Текст книги "1937. Трагедия Красной Армии"

Решением народного комиссара обороны Ворошилова была создана Комиссия по очистке аппарата Генерального штаба и центральных управлений НКО от чуждых и не внушающих политического доверия элементов⁶⁷. А в конце 1937 г. он записывает для себя: «Ныне все эти отбросы людские ликвидируются, уничтожаются, как гнусная зараза»⁶⁸. В Российском государственном военном архиве хранятся целые тома меморандумов Особого отдела ГУГБ НКВД СССР в адрес наркома обороны с просьбой дать санкцию на арест одного, а то и целой группы лиц комначполитсостава РККА. И сразу после февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) все чаще, а затем уже, по сути, сплошняком на этих заявках на фактическое уничтожение очень часто прекрасно знакомых ему боевых товарищей по подполью, по Гражданской войне, по напряженному строительству молодой Красной армии в мирные годы появляются автографы Ворошилова: «Не возражаю», «Согласен» и даже «Согл.», «Не возражаю против ареста», «Согласен на арест», «Арестовать», «Нужно арестовать» и, наконец, как своеобразная квинтэссенция позиции народного комиссара обороны, призванного всячески беречь доверенных ему страной, народом командиров и начальников: «Берите всех подлецов»⁶⁹.

По некоторым документам можно судить, что Ворошилов, в начале 1937 г. надеявшийся, что вредителей и шпионов в Красной армии сравнительно мало, к концу 1938 г. искренне поверил (или делал вид?), что она насквозь прошпигована шпионами, террористами, заговорщиками, диверсантами, вредителями. Во всяком случае, составляя тезисы своего выступления на заседании Военного совета при наркоме обороны (ноябрь 1938 г.) и отметив, что командиры и политработники в своей подавляющей массе это – лучшие люди нашей страны, он записывает далее: «Но наряду с этим, тяжелыми фактами доказано, что кадры РККА были чрезвычайно политически и морально загажены. Предатели, изменники Родины и своей армии долгие годы жили среди нас и вели свою подкопную работу… Когда в прошлом году была раскрыта и судом революции уничтожена группа презренных изменников во главе с Тухачевским, никто из нас не мог предположить, что язва предательства среди командно-политич. кадр. распространилась так глубоко и широко.

1937 и весь 1938 гг. мы должны были беспощадно чистить свои ряды, безжалостно отсекая зараженные части, до живого, здорового мяса очищая язвы от мерзостной, предательской гнили… Еще не все, но основное, главное – уже сделано. Враг уже лишился своих больших глаз и ушей в наших рядах. Но ушки и глазки, разумеется, кое-где еще остались, и до них нужно добраться, иначе они разрастутся и принесут стране, РККА огромный и тяжкий вред»⁷⁰.

Эти записи сделаны Ворошиловым для себя. Можно утверждать, что они довольно адекватно отражают состояние его духа, его понимание процесса «выкорчевывания». Как может судить читатель, здесь и тени сожаления, а тем более раскаяния нет. Наоборот, палач Красной армии гордится своей палаческой работой, собирается и дальше всячески совершенствовать ее.

Иногда, при получении меморандумов Особого отдела с просьбой санкции на арест тех или иных лиц комначполитсостава, Ворошилов рекомендовал особистам обратиться к непосредственному начальнику намеченных жертв. И, как правило, эти начальники, сами дрожавшие от страха, покорно отдавали своих подчиненных на расправу. Вот 25 апреля 1937 г. начальник Строительно-квартирного управления РККА корпусной комиссар А.В. Хрулев докладывает Ворошилову: «На основании Вашей резолюции тов. Леплевский поставил передо мной вопрос об аресте Хандрикова и Заикина. Хандриков в настоящее время освобожден от работы и находится в моем распоряжении… Все время путался в различных политических вопросах. Принадлежал к троцкистской оппозиции… Считаю возможным согласиться на арест. Арест Заикина для управления даже очень полезен, он несколько оздоровит обстановку»⁷¹ (подчеркнуто мною. – О.С.). И в тот же день на этом документе появляется резолюция: «Арестовать. КВ. 25/IV.37»⁷².

Но поскольку все же особистам надо было каждый раз с какой-то степенью убедительности обосновывать свою просьбу об аресте, они нередко не ставили вопрос о немедленном аресте того или иного командира или политработника, а лишь об его увольнении из РККА. Такие просьбы нарком удовлетворял еще более охотно. А там вне армии – органы НКВД ни в каких наркомовских санкциях на арест бывших военных уже не нуждались. И хотя на первых порах проявлялась какая-то видимость заботы об уволенных – по сообщению начальника Политуправления РККА П.А. Смирнова (в официальном докладе 3 августа 1937 г.), было принято решение ЦК ВКП(б), по которому при наркоматах должны были быть созданы комиссии (с представителями от военных советов округов). Они должны были заняться устройством на работу уволенных из армии (в том числе и по политическим мотивам)⁷³, – многие из уволенных командиров и политработников вместо получения новой работы довольно быстро оказывались в тюрьмах НКВД.

В кошмарных условиях 1937–1938 гг. увольнение из РККА по политическим мотивам для увольняемого было первой ступенькой в ад. А для увольняющего – «железного наркома» – эта процедура предоставляла иногда возможности покуражиться. Когда 19 июня 1937 г. Леплевский сообщил ему, что заместитель начальника политотдела 15-й тяжелой бомбардировочной авиабригады батальонный комиссар М.А. Добронравов якобы является «кадровым троцкистом» и еще в 1923 г., будучи студентом, поддерживал какие-то идеи Троцкого, резолюция наркома была предельно лаконична и однозначна: «Выгнать. КВ»⁷⁴. На представлении отдела кадров Политуправления РККА на уволенного из армии полкового комиссара Кустова – «просит восстановить» – Ворошилов начертал: «Обойдутся в РККА и без Кустова»⁷⁵.

Не стыдился Ворошилов оставлять даже в письменном виде следы своей невоспитанности, вульгарной грубости. 5 сентября 1938 г. военюрист 1-го ранга Семченко обратился с докладной запиской «О состоянии охраны границ СССР с Финляндией». Не берусь судить о компетентности автора, но Ворошилову записка ужасно не понравилась, и вот как он в резолюции выразил свое авторитетное наркомовское мнение: «Хоть ты и 1-го ранга… а дурак!»⁷⁶ Читаешь такое (даже если это написано под влиянием примера одного из чеховских персонажей) и невольно думаешь, как же мудры были наши далекие славянские предки, которые говорили: «Нет хуже князя, нежели из грязи».

Как и все хамоватые люди, готовые вовсю куражиться над зависящими от них и становящиеся «ниже тоненькой былиночки» перед теми, от кого сами зависят, Ворошилов прямо-таки благоговел перед Сталиным. Последний, кстати, всячески, посмеиваясь в усы, разжигал небезвыгодный для себя миф «о великом полководце». На приеме участников первомайского парада руководителями партии и правительства в Кремле 2 мая 1936 г. Сталин поднял тост: «За вождя Красной армии, за одного из лучших руководителей партии и правительства, за Клима Ворошилова»⁷⁷. Клим в свою очередь отвечал чуть ли не собачьей преданностью «вождю». И других к этому всячески призывал. Когда летом 1936 г. на встрече со Сталиным, Ворошиловым и Ежовым арестованные Каменев и Зиновьев робко спросили о гарантиях, что их не расстреляют, если они дадут «признательные» показания, вмешался Ворошилов: «Каменев и Зиновьев ведут себя так, словно они имеют право диктовать Политбюро свои условия. Это возмутительно! Если у них осталась хоть капля здравого смысла, они должны стать на колени перед товарищем Сталиным за то, что он сохраняет им жизнь. Если они не желают спасать свою шкуру, пусть подыхают. Черт с ними!»⁷⁸

В соответствии с этим кредо, о своей шкуре Ворошилов заботился старательно. И «сладкой жизни» он отнюдь не чурался. И выпить, и закусить умел. По свидетельству крупного функционера НКВД Л.Л. Никольского, в середине 30-х годов у Ворошилова появилась уже третья вилла, и она предназначалась «для восходящей звезды балета С.»⁷⁹. И голову приятно кружили всепроникающие ядовитые испарения почета, новых и новых орденов, публичных непрерывных восхвалений, чуть ли не каждый день публикуемых в газетах (особенно в «своей» «Красной звезде») фотопортретов, фимиам лести, угодничества, заискивания. Но ведь Ворошилова глупым никак не назовешь. И он не мог не понимать, что старинная русская пословица: «Не по Сеньке шапка» справедлива не только по отношению к его бывшему командарму Буденному, но и к нему самому. Это с болью наблюдали многие активные участники Гражданской войны. И.С. Кутяков, принявший в 1919 г. в 22-летнем возрасте дивизию после гибели В.И. Чапаева, ставший в 1935 г. комкором, записал в своем дневнике 15 марта 1937 г.: «Пока «железный» будет стоять во главе, до тех пор будет стоять бестолковщина, подхалимство, и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться»⁸⁰. Сам Ворошилов отчетливо представлял себе, что Тухачевский либо Егоров, Уборевич либо Якир, т. е. настоящие кадровые военные, искушенные и в политической жизни, были бы гораздо более на месте на посту наркома обороны.

И поэтому, на мой взгляд, совершенно правомерно некоторые авторы (В.А. Бобренев, Л.М. Заика) высказывали мнение, что в какой-то степени Ворошилов увидел в НКВД союзника, помогающего весьма своеобразным способом устранить с дороги (и вообще из жизни) более молодых и несравненно лучше подготовленных в военном отношении потенциальных конкурентов. Недавно скончавшийся генерал-лейтенант юстиции Б.А. Викторов, работая в свое время заместителем главного военного прокурора и непосредственно занимаясь процессом реабилитации безвинно истребленных воинов РККА, изучил огромное количество недоступных историкам и ныне документов и пришел даже к такому выводу: «Справедливость требует преступником объявить и К.Е. Ворошилова. История советского правосудия не знает такого изобилия достоверных неопровержимых доказательств, которые так неотразимо изобличали бы подсудимого в преднамеренном уничтожении неугодных ему людей»⁸¹.

А вот свидетельство бывшего наркома Военно-Морского флота, на протяжении многих лет близко знавшего наркома обороны, работавшего рядом с ним: «…Свое личное благополучие Ворошилов поставил выше всего»⁸². Кстати, еще в 1964 г. Н.Г. Кузнецов вспомнил об одной частной беседе в 1939 г., в ходе которой «К.Е. Ворошилов спросил меня, знаю ли я Кожанова. «Да, – ответил я, – он в течение трех лет во время учений плавал на крейсере «Червона Украина», которым мне пришлось командовать». «Я не думаю, чтобы он был врагом народа», – довольно определенно высказался К.Е. Ворошилов»⁸³. Это было опубликовано при жизни Ворошилова, но никаких возражений с его стороны не последовало. А ведь это не только показатель нравственного маразма, а и самый настоящий «corpus delikti» (состав преступления): народный комиссар посылал людей на позорную казнь, не только сомневаясь, но заведомо зная о их полной невиновности!

Прямая измена Ворошилова своему долгу развязала руки Особым отделам НКВД. Они и раньше-то не особенно церемонились с невыгодными для них различного рода инструкциями, постановлениями, кодексами. Если прежде, как правило, Особый отдел ГУГБ НКВД СССР просил санкцию на арест тех или иных военных поодиночке, то теперь «для быстроты» требуют ареста «заговорщиков» скопом, пачками. 5 июня 1937 г. Леплевский просит у Ворошилова согласия на арест сразу 17 человек – «участников антисоветского военно-троцкистского заговора». Резолюция: «Не возражаю. КВ. 15/VI.37»⁸⁴. По датам можно судить, что Ворошилов до осуждения Тухачевского и других пока еще раздумывал, а после расстрела восьми осужденных высших командиров он готов был отдать особым отделам НКВД на заклание всех, на кого они укажут.

В подготовленных в июле 1937 г. материалах для нового начальника Политуправления РККА армейского комиссара 2-го ранга П.А. Смирнова появился специальный раздел: «IV. Выкорчевывание врагов народа и очистка РККА от политически негодных элементов». В этих материалах отмечалось, что уже за период с 1 января по 10 июня 1937 г. из РККА было уволено по политическим мотивам 4947 человек. Характерно резкое нарастание масштабов увольнения сразу же после февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б). Если с 1 января по 31 марта 1937 г. из РККА по политическим мотивам было уволено 577 человек, или, примерно, по 64 человека за декаду, то за период с 1 апреля по 10 июня 1937 г. – уже 4370 человек⁸⁵, или в среднем по 624 человека в декаду. Следовательно, масштабы увольнения по сравнению с предыдущим кварталом возросли после пленума ЦК ВКП(б) почти в десять раз!

Принципиального значения сдвиг состоял и в том, что аресты военнослужащих по политическим мотивам уже во втором квартале приобрели массовый характер. Если раньше речь шла об единицах, то теперь счет пошел на сотни и даже на тысячи. За период с 1 апреля по 10 июня 1937 г. из числа 4370 человек, уволенных по политическим мотивам, было арестовано 1217 человек[20]20
  В своем выступлении на заседании Военного совета при НКО СССР 2 июня 1937 г. Сталин сообщил, что по военной линии арестовано 300–400 человек (Военные архивы России. Вып. 1. С. 49). Обращает внимание явное пренебрежение к людям – «винтикам». Подумаешь, сотней больше, сотней меньше. В любом случае она довольно значительно расходится с приведенной мною из документов Особого отдела цифрой. Здесь могут быть два объяснения: либо Сталину еще не успели доложить о всех арестах; либо, что вероятнее, в ходе работы Военного совета и в первые дни после ее окончания были проведены новые массовые аресты. (В частности, имеются сведения, что уже через 9 дней после суда над Тухачевским и др. были арестованы как участники военного заговора 980 командиров и политработников. – Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 57).


[Закрыть]. Причем составители данного материала справедливо отмечали, что цифра арестованных весьма неточна, «так как ряд лиц арестовываются значительно позже их увольнения».

Страшной силы удар был нанесен прежде всего по представителям высшего эшелона армейского и флотского руководства. С мая до конца 1937 г. были арестованы: один маршал, два командарма 1-го ранга, один флагман флота 1-го ранга, доведен до самоубийства единственный в то время армейский комиссар 1-го ранга. Из имевшихся тогда десяти командармов 2-го ранга были в 1937 г. арестованы восемь, а из пятнадцати армейских комиссаров 2-го ранга – четырнадцать (а один до ареста покончил жизнь самоубийством), 39 комкоров и 16 корпусных комиссаров. Под арестом оказались два заместителя начальника Генерального штаба РККА (комкоры В.Н. Левичев и С.А. Меженинов), заместитель начальника Политуправления РККА (армейский комиссар 2-го ранга Г.А. Осепян), почти все без исключения начальники центральных управлений: управления морских сил (флагман флота 1-го ранга В.М. Орлов), управления военно-воздушных сил (командарм 2-го ранга Я.И. Алкснис), управления ПВО (командарм 2-го ранга А.И. Седякин), автобронетанкового (комдив Г.Г. Бокис и сменивший его командарм 2-го ранга И.А. Халепский), боевой подготовки (командарм 2-го ранга Н.Д. Каширин), технического (дивинженер С.В. Бордовский), артиллерийского (комкор Н.А. Ефимов), инженерного (комкор Н.Н. Петин), связи (комкор Р.В. Лонгва и сменивший его дивинженер А.М. Аксенов), административно-мобилизационного (комдив А.М. Вольпе), строительных частей (комдив М.Л. Медников), химического (коринженер Я.М. Фишман), обозно-вещевого снабжения (коринтендант Д.И. Косич), санитарного (корпусной врач М.И. Баранов), ветеринарного (корветврач Н.М. Никольский), начальник артиллерии РККА (комдив Н.М. Роговский), начальник управления Воениздата НКО (комдив С.М. Белицкий), начальник ЦДКА (корпусной комиссар Ф.Е. Родионов) и т. п. За это же время (по неполным подсчетам) было арестовано 80 комдивов, 124 комбрига, 148 полковников…

Надо понять, что арест каждого начальника не был простым единичным актом. «Взяв» начальника, особисты стремились обнаружить и вырвать «все корешки». Вот 25 мая 1937 г. арестовали начальника Артиллерийского управления РККА комкора Н.А. Ефимова. А вместе с ним и позже (за период с 1 мая 1937 г. по 1 января 1938 г.) было арестовано еще 33 ответственных сотрудника Артуправления, в том числе комдив Ф.И. Ольшевский, комбриги А.К. Дроздов, А.Ф. Розынко, В.П. Середин, бригинженер Я.М. Железняков и др.⁸⁶.

Такой «кустовой» метод увольнения и арестов практиковался и на нижних ступенях армейской лестницы. По стандартному обвинению «связь с членами военно-фашистской организации и вредительство в деле боевой подготовки…» в гор. Клин был арестован командир отдельного батальона связи 2-го стрелкового корпуса И.И. Бушуев. Обвинение не подтверждалось никакими объективными доказательствами. А меж тем события нарастали, как снежный ком. «Товарищ народный комиссар, – писал Бушуев Ворошилову 29 марта 1939 г., – что сделали после моего ареста – уволены начхим, начбоепитания, помкомбат по техчасти, командир роты. Арестованы и сидят в тюрьме – врач, помкомбат по материальной части, начальник школы… Что часть уволили из РККА – это сделали правильно, но садить за ошибки командиров, по-моему, неправильно»⁸⁷.

Брали всех подряд. И неизвестных, и известных. Не успевших прославиться и увенчанных славой. Ненагражденных и увешанных боевыми орденами. В.И. Бекаури еще в 1921 г. по ленинскому мандату возглавил Особое техническое бюро (Остехбюро) по наиболее секретным военным изобретениям. За самоотверженную деятельность по укреплению обороноспособности СССР он в 1932 г. награжден орденом Красной звезды. За ценные изобретения в области технического оснащения РККА награжден в 1933 г. орденом Ленина. За успешное выполнение крупных изобретений по вооружению РККА награжден в 1936 г. орденом Трудового Красного Знамени. А в сентябре 1937 г. арестован. 8 февраля 1938 г. Военная коллегия Верховного суда СССР признала его шпионом и заговорщиком, приговорила к расстрелу. И в тот же день приговор был приведен в исполнение. В.И. Бекаури реабилитирован посмертно 9 июня 1956 г.⁸⁸.

Из НИТИ РККА за 1935–1937 гг. (на 21 июля 1937 г.) были уволены как «политнеблагонадежные» элементы 46 человек. Они распределялись следующим образом: арестованные органами НКВД – 3 человека, осужденные судом – 2, преданы суду – 4, скрыли судимость – 2, социально-чуждый элемент, скрывший свое социальное происхождение, – 21, имевшие связь с заграницей – 5 и антисоветски настроенный элемент – 9 человек⁸⁹.

Судя по докладу военкома НИХИ РККА бригадного комиссара И. Куприна от 31 июля 1937 г., в этом институте за 1935–1937 гг. было арестовано 13 человек – «врагов народа» (три – в 1935 г., пять – в 1936 г. и пять – в 1937 г.), в том числе начальник и комиссар института Рохинсон, пришедший ему на смену начальник и комиссар Козлов, заместитель начальника института военинженер 1-го ранга Ю.М. Иваницкий, помощники начальника Ивонин и Прокш; остальные – начальники отделов, отделений, один профессор и один научный сотрудник. Кроме того, два начальника отделов и два начальника отделений – исключены из партии и уволены из армии; переведено в другие войсковые части и учреждения 30 человек (за 1936–1937 гг.), из них 50 % по политическим соображениям в порядке профилактики. Из вольнонаемного состава научных сотрудников, лаборантов и обслуживающего персонала за 1936–1937 гг. уволено по политическим соображениям 66 человек⁹⁰. Легко можно представить себе, что от института остались лишь «ножки да рожки». А ведь это еще только июль 1937 г.

Полным ходом развернулось увольнение политсостава из РККА по политическим мотивам. Политработники всех звеньев изначально должны были быть католиками больше Папы римского. Поэтому чистки армейского политсостава велись с самого момента его появления. Но до поры до времени они носили в основном индивидуальный характер и не приобретали массового характера. Однако по мере ужесточения борьбы против «право-троцкистской оппозиции», с организацией фальсифицированных судебных процессов, масштаб этих чисток стал резко меняться. Если в 1935 г. по политическим мотивам из РККА был уволен 201 политработник, в 1936 г. – 250, то в 1937 г. – уже 1045 политработников (в том числе 15 членов военных советов и начальников политуправлений округов, 14 военных комиссаров корпусов и военных академий, 53 военкома дивизий, 67 военкомов полков)⁹¹. По данным Л.3. Мехлиса, за 1937 г. и первые три месяца 1938 г. было арестовано 1126 политработников (в том числе 8 армейских комиссаров[21]21
  В данных Мехлиса мною выявлена неточность: к этому времени было арестовано не 8, а 13 армейских комиссаров 2-го ранга, из них 8 уже расстреляно (см.:Сувениров О.Ф. Трагедии не избежал никто: судьба первых армейских комиссаров РККА // Кентавр. 1992. Ноябрь – декабрь. С. 46–48).


[Закрыть], 21 – корпусных, 66 дивизионных, 122 бригадных, 163 полковых и 207 батальонных комиссаров)⁹².

На августовском (1937 г.) Всеармейском совещании политсостава начальник политуправления ОКДВА дивизионный комиссар И.Д. Вайнерос докладывал, что «участниками контрреволюционных организаций» оказались шесть начальников политотделов, три работника политуправления армии и целый ряд политработников старшего и среднего звена⁹³. В установочном докладе на этом совещании недавно назначенный начальник Политуправления РККА П.А. Смирнов характеризовал сложившуюся в армии обстановку следующим образом: «вредительская деятельность не локализуется каким-нибудь определенным звеном, а доходит и до самых низовых звеньев, включительно до средних слоев командного состава и красноармейцев». Здесь же он заявил, что из 17 редакторов центральных военных журналов 8 оказались «врагами народа»⁹⁴.

На совещании выступил с речью нарком Ворошилов. Судя по ее записи, он призывал всемерно ускорить «процесс очищения» РККА от ее внутренних врагов. Он мотивировал необходимость «дальнейшего выкорчевывания» прежде всего возрастанием внешней военной опасности. «Война может вспыхнуть в любой момент»⁹⁵, – говорил он. А значит – корчуй напропалую.

И многие военно-политические руководители на местах усердствовали вовсю. В одной 65-й стрелковой дивизии (УрВО) к январю 1938 г. было арестовано 60 человек⁹⁶. Военные работники на местах и сами «старались», но прежде всего они выполняли волю высшего начальства. Характерно в этом отношении выступление члена военного совета ЗакВО корпусного комиссара М.Я. Апсе на заседании Военного совета при НКО СССР 21 ноября 1937 г.: «По нашему округу, тщательно проверяя кадры, выполняя директивы товарища Сталина и Народного Комиссара, мы уволили всего 646 человек. Цифра как будто большая для нашего округа, но то, что мы в основном уволили правильно, подтверждается тем, что около 50 % всех уволенных уже арестовано»⁹⁷. Последняя фраза здесь свидетельствует о своеобразном синдроме: армейские начальники, которым было дано право принимать решение (или ходатайствовать) об увольнении подчиненных как политически неблагонадежных, в какой-то степени, может быть, даже подсознательно, были заинтересованы в их аресте. Это как-то облегчало их запуганную и дремлющую совесть: мол, «мы правильно разоблачили!»…

Некоторые итоги «корчевательной» работы по военным округам были подведены командованием этих округов на заседании Военного совета при НКО СССР в конце ноября 1937 г. (см. табл. 2).

Таблица 2[22]22
  Составлена по: РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1823. Л. 1—511.


[Закрыть]

Обобщенные данные о количестве уволенных и арестованных (по политическим мотивам) военнослужащих по военным округам (на конец ноября 1937 г.)

Обычно принято считать, что самым страшным в советской истории был 1937 год. В общем-то так и было. Именно в 1937 г. кровавый маховик арестов и казней безвинных раскрутился с небывалой еще быстротой. Но что касается Красной армии, то для нее эпидемия арестов продолжалась и в 1938 г., и даже превзошла по размаху год 1937-й. После мясорубки Тридцать седьмого года, на 1 января 1938 г. в высший комначсостав РККА входило 845 человек. В том числе: комбриги и выше – 539 человек; бригинженеры и выше – 76; бригинтенданты и выше – 46; бригврачи и выше – 51; бригветврачи – 16 и бригвоенюристы и выше – 104 человека. Кроме того, высший политсостав (от бригадного комиссара и выше) насчитывал 269 человек⁹⁸. Таким образом, здесь буквально каждый человек был на особом счету. А между тем их продолжали хватать и арестовывать пачками. На протяжении 1938 года были арестованы 2 Маршала Советского Союза, 2 командарма 1-го ранга, 1 (единственный в то время) флагман флота 1-го ранга, 1 (опять-таки единственный) армейский комиссар 1-го ранга, 2 последних командарма 2-го ранга производства 1935 г., 20 комкоров, 3 флагмана 1-го ранга, 13 корпусных комиссаров, 49 комдивов, 36 дивизионных комиссаров, 97 комбригов, 96 полковников[23]23
  Подсчитано автором по выявленным им надзорным производствам в АВКВС РФ.


[Закрыть].

Увольнение политсостава по политическим мотивам развернулось еще шире в 1938 г., когда во главе Политуправления РККА был поставлен «сталинский посланец» Мехлис. Как верноподданно докладывал один из его ближайших помощников по «выкорчевыванию» Ф.Ф. Кузнецов, «главная работа по очистке РККА проведена после Всеармейского совещания политработников (апрель 1938 г. – О.С.), когда были выкорчеваны из политуправления округов троцкистско-бухаринские, гамарников-булинские заговорщики»⁹⁹. Из приведенных Кузнецовым официальных данных явствует, что в 1938 г. только по четырем военным округам было уволено 1693 политработника (241 – в МВО, 255 – в ЛВО, 322 – в БОВО и 875 – в КОВО). Выгоняли подряд. Лишь бы зацепочка была, хоть самая малюсенькая. 27 июня 1938 г. был уволен из РККА политрук батареи 18-го полка ПВО (БОВО) А.А. Благой только за то, что он родился и проживал до четырехлетнего возраста на ст. Окница Юго-Западной железной дороги, которую в 1918 г. захватили румыны¹⁰⁰. Надо знать, где родиться! Все это было бы смешно, если бы не было так грустно… Так и вспоминается пушкинское: «И догадал же меня черт родиться в России…»

До самой осени 1938 г. на неизбежную проверку в Особый отдел ГУГБ НКВД СССР посылались списки (а то и личные дела) самых различных категорий политработников. 23 мая 1938 г. Мехлис просит проверить прилагаемый список кандидатов в депутаты Верховных Советов союзных республик, выдвинутых военными советами и политуправлениями военных округов. 11 июня этого же года он просит «срочно проверить» группу политработников в связи с предстоящим их назначением на работу в Политуправление РККА¹⁰¹. А 7 июля заместитель Мехлиса Кузнецов направляет в Особый отдел список депутатов Верховного Совета РСФСР уже избранных от воинских частей ПриВО, СКВО и АОН-1 и просит «срочно проверить и сообщить мне»¹⁰². В феврале 1938 г. руководство ПУ РККА просило Особый отдел проверить некоторых политработников, выдвинутых политуправлением КВО в состав членов окружной парткомиссии, а в июле – августе – проверить командиров и политработников, уже избранных в члены партийных комиссий Военно-политической академии, Военно-хозяйственной академии РККА, Военной академии химзащиты¹⁰³ и т. д. и т. п.

Некоторые важные ячейки огромного воинского механизма были буквально опустошены. Работал в то время заместителем начальника АБТУ РККА по политической части дивинженер П.С. Аллилуев, родной брат трагически погибшей в 1932 г. жены Сталина – Надежды Аллилуевой. И вот его племянница (дочь Сталина) вспоминает, что когда осенью 1938 г.: «Павлуша… вернулся из отпуска и вышел на работу в свое Бронетанковое управление, то не нашел там, с кем работать… Управление как вымели метлой, столько было арестов. Павлуше стало плохо с сердцем тут же в кабинете, где он и умер от сердечного спазма»¹⁰⁴.

Но арестовывали не только «больших» начальников. В нашей литературе мне не попадались какие-либо исследования по составу арестованных военных. Тем с большим интересом должны быть восприняты хотя бы и частичные данные по Московскому военному округу. Согласно официальной справке, в МВО органами НКВД было на 13 января 1938 г. арестовано 573 военнослужащих. В том числе: 1 – член военного совета округа, 2 заместителя командующего войсками, 1 начальник политуправления округа, 2 помощника командующего войсками, 1 заместитель начпуокра, 1 секретарь окружной парткомиссии, 20 человек – комсостав корпусов, дивизий и бригад, 9 командиров полков и 48 человек арестованных – младший начсостав, курсанты военных училищ и красноармейцы¹⁰⁵.

В выдаче санкций на арест политработников по мере сил (и полномочий) участвуют Щаденко и Мехлис. В составленном 27 июня 1938 г. списке политработников – «участников антисоветского военного заговора», санкция на арест которых дана заместителем НКО Щаденко, значилось 18 человек (от политрука до полкового комиссара)¹⁰⁶. Приказом Мехлиса в июле 1938 г. из Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски Союза ССР было уволено 22 человека, а через несколько дней пять человек из них (Горский, Семенов, Бабаев, Есмонский и Селенский) были арестованы как «разоблаченные враги народа»¹⁰⁷.

Но абсолютно подавляющее большинство арестов военнослужащих, особенно лиц высшего и старшего комначсостава, проводилось с санкции наркома обороны СССР. 17 мая 1938 г. заместитель Ежова Фриновский пишет Ворошилову «о необходимости ареста» 15 человек. Резолюция наркома: «Согласен на арест указанных лиц. КВ. 19/V.38»¹⁰⁸. Через две недели от того же Фриновского поступает новый список обреченных. Появляется резолюция: «т. Фриновскому. Не возражаю против ареста Бурмистрова и др., кроме Шульги, о котором решим по его приезде в Москву. Шульгу, когда-то лично знал. Как в (полне) порядочного человека. КВ. 1/VI.38»¹⁰⁹. А когда надо было расписываться на многих листах, давая санкцию на арест, Ворошилов уже почти механически писал: «Согл.»¹¹⁰.

Судьбу военных моряков решал первый руководитель только что созданного самостоятельного наркомата Военно-Морского флота армейский комиссар 1-го ранга П.А. Смирнов. Делал он это не только в самом наркомате в центре, но и на флотах, где ему доводилось бывать. В апреле он побывал на Тихоокеанском флоте. В опубликованных посмертно воспоминаниях тогдашнего командующего ТОФ Н.Г. Кузнецова говорится: «Я приехал навести у вас порядок и почистить флот от врагов народа, – объявил Смирнов, едва увидев меня на вокзале». И далее Николай Герасимович описывает, как все это «оформлялось»: «Я впервые увидел, как решались тогда судьбы людей. Диментман[24]24
  Диментман – начальник Особого отдела УНКВД ДВК.


[Закрыть] доставал из папки лист бумаги, прочитывал фамилию, имя и отчество командира, называл его должность. Затем сообщалось, сколько имеется показаний на этого человека. Никто не задавал никаких вопросов. Ни деловой характеристикой, ни мнением командующего о названном человеке не интересовались. Если Диментман говорил, что есть четыре показания, Смирнов, долго не раздумывая, писал на листе: «Санкционирую». И тем самым судьба человека была уже решена. Это означало: человека можно арестовать»¹¹¹.

Продолжало лихорадить военные округа. По САВО с 1 января по 1 октября 1938 г. было уволено из РККА по разным причинам (в том числе и по болезни) 338 человек. Среди них уволены как «враги народа» – 183 человека. Все они, до единого, были арестованы¹¹². Это – по округу в целом. А только в штабе ЛенВО всего за семь месяцев (с июня по декабрь 1938 г.) было арестовано 22 работника штаба. Кроме того, по политическим мотивам и «практической нецелесообразности» 36 человек были уволены из РККА, а 38 штабистов переведены на работу в части¹¹³.

Шквал тайных арестов продолжал бушевать в соединениях, различных воинских учреждениях, военных академиях. В Военной академии им. Фрунзе на 31 марта 1938 г. было «изъято врагов народа органами НКВД» из числа постоянного состава 7 человек и из преподавательского – 20 человек¹¹⁴. Один из новых руководителей центрального органа НКО газеты «Красная звезда» Д.И. Ортенберг докладывал 6 апреля 1938 г., что в редакции газеты изъяли 11 шпионов, «причем шпионы сидели редактором, заместителем и начальниками отделов. Все еще, конечно, не очищено»¹¹⁵.