Текст книги "Быть Олегом Тактаровым. Моя история. Автобиография без цензуры"

Дикие техасские парни

Через полгода после победы на «Белом драконе» я ехал с той самой кассетой в техасский город Даллас тренироваться к пятому чемпионату UFC. Мой плюгавый менеджер Бади Албан был настоящим техасцем, а в Америке техасцы – герои анекдотов, как чукчи в России. Только техасцы (и мой Бади не был исключением) носят отглаженные в стрелку ковбойские джинсы. Он очень гордился тем, что может себе позволить надевать каждый день новые штаны, а неожиданно разбогатев на моих процентах, стал выбрасывать раз надеванные. Но его чистоплюйство на этом и заканчивалась, в американском соревновании на обладателя самых вонючих ботинок Бади точно стал бы победителем. Когда по его просьбе я познакомил Бади с красивой русской девушкой, она бегала от него как от огня…

– I’m fucking greatest manаger for you! – говорил он и был уверен, что так и есть.

Его акцент среднестатистическому американцу было очень трудно разобрать. Мне было проще. Для меня его язык был знаком «с детства», нового американского детства.

– Чувак, тебе реально надо накачать тело, ты должен вынести мозг всем этим говноклюям одним появлением на ринге! У меня есть кореш, который тебе поможет. У него лучший зал во всем штате! Чувак, он реально наш, ты позанимаешься у него, и все Грейси будут сосать в очередь!

– Да не вопрос, Бади. Вези хоть к черту на рога.

Парень, которого Бади назначил курировать мою подготовку, был длинноволосый, симпатичный и страшно болтливый борец Гай Мецгер. Мецгер почему-то страшно боялся Бади и бегом выполнял все его указания.

Моя двухэтажная Америка Лос-Анджелеса сменилась высотками даун-тауна Далласа и снова мягко опустилась до нелепой деревенской хибары Мецгера на окраине города. На пороге нас встретили маленькая собачка и красотка с тонкими злыми губами.

– Милости прошу, – прошипела она.

Мое недельное пребывание у Гая запомнилось постоянными языковыми экспериментами. Самого Гая я прозвал Гаймез и постоянно доставал его своими вопросами и изречениями.

– She makes my life a living hell!

Гаймез долго ржал над этой фразой про его собачонку, которая постоянно лезла в постель, и, показывая в сторону жены, заговорщически повторял мою сентенцию. Я свободно разговаривал по-английски с моими техасскими друзьями, и, хотя сейчас понимаю, что языка не знал совершенно, тогда мне это ничуть не мешало. В кикбокс-клубе Гаймеза я даже научился бегло говорить по-испански с прекрасным мексиканским боксером Алексом Андраде, который не скрывал своего происхождения, как это было принято среди мексов, и за это я его уважал. Не скажу, что мне было очень интересно с этими людьми, но они были откровенны и бесхитростны. У них были простые и понятные желания. Алекс, например, мечтал о грузовике, и когда в 1996 году Александр Иншаков проводил в Москве первый чемпионат по боям без правил, я помог Алексу съездить. Он заработал и купил грузовик своей мечты. Сейчас у него уже другой, очень дорогой.

С Алексом мы часто ходили в мексиканские рестораны. Сейчас я терпеть не могу мексиканскую кухню, у меня с ней ассоциируется моя техасская депрессия… Иногда вместе с Гаймезом мы ходили в какой-нибудь клуб, и тогда Гай возил нас по Далласу на своем «мустанге» 1967 года, которым очень гордился. Машина постоянно ломалась, и мы с Алексом выталкивали ее со стоянок крутых клубов, пока Гаймез сиротливо стоял в сторонке.

Через неделю появился Бади.

– Контракт, чувак, я привез тебе контракт!

– Бади, сукин ты сын, почему вместо трех лет у тебя значится четыре?

– Старик, это просто шаблон, я забыл исправить…

– Шакал ты, Бади!

– Не парься, чувак, сейчас подпишем и поедем ко мне на уик-энд.

Хотелось его придушить, но, поскольку я редко отказываюсь от возможности попутешествовать, поехал и тогда.

Однообразная дорога, свора собак в пустом дворе, зашуганная жена… В доме был установлен телеэкран во всю стену – «American dream», – пояснил мне Бади. С этим дебилом связана вся моя дальнейшая спортивная карьера!

До ближайшего ресторана ехали больше двух часов… глушь несусветная! Более тоскливого времяпрепровождения я себе представить не мог, зато тренировал свой английский:

– Бади, сейчас я расскажу тебе, что я ем… Почему ты живешь в такой заднице?.. Почему даже в крупных американских городах на улицах мало людей?

Типичная американская культура… Бади снял мне комнату в самом дешевом районе Далласа, рядом со спортзалом Гаймеза. Соседи не то что по-английски, по-испански почти не говорили. Сверху пели африканские, слева – корейские песни. Моя комната – на первом этаже, рядом с водонагревательным бойлером. Первое время я не мог спать и страшно бесился, но скоро привык и к бойлеру, и к гигантским техасским тараканам, как привык бы, наверное, к черту под кроватью. Я ни на что не обращал внимания. На сорок долларов накупил мерзких «ножек Буша» в самом дешевом магазине и забил ими холодильник. Дома другой еды у меня не было.

Однажды часа в четыре утра мне позвонил Сапуняша, после разговора я снимал себя на видео, на глазах были слезы… Вот такое кино. Было тоскливо и одиноко. На следующий день позвонила жена с жалобой, что вместо пяти ей стали приносить три тысячи в месяц. Я пообещал разобраться…

Спасительный стриптиз

Даллас – забавное место! Я прожил в нем с середины февраля по конец апреля 1995 года. Немыслимая жара, тоска и голодуха – вот главное, что помню о том времени. Я тренировался к UFC-5 – Пятому мировому чемпионату за звание абсолютного чемпиона. Делать в свободное время было нечего, друзей у меня почти не было, и я вынужденно зависал в стрип-барах, которых в Далласе больше, чем в Москве голубей. Буквально все кафе и закусочные работают с круглосуточным стриптизом. Дикие техасцы, истосковавшиеся на ранчо по женскому телу, ходят в стрип-бар завтракать, обедать, ужинать и вечером – закрепить результат. Я становился техасцем… Расскажи мне, нижегородскому бизнесмену, что я уеду в Америку и буду просиживать часами в стриптизе, не поверил бы. Впрочем, я люблю моих техасцев, только там американцы относились ко мне просто и доброжелательно, без враждебности и подозрительности.

Однажды Бади удалось поднять мне настроение – он устроил бои на родео. После выступления Тактаров & Мецгер, на котором мы картинно покидали друг друга, всей толпой пошли в ближайшую забегаловку. За огромным столом пили текилу.

– Как ты пьешь?! – орет мне один. – Так водку пьют! Вот как надо!

– У нас есть фильм «Судьба человека», – отвечаю я. – Наш командир взят в плен, его вызывает на допрос немецкий офицер и наливает стакан водки. Наш, хоть и голоден как собака, выпивает не закусывая. Второй стакан – так же. И только после третьего отламывает кусок хлеба и нюхает, потому что хлебом нужно поделиться в бараке с другими пленными. Вот как пить надо!

Тут мой собеседник наливает пять стаканов текилы, выпивает, и ему становится плохо, совсем плохо. Не прерывая праздника, народ вызывает скорую и продолжает гулять. Официантка из кикбокс-клуба Гаймеза учит меня танцевать сальсу, мы пьем и танцуем до изнеможения.

– Олег, к тебе не подобраться! Звезда прерий! – слышу я где-то в стороне забытый украинский акцент.

– Где? Я слышал или показалось?!

– Та вот я, Николай.

– Пойдем посидим где-нибудь, здесь очень шумно! – кричу я.

– Та с удовольствием, отличный клуб на соседней улице.

Помню, я страшно обрадовался русскоязычному обществу. Как в первые дни своей американской жизни армянину в лавочке или дяде Семе в книжном магазине…

Однажды Коля организовал своеобразный культпоход в самый дорогой клуб со стриптизом – Men’s club of Dallas. С нами была красавица Наталья и ее американский бойфренд, адвокат. И вдруг единственный черный в клубе хватает Наташу за руку и заставляет танцевать! Адвокат, мечта русской эмигрантки, просто отвернулся. Я подошел к черному парню и незаметно, но очень сильно ударил его по печени. Он сложился вдвое. Помню, я подумал: какое гуманное и действенное наказание! Продолжить приятное застолье нам не дал охранник:

– Уходите немедленно, мы вас не видели!

– С какой стати?

– Потом благодарить меня будете.

Оказывается, по американским понятиям это было проявлением расизма, за которое я мог очень дорого поплатиться, стоило только тому охраннику вызвать полицию. С Колей, который стал моей русской отдушиной в Техасе, мы потом не раз вспоминали эту историю.

Спустя несколько месяцев, в августе 1995-го, меня снова чуть не выдворили из страны. Тогда, чтобы скоротать время перед супербоем UFC с Кеном Шемроком, мы с Сережей Ткачевым поехали на Ниагарские водопады.

– Олег, а чего вокруг надписи «Ниагарские водопады. Канада»? Мы с тобой границу не пересекали?

– Откуда я знаю, границу-то уж не пропустим.

И тут я замечаю, что мы въехали на нейтральную зону и проезжаем мимо флегматичного американского пограничника, а чтобы вернуться на территорию Штатов, нам необходимо объездной дорогой проехать по канадской территории и неизбежно пройти канадский пограничный контроль.

– Серега, представляешь, что произошло?! Ты – нелегал, я – нелегал. У меня даже американских прав на машину нет, все мои документы на продление визы потерял техасский адвокат. Нас под белы ручки вышлют, мы слова сказать не успеем.

– Да… Двое плохо говорящих на английском испуганных придурков, без документов, на открытом «мустанге»…

– Простите, видите ли, мы ехали посмотреть Ниагарские водопады, заблудились и случайно пересекли границу…

Канадский пограничник посмотрел на нас и, не спросив документов, написал какую-то бумажку.

– Вот, передайте американскому коллеге.

Дрожащими руками, в холодном поту мы передали записку американцу, который снова впустил нас в страну вечной мечты…

В Далласе я тренировался в кикбокс-клубе Гаймеза и в японском клубе дзюдо. И там, и там я боролся в кимоно, что было моей ошибкой, потому что на UFC все бойцы выходили обнаженные, в одних плавках, которые являлись предметом отдельной гордости каждого из промоутеров. У меня не было ни одного достойного соперника, каждый сдавался через пять секунд. Конечно, я был легендой Далласа и Техаса, все знали: есть русский, который непобедим и готовится доказать это всем. Конечно, я расслабился, и результат не замедлил сказаться. Однажды я попросил, чтобы на меня без перерыва шли все бойцы клуба. Восьмой был не лучше и не хуже остальных, но в бою с ним я неудачно дернул ногу и порвал связку. Боль была адская, я чувствовал, что произошло что-то серьезное, но не хотел верить и пошел в душ как ни в чем не бывало, а там поскользнулся и дорвал связку. До свидания, чемпионат и green card! Мои связки, и без того надорванные бесконечными тренировками и непомерными нагрузками в переходном возрасте, были ослаблены неправильным питанием. Коленная связка на правой ноге просто порвалась. Мне нужен был отдых, а я загнал себя тренировками. Нужно было чаще ходить в стриптиз…

Каролина и Катлина

Оставалось несколько недель до соревнования, опухоль на ноге спала, и я внушил себе, что смогу не замечать травмы, не показывать своей физической неполноценности. Морально я был готов и решил стаскивать соперника в партер – рассчитывать на бой в стойке было бессмысленно, я с трудом передвигался. Но удивительное дело, колено на левой ноге, которое вылетало с детства по нескольку раз за тренировку, надежно держалось до тех пор, пока я не сделал операцию на правой ноге.

Бади Албан решил подойти к организации моей пиар-кампании по-взрослому, и недели за три до начала соревнования мы выехали в Северную Каролину. Для меня это была радостная перемена. В Каролине больше зелени, лесочки, похожие на наши, примерно среднерусская влажность, а я в то время от тоски перед каждым похожим на русское деревом падал, как Афанасий Никитин. Впрочем, мое внутреннее состояние и настроение было замечательным, несмотря на травму. Как организатор шоу и моей рекламной кампании, Бади расставил по всему городу пластиковые макеты моей устрашающей фигуры, которые меня сильно раздражали.

– Бади, дебил, раз у меня образ русского медведя, давай пустим утку, что я беспробудно пью и на соревнования не выхожу, не осушив стакан.

– Вау, Олег, гениально!

И вот в одном из ресторанов я налил стакан водки, незаметно подменил ее на воду и картинно выпил. Легенда пошла.

«Чтобы проснуться, Русский Медведь выпивает стакан водки», «Стакан водки и кровавая закуска», «Пьянящая победа или похмельное поражение?» – такими заголовками пестрели газеты, и, казалось, они мне на руку: если пьяный, значит, менее собранный и точный, но сейчас я думаю, что этот пиар-ход был на уровне «великого промоутера» Бади Албана. Перед соревнованием меня измучили журналисты, помню, тогда я впервые научился не замечать объектив, не работать на камеру. Этот навык потом очень помог мне на киносъемках. Вокруг огни, вспышки, но ты их не видишь. Мысль свободна, и ты можешь сыграть роль так, как ты ее понимаешь и чувствуешь.

Я старался больше отдыхать, не думать о предстоящем бое. Помню, мне было легко и весело, я успокоился. Но когда за несколько дней до боя я замкнулся и старался максимально настроиться, снова нахлынула та старая и всепобеждающая техасская депрессия. Появилось волнение, я перестал ходить: мне было больно. Нужны были близкие люди.

По правилам UFC проходило три боя за ночь. Всего семь боев. Моим первым соперником был американский кубинец Эрнесто Вердесио, очень прогнозируемый боец. На первый же удар я перевел его в партер и сделал удержание, он сдался. Но даже такая легкая победа была важна для моего состояния. Пришла эйфория. В этом смысле спорт – добрый наркотик.

Я проводил очень техничные приемы, которые не всем были понятны. Легкоатлет Бен Джонсон, например, тренировал пальцы рук, чтобы сделать свой старт более мощным. Со временем я придумываю емкие и четкие определения своей работы, например: центр гравитации должен быть ниже, чем у соперника. Или If it’s not a tight, it’s not a right – то есть любая мелочь может увеличить результативность твоей работы. Смысл в том, что ты не имеешь права на ошибку, как альпинист в горах. Любая ошибка может стать смертельной.

Второй бой был с Дэном Северном, которого на прошлом чемпионате Грейси задушил ногами. Дэн, конечно, обозлился на свое поражение и очень активно тренировался. Я, зная, что он борец, решил вообще не бить его и сразу идти в партер. К тому же у меня не работала правая нога… В партере я пропустил удар коленом в лицо, он рассек мне бровь и потом здорово колошматил по разбитому месту. Но если в боксе после каждого раунда боксеру моют лицо, то там любая царапина размазывается по вазелину и кажется, что ты весь в крови.

Думаю, это хорошо, что бой остановили, во мне проснулся зверь, жаждущий победы, и он сменил спортсмена. Бой был остановлен в тот момент, когда я очень удачно зашел на болевой и сделал бы его, несмотря на то что Ден держался за сетку. Ден был сильный соперник, пожалуй, самый выносливый из всех. Кроме того, осторожный и опытный боец. На чемпионате чемпионов он был другим, и я не знаю, была ли это трусливая осторожность или осторожная трусость. А тогда сказалось, что он был тяжелее меня килограммов на тридцать. От многих ударов я уходил, хотя это в записи плохо видно. Тогда судья просто испугался, что у меня глазницы наполнились кровью. Но в партере глаза не нужны! Тактильное ощущение дает всю информацию, глаза только обманывают. Слепой, дотрагиваясь до лица девушки, может сказать о ней многое, и красоту слепые чувствуют, может быть, даже лучше, чем мы. После многих лет борьбы я настолько изучил человека, что иногда мне кажется: соперник еще об этом не подумал, а я знаю, что он сделает. Я не считаю слепых обделенными. Отнюдь!

А тогда я возмущался страшно! Я был уверен, что бой остановлен несправедливо. Я ведь не сдавался. Через три чемпионата было запрещено держаться за сетку и бить коленом, но не в этом дело. Для меня этот бой был важен еще и потому, что я решил продолжать и выигрывать.

На вечеринке после соревнования я сказал Дэну Северну:

– Мы сделаем матч-реванш.

Боб Мейровиц, хозяин соревнований, усмехнулся – ему только и надо, чтобы бойцы схлестнулись и ненавидели друг друга.

– Пожалуйста, Олег, если ты считаешь, что бой был остановлен неправильно, выступай на следующих соревнованиях.

Но я занял лишь третье место и не прошел в финал. После боя меня привезли в больницу зашивать бровь.

– Не нужно мне ничего зашивать, само пройдет!

Но ребята настояли и правильно сделали, и, хотя за тот визит с меня сняли какую-то запредельную сумму, я рад, что избавил свое лицо от ненужных шрамов.

После боя я чувствовал себя мерзопакостно. Мое сознание отказывалось принять действительность…

В тот вечер я познакомился с чернокожей Катлин, ставшей моей спутницей на два с половиной года и матерью моего сына Китона.

Вспоминая Ханен

Я и сейчас схожу с ума от носика с горбинкой! Видимо, правы мои друзья, которые выводят мою фамилию от восточных корней – «тукта», «тахта» и др. Когда я был в Казахстане, мне сказали, что «тукта» – значит «стойкий», «становись». Получается Олег Николаевич Стойктоидет.

Жизнь спортсмена – на сборах, поэтому школьником я был особенным: постоянные отъезды в другие города, постоянная двойная нагрузка. В городе Степногорске на сборах нас держали особенно долго, и, чтобы дети от безделия не перебесились, отправили нас, молодых и перспективных, в местную школу. Там-то я и встретил ее. Она училась в восьмом, я – в девятом. Миниатюрная ингушка с короткими черными волосами, со смуглой кожей и носиком с горбинкой. Я не мог отвести от нее глаз, она была прекрасна и воздушна! Я не ночевал в гостинице, каждую свободную минуту хотелось быть только с ней, и все мне было мало. С ней я провел самые яркие, сладкие и чарующие часы, которые когда-либо проводил с женщиной. С тех пор каждую женщину я неосознанно сравниваю с ней.

Сейчас сексуальностью называют то, что раньше называлось женственностью, – она в любом движении, слове, улыбке и, конечно, взгляде. Однажды на берегу Волги я увидел, как молодая девушка руками сгребала песок. Я запомнил каждое ее движение на всю жизнь. Может быть, она и сама не понимала, насколько была очаровательна. Всякое ее движение было песней. Это – сила женщины, сила мягкая, сила любви и нежности, ласки и домашнего очага. Я прекрасно понимаю ахейцев и троянцев, устроивших кровавое месиво ради Елены, она должна была БЫТЬ только с ними, они должны были лицезреть ее каждый день. Но если женщина не сексуальна, а старается изобразить то, что ей (увы) не дано, – выходит жуткая вульгарщина, к сожалению, так распространенная в Америке.

Очень большую роль в моей жизни сыграла Светлана Николаевна. С ее дочерью Леной мы вместе учились в нижегородском политехе. Она была замечательной девушкой, мы звали ее Маша Питерская. Необыкновенно красивая, умница, Лена была еще и отличным товарищем – у нее я списывал английский, который до Америки не учил совсем. Светлана Николаевна любила меня по-родственному.

– Олег, я всем директорам нижегородских заводов представила тебя своим племянником, который, несмотря на молодость, очень перспективный бизнесмен, владелец огромной торгово-промышленной компании.

– Нет слов, Светлана Николаевна, благодарю. Только эти старые кадры очень опасаются общаться со мной на равных, не доверяют.

– Привыкли осторожничать, Олег. Полгода покрутишься, тебя признают, будешь получать и продукцию, и заказы.

– Пропал бы без вас, Светлана Николаевна.

– В том то и дело, что нет! Ты замечательный мужчина, эх, была бы я лет на двадцать моложе… А Ленка – ничего не понимает!

– Да, замечательная Лена девушка, просто любовь необъяснима и нелогична. Да к тому же я женат.

– Непорядок, – смеется Светлана Николаевна. – А я всю жизнь любила, а вернее, жалела, всяких спившихся гениев… Сильной женщине нужен мужчина сильнее ее, но который не применяет к ней свою силу. Ощущение своей силы – уже достаточный противовес и женской глупости, и безрассудству. Мужчины же, как правило, либо женоподобны, либо тираны. Кстати, ты вот понимаешь женскую душу, которая значительно тоньше и многограннее мужской.

– Во-первых, я Дева по зодиаку, а потом, спорт виноват, Светлана Николаевна. Нас так учили…

Благодаря покровительству Светланы Николаевны, которая в то время была главой профсоюза работников пищевой промышленности Нижегородской области, я в 1992 году съездил с группой директоров нижегородских заводов в Германию и Египет. Из этих поездок, которые были сами по себе очень нудными, я запомнил, как в Германии наши гаврилки в москвошвеевских костюмах каждый вечер строем ходили на секс-шоу. А в Египте, получается, тоже благодаря Светлане Николаевне, я познакомился с Ханен.

И влюбился, как мальчишка. В Египте у нашей группы была экскурсовод Ханен, египтянка, молодая Нефертити: тонкие черты лица, огромные глаза и потрясающая худоба. Помню, я колотил в дверь ее номера и чувствовал себя римлянином эпохи гонений: на все мои уговоры и угрозы она отвечала, что христианка и не может отдаваться первому, легкому чувству.

Я так и не добился ее, но испытал с ней минуты счастья и покоя. Может быть, потому, что она была моя первая иностранка. В городе Александрия мы сидели с Ханен в египетском дворце Наполеона, курили кальян, передо мной стояла чашка лангустов и омаров, на столе лежали фрукты. Нас окутывал шелковой истомой роскошный египетский вечер. Ханен играла на пианино. Я был счастлив. Знакомство с Ханен настолько ошеломило меня, что по приезде в Нижний я записался в мечеть учить арабский.

Домой я привез изящный египетский кальян, собрал на природе своих друзей, разложил фрукты и расстелил покрывала. Ребята честно признались:

– Ой, чо-то не вставляет! Давай хоть плану положим.

Налили шампанского, насыпали травы.

– Во, теперь вставляет!

А я молчал. Каждый раз, закуривая кальян, я вижу Ханен.