Текст книги "Красотки кабаре"

Намереваясь поинтересоваться мнением на этот счет профессора Фрейда, Вульф быстро спустился с галерки и устремился за творцом психоанализа, который медленно шествовал в толпе почитателей, похожий на патриарха.

Пытаясь обогнать двух хорошеньких задорных курсисток в одинаковых коричневых платьях, Сергей случайно задел плечом молодого военного, который разъяренно обернулся.

– Черт подери!

– Простите…

– Как, снова вы?

Лейтенант Фихтер и Сергей Вульф мгновенно узнали друг друга. Но если у Фихтера при воспоминании о недавней неудаче в театре раздраженно заблестели глаза, то Вульф был так поглощен своими мыслями, что равнодушно пожал плечами.

– Не ожидал увидеть вас здесь, – язвительно заметил лейтенант. – Мне казалось, что ваше излюбленное место – это будуары актрис.

– А вот я не слишком удивлен вашим интересом к науке, – невозмутимо парировал Вульф. – Хотя вполне бы мог предположить, что вы пришли сюда охотиться за курсистками.

Лейтенант хотел было вспылить, но решив, что повод для этого слишком ничтожен, пренебрежительно усмехнулся. Они разошлись в разные стороны, причем каждый почувствовал, что эта встреча далеко не последняя.

Глава 6
Похождения бравого лейтенанта Фихтера

В результате стычки с Вульфом лейтенант Фихтер упустил задорных курсисток. А жаль! – ибо, как он успел заметить, из-под платья одной из них мелькнул краешек белого чулка, а именно к такого цвета чулкам бравый лейтенант испытывал особую слабость. Вздохнув и, разумеется, выругавшись, Стефан решил, что теперь не остается ничего другого, как отправиться к дяде, тем более что сегодня истекали три дня, которые тот взял на размышление о судьбе своего племянника. Выйдя из здания университета, лейтенант нанял фиакр и назвал адрес – улица Флорианц.

Весело поглядывая на гулявших по улицам дам и красиво выдыхая дым дорогой папиросы, Стефан наслаждался чудной майской погодой, собственной элегантностью и тем, что на сегодняшней лекции профессор Фрейд назвал «полнотой жизненных сил». Черт возьми, но бурная игра этих самых «жизненных сил» и называется молодостью, а их полноценное удовлетворение – гедонизмом[4]4
  Гедонизм – философский принцип нравственности, согласно которому главная цель жизни состоит в получении наслаждения.


[Закрыть]. Глупо терять время, пока в нас бурлит либидо и имеется стремление к удовольствиям, глупо отказываться от них во имя кого-то или чего-то другого. Альтруизм – это удел стариков, уже неспособных наслаждаться жизнью, но имеющих благородство наслаждаться зрелищем того, как это делают другие. Природа мудра, а потому надо вести себя так, чтобы не противоречить ее законам. Если в молодости жить для себя, а в старости – для других, то это и будет то самое идеальное сочетание гедонизма и альтруизма, о котором издавна спорят моралисты.

Придя к столь «мудрому» выводу, лейтенант немедленно вывел из него необходимое следствие – значит, его почтенный дядя из одного только альтруизма обязан помочь своему молодому племяннику.

Лихо подкатив к подъезду старинного особняка восемнадцатого века, Фихтер спрыгнул на тротуар и полез в карман за деньгами. Расплачиваясь с извозчиком, он случайно глянул вдоль улицы и замер. Высокий седовласый джентльмен в сером костюме, серой шляпе и с тростью в руке быстро удалялся в сторону ратуши, время от времени оглядываясь по сторонам, словно высматривая свободный фиакр. Лейтенант видел джентльмена только со спины, однако и этого вполне хватило, чтобы заподозрить неладное: спина незнакомца была совершенно прямой, а походка – твердой, если не сказать чеканной. Несомненно, это был переодетый военный, и притом не кто иной, как полковник Фихтер!

– Что за черт! – недоуменно пробормотал лейтенант. – Или я ошибаюсь, или… Стой, дубина, и подожди меня пять минут! – грубо приказал он начавшему выказывать нетерпение извозчику.

Сунув деньги обратно в карман, он быстро взбежал по мраморным ступенькам парадного и нетерпеливо постучал в дверь тяжелым медным кольцом. В то время в моду входили электрические звонки, но полковник Фихтер считал их «дамской игрушкой».

Фердль открыл почти сразу.

– Где дядя? – тут же спросил лейтенант, стоя на пороге и вперив пристальный взгляд в старого швейцара.

– Господина полковника нет дома…

– Давно он ушел?

И тут Фердль вдруг отвел глаза и забормотал, что это было еще рано утром, когда «господина полковника вызвали по телефону в Генеральный штаб».

– Врешь! – уверенно заявил лейтенант и тут же добавил: – Ну и черт с тобой!

Он быстро вернулся к своему фиакру и поспешно забрался внутрь.

– Следуй вон за тем господином, – приказал он извозчику, но тут, поискав глазами, вдруг заметил, что дядя исчез.

Улица Флорианц была прямой и широкой, а в полдень и весьма оживленной, так что полковник мог легко затеряться или среди прохожих, или зайдя в какое-нибудь кафе, не говоря уже о магазинах. Но вряд ли начальник контрразведки выйдет из дома в штатской одежде лишь для того, чтобы неузнанным посидеть в кафе или посетить магазин! Наверняка он уже нанял фиакр… но какой именно? Впереди были видны два экипажа, не считая автомобиля и открытой коляски с откидным верхом, в которой находились две дамы.

– Трогай! – приказал Фихтер.

– Куда?

– Вперед, за ближайшим фиакром!

Карета рванулась с места и покатила в сторону площади Радецкого, на которой стоял конный памятник знаменитому маршалу. Фихтер, высунувшись из окна, увлеченно следил за обоими преследуемыми фиакрами, в пылу погони забыв задать себе очень простой вопрос: а зачем он, собственно, это делает? Мало ли какие дела могут быть у его дяди, и он вряд ли обрадуется, если узнает, что племянник следует за ним по пятам.

На площади Радецкого фиакры разделились: один направился по улице Грабен в сторону Восточного вокзала, второй – в направлении острова Пратер.

Возница придержал лошадей, а лейтенант лихорадочно соображал. Если дядя действительно находится в одном из этих фиакров, то куда, черт подери, он мог направляться? Решив, что вокзал является более «военным» объектом, чем любимое место увеселения всей Вены, лейтенант приказал свернуть на улицу Грабен. Теперь фиакры ехали друг за другом, и Фихтеру оставалось лишь надеяться на то, что он не ошибся.

Ему повезло – когда фиакр остановился на площади перед вокзалом, лейтенант с радостью увидел, как из него выходит тот самый господин. Расплачиваясь с извозчиком, он впервые повернулся лицом к Стефану – и это оказалось настолько удивительным зрелищем, что лейтенант, непроизвольно откинувшись в глубь собственной кареты, изумленно присвистнул. Котелок незнакомца оказался низко надвинут на лоб, глаза скрывали темные очки, однако в этом еще не было ничего странного. Лейтенанта поразило другое – господин не носил ни усов, ни бакенбардов! Значит, это не дядя, ибо полковник Фихтер никогда и ни при каких обстоятельствах не расстался бы с собственной, и весьма пышной, растительностью.

О черт, значит, Фердль говорил правду! Разочарованный Стефан уже хотел было приказать своему извозчику ехать обратно, но тут услышал звонкий голос уличного мальчишки – разносчика газет:

– Покупайте «Нойе фрайе прессе»! Самые свежие новости из жизни императорского двора и нашей доблестной армии! Скоро начнутся маневры в Боснии!

– Эй, малый, иди сюда!

Лейтенант не видел того, кто окликнул мальчишку, но мгновенно узнал голос – это был голос полковника Фихтера. Украдкой выглянув в окно фиакра, Стефан увидел, как бритый незнакомец покупает газету. Что за черт – так дядя это или нет?

И тут он допустил ошибку – в спешке расплатившись, выскочил из фиакра раньше, чем полковник вошел в здание вокзала. Лейтенант слишком поздно сообразил, что, стоя на площади в яркой гусарской форме, трудно остаться незамеченным. Тем не менее он прижал саблю к боку и бегом бросился к вокзалу. Перед самым входом в голове вдруг мелькнула новая мысль, и Стефан остановился. Обернувшись назад, он поманил мальчишку – разносчика газет. Тот радостно устремился к лейтенанту.

– Нет, мне не нужна газета, – осадил его Фихтер, – но ты получишь две кроны, если выполнишь мое поручение.

– Разумеется, получу… то есть, я хотел сказать, разумеется, выполню… – запыхавшись, затараторил этот белобрысый мальчуган не старше тринадцати лет.

– Вот тебе деньги, купишь мне билет, а я подожду тебя перед выходом на платформу.

– Куда изволите ехать, господин лейтенант?

– Туда же, куда поедет тот господин, который минуту назад купил у тебя газету.

Мальчишка оказался смышленым, а потому, не задавая лишних вопросов, прижал пачку газет к груди, выхватил из рук Фихтера деньги и скрылся в здании вокзала. Лейтенант закурил, выждал десять минут, после чего решительно толкнул застекленную дверь. Мальчик не подвел, ожидая его в условленном месте.

– Вот ваш билет, господин лейтенант, – таинственно зашептал он, – вы обещали две кроны…

– Куда едет тот господин?

– Куда едет – не знаю, но билет он взял до Линца. Первый класс, вагон для курящих.

– Он уже прошел на платформу?

– Да, господин лейтенант.

– И ты видел, в какой вагон?

Мальчишка ткнул пальцем. Стефан вручил ему две кроны и быстро направился к соседнему вагону, тем более что платформу уже оглашали пронзительные свистки кондуктора.

Выбрав место так, чтобы иметь возможность видеть пассажиров, которые будут выходить из предыдущего вагона, лейтенант облегченно вздохнул. И лишь когда поезд тронулся и за стеклами поплыли привокзальные строения, Стефан призадумался о том, что может означать все это странное приключение. Зачем он преследует дядю и что ему скажет, если они вдруг столкнутся нос к носу? Возможно, это всего лишь любовная интрижка с той неизвестной дамой, которая находилась в доме полковника во время недавнего визита Стефана, – ну и какое ему до этого дело? Впрочем, подобный вариант наименее вероятен – Фихтер не мог представить себе, чтобы его дядя влюбился до такой степени. Да и зачем сбривать усы и бакенбарды, отправляясь на свидание с возлюбленной, если до этого он уже принимал ее у себя дома?

А вдруг его дядя – масон? Недаром же он читал ему выдержки из книги «Тайные общества». Что-то там об ассасинах…

Размышляя над всеми этими вопросами и краем уха прислушиваясь к неторопливой болтовне попутчиков, лейтенант едва не задремал, когда поезд совершил свою первую остановку – в Кальтенбрюндльберге. Это был типичный австрийский городок из числа тех, чье население не превышало десяти тысяч жителей, – живописное местечко, аккуратно выбеленные двухэтажные дома под красными черепичными крышами да готический шпиль местной церкви.

Как только поезд остановился, лейтенант приник к окну, внимательно осматривая всех, проходивших по перрону. И надо же было так случиться, чтобы он встретился взглядом с тем самым господином, которого упорно преследовал, приняв его за своего дядю! Стефан мгновенно отвернулся, а затем вскочил с места и бросился к выходу из вагона. Выскакивать на перрон ему пришлось уже на ходу – стоянка поезда была всего две минуты.

Первым делом он осмотрелся. Прямо перед ним находилось одинокое станционное строение, и по обе стороны от него небольшая буковая роща, за которой начиналась дорога в верхнюю часть городка. Чтобы попасть в нижнюю часть, надо было пересечь железнодорожное полотно. Обогнав двух почтенных бюргеров, лейтенант поспешил к стоянке фиакров, видневшейся сквозь листву деревьев.

Стоило Фихтеру пробежать тропинку и выскочить на небольшую площадь, как один из фиакров вдруг резво тронулся с места и покатил вверх по дороге. Лейтенант поспешно вскочил в свободную карету, возле которой прохаживался молодой розовощекий возница.

– Вперед, за тем фиакром, – скомандовал он, и возница радостно кивнул головой, мгновенно взлетев на козлы.

И вновь началась погоня, но на этот раз лейтенант был спокоен – в этом городке имелась всего одна главная улица, и упустить преследуемого господина было практически невозможно.

Не прошло и пятнадцати минут, как первый фиакр остановился у местного кафе, носившего длинное название – «Приют одинокого странника». Лейтенант приказал своему вознице остановиться чуть поодаль, после чего стал ждать, пока пассажир преследуемого фиакра не выйдет на улицу.

Однако никто и не думал появляться. Более того, пожилой усатый возница лениво слез с козел, привязал лошадей и решительно направился в кафе.

– Эй, ты, – лейтенант обращался к собственному вознице. – Ты знаешь извозчика, которому принадлежит тот фиакр?

– Кто же не знает дядюшку Штихеля!

– Ну тогда быстро зайди в кафе…

– А что мне там делать?

– Спроси этого чертового дядюшку, куда подевался его седок, которого он привез со станции.

Парень недоуменно пожал плечами, но послушно направился к «Приюту одинокого странника». Пока он был в кафе, лейтенант нетерпеливо курил и постукивал ножнами сабли по кончику своего лакированного сапога. Наконец его возница вернулся.

– Ну что?

– Дядюшка Штихель говорит, что никого не привез.

– То есть как – не привез? – опешил Стефан. – Ты что мелешь?

– Да вот так-таки никого и не привез! – упрямо повторил возница.

– А что же он тогда мчался как угорелый?

– Его попросил об этом пожилой господин, который сошел с поезда. Езжай, говорит, к ближайшему кафе и пропусти там стаканчик за мое здоровье! Да еще щедро заплатил за это. Эх, мне бы таких седоков, да побольше, не в обиду вам будет сказано!

Фихтер оцепенел, имея при этом самый глупый вид. Вот так дядюшка! – провел его, как последнего мальчишку. Ай да начальник контрразведки!

– Так что, господин лейтенант, куда поедем-то?

– А? Возвращайся обратно на станцию.

Лейтенант Фихтер был откровенно зол. Бесцельная погоня, закончившаяся идиотским положением, любого может вывести из себя! Впрочем, упрекать в этом некого…

И все же он не зря оказался в Кальтенбрюндльберге! Лейтенант понял это, когда вошел на станцию и вдруг увидел в зале ожидания Эмилию Лукач. Меньше всего на свете он ожидал встретить здесь красивую венгерскую певицу, о которой помнил с того самого дня, когда она улизнула из театра под руку с русским. Однако и на этот раз лейтенанта ждало разочарование – она была не одна. Но что это за рыхлый толстяк с мохнатыми бровями, похожий на рассерженного шмеля, и по какому праву эта жирная скотина разговаривает с дамой таким повелительным тоном?

Оставаясь немного поодаль, лейтенант учтиво склонил голову, но фрейлейн Лукач, судя по всему, была настолько обозлена беседой со своим спутником, что не заметила Фихтера. Разговор велся на повышенных тонах, но оба говорили по-венгерски, а Стефан знал этот язык очень слабо, поскольку в свое время предпочитал изучать французский и английский, на которых мог изъясняться достаточно свободно. Впрочем, и без знания языка можно было предположить содержание разговора – дама то ли упрекала, то ли пыталась избавиться от своего кавалера.

Решив, что наблюдать за ними в упор будет не слишком учтиво, лейтенант решил присесть на деревянную, скамью, с которой тут же вскочили, отдав ему честь, два молоденьких пехотинца. Но не успел он отвернуться, как раздался звук громкой пощечины. С фрейлейн Лукач явно началась истерика: вся в слезах, она хлестала по щекам опешившего толстяка, приговаривая одну и ту же фразу, которую Фихтер ухитрился понять:

– Негодяй, это сделал ты, ты, ты!

– Заткнись, идиотка! – вдруг заорал собеседник и, перехватив ее руку, вывернул и сжал ее с такой силой, что Эмилия вскрикнула.

Лейтенант был тут как тут. Не теряя время на лишние разговоры, он смачно ударил толстяка кулаком в ухо, после чего схватил его за шиворот и встряхнул так, что с того слетела шляпа, обнажив потную лысину.

– Как ты смеешь так обращаться с дамой? – свирепо рявкнул он, чувствуя себя в своей стихии.

– С дамой? – изумленно-испуганно переспросил толстяк и тут же рассвирепел: – Да эта… – лейтенант не знал этого венгерского слова, но догадаться о его значении было несложно, – не имеет права называться дамой! Отпустите же меня, какого черта!

– Он вас оскорбил, фрейлейн Лукач? – учтиво осведомился Фихтер, в глубине души блаженствуя от собственной роли – благородного избавителя прекрасной дамы. Глядя на заплаканную красавицу, уткнувшуюся в кружевной платочек, он уже мысленно мечтал о том, как сурово накажет гнусного толстяка и как восхитительно будет вознагражден за своевременное вмешательство…

– Полиция! Полиция! – рванувшись из его рук, вдруг завопил толстяк, а через секунду его крики заглушил гудок приближавшегося поезда.

Эффектная сцена оказалась безнадежно смазанной – откуда ни возьмись появилась целая толпа пассажиров, устремившаяся на перрон и обтекавшая Фихтера и толстяка с обеих сторон. Последний начал так яростно вырываться, что лейтенанту пришлось усилить хватку. Теперь они напоминали двух школьников, сцепившихся на перемене. Разъяренный этой некрасивой борьбой, лейтенант уже поднял было руку, чтобы отвесить толстяку еще одну затрещину, как вдруг почувствовал, что кто-то находящийся сзади крепко схватил его за запястье.

Удивленный тем, что женская ручка может оказаться такой жесткой, лейтенант глянул через плечо, но вместо фрейлейн Лукач увидел усатую рожу жандарма, рядом с которым стоял дежурный по станции. Если бы не разноцветные мундиры, то их можно было бы принять за братьев-близнецов – заросшие пышными усами носы и суровые глаза, одинаковостью выражения напоминавшие форменные пуговицы.

– В чем дело? – осведомился жандарм. – Почему вы избиваете этого господина в общественном месте?

– Да потому, что не успел отвести его подальше, – усмехнувшись нелепости вопроса, ответил Фихтер. – Этот господин на моих глазах позволил себе грубо обращаться с дамой…

– Ложь! – немедленно возопил толстяк. – Это не дама, а певичка из захудалого трактира, которую я, импресарио Ласло Фальва, вытащил из Шиофока и привез в Вену, чтобы сделать из нее примадонну!

– Кем бы вы ни были, это не дает вам права обращаться с ней непочтительно!

– А кто вам дал право бить меня в ухо? Я буду жаловаться вашему начальству!

– Извольте. Я – лейтенант лейб-гвардии гусарского полка Стефан Фихтер и всегда готов защитить даму от посягательств столь гнусного типа…

– Если бы вы знали эту, с позволения сказать, даму так, как ее знаю я…

– Что-о-о?

Не выдержав столь откровенного намека, лейтенант начал наливаться кровью прямо на глазах, непроизвольно потянувшись к эфесу своей сабли. Жандарм, следивший за ним, снова перехватил его руку, сделав это твердо, но достаточно почтительно. И тут в дело вмешался железнодорожник. Откашлявшись, он произнес только одну фразу, после которой все участники этой сцены замерли в недоумении:

– Кхе-кхе. Простите, господа, но где же та дама, достоинства которой вы изволите столь громко обсуждать?

Фихтер обвел глазами станционное помещение, растерянно пожал плечами и, лишь увидев за окнами отходящий от перрона поезд, нашел ответ на этот вопрос.

Глава 7
«В опереттах не убивают!»

Получив взволнованную записку от Эмилии с просьбой немедленно встретиться, Сергей Вульф тут же собрался и отправился в указанное в записке кафе. Оно находилось на Рингштрассе, неподалеку от здания парламента, и называлось «Амалия». По дороге туда Вульф размышлял о том, стоит ли покупать цветы – с одной стороны, ему предстоит свидание с красивой молодой женщиной, которая ему откровенно нравилась, но с другой, судя по тону записки, это будет деловая встреча, во время которой речь наверняка пойдет о пропавшей подруге. Наконец, решив, что одно другому не помешает, он купил у уличной цветочницы маленький, но изящный букет фиалок.

Фрейлейн Лукач уже ждала его, заняв столик в самом дальнем углу кафе. На ней было жемчужно-серое платье с высоким кружевным воротом и небольшая изящная шляпка-капот, украшенная голубыми лентами. Одна за столиком, с опущенной на глаза вуалью, Эмилия производила такое чарующе-загадочное впечатление, что Вульф, еще не поздоровавшись, ощутил легкое волнение.

– Как хорошо, что вы пришли, – первой заговорила она. – Садитесь, мне надо многое вам рассказать.

Он учтиво, но чуть церемонно поклонился и молча протянул ей букет.

– Вы очень любезны, – нетерпеливо отозвалась Эмилия, – но садитесь же, садитесь.

– Вы что-нибудь хотите? – спросил Вульф, оглядываясь и делая знак кельнеру.

– Нет. Впрочем, кофе.

– Два кофе, пожалуйста.

Наэлектризованная атмосфера свидания, аромат женских духов, таинственный блеск глаз из-под вуали, легкий шелест платья, трепет изящных пальцев, затянутых белой лайковой перчаткой, – все это порождало в нем томительное волнение, теплой волной подступавшее к горлу. «Если это не влюбленность, то что же?» – подумал про себя Вульф.

– Вы, наконец, готовы меня выслушать?

– Разумеется. Появились какие-нибудь известия о вашей подруге?

Этот, казалось бы, нейтральный вопрос вдруг поверг Эмилию в сильное смятение. Она достала из ридикюля платок, приподняла вуаль и хотела было поднести к глазам, но в последний момент словно бы забыла о нем, намертво зажав в руке.

– Берта мертва. – Голос фрейлейн Лукач прозвучал глухо и тихо. – Точнее сказать, убита.

Вульф молчал, лихорадочно соображая, как реагировать на это известие, поскольку выражать сочувствие в случае убийства вряд ли уместно…

– Что же вы молчите?

– Когда вы об этом узнали?

– Вчера. Дело в том, что два дня назад я получила от нее письмо, в котором она просила меня срочно приехать… Там не было никаких объяснений ее исчезновения, Берта лишь писала о том, что совсем запуталась, ее жизни угрожает опасность и она надеется на мою помощь.

– А куда она просила вас приехать?

– В Кальтенбрюндльберг. Это небольшой городок в получасе езды от Вены.

– И что же дальше?

– Вчера утром я отправилась туда. Гостиница называлась «Майстринг» и находилась в нижней части городка – железная дорога разделяет его на верхнюю и нижнюю часть. Я приехала еще до полудня, поднялась к номеру Берты и постучала. Мне никто не открыл. Тогда я постучала еще раз, после чего решила повернуть дверную ручку. Дверь была не заперта, я вошла в номер… Ох, простите, это было так ужасно.

Эмилия попыталась сделать глоток, но кофейная чашка столь сильно дрожала в ее руке, что Вульф посчитал возможным вмешаться – он аккуратно вынул чашку из тонких пальцев взволнованной женщины и поставил ее обратно на блюдце.

– Сначала я подумала, что Берта просто спит, – она лежала на кровати, лицом к окну. Ставни были опущены, поэтому в комнате было довольно темно. Меня сразу же удивило, что Берта спит не раздеваясь. Я окликнула ее – она молчала. Во всей ее позе была какая-то неестественная неподвижность… Тогда я подошла к кровати и… Она была задушена собственным чулком! Вы представляете мое состояние?

– Да, конечно, – осторожно отозвался Вульф, опасаясь слез и истерики. В кафе уже было полно народу – то и дело звенел никелированный кассовый аппарат, суетились проворные кельнеры, разнося газеты, кофе и пиво, а четыре торговца, заняв соседний столик, бурно дымили трубками и обсуждали виды на урожай. – Что случилось потом?

– Потом началось самое ужасное. – Эмилия содрогнулась. – Я повернулась к двери, хотела бежать, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Я испугалась до безумия и попыталась спрятаться. Это можно было сделать только в ванной комнате. Я метнулась туда, закрыла за собой задвижку и замерла, боясь даже дышать. Кто-то вошел… замер… и я услышала сдавленный стон. О, что это был за голос – страшный, невероятный! Стонал мужчина, даже не стонал, а как-то глухо ревел. Я так тряслась, что боялась от волнения потерять сознание. Он походил по комнате, а затем я услышала звук удаляющихся шагов. Выждав еще немного, я открыла задвижку и на цыпочках стала пробираться к двери. В один из моментов я случайно обернулась в сторону Берты… на ее шее уже не было чулка!

– Он забрал его с собой? – увлеченно переспросил Вульф.

– Наверное, но зачем? Я находилась уже совсем рядом с дверью, когда в коридоре опять… понимаете, на этот раз человек даже не шел, а бежал! Снова спрятаться в ванной у меня просто не было времени… да и ноги подкашивались. Я прижалась к стене так, чтобы, когда откроется дверь, меня не сразу заметили. Знаете, когда дверь стала открываться и я услышала чье-то бурное дыхание, то почувствовала, что еще мгновение – и умру от разрыва сердца!

– Успокойтесь. – И Вульф ласково погладил ее по руке. – Как жаль, что вы не взяли меня с собой!

– Я боялась скомпрометировать Берту.

– Итак, дверь открылась…

– Я стояла вжавшись в стену и даже закрыла глаза от страха. Прошло несколько секунд… или минут… не знаю. Но ничего не произошло – никто так и не появился. Дверь вдруг снова захлопнулась, и человек побежал обратно. Я открыла глаза и увидела у своих ног скомканный клочок бумаги. Ничего не соображая, я машинально подняла его, сунула в ридикюль и после этого наконец вышла в коридор. К моему счастью, там никого не было. Не помню уж, как я выбралась на улицу, – у меня мутилось в глазах, – помню только, что когда я оказалась на площади, то чуть не сбила мольберт художника, который рисовал гостиницу.

– Она настолько живописна?

– Не знаю… в тот момент мне было не до этого. Сначала я побежала в одну сторону, потом опомнилась, взяла фиакр и поехала на станцию. И там вдруг столкнулась с Фальвой! – Эмилия яростно блеснула глазами. – Этот негодяй повел себя невыносимо грубо и стал допрашивать меня, что я здесь делаю. Тут мне в голову закралось ужасное подозрение: а вдруг это он убил Берту? У меня началась истерика, я надавала ему пощечин, откуда-то появился полицейский… но я быстро села в отходивший поезд и поехала обратно в Вену.

– Это все? – осторожно поинтересовался Вульф.

– Да. – Эмилия не стала рассказывать о появлении лейтенанта Фихтера, чисто по-женски решив, что ее поклонникам следует поменьше знать друг о друге.

– А что это был за листок, который вы подобрали?

– Вот он, смотрите сами. Это описание совершенно чудовищной казни.

Вульф осторожно развернул бумагу – это была страница из какой-то книги. На полях ее имелись пометки, а сверху была сделана четкая надпись синими чернилами: «Вольные судьи».

«… Существует легенда, что один из способов предания смерти людей, осужденных „вольными судьями“, состоял в следующем: жертву приводили в подземелье и заставляли целовать гигантскую бронзовую статую Святой Девы. Когда осужденный подходил к статуе и касался ее, она раскрывалась надвое. И внутренность статуи, и ее дверцы были утыканы острыми длинными гвоздями и заостренными клинками, причем на каждой дверце, на высоте человеческой головы, имелось по одному гвоздю, длиннее всех остальных. Посредством тайного механизма жертва втягивалась внутрь, и дверцы затворялись. При этом самые длинные гвозди выкалывали человеку глаза, а остальные вонзались в тело. Через полминуты пол статуи разверзался, и несчастный проваливался вниз, где находились шесть больших деревянных валов, расположенных тремя парами, одна под другой. Валы были снабжены острыми клинками, причем расстояние между парой верхних параллельных валов было таково, что человеческое тело попадало как раз между ними. Средняя пара была сдвинута ближе, нижняя – совсем близко. Внизу слышался плеск воды. Изувеченная жертва с выколотыми глазами падала между верхней парой валов, которые разрезали ее своими ножами. Затем кровавое, трепещущее месиво пропускалось через две последующие пары валов. В конце этой чудовищной мясорубки человеческое тело превращалось в мелкие кровавые ошметки, которые падали в протекавший внизу ручей и уносились им прочь…»

Дочитав до конца, Вульф побледнел.

– Какая омерзительная казнь! Но как все это странно выглядит – судя по вашим словам, тот человек не стал заходить в номер, а просто бросил туда этот скомканный листок бумаги. Зачем?

Эмилия пожала плечами.

– Я просила вас о встрече именно потому, что сама ничего не понимаю… Но мне страшно! Не надо возвращать, оставьте этот листок у себя. Одно прикосновение к нему вызывает у меня приступ тошноты.

– Странно… какая странная история, – задумчиво повторял Вульф, аккуратно складывая листок и убирая в портмоне. – Таинственное исчезновение Берты, ее письмо, таинственный незнакомец… или их было двое? Таинственно подброшенное описание казни… Вся эта таинственность выглядела бы весьма опереточной, если бы не…

– Но в опереттах не убивают! – гневно воскликнула Эмилия.

– Именно это я и хотел сказать, – успокоил ее Вульф. – В любом случае, надо рассказать обо всем комиссару Вондрачеку. Он показался мне умным и порядочным человеком. Вы готовы пойти к нему вместе со мной?

– Да, но…

– Вас что-то сдерживает?

Эмилия кивнула.

– Я бы не хотела рассказывать о своем столкновении с Фальвой.

– Почему? И что еще вас связывает с этим извращенцем?

– Теперь уже практически ничего… – Фрейлейн Лукач глубоко вздохнула и наконец-то подняла вуаль, одарив Вульфа мягким мерцающим взглядом. – Если я смогу рассчитывать на вашу дружескую скромность, то расскажу о своей жизни… конечно, если вы этого хотите.

– Не только хочу, но и прошу вас об этом.

– Ну что ж, тогда слушайте. Я родилась в Капошваре, в семье владельца небольшого трактира. Мой отец – венгр Ференц Лукач, а мать – еврейка Юдифь Книппершток. Она была дочерью портного, который имел собственную мастерскую по соседству с отцовским трактиром. Моя история не отличается оригинальностью – мы с матерью помогали отцу обслуживать посетителей, а однажды, по просьбе местных крестьян, я исполнила для них несколько венгерских народных песен. Это им так понравилось, что с тех пор я стала регулярно петь в отцовском трактире.

– А потом там случайно оказался Фальва, который услышал ваше пение и пообещал сделать из вас примадонну?

Эмилия улыбнулась.

– Я же предупреждала, что в моей истории нет ничего оригинального. Да, он предложил мне поехать с ним в Будапешт, пообещав оплатить пансионат и уроки пения. Мне удалось уговорить отца, и через три месяца я уже жила в Будапеште. Комнату на двоих мы с Бертой снимали в районе Ракошпалота. Вам может показаться странным, но, хотя мы были самыми близкими подругами, я о ней мало что знаю. Она рано осталась без родителей и воспитывалась у дяди, который жил на хуторе под Дебреценом. Потом, когда Берта повзрослела и ей приелась деревенская жизнь, она укатила в город с одним молодым военным. Через какое-то время она его бросила и познакомилась с Фальвой.

– Неужели молодого военного можно променять на старого негодяя? – усомнился Вульф.

– О, вы не знали Берту! – живо откликнулась Эмилия. – А она была не просто красива…

– Вы обе красивы, – не удержался Вульф. – И даже очень красивы…

– Не перебивайте. – Впервые за весь разговор Эмилия усмехнулась. – Так вот, Берта была очень взбалмошной, легкомысленной, но честолюбивой. В мечтах она видела себя не иначе как княгиней Эстерхази, владелицей роскошного дворца в центре Вены. Когда она надеялась чего-то добиться, то ничем не смущалась. Берта первой стала любовницей Фальвы, а потом уговорила на это и меня…