик стерпеть уже не мог, и он, недолго думая, с диким воплем: «Атас!!! Засада!!!» – чуть не кубарем скатился вниз, схватил стоящую у стены лавку и ринулся в атаку. Первый же удар смел половину отпрянувших от двери мужиков в угол и впечатал их в бревенчатую стену. Силушкой бывший спецназовец обижен не был, но инерцию преодолеть не смог, и она заставила его развернуться вместе с лавкой вокруг своей оси, за что юный витязь тут же и поплатился. Трое не попавших под первый удар противников, низкорослые, кряжистые мужички набросились на него сзади, словно свора цепных псов. К счастью, именно эта троица была вооружена веревками и мешком, а не ножами. Виталий выпустил из рук уже мешающую ему лавку и припал на колено, заставив одного из нападавших кубарем перелететь через него. Бедолага вмазался головой в противоположную стену и распластался около нее без чувств.

– Четыре-ноль! – азартно крикнул юноша, пытаясь вскочить на ноги, и получил мощнейший удар табуреткой по затылку. – Твою мать!!! Ну ребята, вам сегодня не повезло!

Удар не сокрушил его сразу, не сразил наповал, зато разозлил основательно. Если чего и не хватало бывшему спецназовцу, для того чтобы окончательно озвереть, так это именно такого вот весомого аргумента в виде табуретки. И хотя перед глазами юного бойца уже опять все плыло (удар табуреткой был неслабый), он вновь ринулся в атаку.

Застывшая около крыльца девушка с любопытством смотрела на лежащую под окном пухлую сумку из кожи неизвестного животного и напряженно прислушивалась к грохоту внутри гридницы. Она явно пыталась сообразить, что там творится. Ее босая ножка встала на первую ступеньку крыльца. Несколько мгновений девушка раздумывала, затем, чему-то улыбнувшись, благоразумно отступила в сторону и стала ждать.

Ждать ей долго не пришлось. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился жутко сердитый парень лет двадцати пяти с лавкой наперевес. Юноша потряс головой, судя по всему отгоняя от глаз звездочки, и затопал вниз, одновременно пытаясь стряхнуть с лавки прилипшего к ней головой мужичка в тюбетейке. Мужик не стряхивался. Его безжизненное тело волочилось вслед за лавкой, громыхая по ступенькам сапогами, и отцепляться категорически отказывалось. Парень остановился около девушки, посмотрел на нее мутными глазами и опять принялся трясти лавку.

– А ты ему на ножки наступи, – ласково посоветовала девушка.

Виталий мудрого совета послушался, наступил ботинком мужику на сапоги и дернул еще раз что есть силы. На этот раз помогло. Мужик рухнул на плотно утрамбованную землю около крыльца. Тюбетейка слетела с его головы, явив взору юноши беленькие симпатичные рожки. Виталий ахнул, посмотрел на лавку, освидетельствовал на ее поверхности характерные вмятины и понял, почему мужичок не хотел от нее отцепляться.

– Черт, – удивленно пробормотал он, откидывая в сторону лавку, еще раз помотал головой и уставился на девушку. – А ты кто? Если он черт, то ты наверняка ведьма!

– Я… – девушка на мгновение запнулась, – я Парва…

Удар юноша все-таки хороший словил. Плыло не только перед глазами. Звуки окружающего мира то накатывались, то затухали и были такими нечленораздельными, словно в уши натолкали ваты. Окончание фразы юноша не расслышал.

– Парашка? – переспросил Виталик, разглядывая красное пятнышко на лбу девицы.

– Пусть будет Парашка, – не стала возражать девушка.

Красавица крутила в руках цветок лотоса, с любопытством рассматривая Виталия.

– Э, Парашка, – опомнился юноша, – я там пятерых… – взгляд его упал на валяющегося радом черта, – …нет, шестерых завалил, а терем большой.

– Терем?

– Терем. Кто знает, сколько их еще там. Валим отсюда.

Виталий доковылял до своей сумы, взвалил ее на плечо, взял девушку за руку и потащил ее за собой. Однако не прошел он и пяти метров, как уперся в невидимую стену.

– Да что за невезуха сегодня! – простонал он, пытаясь прободать невидимое препятствие.

Парашка за его спиной засмеялась:

– Да на тебя никак заклятие наложили? Это кто же тебе тут устроил тюрьму?

Виталий медленно повернул голову в ее сторону и застыл с отпавшей челюстью. Вместо резного терема перед ним стояла старая мельница. Мерно шумела речная вода, падая на лопасти водяного колеса, где-то внутри вхолостую крутились жернова, скрипела, покачиваясь на легком ветерке, повисшая на одной петле входная дверь.

– Эк меня нечистый водит, – расстроился юноша.

Виталия качнуло, но девушка не дала ему упасть.

– Вот уж не думала, что меня здесь будет ждать такой прием. А ведь ты меня спасал, – ласково сказала она, пристально глядя ему в глаза. – Вижу, спасал. И не только спасал, но и спас. Отвар для меня неслабый приготовили. Такой отвар, да в чужих землях, одним махом все силы магические высосет… а ты интересный мальчик.

У Виталика создалось впечатление, что странная девица читает летопись его недолгой жизни, выкачивая информацию прямо из мозга.

– И ты отважен, мой герой.

Девушка приникла к нему всем телом и нежно поцеловала в губы. Что-то обожгло его грудь. Виталий невольно вскрикнул.

– Да охренела ты, Парашка! – взвыл он, отрывая девушку от себя, и скосил глаза вниз.

Цветок лотоса, оказавшийся в момент поцелуя между ними, медленно просачивался сквозь рубашку, погружаясь в его тело.

– Отныне ты – мой воин.

– Фигушки, – упрямо мотнул головой Виталик, – я ничей! И нет такой Парашки, которая на меня хомут наденет!

Девица рассмеялась еще радостней:

– Кто знает, мальчик, кто знает. Однако позволь мне в благодарность за спасение хотя бы снять с тебя заклятие, а то ведь далеко от своей тюрьмы не уйдешь.

– Это давай.

В руке Парашки появился еще один цветок лотоса. Что-то тихо напевая, она поднесла его к лицу юноши. Виталия накрыла волна одуряющего аромата. Голова закружилась, и, чтобы не упасть, ему вновь пришлось схватиться за девицу.

– Умница, хороший мальчик. – Парашка помогла Виталию преодолеть невидимый барьер. – А теперь иди, – подтолкнула она его в сторону мостика через речку. – Эта тропинка приведет тебя куда надо.

Парень, как сомнамбула, послушно двинулся в указанном направлении.

– Да, глубоко проникло зло, – задумчиво пробормотала девушка, глядя вслед своему спасителю. – Ну что ж, раз мне на Русь вход заказан, то моему воину нет. Надеюсь, он отплатит кому надо за радушный прием сторицей.

Виталий ее уже не слышал. Он шел вперед к неведомой цели не разбирая дороги. Извилистая тропинка чем-то ему не понравилась, и он начал спрямлять петли, продираясь сквозь кусты и перелески. Взбирался по склонам крутых оврагов, с ходу форсировал речки, не задумываясь: а куда он, собственно, так спешит? Неведомая сила гнала его вперед, он шел без отдыха день и ночь и к полудню второго дня добрался до шумного портового города, в который его почему-то категорически отказалась впускать городская стража. Это так расстроило Виталика, что он тут же полез в драку. Перед его все еще затуманенным взором мелькали тела блюстителей порядка, которые разлетались, как кегли, отдельно от своих алебард, стоило им оказаться в зоне действия удара разбушевавшегося юноши. Доставалось иногда и случайно подвернувшимся под руку прохожим. Виталий использовал свои навыки боевого карате, но противников было слишком много, нападали они сразу со всех сторон, а потому исход битвы предугадать было нетрудно. Сокрушительный удар по затылку чем-то очень тяжелым заставил парня покачнуться. За последние двое суток это был уже третий удар. «Ну сколько можно по одному и тому же месту?» – обиженно подумал Виталик, оседая на землю. К счастью, он успел потерять сознание, прежде чем озверевшие стражники начали обрабатывать его вножную, и вот тут-то ему досталось по всем местам, куда сумели дотянуться их сапоги…

Глава 2

Сознание медленно, но верно возвращалось. Избитое, превратившееся в сплошной синяк тело нещадно болело. Виталий медленно открыл глаза, поднял свесившуюся на грудь голову, огляделся. «Чтоб я еще когда с Васей Привокзальным связался!!! Втравил в историю, гад!» Смутная надежда, что он проснется дома в своей уютной постели, не оправдалась. Бред продолжался. Он висел на цепях, прикованный к стене в подземных казематах. Это была самая натуральная средневековая пыточная, освещенная только светом факелов. В углу камеры около жаровни что-то мурлыкал себе под нос, раздувая мехи, здоровенный, голый по пояс бородатый и лысый детина в черной маске.

– Надо же! Хрестоматийный палач, – хмыкнул Виталий.

– Почему хрестоматийный? – обиделся детина. – Я наш, исконно русский. – Решив, что жаровня набрала достаточную температуру, палач бросил качать мехи и начал засовывать в малиновые угли с мерцающими над ними синими огоньками пламени пыточные инструменты. – Так, тут порядок, скоро дозреют. Давненько я по профессии не работал, давненько… – Палач смахнул с лысины пот и приступил к настройке дыбы. – Слышь, малец, ты это… праздник мне не порть. Сразу не сознавайся. Покричи сначала чё-нибудь по-иноземному. Сатрапы там али еще чего ругательное скажи.

– Зачем? – Виталий хоть и пришел в себя, но явно не до конца, а потому немножко тупил.

– Струмент мне иноземный прислали, – пояснил палач, – все испытать хочу.

– Какой инструмент? – продолжал тупить корреспондент.

– Забавный, – оживился палач, – ножки злодея между хитрыми досочками зажимаются, клинышки в специальные пазы забиваются. Иноземцы говорят, безотказное средство, а царь-батюшка завсегда с каленого железа али с дыбы приказывает начинать. А народец-то хлипкий пошел. Лиходеи, ежели сразу не помрут, тут же виниться начинают. До испанских сапог дело не доходит. Одна надежа на тебя. Ты уж не подведи, милый. Зубки стисни, слюну накопи, в морду мою поганую харкни, ну а я тут как тут с сапожками…

– Фигушки! Я еще до дыбы все скажу! Так что туши свои железки, они мне без надобности.

– Ну вот, – расстроился палач, – как тут повышать эту… как ее…

– Квалификацию, – подсказал Виталий.

– Ну да. Это слово.

Юноша обратил внимание, что обнаженный торс палача был в многочисленных подпалинах и ожогах.

– Я так понимаю, инструменты сначала на себе испытывал? – деликатно осведомился он.

– Не, это я по первости лиходеев неправильно к допросу готовил. Я их каленым железом, а они ножками сучить начинали. Железки на меня отбить норовили. И ведь отбивали! Такие все шустрые оказывались… – наивно удивился палач. – Хорошо, царь-батюшка подсказал, чё делать надо. Таперича злодеям сучить нечем.

Виталий опустил глаза. К стене были прикованы не только руки, но и ноги.

– Слышь, сынок, а может, это… все-таки помолчишь, а? – жалобно попросил палач. – Ну хотя бы минут двадцать.

– А какой мне смысл молчать?

– Так ежели ты сразу все скажешь, тебя раз-два – и на плаху, а так поживешь еще… минут двадцать. На дыбе повисишь, испанские сапожки примеришь. А уж я расстараюсь. Щипчики самые лучшие возьму. Ноготочки рвать буду – не почувствуешь! А как до плахи дело дойдет, топорик самый лучший подберу. Острый как бритва. Чик, и отмучился. Ну что? Договорились?

– Нет, не договорились! – решительно мотнул головой Виталий. – Все будет очень просто. Без дыбы, без железа. Ты спрашиваешь, я отвечаю.

– Да если б я спрашивал… – мечтательно протянул палач.

Топот множества ног и приглушенные голоса за стеной камеры прервали их беседу.

– Ваше величество. Я ест заявлят протест!

– Я тебе заявлю! Ща вот как скипетром-то…

– Царь-батюшка, – запричитал кто-то, – это же не парадный прием, там обычный разбойник. Зачем вам скипетр и держава?

– Для солидности. Чтоб заранее трепетал. Пусть знает, собака, на чьих людей руку поднял!

Дверь с треском распахнулась, и в пыточную стремительным шагом вошел плотно сбитый, крепкий мужичок с державой под мышкой, на ходу размахивая скипетром, словно дубиной. За его спиной развевалась горностаевая мантия, на голове сидела лихо сбитая набекрень корона. Следом за царем в камеру просочился писарь с письменными принадлежностями в руках, высокий господин с лошадиным лицом в сером, явно иноземном кафтане и несколько стрельцов. Виталий с удовольствием освидетельствовал фингалы под глазами стражников, сообразив, чья это работа.

– Я буду жаловатца! – возмущался господин с лошадиным лицом. – Это ест произвол нат иноземный купец! Я как немецкий посол и глава купеческий гильтий…

– Слышь, Вилли Шварцович… – сморщился царь.

– Я ест Вилли Шварцкопф!

– Да мне до лампады, кого ты там ешь! Достал ты меня! Сказал же, все будет по закону! Сначала дыба, потом плаха. Чего тебе еще надо?

– Справетливый суд! Дыба – это ест произвол!

– Произвол – это то, что он на стражников моих напал.

– Это нато разобратца, кто ест на кого напал!

– Вот сейчас и разберемся. Малюта, дыбу готовь.

– А может, сначала сапожки, царь-батюшка? – с надеждой спросил палач.

– Дыба надежней.

Царь подошел вплотную к Виталию и начал рассматривать узника. Судя по недоуменному взгляду, державный увидел совсем не то, что ожидал.

– Федот!

К царю подбежал один из стражников. Красная шапка воина была оторочена дорогим собольим мехом, что говорило о том, что это был как минимум стрелецкий голова или сотник.

– Чего изволите, царь-батюшка?

– Это вот этот вот на вас напал? – ткнул скипетром в Виталия державный.

– Он самый, вражина! Не извольте сумлеваться! Лично ему рученьки-ноженьки вязал.

– Вот этот вот задохленький десяток моих лучших стрельцов… – Царь еще раз окинул взглядом юношу. По сравнению с мощными, массивными стрельцами Виталик и впрямь выглядел не очень представительно. – …Да я вас всех… – Сбитая скипетром шапка стрельца полетела на пол. – Тоже мне сотник! Разжалую! Державу подержи, мешается.

Федот покорно принял из царских рук большой шар с крестом и бережно держал в руках, пока царь-батюшка скипетром охаживал его самого, как говорится, в хвост и в гриву.

– Царь-батюшка, – взмолился писарь, – вы бы скипетр пожалели. Он ить золотой. А вдруг погнется?

– Твое дело маленькое, – пропыхтел царь, – писарское. Садись и пиши. Сейчас допрос снимать будем. Ишь, учить меня вздумал.

Спустив пары, царь отнял у сотника свою державу, отвесил ему напоследок хорошего пинка и повернулся к Виталию. Писарь тем временем поспешил сесть за столик, разложил перед собой бумаги, поставил чернильницу-непроливайку, макнул в нее гусиное перо и застыл в ожидании начала допроса.

– Ну сам все расскажешь али сразу на дыбу? – грозно спросил царь.

Не успел юноша открыть рот, как палач за него тут же ответил:

– Ничё не скажет, царь-батюшка. Я тут с ним уже потолковал. Ни в какую! Пусть меня режут, говорит, пусть бьют, пусть на дыбе подвешивают, ничё не скажу! А вот ежели испанские сапоги на меня примерить…

– Да задолбал ты меня своими сапогами, Малюта! Я тебя спрашивал? – возмутился царь.

– Так я ж в интересах дела, – стушевался палач, – чтоб, значится, время ваше драгоценное зазря не тратить.

– Правду мой палач говорит? – уставился на Виталика царь.

– Врет, – лаконично ответил юноша. – Наоборот, это он меня уговаривал молчать, пока меня пытать будут. Вы бы его проверили. Может, засланный какой?

– Что? – ахнул палач. – Это я засланный? Да я верой-правдой… Царь-батюшка, – рухнул на колени Малюта, – не верь супостату! Я свой! Исконно русский! Вот истинный крест…

Царь внезапно рассмеялся.

– А ты ловок, шельма, – погрозил он пальцем Виталию. – В первый раз вижу, чтоб палач перед узником на коленях стоял.

– Я не перед ним, я перед тобой, царь-батюшка, на коленях стою, а этого изверга я сейчас лично на дыбу аль куда прикажете…

– Помолчи, Малюта, – отмахнулся царь, – с тобой все ясно. Все с иноземными новинками носишься. И чего ты к этим сапогам привязался?

– Так вещь-то какая! Да ты на себе испробуй!

– Чего сказал?! – изумился царь.

– Ну тогда на нем, – ткнул пальцем в немца палач.

– Найн!

– Вот видишь, – повернулся к Виталику Малюта, – только ты остался, больше не на ком испытывать.

– Ваше величество, – устало вздохнул юноша, – наденьте на него намордник, и давайте наконец с этим кончать. Спрашивайте, чего хотели, а то мне уже надоело тут висеть.

– Ишь какой нетерпеливый… – Царь почесал скипетром затылок, заставив корону съехать на лоб. – Ладно. Попробуем. Но отвечай как на духу. Кто таков? Чьих будешь?

– Так, давайте сразу определимся, – строго сказал юноша, привычно беря инициативу в свои руки, – что буду я ничьих. Я сам по себе. Свободный человек. Никому не принадлежу и никому не подчиняюсь. Это во-первых. Во-вторых, зовут меня Войко Виталий Алексеевич. Теперь ваша очередь.

– Какая еще очередь? – опешил царь.

– Культурные люди, – пояснил юноша, – прежде чем приступить к светской беседе, обычно сначала представляются друг другу. Я представился. Теперь ваша очередь.

– Я так и знат! – возликовал глава купеческой гильдии. – Он ест културный человек! Руссиш найн! Иностранный поттанный!

– Да помолчи ты, зубная боль! – сморщился царь. – Ладно. Так и быть, представлюсь: царь Гордон… стоп, а ты что, обо мне ни разу не слыхал?

– Не-а, – мотнул головой Виталий, – я не местный.

– Ну да… мои подданные так не одеваются. – Гордон окинул довольно необычный для этих мест наряд юноши. – Ну давай, иноземный гость неместный, рассказывай: кто ты такой, откуда, как сюда попал, зачем стрельцов моих побил?

– Вообще-то я не иноземный, – вздохнул Виталий. – Не местный, но и не иноземный. Русский я.

– Чем докажешь? – бодро спросил царь.

– Тебе что, паспорт, что ли, показать? – разозлившись, перешел на «ты» Виталик.

– А что это такое?

– Ну… удостоверение личности. Свидетельство о том, что я живу в России. Прописан в Рамодановске.

– Прописан? – заинтересовался Гордон. – Ты что, ЦПШ прошел?

– Если речь идет о церковно-приходской школе, то нет. Я академию заканчивал.

– О! Ви ест ученый? – оживился Вилли Шварцкопф. – Кельн? Оксфорд?

– Рамодановский филиал Московской академии. Журфак.

– О! Эр ист френч, француз! Все! Ваше величество, он не ест ваша юристикция.

– Любой иностранный шпион есть моя юрисдикция, – жестко сказал царь, и, почувствовав в его голосе металлические нотки, глава купеческой гильдии поспешил заткнуться. – Он только что сказал, что русский. Тогда при чем здесь Франция?

– Я и есть русский, – подтвердил Виталий. – А журфак – это факультет журналистики. Обычная аббревиатура.

– Гм… говоришь вроде по-русски, – удивился царь, – а слова иноземные. Даже я таких не знаю. Шпрехен зи дойч? – внезапно рявкнул он.

– Найн! – чисто автоматически ответил юноша.

– Вот он и попался, шпиён иноземный!!! – радостно завопил палач. – Ну царь-батюшка, ты – голова! Можно теперь на него сапожки примерить?

– Что на это скажешь? – весело спросил Виталика царь.

– А то и скажу: найн! По-немецки я совсем ни бум-бум. Немножко читаю со словарем, и все. Вот если б ты спросил: ду ю спик инглиш? – был бы другой расклад. Английскому нас учили серьезно. Я же журналист. Без английского нам никак нельзя. Правда, его я тоже не знаю. Вернее, знаю на уровне: три пишем, два в уме. Чуть из академии из-за него не выгнали, – честно признался юноша. – Так что можно считать, читаю со словарем.

– Это как? – не понял царь.

– Это так. Берешь английский текст и за каждым словом ныряешь в англо-русский словарь. Языки мне никогда не давались. Но ничего, я ж на русском пишу. Читатели пока не жаловались.

– Хочешь сказать, что ты писарь?

– Ну да.

– Царь-батюшка! – заволновался писарь. – Не верю я ему! Ну какой он писарь? Ты на рожу его срамную синюшную посмотри! Да разве писарь одними ручками да ножками твою царскую охрану так бы раскидал? Как он стрельцов гонял! Человек двадцать с ним справиться не могли, пока он случайно Ваньку Левшу не зацепил да его штоф водки не разбил. Да если б Ванька нашим исконно русским оружием – дрыном – его по затылку не благословил, ни за что б не взяли. Так бы до сих пор городскую стражу и гонял.

– Да-а-а… – почесал затылок царь, – согласен. Подозрительный писарь. Ну-ка тащите сюда его суму.

Приказание было выполнено молниеносно. Царь Гордон сел на корточки и лично начал копаться в вещах Виталика. Видеокамеры и цифровой фотоаппарат поставили его в тупик.

– Это еще что такое? – Повертев фотоаппарат в руках, он случайно нажал кнопку съемки. – Ай! – Яркая вспышка осветила пыточную.

– Нападение на царя!!! – завопил сотник.

– Не ори, живой я, – осадил его Гордон. – Ух ты! – ахнул он, увидев на дисплее фотоаппарата свою изумленную физиономию. – Да ты еще и колдун, шпион. С тобой надо держать ухо востро.

– Дарю, – тут же среагировал Виталий.

– Благодарствую. А тут у нас что?

Царь извлек из сумки элегантный флакончик, откупорил крышку, и по пыточной разлился тончайший аромат французских духов.

– Я же говорил! – не удержался Вилли. – Он ест заморский купец!

– А вдруг тать? – усмехнулся Гордон. – Вдруг ограбил кого?

– Да никого я не грабил! – Виталию все это уже порядком надоело. – Это обычный рекламный коллаж. А духи и впрямь заморские. Я его читателям рекламирую, чтобы объем продаж увеличить. Работа у меня такая. Вообще-то нет. Работа у меня другая, а это не работа, а приработок. У меня другая специализация – криминальная хроника. Веду отдельную рубрику в еженедельнике «Рамодановский Вестник».

– Ну вот, опять словами непонятными говорить начал, – вздохнул царь. – Давай-ка по порядку. Откель ты все-таки будешь?

– Из Рамодановска, – сердито буркнул Виталий.

– Что такое Рамодановск?

– Город.

– Где он находится?

– В России.

– Я такого города в своем государстве не знаю, – покачал головой Гордон.

– Ну Русь-то, она большая, – удрученно вздохнул Виталий. – А у тебя, кстати, Русь большая?

– За десять ден верхом не обскачешь, – гордо сказал царь Гордон.

– Ну тогда можно сказать, что Рамодановск за рубежом.

– То ест иностранный поттанный, – опять не удержался от реплики Шварцкопф.

– Федот, гони его в шею, – не выдержал наконец Гордон.

Протестующего немца выволокли из пыточной.

– Я ест протестоват! Я буту жаловатса!

Как только его крики затихли вдали, царь продолжил допрос:

– Итак, ты из города Рамодановска, который находится за рубежом, но почему-то на Руси, то есть в моем государстве. И как же получилось, что я такого города не знаю, не объяснишь?

– Я ж говорю, Русь большая. Может, ты какой городишко и проглядел.

– Деревеньку мелкую еще могу проглядеть, но город… И много в этом городе жителей?

– Согласно последней переписи населения полтора миллиона.

– Издеваешься? – разозлился Гордон. – Да во всем моем государстве столько народу не наберется. Малюта, тебе сегодня повезло. Готовь испанские сапоги.

– Слушай, царь, – поморщился Виталий, – не помогут тут ни сапоги, ни дыба, ни каленое железо. Ничего не поможет.

– Это еще почему?

– Потому что, как бы складно я ни врал, ты все равно не поверишь, а если правду расскажу, и подавно. Я и сейчас вишу тут на цепях и не могу понять, во сне я или наяву? Такого со мной еще никогда не было. Рассказать кому – бред! Никто не поверит. Не, все равно ничего не получится.

Гордон взял видеокамеру, задумчиво повертел ее в руках.

– А ты попробуй, – предложил он, – может, и получится. Эй, табуретку сюда!

Палач тут же поставил перед державным табуретку с дыркой посередине. Царь заглянул в отверстие, увидел торчащий оттуда кол и кротко дал палачу в ухо.

– Идиот! Табуретку для меня, а не для узника!

Стрельцы поспешили подсунуть под седалище царю-батюшке кресло, он примостился на нем напротив Виталия и приготовился слушать.

Терять юноше все равно было нечего, и он начал рассказывать. Все без утайки. Все, что произошло с ним за эти сумасшедшие дни. И что интересно, Виталий видел по глазам державного, что он ему верит. А как только юноша дошел в своем рассказе до Вани Лешего, Гордон тут же приказал всем стрельцам, кроме сотника, покинуть камеру. Писарь едва успевал строчить, конспектируя исповедь корреспондента. Из-под гусиного пера во все стороны летели чернильные брызги.

– Да, забавную историю ты мне рассказал, Лексеич. Не все, правда, понял. Как, например, понять терем в русском стиле? Ну я про тот терем, где ты с чертями встретился? Что, есть еще какой-то стиль?

– Конечно. Ренессанс, готический, ампир…

– Да, вампиры нас достали. Много в последнее время здесь развелось нечисти поганой, иноземной. Жалобы на них уже не раз поступали. Ну с чертями все ясно. На чертову мельницу тебя занесло. Редко кому оттуда живым уйти удавалось. Знатный ты витязь, раз сумел отбиться.

– Так я до академии воином был. В армии служил. Спецназ. Много чему научили.

– Парашка твоя тоже девица странная. Непростая девка, ой непростая. Околдовала тебя, видать, потому и в драку с моей стражей ты с дуру ума полез. Все равно многое непонятно мне. Ясно только, что какая-то неправильная у тебя Русь… ну та, в которой Рамодановск. Как ты сказал? «Доведет тебя дорожка дальняя до места заветного»?

– Ага. Так эта мадам и сказала.

– И с этим понятно. А вот из того, что ты мне тут про Рамодановск рассказывал, многое не понял, – честно признался царь.

– А ты спрашивай, объясню, – предложил Виталий.

– Что такое редакция, в которой ты служил?

– Ну средство массовой информации. Газету мы там выпускаем.

– Что такое газета?

– Буковки на листке. Все последние новости туда заносятся, люди читают и узнают, что в мире вокруг интересного происходит.

– Так ты все-таки писарь, выходит?