Текст книги "Командарм. Позади Москва"

Глава 8

Ст. лейтенант Малышок, район Вязьмы, октябрь 1941 года

Командир первой роты второго батальона 315-го СП старший лейтенант Малышок помотал гудящей головой, потихоньку приходя в себя после только закончившегося артналета, уже второго за сегодняшний день. Оглядевшись, Илья вынужден был признать, что уцелеть на этот раз удалось просто чудом: немецкий фугас рванул буквально в десятке метров от КП. Тряхнуло настолько сильно, что разошлись бревна перекрытия подбрустверного блиндажа, еще после прошлого обстрела держащиеся на честном слове. Одно даже обрушилось вниз, лишь по счастливой случайности не задев никого из набившихся внутрь, словно сельдь в банку, бойцов. Впрочем, чему удивляться? Укрытия возводили второпях, да еще и в темное время суток, чтобы не попасть на глаза (и в объектив фотокамеры, понятное дело) немецких авиаразведчиков. А как иначе, коль информация об изменении направления фашистского удара пришла буквально за сутки с небольшим? Вот и приготовились, как сумели. Да, собственно, нормально приготовились, ежели фрица пришлось бы встречать в чистом поле и наспех отрытых ячейках, могло б выйти куда как хуже. А так хоть нормальные окопы выкопать успели, с насыпными брустверами, стрелковыми бойницами, нишами для боеприпасов и несколькими противоосколочными перекрытиями и изгибами на случай применения противником ручных гранат. Пулеметные гнезда тоже оформили и укрепили по всем правилам. А вот запасную линию рыть не стали: парой километров восточнее встали в оборону остальные батальоны полка, тоже усиленные противотанковой артиллерией. И если не справится «двойка», останавливать немца станут уже товарищи, получившие приказ не отступать ни при каких обстоятельствах. Правда, местность там оказалась еще менее подходящей, но иного выхода просто не было, противник не должен был вырваться на оперативный простор. Тоже ни при каких обстоятельствах.

Что творилось на позициях второй и третьей рот, старший лейтенант не знал, но полагал, что им досталось ничуть не меньше, лупили гитлеровцы по всему фронту и не жалея снарядов. От души лупили, суки, чего уж там… Видать, надеялись, что теперь пройдут сквозь их оборону, как на параде и без единого выстрела. Угу, разбежались, падлы! Вот прям счас!

С воздушной разведкой у фашистов, к счастью, не срослось: осеннее небо наглухо затянули низкие свинцовые тучи, с позавчерашнего дня периодически разражавшиеся многочасовым дождем, холодным и мелким. Вот только наземным войскам это практически никак помешать не могло, ну, разве что увязнет кто на подходе, да вражеским пехотинцам по грязюке чуток посложнее наступать станет.

«Соседям», 282-му полку, приданному в прикрытие линии противотанковых опорных пунктов, пришлось полегче, благо местность в их зоне ответственности позволяла. Но и основной удар гитлеровской танковой группы пришелся именно на их позиции. А вот «триста пятнадцатому» не повезло. Разместить сеть полноценных ПТОПов с взаимноперекрывающимися секторами огня в узком, не больше километра, дефиле, стиснутом между лесной опушкой и заболоченной поймой реки, оказалось попросту невозможно. Точнее, негде. Максимум несколько артпозиций по фронту, которые, как честно предупредил комбат, при массированной танковой атаке долго вряд ли продержатся. И потому останавливать немца придется самостоятельно, благо и недавно начавших поступать в боевые части противотанковых ружей, и гранат с зажигательными бутылками имелось в достаточном количестве. Правда, командир дивизии обещал артиллерийскую поддержку, но только тогда, когда вовсе уж подопрет. Да и ее эффективность вызывала определенные сомнения – при столь мизерном расстоянии до противника и отсутствии корректировщиков часть снарядов вполне могла бы попасть и по собственным окопам.

А вот с авиацией не получилось: до старшего лейтенанта доводили, что прикрытие с воздуха у них имеется, и достаточно серьезное, но зарядившие дожди свели его возможности на нет, и самолеты так и остались на аэродромах. Хорошо хоть и фашисты оказались в таком же положении, и бомбить их уж точно не будут. Под бомбы старший лейтенант пока ни разу не попадал, но от успевших повоевать командиров слышал, что дело это жуткое, лучше пару артобстрелов перебедовать, чем одну атаку пикировщиков «Ю-87»…

Первую атаку, которую Малышок назвал про себя «пробной», удалось отбить достаточно легко, видимо, фрицы и на самом деле просто решили прощупать оборону противника. Потеряв всего три танка и бронетранспортер, ухитрившийся завязнуть на открытом месте и расстрелянный из ПТР, – заодно и бойцы потренировались, поскольку опыта обращения с новым оружием у пехотинцев было кот наплакал, – гитлеровцы отошли. И почти полчаса неприцельно закидывали линию обороны минами. Неприцельно, поскольку большинство позиций просто не успело вступить в бой, демаскировав себя огнем, и вычислить их противник не сумел.

Зато вторая атака оказалась уже самой настоящей: на красноармейцев поперло полтора десятка танков при поддержке пехоты. Бой шел почти сорок минут, но добраться до линии окопов фашистам так и не удалось, хоть кое-где танки удавалось остановить буквально в полусотне метров от бруствера. И уже не при помощи пушек, поскольку сорокапятки просто не могли вести огонь параллельно фронту, а ПТР и гранатами. Но – отбились. Вот только орудий после того, как немцы отползли на исходную, оставив в предполье восемь горящих панцеров и как минимум до роты живой силы, у них осталось всего три. Потери среди личного состава тоже были серьезными, особенно много оказалось раненых.

Пройдя по оплывшим от близких разрывов, кое-где и вовсе полузасыпанным ходам сообщения, старлей как мог подбодрил своих бойцов. Тяжелораненых уже отправили на пункт оказания первой помощи, остальных санинструкторы перевязывали на месте. В целом красноармейцы, несмотря на потери, пребывали в боевом расположении духа, воодушевленные второй отбитой атакой и уничтоженными вражескими танками. Вот только в глубине души Малышок отлично осознавал, что все это – пока еще никакая не победа, а, вероятнее всего, даже и не середина боя…

А затем фрицы, больше не размениваясь на мины, начали полноценную артподготовку. После нескольких пристрелочных выстрелов гаубицы заработали с завидным постоянством, выпуская снаряд за снарядом с той скоростью, с какой канониры успевали перезаряжать орудия. Поскольку их скорострельность составляла не меньше четырех выстрелов в минуту, на этот раз батальону пришлось тяжело. Немцы били не залпами, а вразнобой, так что фугасы падали на позиции каждые несколько секунд. Земля тяжело вздрагивала под ногами, когда очередной снаряд вздыбливал многометровый фонтан взрыва, со стенок окопов целыми пластами отваливалась липкая глина, заваливая ходы сообщения и подбрустверные ниши. Расходились наспех скрепленные бревна перекрытий. Позиции батальона затянуло мутным дымом, забивавшим ноздри тухлой вонью сгоревшего тротила. Каждый новый разрыв отдавался в груди противным ёканьем акустического удара, казалось, выворачивающего легкие и сбивавшего дыхание. Пожалуй, единственным, чему радовались оказавшиеся под артобстрелом бойцы, было то, что оглушило всех: уж больно муторно и жутко слышать журчащий звук очередного падающего «чемодана». Впрочем, минометные мины выли ничуть не лучше…

А затем все закончилось.

И тут же началось вновь: не дожидаясь, пока ветер растащит в стороны густое дымное марево, заволокшее русские траншеи (а под самый конец обстрела фрицы выпустили еще и несколько дымовых снарядов), гитлеровцы начали атаку. На сей раз бросив в бой все, что у них оставалось: почти полтора десятка танков и даже бронетранспортеры, идущие вторым эшелоном и поддерживающие пехоту пулеметным огнем. То, что часть из них неминуемо увязнет на перекопанном гаубицами на полметра вглубь поле, их командиров, похоже, не шибко волновало. А потери? Впереди лежала Москва, поэтому потери не столь уж и сильно заботили Генштаб: взятие большевистской столицы автоматически переводило их в раздел полностью оправданных. Русскую оборону нужно было сломить именно в этой атаке, поскольку сил на еще одну у фашистов просто не оставалось…

Как не оставалось сил отбить еще одну атаку и у второго батальона 315-го стрелкового полка, численность которого – по крайней мере судя по потерям роты старшего лейтенанта Ильи Малышка – ныне составляла не более половины от списочного состава. А скорее всего, и того меньше, поскольку считать многочисленных раненых за полноценных бойцов он не мог…

Особого смысла от него, как от командира, сейчас уже не было, и потому Илья встал вторым номером к одному из противотанковых ружей, заменив убитого при артобстреле красноармейца. Сам он успел выстрелить из ПТР на полигоне всего трижды, а вот старший расчета, ефрейтор Голиков – аж восемь раз, три из которых сегодня. Так что пускай и бьет фрицев, а он станет патроны подавать, благо для этого никакой специальной подготовки не нужно. Интересно, кстати, своя артиллерия у них еще имеется или немцы всех с землей перемешали?

Имелась, как выяснилось спустя несколько минут, потребовавшихся фашистам, чтобы преодолеть половину расстояния до советских окопов. С левого фланга звонко хлопнула сорокапятка, и идущий в авангарде немецкий танк, приземисто-угловатая «тройка», крутнулся на перебитой гусенице. И тут же тявкнула вторая пушка, всадив в подставленный борт бронебойный. Проехав еще пару метров, немец полыхнул, выбросив изо всех люков перевитые жирным черным дымом огненные жгуты. Последнее орудие правого фланга молчало, накрытое прямым попаданием гаубичного снаряда.

Перезарядившись, «53-К» выстрелил еще несколько раз, с первого попадания спалив один из легких танков и раскатав гусеницу среднему. Больше они ничего сделать не сумели: в сторону чудом уцелевшей во время обстрела артиллерийской позиции развернулись сразу три фашистских панцера. До боли, так что ногти вонзились в заскорузлую от въевшейся грязи ладонь, сжав кулаки, Малышок наблюдал, как немцы, ведя огонь с коротких остановок, подползают к капониру. Вот осколочный снаряд раскидал комья грязи в нескольких метрах от обсыпки, еще один рванул практически перед самой пушкой, скособочив щит. Сорокапятка выстрелила в ответ, болванка высекла из брони сноп искр, уйдя в рикошет.

Перезарядиться артиллеристы уже не успели: тяжело качнувшись, угловатая темно-серая коробка смяла орудие, прокрутившись на нем. За что и поплатилась, получив снаряд в борт от соседней пушки, из расчета которой уцелел лишь один человек. Короткий высверк попадания – и гулкий удар сдетонировавшего боекомплекта. Граненая башня, подскочив над погоном, опрокинулась на крышу моторного отсека.

Уцелевшие танки выстрелили практически одновременно: старлей видел, как сорокапятка, нелепо взмахнув в клубах дыма станинами, опрокинулась набок. Убедившись, что противник уничтожен, оба панцера неспешно развернулись, двинувшись в сторону окопов. Все, артиллерии у них больше нет…

– Ефрейтор, чего не стреляешь?! – рявкнул Илья приникшему к прицелу ефрейтору. – Вон же он, гад, борт подставил?

– Не мешайте, тарщ лейтенант, сейчас… – огрызнулся боец. – Целюсь я. Н-на, получи!

ПТРД звонко щелкнуло, подпрыгнув на сошках, в ноздри ударило кислым запахом сгоревшего пороха. Пуля калибром в 14,5 миллиметра и весом почти в семьдесят граммов вошла в борт легкого танка чуть пониже башенного погона и, превратив в кровавые брызги голову механика-водителя, с визгом отрикошетила от внутренней поверхности брони, пробив на излете один из унитаров. Взорвавшийся порох разорвал гильзу и оглушил экипаж, но остальные выстрелы так и не сдетонировали. Обезглавленное тело танкиста навалилось на левый фрикцион, танк нелепо крутнулся на месте и заглох.

– Подбил! – заорал Малышок, хлопая красноармейца по мокрой и изгвазданной глиной шинели. – Ай, молодца!

– Патрон давайте! – проорал в ответ тот, принимая у лейтенанта боеприпас. Прицелился и снова выстрелил. Отрывисто бумкнуло, под ноги полетела дымящаяся гильза. Обостренное боем и опасностью сознание успело отметить, как похожий на крохотную бутылку цилиндрик окутался паром, упав в скопившуюся на дне траншеи лужицу мутной дождевой воды.

– Смазал, – констатировал ефрейтор. – Давайте за мной, а то пристреляются. Поди, уж засекли нас.

Голиков рывком поднял оружие, перебежал на несколько метров и установив его в оплывшей бойнице, коленом отпихнув привалившегося к стенке окопа убитого, так и не выпустившего из рук винтовку. – Извиняй, браток, некогда. Патрон!

Разбить гусеницу прущего на них танка удалось только со второго выстрела. Не успевший вовремя отреагировать мехвод не сбросил газ, и передний опорный каток уперся в сложившуюся домиком ленту. Танк дернулся, подмяв ее под себя, и забуксовал. И тут же выстрелили сразу несколько ПТР, так что осталось неизвестным, чья именно пуля пробила бак, превратив бронемашину в огненный факел.

– Отомстили за артиллерию нашу, – хрипло констатировал ефрейтор. – Хватайте подсумки, тарщ лейтенант, да бегом позицию менять. Долго на месте торчим.

Дальнейшие события слились для старшего лейтенанта в какую-то сплошную полосу неестественно яркого, но практически немого, поскольку в ушах стоял непрерывный вязкий гул, кинофильма, состоящего из множества сменяющих друг друга кадров-событий.

Они меняли позиции и стреляли. Стреляли и меняли позиции. И снова, пригнувшись, перебегали, переступая через убитых и раненых, по ходу сообщения. Немецкие пули били в бруствер, подкидывая крохотные фонтанчики влажной земли, с тупым стуком ударяли в стенку окопа. Красноармейцы вели ответный огонь, стараясь не торчать в проемах оплывших амбразур дольше нескольких секунд. Но плотность встречного огня была больше, и ротный видел, как все чаще и чаще то один, то другой боец сползает вниз, убитым или раненым. Когда в очередной раз меняли позицию, Илья забрал у погибшего самозарядную винтовку, распихав по карманам шинели несколько запасных магазинов. Один из которых тут же и расстрелял, ловя в подрагивающий вместе с руками прицел бегущие за танками фигурки немецких пехотинцев. Пару раз даже попал: упавшие фрицы так и не поднялись.

Им с Голиковым удалось подбить еще один танк и броневик, остальные выстрелы пропали впустую. Еще пять машин и почти все оставшиеся БТР сожгли другие расчеты, прежде чем немцам удалось подобраться к окопам на бросок гранаты. Последние уцелевшие пулеметы били на расплав ствола, больше не экономя боеприпасы, пехотинцы стреляли в упор из винтовок. Поддерживающие танковую атаку фашисты падали и снова поднимались, стараясь не отставать от брони. И все же куда чаще они уже не вставали, оставаясь лежать там, где настигла их русская пуля… Разрывы танковых снарядов ложились все гуще, кучнее, накрывая окопы, разнося в щепу противоминные перекрытия, заваливая землей упавших на дно бойцов.

Три предпоследних танка остановили буквально метрах в десяти от траншей, порвав гранатами гусеницы и забросав потерявшие способность двигаться машины бутылками с горючей смесью. Через линию окопов переполз лишь один «Pz. IV». И это оказалось последним, что удалось сделать его экипажу: рыхлая глина просела под многотонным весом, и танк провалился левой гусеницей в раздавленную траншею. Сил бросить гранату у раненого осколком в живот красноармейца уже не оставалось. И потому, с трудом сделав пару шагов, он просто подошел к танку и разбил, не выпуская из рук, обе оставшиеся у него бутылки со смесью КС о решетку двигателя, так и обвиснув на броне, охваченный пламенем. Полезших из люков танкистов перебили подоспевшие на помощь товарищи.

Следом в траншеи посыпались фашистские пехотинцы, хоть и растерявшие в атаке всю свою броню, но все же добравшиеся до русских окопов. И началась рукопашная, в которой в ход шло все, оказавшееся под руками. Развернуться в узком ходе сообщения с винтовкой или карабином было практически невозможно, разве что успеть напоследок еще разок выстрелить в показавшуюся над бруствером ненавистную фигуру в мышиного цвета шинели, после чего оружие превращалось в бесполезный дрын. Красноармейцы встречали врага штыками и пехотными лопатками, оглушали ударами зажатых в руках гранат и даже касок, били ногами и руками, из последних сил вцеплялись в горло.

Ефрейтор Голиков погиб почти сразу, никакого оружия, кроме противотанкового ружья, у него не имелось. И спрыгнувший в окоп фриц просто с ходу пригвоздил его к стенке штыком. Больше он ничего сделать не успел. Выстрелив в лезущего следом камрада, после чего самозарядку то ли заклинило, то ли просто закончились патроны – проверять, что именно случилось, времени у Ильи не оставалось, – ротный изо всех сил ударил фашиста прикладом между лопатками. Хорошо ударил, у того даже ремень разгрузочной портупеи на спине лопнул. Захрипев, противник рухнул на дно траншеи, и старлей долбанул еще раз, сверху вниз, угодив металлическим затыльником в шею. Судя по тому, как резко просела намертво зажатая в руках СВТ, проверять результат смысла не было.

Забросив на бруствер бесполезную винтовку, Малышок выдернул из кобуры пистолет и, перепрыгнув через вражеский труп, двинулся по траншее. Сильно кружилась голова, в ушах гулким набатом бухало подстегнутое выбросом адреналина сердце. Неожиданно выскочившего из-за противогранатного излома унтер-офицера с автоматом в руках он застрелил в упор, в первое мгновение даже не осознав этого: просто вскинул руку и нажал на спуск. И лишь потом мельком удивился, отчего это фриц, запрокинув голову с небольшой темной дырочкой во лбу, вдруг упал. Выдернув из конвульсивно подергивающихся рук «МП-40» и закинув его за плечо, старший лейтенант снова пошел вперед.

Уловив боковым зрением движение слева, резко повернулся, на миг встретившись взглядом с собирающимся спрыгнуть в окоп гитлеровцем. Обостренное стрессом сознание отметило множество мелких, вовсе ненужных деталей: потемневшую от впитавшейся влаги шинель, перемазанные глиной по самые голенища сапоги, россыпь грязных брызг на оскаленном ненавистью лице, побелевшие от напряжения костяшки сжимающих карабин пальцев… Глаза у фрица оказались водянистыми и практически бесцветными, какими-то рыбьими. Оживляла их лишь плещущаяся в глубине ярость.

Глядя, как неторопливо, словно в замедленной киноленте, разворачивается в его сторону ствол 98К, Илья вскинул пистолет и надавил на спусковой крючок. И нажимал, пока руку не перестало дергать отдачей и затвор не замер, израсходовав все патроны, в крайнем положении. Сложившийся в поясе пехотинец рухнул на бруствер, наполовину свесившись в окоп. А старлей, автоматически запихнув в кобуру «ТТ» и срывая с плеча трофейный автомат, неожиданно подумал, что уже второй раз в жизни стреляет в человека в упор, но отчего-то ровным счетом ничего не ощущает…

Выстрела оглушенный грохотом боя Малышок не услышал, просто что-то сильно ударило пониже правой лопатки, разворачивая пронзенное короткой злой болью тело лицом к опасности. Пальцы автоматически обхватили пистолетную рукоятку, выжимая спуск.

«Обидно будет, если немец затвор не взвел». – Мелькнувшая в звенящей голове мысль оказалась ленивой, словно мозг, как и все туловище, внезапно наполнился какой-то вязкой усталостью.

Но прежний хозяин оружия не подвел, и автомат послушно затрепыхался в руках, наискосок перерезая очередью грудь фашиста, торопливо дергающего затвор карабина. Несколько раз судорожно дернувшись – Илья видел, как девятимиллиметровые пули рвут шинель, выбивая крохотные клочки войлока, – немец ничком рухнул в грязь. Следом упал и сам лейтенант, сначала медленно опустившись на колени, затем завалившись на спину. Рану снова дернуло острой болью. Из последних сил приподнявшись на локте, Илья увидел, как через труп перескочил красноармеец без шинели, в одной гимнастерке, потемневшей то ли от дождя, то ли пота. В руке он сжимал бурый от крови штык от винтовки Токарева. Следом бежал, заметно припадая на раненую ногу, еще один, с таким же, как и у ротного, трофейным автоматом, только отчего-то без магазина и с разложенным прикладом.

С размаху опустившись на колени возле раненого, боец подхватил Малышка за плечи, прислоняя к стенке траншеи:

– Тарщ лейтенант, кудой ранило? А, вижу, грудь он вам, сука такая, наскрозь пробил. Ничего, сквозное – это неплохо, хуже, ежели б пуля внутри застряла. Земеля, ну чего вылупился? Давай мухой за санинструктором дуй, не видишь, командира подстрелили, перевязка нужна?!

«Вот чудак, – равнодушно подумал Илья. – Куда ж ты коленями да в такую грязюку, потом отстирывать замучаешься. Взводный увидит, всыплет по первое число, из нарядов не выберешься».

Но произнес, точнее прохрипел, облизнув соленые от невесть откуда взявшейся крови губы, совсем другое:

– Нор…мально… по…чему… не… на пози…ции? Нем…цы… кру…гом… А ну… обрат…но…

– Так все, кончилась немчура! – осклабился боец. – Отбились мы, тарщ лейтенант! Кто живым остался, сейчас к своим драпают, только пятки сверкают! Только не уйти им, слышите, пулемет лупит? То наш! Так что победили мы, верно говорю!

– Это… очень… хо…рошо, – слабо кивнул ротный, борясь с накатившей слабостью. – Нуж…но на…шим… сооб…щить…

И с улыбкой на окровавленных губах провалился в спасительное беспамятство, где не было ни боли, ни гудящей головы, ни надоевшего звона в ушах…