Текст книги "И настанет день третий"

Интересно, чем же это наш находчивый прораб собирается разогревать свинец? Наслаждаясь кратковременными, наверняка последними в жизни минутами покоя, я закрыл свой единственный глаз и поплыл по реке ничего не значащих отвлеченных мыслей. Можно паяльной лампой или автогеном. Ведь автоген будет работать в аду? Будет, конечно. В нем же никакой электрики, да и механики раз-два и обчелся. Сжатый под давлением газ в баллоне, да шланг, да латунный резак. А вот паяльная лампа не подойдет. Маленькая она. Заколеблешься горючку заливать, да и температуру дает не ту.

– Вот-вот… правильно мыслишь, Глебов, – я вдруг услышал, что Дьявол обращается ко мне.

Я медленно открыл глаз и постарался выяснить, чем таким заслужил похвалу властителя тьмы. Ах, вот в чем причина! Недалеко от меня, у самой стены, стояли все те приспособления, о которых я только что думал. Целая батарея паяльных ламп, среди которых имелись как последние модерные образцы на газовой тяге и с электрическим поджигом, так и те самые заслуженные бензиновые коптилки, которыми обшмаливали свиней еще до первой мировой. Сразу за ними, словно старшие братья, благородно пропустившие малышей вперед, возвышались баллоны двух сварочных аппаратов. Один из них был совсем новый, я бы сказал новехонький. Европейского производства. Об этом говорили соответствующая идентификационная раскраска и маркировка международного образца.

Однако взгляд мой почему-то сразу зацепился за старенький агрегат из середины прошлого века. Метровый бочонок ацетиленового генератора, в который засыпались камешки карбида и заливалась вода. Выделявшийся при реакции ацетилен в смеси с кислородом как раз и использовался для сварки, ну или резки, это кому что потребуется. Глядя на помятый, грязный от карбидных потеков аппарат, я вспомнил далекое детство. Для нас, неугомонных уличных пацанов, не было лучшего развлечения, чем натаскать у зазевавшихся жэковских сантехников этого самого карбида, а затем бросать его в лужи. Когда над поверхностью маленького водоема вскипали белые гейзеры, это было настоящее чудо, восторг, магия, подвластная юному несмышленому человечку.

Но эти человечки росли, забавы у них становились все более изощренными и намного более опасными, а стало быть и захватывающими. Теперь карбид запихивали в бутылки, заливали водой, затыкали пробками и, выждав пару секунд, бросали в какую-нибудь подворотню. Взрыв получался знатный. Помнится наш старый дворник неуклюжий дед Кузя приходил в бешенство, когда слышал этот грохот. Он тут же со всех ног бросался в погоню за малолетними подрывниками.

Почему я это вспомнил? Сам не знаю. Наверное потому, что в последние минуты жизни человек всегда вспоминает прошлое, то прошлое, в котором не было ни горя, ни забот, то прошлое, в котором жило настоящее большое счастье.

Что бы еще чего доброго не пустить слезу, я перевел взгляд на Дьявола. А ведь он похож на деда Кузю. Такая же лысина и нос картошкой. Если бы только добавить щетину недельной давности, да пожелтевшие от дешевого курева зубы… Помнится, как-то раз дворник поймал меня. Крепко вцепившись в болоньевую куртку, он страшно орал, тряс свою худосочную жертву и грозил утопить в канале. Я же отворачивался, не в силах снести жуткой вони табака в смеси со стойким перегаром. Все это время я думал только об одном – жаль, что кинул бутылку в кучу дымящихся осенних листьев, а не в этого гада, фашиста, мучителя бездомных собак.

– …следует придирчиво отобрать людей, которые будут работать с газовыми горелками. – Между тем руководитель подземного производства продолжал свой инструктаж. – Баллоны с ацетиленом весьма взрывоопасны. Мне, естественно, наплевать на человеческое поголовье, но сварочных аппаратов у меня ограниченное количество, и я не собираюсь осчастливливать сверхприбылями фирмы-производители. Кроме того, при инцидентах может пострадать и без того поврежденное оборудование седьмого круга.

Взрывоопасны… пострадать оборудование… Я покосился на красный баллон с коричной шапочкой маркировки на верхнем конце. Да, конечно, взрывоопасны. Это знает каждый, кто хоть раз в жизни тусовался в компании с подвыпившим сварщиком. Как рыбак заливает по поводу своего невероятного улова, так и этих парней хлебом не корми, дай рассказать о жутком взрыве ацетиленового баллона.

Эх, разворотить бы весь этот крысятник! Вот же он, этот баллон! Здесь, совсем рядом! На манометре стрелка закручена почти до конца шкалы. Выходит, полная зарядка. Это бомба, настоящая бомба. Ее стоит лишь взорвать.

Ничего не выйдет. Я постарался утихомирить разыгравшийся боевой пыл. То есть взорвать, конечно, можно попробовать, но только вот что это даст? Ничегошеньки не даст! Дьявол – он же вечный, бессмертный. Его даже не поцарапает. А Велиал? Велиалу может и расплющит его очаровательный припудренный носик, да и только.

Но вот кому достанется по полной программе, так это нам с Дионой. Размажет по стене как комаров, только каша красная полетит. Воображение тут же нарисовало два бесформенных алых пятна, медленно стекающих по стене. Видение оказалось столь реальным и правдоподобным, что я в страхе оглянулся. Быть может Пандемоний, идя навстречу пожеланиям клиента, уже подписал стены кровавыми автографами?

Нет. Слава богу, ничего. Чистая стена, в которой по-прежнему продолжает поблескивать полированным металлом дверь лифта. Вот тут меня словно током ударило. ЛИФТ!

В следующее мгновение весь мир словно погрузился в глубины вязкого и тягучего клейстера. Голос Сатаны, движения Велиала, даже стук моего собственного сердца стали медленными и растянутыми. Единственной силой, которая в мире всеобщего стопора продолжала нестись со скоростью курьерского поезда, оставалась энергия мысли. Моей мысли!

Лифт… Лифт? Лифт! Теперь я знаю, как добраться до лифта. Очень быстро. Быстрее, чем Дьявол или его многоликий подручный успеют даже пальцем пошевелить. Вернее, они и не захотят пошевелить, поскольку им сами придется полетать, причем аж до самой противоположной стены, вместе со шкафами, полками и этим здоровенным увесистым письменным столом. Взрыв разбросает нас в разные стороны. Меня с Дионой, естественно зашвырнет прямехонько к заветным двухстворчатым дверям. Даже если и переломает последние кости, не беда. Ведь что-то у нас все-таки останется. И это что-то может попробовать заползти в лифт.

Так, это я хорошо придумал. Вот только остается две сложности. Первая – как взорвать баллон? Вторая – как попасть в лифт? Что бы стальные дверцы расползлись, следует нажать кнопку вызова. Вон она, эта большая белая кнопка с символом вечного движения. Всего-то взять и надавить. Легко сказать надавить! А буду ли я в состоянии на нее надавить, когда от удара растекусь по стене? Вот вопрос. Но шансы есть? Есть, с уверенностью ответил я сам себе. Всего один из ста, но он все-таки есть! Ну, тогда, значит, второй вопрос автоматически снимается. Будем думать над первым.

– Кириллович, ты там заснул что ли? – голос Дьявола отвлек меня от изощренного плана мщения.

– Я думаю, – в моем ответе не было ни грамма лжи. Я действительно думал, правда, совсем не о том, о чем спрашивал Сатана.

– Быстрее думай, а то Вела сейчас придумает тебе имечко по своему дамскому вкусу. Потом до скончания веков будешь локти кусать.

– Имя?

– Ну, конечно же, имя! Ты что думаешь так и оставаться Глебовым? – Дьявол от души захохотал. – Представляю себе демона по имени Глебов!

Велиал поддержал своего начальника громким лающим смехом.

Вот уроды, без меня меня женили! Я скрипнул зубами. Ведь насколько помнилось, согласия я своего не давал и контракт кровью не подписывал. Или эти гниды сочли, что молчание – знак согласия? Ну, ничего, я вам устрою согласие, век помнить будете.

– Демоном воды хочу быть, – заявил я, чтобы потянуть время. – Я ведь все-таки моряк.

– А на кой нам демон воды в аду? – прорычала стройная блондинка. – Вода у нас только на девятом круге. Ты что ж это, хочешь напарником к Анцыбалу? Он тебя как раз заждался. Подмога ему нужна, а то подслеповат он что-то стал на один глаз. – Секретарша опять зареготала.

– Ты от темы то не уходи, – перебил Велиала Дьявол. – Мы сейчас об имени говорим, а с должностью разберемся, когда вновь запустим производство.

– Хотелось бы что-то такое, легкое… В запоминании я имел в виду. – Отведя взгляд, я стал водить им по комнате, как бы в поисках вдохновения.

И вдохновение на меня снизошло. Как и заказывал, легкое и воздушное, ну прямо как кислород, который находился в черном цилиндре с белой шапочкой. Они стояли рядом баллон с ацетиленом и баллон с кислородом. Кислород не взрывается, зато прекрасно поддерживает горение. А ацетилену только дайте чуток разогреться… рванет за милую душу! И план, значит, отсюда будет такой. Сперва валим баллон с кислородом, поджигаем что-нибудь и все, дело сделано, как пелось в одной пионерской песне: «Орлята учатся летать». Чем поджечь? Не вопрос. Зажигалка все еще валялась у меня в кармане. Что поджечь? Нужна бумага или какая-нибудь тряпка. Бумаг тут полно, да все они далековато от меня, а тряпка… Тряпка есть, и висит она у меня прямо на шее.

Сделав вид, что мне стало вдруг нестерпимо душно, я принялся одной рукой стягивать все еще обмотанные вокруг шеи бинты, именовавшиеся когда-то тельняшкой. Одной рукой это было сделать трудновато, но возможно. Минута кряхтений, судорожных рывков и грязные тряпки легли на пол рядом с моей ладонью. Я таки обзавелся заветным горючим материалом, правда голова моя теперь, потеряв единственную страховку, тут же завалилась набок.

– Да… – Дьявол заметил плачевное состояние своего нового работника. – Тело у тебя, как и имя, тоже не дееспособное. Придется менять.

– Как менять? В кого ж это вы меня?! – От одной мысли, что в следующий миг я рискую потерять человеческий облик, мне стало жутко не по себе.

– Сейчас посмотрим, – Сатана приготовился сделать какой-то магический пас рукой.

– Стоп-стоп! – превозмогая боль, я начал ворочаться на полу. – Это тело еще вполне пригодное. Меня бы только подлатать самую малость, а так я еще многое могу.

Конечно, насчет многого это я приврал. На что способно человеческое существо, у которого по какой-то невероятной случайности уцелели лишь правые рука и нога. Все остальное… На все остальное лучше не смотреть. Левая нога была сломана чуть ниже колена. Она неестественно выгнулась вбок, а из открытого перелома торчали две окровавленные кости. Левая рука? От левой руки остался лишь обрубок. Ее по локоть оторвал один из разъяренных циклопов еще до того, как поступила команда «Брэк!». Но все бы ничего, если бы не позвоночник. Насколько я понял, он хрустнул в районе поясницы. Как всегда в таких случаях, наступил паралич всей нижней части тела. Поэтому даже целая правая нога мне больше не подчинялась. И это я еще не вспоминал о разрывах внутренних органов, кровоизлияниях и гематомах. Вот такие-то дела, брат!

Но все же одна рука у меня есть? Конечно, есть! Это хорошо, просто замечательно. Значит, я еще не побежден. Значит, я еще могу нажать ту самую заветную кнопку.

Приподнявшись на одной правой руке, помогая себе обрубком левой, я изогнулся и бросил свои онемевшие нижние конечности в сторону оборудования, которое я силой своего воображения невольно вытянул из нашего технологического мира. Левая нога далеко не пролетела. Она проскребла обломками костей по плиточным швам, да так и затормозила на пол пути. Зато правая разметала несколько старых паяльных ламп и остановилась аккурат возле основания кислородного баллона.

А баллончики то не закреплены! Грубейшее нарушение техники безопасности! Не в силах скрыть злорадную улыбку, я толкнул все тело вперед, и правой ногой, словно бильярдным кием, ударил в массивный черный цилиндр.

Тяжеленный двухметровый баллон покачнулся, загрохотал, а затем медленно стал падать прямо на меня. Удар был сильный, но боли я не почувствовал. Это наверняка потому, что мое тело и так жило одной болью, и новые страдания к ней уже можно было добавлять без счета и без меры.

Какую реакцию у нечистой силы вызвало это, казалось бы, бессмысленное барахтанье, я не видел. Просто не было времени посмотреть. Вот куда я глянул, так это на манометр кислородного баллона, благо упал тот прямо возле моих глаз. Двести бар! Ух ты, так ведь это ракета, настоящая ракета!

Защитного кожуха вокруг вентиля не оказалось. Удача! Еще одна несомненная удача! Я спихнул с себя баллон и тут же схватился за одну из паяльных ламп, которые до этого расшвырял своим падением. Крепко зажав ее в руке, я собрал все свои силы и вмазал по латунному вентилю на макушке кислородного баллона. Послышалось змеиное шипение. Клапан надломился. Чтобы довершить дело, не хватало лишь одного решающего удара. Понимая это, я повернул баллон дном в сторону Дьявола и тут же нанес этот самый последний остервенелый удар.

Как только ревущая ракета ушла в сторону правителя тьмы, я глянул ему в глаза. Сказать, что в них пылал гнев, это значит ничего не сказать. Ненависть целого мира нашла свое сосредоточение в этих, ставших вдруг огромными, бездонными, словно черные дыры, глазах. И вся эта вселенная ненависти, вся эта первородная жестокость теперь обратилась против меня, Алексея Глебова, самого обычного человека.

Однако, этот самый наглый и неугомонный Алексей Глебов уже так привык умирать, калечиться и страдать, что гнев Сатаны не вызвал в нем паники или истерики. Наоборот, он подтолкнул его к новому, наверняка самому большому безумству в жизни.

Лежа на боку, я едва гнущимися пальцами нащупал в кармане джинсов сокровенную зажигалку. Я еще только тянул маленькую отполированную коробочку, когда Пандемоний содрогнулся от грохота. Выпущенная мной ракета ударила в грудь Дьяволу и разорвалась на куски, как будто врезавшись в толстую бетонную стену. Сатана даже не пошелохнулся. Пару мгновений он стоял несокрушимый и угрюмый как гранитная скала, с гадливостью и презрением взирая на меня, убогого червяка, рискнувшего бросить вызов самому властителю тьмы. Но этот взгляд являлся лишь секундной отсрочкой, дарованной мне перед ужасным и неотвратимым концом.

Дьявол начал изменяться. Нет, он не отращивал драконьи крылья или изрыгающие огонь головы, он просто превращался во мглу. Бесконечную, обволакивающую, высасывающую жизнь мглу. Ее становилось все больше, и она словно светилась изнутри. Такой, незаметный глазу, но несомненно ужасающий черный ледяной огонь. Описать это было невозможно. Это не похоже ни на что. Это было зло, абсолютное зло, от которого даже Велиал сжался, скукожился и забился в самый дальний и глухой угол.

Жаль, что его примеру не мог последовать и я. Ведь зло пришло на встречу не с ним, а со мной, именно со мной, и у меня не было другого выхода как… Да, вот именно, как достойно встретить «дорогого» гостя!

Щелчок зажигалкой, и вместо привычного маленького игривого огонька передо мной вспыхнул высокий огненный факел. Напоенная кислородом атмосфера Пандемония способствовала горению. Ах, как славно способствовала! Намотанная на руку тряпка вспыхнула, словно сделанная из длинного как спагетти орудийного пороха. От нее пламя вмиг переметнулось на сотни бумажных листков, которых взрыв кислородного баллона разметал по всему полу. Мое тело тут же обожгло клубящимся ненасытным пламенем. Это был настоящий крематорий. Рев огня, вой беснующегося Велиала, вопли обезумевшей от страха Дионы. Все смешалось в единый огненный водоворот. Я видел как вздулась моя кожа. Мне было больно и страшно, но я твердо знал, что скоро это все закончится.

Чудовищной силы взрыв перевернул мир вверх тормашками. Взрыв ацетиленового баллона по мощности не уступал взрыву крупнокалиберного артиллерийского снаряда, и в добавок к этому он прогремел в замкнутом пространстве, до отказа напрессованном кислородом. Окажись внутри обычные живые люди, о них можно было бы забыть. Но сейчас совсем другой случай. Сейчас внутри были лишь создания загробного мира, смерть для которых давно перестала быть угрозой. Смерть стала их обычной средой обитания.

Я очнулся под самой дверью лифта. Вокруг бушевало оранжево-красное пламя, да я и сам горел. Жидкость в моем единственном глазу начинала закипать, поэтому видимость падала с пугающей скоростью. Быстрее! Дотянуться до кнопки! Краешком всклокоченного разума я еще смог удивиться, что продолжаю соображать довольно четко. В частности, меня удивила одна странность – заветная кнопка находилась низко, невероятно низко! Не понятно, но очень и очень кстати. Легче будет достать. Достать! Немедленно достать! Я попробовал поднять руку. Она поднялась, и даже как-то чересчур легко. Сфокусировав не ней свой почти уже невидящий взгляд, я понял почему. На руке уже практически не осталось мяса. Одни кости да сухожилия, и они тоже горели. Быстрее! Ревя от боли, я размахнулся и ударил по белесому, стремительно теряющему очертания пятну.

Дзынь! Мелодичный звон, и дверцы распахнулись. Они словно истосковались по работе и с нетерпением ожидали нового клиента. Все равно кого, пусть даже горящего как головешка, источающего жирный паленый смрад недочеловека. И я упал внутрь, в недра спасительного, еще холодного пространства. Это оказалось легко, очень легко. Мне даже не пришлось ни ползти, ни цепляться за створки дверей. Мне стоило лишь оттолкнуться и пожалуйста… как с горы скатился внутрь кабины.

С горы? Валяясь на рифленом полу лифта, я действительно увидел гору. Вернее не гору, а небольшую горку. Она возвышалась у самого порога и тоже горела, еще как горела. Еще ярче, чем мое собственное тело. Что это? Неужели? Ну, конечно… Так и есть! Диона! Это все, что осталось от Дионы!

Львицу разорвало пополам, и то, что я видел, была лишь верхняя часть туловища – одна лапа, кусок груди, шея и голова. Именно на этой груде зажаренного мяса я еще секунду назад лежал. Диона опять помогла мне. Подставила свое бесчувственное растерзанное тело, чтобы я смог довершить задуманное.

– Диона! Никогда! Ни за что! Не брошу! – заорал я, обезумев от горя. Заорал и снова полез в огонь.

Я вцепился зубами в горящую шкуру и поволок останки своей боевой подруги внутрь лифта. В тех местах, где шкура львицы уже основательно прожарилась, она отрывалась, и я выплевывал горелые горькие куски от тела самого близкого, самого дорогого сейчас существа. Но меня было не остановить. Я снова и снова впивался в дымящуюся, хрустящую от горелой шерсти плоть Дионы и тянул… тянул, что было сил. Ах, если бы можно было помочь руками! Но если задействовать то, что осталось от рук, то как тогда ползти? Забудь о руках! Ты зверь, загнанный хищный зверь, спасающий своего последнего, может быть, уже мертвого, но от этого еще более родного детеныша. Там, в спасительной глубине стальной норы, ты прижмешь его к себе, оближешь закрытые навечно глаза и завоешь, затосковав навек.

Из последних сил я перетащил Диону за стальной порог. Сейчас бы отдышаться, хоть секунду, хоть мгновение, но нет, нельзя. Где-то там, в море огня, все еще здравствует та чудовищная сверхъестественная сила. И она придет за мной. Сатана не отпустит, не отступиться и не постоит за ценой.

В этот самый момент мне действительно показалось, что огонь перестал быть просто огнем. Он стал формироваться в некую, еще не понятную, но уже ясно различимую фигуру.

Скорее! Ну, давай же, живо! Напрягая последние, из еще уцелевших на мне мускулов, я полез к стене лифта. Туда, где призрачно сияло белое пятно. Я помнил, что на нем нарисовано солнце. Солнце! Я больше всего на свете хотел видеть солнце! Я потянулся за мечтой, за сказкой, за чудесной птицей Феникс, и, о чудо, она далась мне в руки! Я как зачарованный все смотрел и смотрел на нее. Никогда не думал, что самое прекрасное зрелище в мире это большая белая кнопка, на которой черным пауком лежит моя костлявая обугленная пятерня.

Как только двери лифта сомкнулись, в них что-то врезалось, что-то стало биться, скрежетать и надрывно реветь. Однако, эти звуки больше не казались ни зловещими, ни пугающими. Они просто потерялись, расплылись, растаяли в прекрасной волшебной музыке. Да! Я закрыл глаза и, теряя сознание, сполз на пол. В тот миг я подумал: «Она и впрямь хороша, эта чарующая серенада исправно работающих электромоторов».

Первое, что я почувствовал, был поцелуй. Крепкий и настойчивый. Казалось, что мне разжимают губы и пытаются впихнуть сквозь них здоровенный лошадиный язык. Никогда не любил этого французского извращения. Чувствуют люди губами, а язык, по-моему, предназначен совсем для других целей.

Внезапно поцелуй прервался, и на мою грудь навалилось что-то тяжелое. Оно стало ломать и давить ее, да так, что затрещали ребра. Я хотел крикнуть, но не успел. Рот вновь заклеили чьи-то сусальные ненасытные губы. Выдохнутый ими воздух был терпким и горьковатым на вкус, словно перед поцелуем моя подружка пропустила хорошенький стакан какого-то сорокаградусного пойла. Может именно его пары и заставили меня сделать глубокий судорожный вдох.

– Хорош! Живой! Дышит! – проревел грубый сильный бас у самого моего лица.

Говорили по-английски. Я точно понял, что это английский, чужой, не родной мне язык. И было это как-то странно и противоестественно. Ведь еще совсем недавно все живые существа на земле изъяснялись на одном, понятном друг другу наречии. На земле? Про землю это я загнул. В аду! Я же был в аду!

Вслед за этим жутким воспоминанием все внутри у меня сжалось. Я ожидал боли, чудовищной боли. А как же может быть иначе? Ведь я горел… горел как факел! Тут я застонал, но не от мук, а скорее всего от страха.

– Порядок, оживает утопленничек, – вновь послышался тот же самый голос.

Утопленник… Почему-то мне очень понравилось это слово. Было в нем что-то свежее, прохладное, не то, что в кулинарно-гастрономическом обгорелый или зажаренный. И самое главное, что оно употреблялось в мой адрес. А в мой ли? Я вдруг испугался. Может рядом лежит кто-то еще? И это он утопленник, а я просто кусок жареного мяса, и боли не чувствую лишь потому, что нечем уже чувствовать. Все нервные окончания выгорели вместе с кожей и мышцами, и сейчас я валяюсь черным обугленным скелетом у ног издевающихся демонов.

Боже, неужели все зря? Неужели я проиграл? Проверить это возможно лишь одним способом – открыть глаза и посмотреть. Собрав всю свою волю и все свои силы, я медленно потянул вверх непослушные веки.

Сперва я ничего не увидел. Одно белое мутное марево. Это хорошо, что оно белое, успокаивал я себя. Если бы мой глаз, мой единственный глаз выгорел, то я не увидел бы и этого, один только мрак, а так…

Белая пелена оставалась такой же неясной и бесформенной, однако, была она необычайно объемной, широкой, я бы сказал панорамной. Странно, очень странно. Это совсем не походило на тот обрезанный куцый мир, который я лицезрел своим одним-единственным глазом. Это что-то из прошлого, далекого-предалекого прошлого. Сердце бешено заколотилось. Стараясь не спугнуть еще не сформировавшуюся, но такую сладкую надежду, я лежал, вслушиваясь в его стук. Просто лежал, без единой, пусть даже самой пустяковой мысли в голове. Я ждал, когда исчезнет туман. Когда он растает, развеется, расползется. Вот тогда-то мне и откроется она – судьба.

Но просто так беззаботно валяться и ждать мне не дали. В поле зрения возник непонятный темный силуэт, и негромкий голос настоятельно потребовал ответа:

– Эй, господин Глебов, вы меня слышите?

Господин? Не припомню, чтобы в аду меня называли господином. Может это рай, и склонившееся надо мной существо – ангел? Я принялся присматриваться. Расфокусировавшееся зрение было явно против меня, но я обуздал его и все же кое-что увидел. Да, так и есть, над головой у говорившего сиял огненный нимб. Не отрываясь я глядел на это сияние и думал… думал лишь об одном: «Опять не туда! Опять мимо! Ведь хотел же домой… а попал… Вот оно как получается. Видать тебе, Глебов, на землю уже никак нельзя».

Словно отвечая на мысли неблагодарного, недостойного райских садов отщепенца, видение стало тускнеть. Оно потеряло былую яркость и величественность. Через минуту я уже смотрел совсем не на блистательного бога, я пялился в озабоченное лицо немолодого небритого человека. А нимб? Нимб остался, только по краю его нарисовалась толстая металлическая полоса, по которой одна за другой бежали шляпки здоровенных заклепок. Тут из моей груди вырвался клокочущий вздох облегчения. Вот это и есть оно – настоящее чудо.

– Чудо… – прошептал я, наблюдая как сквозь распахнутый настежь иллюминатор, внутрь корабельного изолятора льются ослепительные лучи восходящего солнца.

Эпилог.

Оставив уже порядком поднадоевший бар, мы вышли на улицу. Я и Анна. Ночь была хотя и прохладная, но тихая и ясная. Такая как нельзя более располагает к прогулкам. Почему я изменил привычке и променял теплый уютный погребок на морозную тишину ночного города? Сам не знаю. Приударить за девушкой можно и в баре, вернее даже удобнее в баре. Бархатистый полумрак, негромкая музыка, выпивка, множество уютных укромных местечек… Но это все не для Анны. В общении с ней мне почему-то очень не хотелось действовать по стандартному шаблону, так как приударяют за девками большая часть моих собратьев по сильной половине человечества. Толи я такой несовременный, толи в моей спутнице было что-то такое… что-то особенное… что-то отличающее ее от всех остальных женщин.

– Куда пойдем? – оглянувшись по сторонам, спросил я. – Вы ведь лучше меня знаете город.

– Направо, – Анна повернула голову в сторону старого города.

– Желание дамы – закон для джентльмена.

Выбор журналистки пришелся мне по вкусу. Амстердам в этой части вылизан и ухожен. Как раз то, что надо для прогулки с приличной благовоспитанной девочкой. Ну, а если она окажется не такой уж и благовоспитанной, то мой отель тоже как раз в этой стороне.

Мы шли по ночным пустынным улицам. У нас в России почему-то многие считают, что европейские столицы и днем, и ночью бурлят от веселящейся галдящей толпы, что это мир туристов, праздных ротозеев, жирующих денежных мешков. Не сказал бы, что это так. Да, конечно, есть кварталы, сплошь утыканные разнокалиберными, разномастными увеселительными заведениями, и жизнь там преимущественно ночная. Но это всего лишь две-три улицы. В остальном же с приходом ночи огромные мегаполисы затихают и цепенеют. Люди набираются сил, чтобы с приходом нового дня вновь стартовать в бесконечной гонке за призрачной мечтой именуемой счастье.

Счастье! Уверен, что большинство не ведает что это такое. Так… бегут, суетятся, вертятся, как белка в колесе. И невдомек им, что у людей украли подлинное, истинное счастье. Да, украли, сунув вместо него дешевую фальшивку под названием сытость и достаток. И как не странно человечество приняло ее, согласилось играть в примитивную, туманящую разум, ведущую к деградации игру.

Спросите у первого встречного о его самой сокровенной мечте. И тот без колебаний, ответит – карьера, деньги, слава. Может нарветесь на чудака, который бредет наукой, правда скорее всего тем ее направлением, которое ведет к Нобелевской премии. А там карьера, деньги, слава. Бывает, что некоторые возвышенные души мечтают о чистой искренней любви. Она… и он – красивый, умный, любящий, интеллигентный держатель акций нефтяной корпорации. Свадьба, медовый месяц в Монте-Карло, дом на Рублевке, бутик на Арбате, карьера, деньги, слава. Еще вариант – борьба за счастье своей страны, своего народа. Благородная цель, а прилагающиеся к ней карьера, деньги, слава, это ведь, конечно, не главное.

Что же касается меня… то здесь ответ прост. Не хочу я ни богатства, ни почитания толпы, ни наград, ни ученых званий, ни титулов. Мне бы просто ЖИТЬ. Дышать свежим ветром, ступать босыми ногами по зеленой траве, пить хрустальную воду из родника. И еще очень желательно, чтобы рядом был кто-то… та единственная, которая любит, верит и понимает.

Продолжением этих мыслей стал долгий внимательный взгляд, которым я одарил Анну. Быть может она? Да нет, не думаю. Скорее всего еще одна мимолетная встреча. Сколько их уже было на моем веку, и все никогда ничем не заканчивались. Даже моя недолгая супружеская жизнь оказалась ничего не стоящей пустышкой. Разлетелись, не оставив друг о друге даже проблеска сожаления или тоски. Так что эта девочка…

– Алексей… – Анна стушевалась, назвав меня по имени. – Извините, господин Глебов. Вы позволите к вам так обращаться?

– Без проблем, – милостиво улыбнулся я.

– Алексей, я бы хотела с вами встретиться еще раз.

– А мы уже расстаемся?

Анна смутилась. Даже в полумраке ночной улицы я увидел, как зарделись ее щеки.

– Пока нет, – девушка ответила быстро, почти не раздумывая. – Но сегодняшняя встреча ведь когда-нибудь закончится. Так вот, завтра или послезавтра, я хотела бы увидеться снова.

– А…понимаю, – протянул я задумчиво. – В этот раз я категорически запретил вам затрагивать тему гибели «Жокея».

– Не то!

– Что не то?

– Не знаю, но что-то тут не то. – Анна невидящим взглядом уставилась в темноту. – Да, я пришла за горячим, можно сказать сенсационным материалом, но почему именно к вам?

– Потому, что я звезда из последних новостей. На прошлой неделе моя физиономия не сходила с телеэкранов и газетных страниц.

– Это правда. В первый раз я вас увидела действительно по телевизору. Но пришла потому, что мне приказали.

– Ваш шеф?

– Нет.

– Кто же тогда?

Анна не ответила. Она прикусила свою хорошенькую пухленькую губку и о чем-то крепко задумалась. Я не стал ей мешать. Несколько минут в полном молчании мы брели по берегу канала. Ночь и вправду была хороша. Яркие звезды соперничали со светом уличных фонарей. Вернее, не соперничали, они дополняли друг друга, вместе превращая мрак в темное паспарту, на которое умелая рука наклеила великолепную серебристо-желтую акварель, написанную по мокрой бумаге.

– Алексей, я расскажу вам одну не совсем обычную историю, – наконец Анна решилась.

– Рассказывайте.

Я хотел сострить по поводу своей, недавно прорезавшейся страсти ко всему таинственному и сверхъестественному, но, взглянув в испытывающие карие глаза моей спутницы, вдруг передумал. Когда человек хочет излить душу, шуткам здесь не место. Чтобы как-то поддержать свою новую знакомую, я взял ее ладонь и положил себе под сгиб руки. Не умеют они тут в Европах ходить подруку, а зря. Чувствуя прикосновение дружественного человека, становишься более уверенным, понимаешь, что ты не одинок.

Должно быть, именно эти ощущения и передались Анне. Она заговорила очень быстро, как бы пытаясь поскорее разделаться с тяготившими ее сомнениями: