Текст книги "Призрачный маяк"

Паула не заметила в себе особых изменений с появлением в семье ребенка. Юханна же полностью погрузилась в новую роль матери. Даже начала смотреть на Паулу свысока: ведь это она, Юханна, а не Паула, произвела на свет Лео. Значит, как биологическая мама, она важнее для Лео, чем Паула, с которой у него нет общих генов. А кровь, как говорится, не водица. И не важно, что Паула любила его, еще когда он был в животе у Юханны, и что эта любовь усилилась во много раз, когда ребенок родился и Паула впервые взяла малыша на руки. Она чувствовала себя мамой Лео в равной с Юханной степени, но вот Юханна это чувство не разделяла, хоть и отказывалась в этом признаться. При этом жаловаться им было не на что – Рита была жаворонком, просыпалась рано и охотно гуляла с Лео, давая Пауле и Юханне поспать подольше. Теперь, когда шло расследование, Паула уже не могла работать полдня. На помощь им пришли Рита и Бертиль, но в последнее время Юханна все чаще критиковала Ритин подход к воспитанию детей. Если послушать Юханну, можно было подумать, что только ей одной известно, как надо заботиться о Лео.

Со вздохом Паула встала с кровати. Юханна шевельнулась, но продолжала спать. Паула нагнулась и убрала прядь с лица любимой. Ей всегда казалось, что у них стабильные отношения, что они всегда будут вместе. Но эта уверенность постепенно исчезала, что пугало Паулу. Потеря Юханны означает и потерю Лео тоже. Расстанься они, Юханна тут же переехала бы из Танумсхеде, а сама Паула такой мысли даже допустить не могла. Ей нравилась жизнь в провинции, она была довольна работой и коллегами. Единственное, что ее не устраивало, это холодность, появившаяся в ее отношениях с Юханной.

Несмотря на все тревоги, Паула предвкушала поездку в Гётеборг. Дело об убийстве Матса Сверина возбуждало ее любопытство. Это была загадка, а Паула любила разгадывать загадки. Ей хотелось побольше узнать о человеке, о котором никто не знал ничего. Инстинкт подсказывал ей, что ответ на вопрос, кто засадил ему пулю в затылок, кроется в прошлом Матса – прошлом, о котором он никому не рассказывал.

– Доброе утро, – поприветствовала Паулу Рита.

Лео уже сидел в стульчике. Он радостно протянул руки навстречу Пауле, она подняла сына на руки и прижала к себе.

– Доброе утро!

С Лео на коленях она присела за стол.

– Завтрак?

– С удовольствием. Я чертовски голодна.

– Сейчас мы это исправим.

Рита поставила перед Паулой тарелку с яичницей.

– Мама, ты нас балуешь. – Паула импульсивно обняла Риту за талию и ткнулась носом в ее мягкий живот.

– Это доставляет мне радость, милая, ты же знаешь! – Рита обняла Паулу, а Лео поцеловала в макушку.

Эрнст прибежал на кухню и присел на пол рядом, жалобно глядя на хозяев. И, прежде чем кто-то успел его остановить, ребенок кинул псу яичницу. Эрнст тут же ее проглотил. Довольный Лео захлопал в ладошки.

– Лео, ну что же ты, – расстроилась Рита. – Не удивлюсь, если эта собака околеет от ожирения раньше времени.

Вернувшись к плите, она разбила новое яйцо на сковородку и, не оборачиваясь, тихо спросила:

– Как у вас дела?

– О чем ты?

– О тебе и Юханне. Все хорошо?

– Да, просто у нас в последнее время много дел на работе – и у меня, и у Юханны. – Паула перевела взгляд на Лео, чтобы не было видно ее глаз.

– Это… – Рита не успела закончить фразу.

– Вы тут завтракаете? – На кухню в одних кальсонах влетел Мелльберг; почесывая живот, плюхнулся на стул.

– Я как раз говорила маме, что она нас балует, – обрадовалась возможности сменить тему Паула.

– Чистая правда! – довольно произнес он, бросая голодные взгляды на яичницу в сковородке. Рита вопросительно посмотрела на дочь. Та кивнула.

– Я лучше съем бутерброд.

Рита выложила яйцо на тарелку и поставила перед Мелльбергом. Эрнест проводил тарелку жадным взглядом, но Рита теперь была настороже: хватит с наглеца и одной украденной яичницы.

Быстро запихав в себя бутерброд, Паула вскочила:

– Мне нужно бежать. Мы с Патриком едем в Гётеборг.

Мелльберг кивнул.

– Удачи! Дай мне малыша, хочу его обнять.

Он протянул руки к малышу, который охотно пошел на ручки к дедушке.

Выходя их кухни, Паула краем глаза уловила, как Лео с молниеносной скоростью хватает яичницу и кидает Эрнесту. Кому-то сегодня повезло.

* * *

Уложив близнецов на одеяло на полу, Эрика поспешила на чердак. Ей не хотелось оставлять детей одних ни на минуту. Со скоростью молнии взлетев по ступенькам на чердак, она остановилась, чтобы перевести дыхание. После недолгих поисков женщина достала нужную коробку и осторожно спустилась вниз, сгибаясь от ее тяжести. Мальчики не успели по ней соскучиться. Присев рядом с детьми на пол, Эрика принялась выкладывать содержимое коробки на журнальный столик. Она уже и не помнила, когда последний раз открывала эту коробку. Школьные альбомы, открытки, дневники, письма, покрытые пылью… Бумага пожелтела, чернила выцвели. Эрика внезапно почувствовала себя старой.

Через пару минут она нашла, что искала. Школьный фотоальбом. Переместившись на диван, Эрика принялась листать черно-белый потрепанный альбом. Лица одноклассников… некоторые обведены кружочками, некоторые замалеваны – признак любви или ненависти. Едкие комментарии. «Красотка, милашка, придурок, даун» – как легко им давались тогда эти ярлыки… Мало кто испытывает гордость за то, что вытворял подростком.

Открыв страницу с фотографией своего класса, Эрика ахнула. Неужели она так ужасно выглядела? Что за прическа? Что за одежда? Неудивительно, что у нее не было никакого желания заглядывать в эту коробку. Сделав глубокий вдох, Эрика вгляделась в свою фотографию. Судя по всему, сделана она была в ее период увлечения Фаррой Фосетт[2]2
  Фарра Фосетт (1947–2009) – популярная американская актриса.


[Закрыть]. Тогда Эрика была блондинкой. Из длинных волос с помощью щипцов накручены локоны. Старомодные очки на пол-лица. Боже, храни того, кто изобрел контактные линзы. Эрика почувствовала, как все внутри у нее сжимается от страха. Подростковый период был сопряжен для нее со многими страхами. Страхом оказаться хуже других, страхом не найти друзей, страхом быть обойденной влиянием крутых и популярных парней и девчонок. Как она пыталась быть такой же, как все! Копировала прически и стиль одежды, повторяла броские фразы за популярными девушками. Такими, как Энни… Но все было напрасно. Эрика, конечно, не была изгоем, над ней не издевались, как над некоторыми детьми – были и такие в ее классе; они даже не пытались завоевать популярность, зная, что все их попытки обречены на провал. Но и в «крутую тусовку» Эрика была не вхожа. К тому же она была любимицей преподов: учителя всегда хвалили ее за старание. А разве ботаники бывают популярными? Нет, в школе Эрика принадлежала к серой массе. Никто не хотел ей подражать. Все смотрели только на Энни…

Эрика отыскала Энни на классном фото. Она сидела в первом ряду, небрежно закинув ногу на ногу. Остальные изо всех сил позировали, а у Энни был такой вид, словно она проходила мимо и просто присела. Энни притягивала к себе взгляды. У нее были длинные светлые прямые волосы до талии. Иногда она собирала их в хвост. Выглядела она всегда прекрасно и естественно. Красота не требовала от нее никаких усилий. Энни была оригиналом, который все остальные безуспешно пытались скопировать. Позади нее стоял Матте. Они тогда еще не были парой, но по тому, как он на нее смотрел, все было понятно даже стороннему наблюдателю. Если другие смотрели в камеру, Матте видел только Энни. Камера запечатлела его, ласкающего взглядом ее длинные блестящие волосы. Эрика сейчас не помнила, знала ли она уже тогда о том, что Матте был неравнодушен к Энни. Но все парни были влюблены в нее. Так что в этом смысле Матте не был исключением.

Какой же он был симпатяга, подумала Эрика, разглядывая снимок. В школе она не обращала на Матте внимания, потому что была влюблена в Юхана из параллельного класса. Это была безответная любовь, доставившая ей много огорчений в старших классах. Может, если бы она не была так влюблена в Юхана, то заметила бы, какой Матте красавчик. Светлые растрепанные волосы, высокий, серьезный; немного долговязый, но это нормально в том возрасте. Они с Матте были в разных тусовках. Он, естественно, принадлежал к крутым ребятам. Но при этом не задирался и не выпендривался, как другие парни, которым постоянно нужно было подчеркивать своим вызывающим поведением высокий статус царьков их маленькой деревни. Матте держался с достоинством.

Эрика взяла другой альбом. Там были снимки школьных поездок, праздников, вечеринок, на которые ее иногда отпускали родители. Почти на всех фото была Энни. И всегда в центре событий. Она словно притягивала к себе объективы камер. Какая же она была красотка, с завистью отметила Эрика. В ней появилась надежда, что теперь Энни растолстела и ходит коротко стриженной. Она вызывала всеобщие зависть и восхищение. Все девочки хотели быть похожей на нее или хотя бы дружить с ней. Себя Эрика на снимках не нашла. Конечно, в большинстве случаев это она держала фотоаппарат, но никто не предложил ей сфоткаться со всеми. Она была невидимой. За пределами снимка. Эти воспоминания расстроили Эрику. Она снова почувствовала себя той неуверенной в себе девочкой, и во рту у нее появилась горечь. Откуда это чувство? Ведь она уже давно не девочка, а женщина, при этом успешная писательница. У нее удачный брак, трое замечательных детей, красивый дом, хорошие друзья… Но, несмотря на это, в ней живы еще воспоминания о том, как страстно ей хотелось быть популярной в школе. И сознание того, что это было невозможно, сколько бы Эрика ни пыталась, причиняло ужасную боль.

Мальчики начали проявлять неудовольствие. Вырвавшись из оцепенения, Эрика пошла к детям, обрадованная этой передышкой. Альбомы она оставила лежать на столе. Патрику наверняка захочется взглянуть на них.

* * *

– Откуда начнем? – борясь с тошнотой, спросила Паула. В машине ее всегда укачивало. На этот раз ее начало тошнить еще под Уддевалой, и дальше стало только хуже.

– Хочешь остановиться ненадолго? – спросил Патрик, участливо глядя на коллегу. Лицо у нее посерело.

– Не надо. Мы скоро уже приедем.

– Я хотел начать с больницы, – сосредоточенно ответил Патрик. Они уже въезжали в Гётеборг, а в городе нужно было вести машину осторожно. – Нам разрешили взять его больничные журналы. И я предупредил врача, который лечил Матса, что мы заедем поговорить.

– Хорошо, – сглотнула Паула.

Она ненавидела быть слабой.

Спустя десять минут они выехали на парковку перед больницей Сальгренска. Стоило машине остановиться, как Паула распахнула дверцу и выскочила из машины. Прижавшись лбом к холодному металлу, женщина сделала глубокий вдох. Наконец тошнота начала отступать, но неприятное ощущение в желудке осталось. Паула знала, что оно не пройдет до следующего приема пищи.

– Готова? Или хочешь немного пройтись? – спросил Патрик, но видно было, что ему не терпится увидеть врача.

– Все в порядке. Знаешь, куда идти? – кивнула она в направлении огромного больничного комплекса.

– Думаю, да, – ответил Патрик и пошел по направлению ко входу. В результате они все равно заблудились и, только несколько раз спросив дорогу, наконец оказались перед дверью в кабинет Нильса-Эрика Лунда – врача, который лечил Матса после избиения.

– Входите, – произнес голос за дверью.

Врач поднялся из-за стола, чтобы их поприветствовать.

– Полиция, полагаю? – спросил он, пожимая гостям руку.

– Да, это я вам звонил. Меня зовут Патрик Хедстрём, а это моя коллега Паула Моралес.

Обменявшись любезностями, все присели.

– Я собрал то, что вы просили, – сообщил Нильс-Эрик Лунд, доставая папку с документами.

– Большое спасибо. Помните ли вы что-нибудь о пребывании Матса Сверина в этой больнице?

– У меня тысячи пациентов каждый год. Просто невозможно помнить всех. Но больничные журналы освежили мне память… – Он задумчиво почесал седую бороду. – Пациента доставили к нам с серьезными травмами. Его сильно избили. Судя по всему, несколько человек. Но подробности вам лучше спросить у полиции.

– Мы с ними еще будем говорить. Но у вас наверняка сложилось свое мнение о пациенте и характере травм. Нам пригодится любая информация.

– В таком случае я не буду перегружать вашу голову терминами. Обобщая, могу сказать, что пациента били ногами по голове, это вызвало небольшое кровоизлияние в мозг, а также переломы костей и разрывы связок. Все его лицо было одним сплошным синяком. Мы также констатировали сломанные ребра и разрыв селезенки. Ему немедленно сделали операцию. Мы также сделали рентген, чтобы определить масштабы кровоизлияния в мозг.

– Был ли риск для жизни? – спросила Паула.

– Положение было критическое. Пациента доставили в больницу без сознания. Поскольку кровоизлияние в мозг было небольшим, мы сосредоточились на травмах в брюшной полости. Боялись, что сломанные ребра могут проткнуть легкие.

– Вам удалось стабилизировать его состояние?

– Осмелюсь сказать, что мы совершили чудо. Все действовали быстро и эффективно. Прекрасный пример командной работы.

– Матс рассказывал о том, что случилось? – спросил Патрик.

Нильс-Эрик задумался, снова почесывая бороду. Удивительно, как в ней еще волосы остались от такого обращения.

– Нет, я ничего такого не помню.

– Он чего-нибудь боялся? Кто-то ему угрожал?

– Не помню. Но прошло уже много месяцев с того случая. У меня слишком много пациентов. Об этом вам лучше спросить у полиции.

– В больнице его кто-нибудь навещал?

– Наверняка. Я не помню.

– Благодарим за то, что нашли для нас время, – произнес Патрик, поднимаясь. – Это копии? – спросил он, кивая на папку на столе.

– Да, это для вас, – врач тоже поднялся.

По дороге к выходу Патрика посетила идея.

– Может, заглянем к Педерсену? Посмотрим, что он нам скажет.

– Конечно, – кивнула Паула и поспешила за Патриком, который на этот раз быстро нашел путь.

Ее еще подташнивало, а больничная атмосфера только усугубляла это состояние. И вряд ли визит в морг прибавит ей бодрости.

* * *

Ее жизнь потеряла всякий смысл. Каждый день Сигне вставала, готовила завтрак, обед, ужин, но никто не мог есть. Она убиралась в квартире, стирала белье, варила кофе, который никто не пил. Она делала все то же, что и обычно, в попытке имитировать ту жизнь, которая у них была всего несколько дней назад. Но в душе она была мертва. Мертва, как Матте. Это ее тело перемещалось по дому, тело без души, потому что душа ее умерла.

Сигне присела на диван, выпустив из рук щетку пылесоса. Гуннар сидел за кухонным столом. Там он молча просиживал целыми днями. Они словно поменялись ролями. Гуннар не мог пошевелиться, в то время как ей приходилось немыслимым усилием воли заставлять себя дышать и жить дальше. Посмотрев на затылок мужа, она, как много раз раньше, отметила, что Матте унаследовал его волосы. Но у нее теперь не будет внука, маленького светловолосого мальчика, который унаследует эту прядь волос на затылке. Или девочки. Она так мечтала о внуках… Пол для нее не имел никакого значения. Как ей хотелось иметь внуков, чтобы баловать их, давать конфеты до ужина, задаривать подарками на Рождество! Малыш с глазами и ртом как у Матте. Сколько лет она ждала, когда он приведет домой девушку и представит ее родителям… Сигне гадала, какой она будет. Похожей на нее? Или прямой ее противоположностью? Сигне никогда не была бы злобной, как свекрови в анекдотах. Она не стала бы совать нос в их брак. Просто помогала бы им во всем и сидела бы с детьми.

Но Матс никого им не показал. Сигне уже начала думать, что ему нравились мужчины, а не женщины. А если дело в этом, о внуках можно забыть. Но главное, что он счастлив. Однако Матс так никого им и не представил – ни мужчину, ни женщину. И теперь у них не будет ни внука, ни внучки со светлыми кудряшками, которые выпрашивали бы сладости перед ужином. И подарки на Рождество не нужно будет покупать. Только одна большая пустота внутри. Их ждет одинокая и грустная старость. Сигне посмотрела на Гуннара за столом. Ради чего им теперь жить? Ради кого?

* * *

– Ты хотел поехать с ними в Гётеборг? – спросила Анника у Мартина через экран компьютера. Он был ее любимчиком в участке.

– Да, – признался тот, – но здесь у нас тоже важные дела.

– Знаешь, почему Патрик взял с собой Паулу? – спросила Анника.

– Неважно. Патрик сам выбирает, с кем ему ехать.

Ответ показался не слишком правдоподобным. До появления Паулы Патрик всегда брал с собой Мартина. Конечно, в участке тогда и выбрать было не из кого, но все равно Мартину было обидно.

– Патрик видел, что Паула грустит, и решил, что поездка отвлечет ее от грустных мыслей.

– Да? А я ничего не замечал. – Мартину стало стыдно за свою невнимательность. – Что с ней случилось?

– Понятия не имею. Паула не любит рассказывать о своей жизни. Но я согласна с Патриком: она на себя не похожа.

– Я бы тоже был сам не свой, если бы мне пришлось жить с Мелльбергом в одном доме.

– Согласна, – рассмеялась Анника, но тут же помрачнела: – Но вряд ли мы что-то из нее вытянем. Придется ждать, пока Паула сама все не расскажет. По крайней мере, мы знаем, почему он позвал с собой ее, а не тебя.

– Спасибо, – Мартину все еще было стыдно за свою реакцию. – В самом деле, так ли важно, кто какую работу делает… Ну что, приступим? – сказал он, потягиваясь. – Хорошо бы накопать что-нибудь к их возвращению.

– Прекрасная идея, – ответила Анника, возвращаясь к компьютеру.

* * *

– Ты о нем вспоминаешь? – спросил Андерс, пригубив кофе. Они с Вивиан договорились вместе пообедать в «Лилла Берит», где можно было избежать суеты «Бадиса».

– О ком? – переспросила Вивиан, хотя и так понятно было, кого он имеет в виду. Костяшки пальцев, сжимавших кружку, побелели.

– Об Улофе.

Они всегда называли его по имени. Андерс настаивал на этом. Улоф был достоин такой памяти.

– Да, иногда, – ответила Вивиан, отводя взгляд. В окно было видно лужайку.

Деревня проснулась к жизни после долгой зимней спячки. Казалось, она расправляет спину, разминает плечи, выпускает людей на улицу, готовясь к летнему безумию, так резко контрастировавшему со спокойствием, царившим здесь весь остальной год.

– И о чем ты думаешь?

Вивиан резко повернулась к Андерсу.

– Почему ты вдруг о нем заговорил? Его больше нет. Все это не имеет значения.

– Не знаю. Это на меня так Фьельбака действует. Не знаю почему, но мне здесь спокойно. Настолько спокойно, что я снова о нем думаю.

– Не стоит привыкать к Фьельбаке. Мы здесь долго не задержимся, – прошипела Вивиан и тут же пожалела о своей реакции.

Она злилась не на Андерса, она злилась на Улофа. Зря Андерс о нем заговорил. Какая в этом польза? Сделав глубокий вдох, она собралась с мужеством и попыталась ответить брату. Все-таки Андерс всегда поддерживал ее, следовал за ней повсюду, защищал ее… он заслуживает ответа.

– Я думаю о том, как сильно его ненавижу, – сжала челюсти Вивиан. – Думаю о том, как много он у нас отнял, как сильно нам навредил. А ты? Разве ты думаешь не о том же?

Ей стало страшно. Ненависть к Улофу всегда объединяла их. Она подпитывала их союз энергией, заставляла их держаться вместе, помогала преодолевать все преграды.

– Не знаю, – сказал Андерс, обращая взгляд к морю. – Может, настала пора…

– Пора для чего?

– Пора простить его….

Вот они и прозвучали. Слова, которые ей не хотелось слышать. Разве можно простить Улофа? Это ведь он отнял у них детство, превратил их в несчастных и одиноких людей, цеплявшихся друг за друга, как утопающие за доску.

– Я много об этом думал, – продолжил Андерс. – Мы не можем так жить, Вивиан. Не можем постоянно бежать. Мы бежим от того, от чего нельзя убежать, – от самих себя. – Он ткнул себя в висок, взгляд его был полон решимости.

– И что ты пытаешься сказать? Ты передумал? – спросила Вивиан, чувствуя, как слезы набегают на глаза.

Неужели он ее бросит? Покинет? Предаст, как Улоф?

– Мне кажется, мы ищем сокровище, которого в реальности не существует, полные уверенности в том, что стоит нам его найти – и Улоф исчезнет.

Вивиан зажмурилась. Она хорошо помнила грязь, запахи, людей, Улофа, который ненавидел их с Андерсом. Он говорил, что им не стоило появляться на свет, что они – наказание за его грехи. Для него они были уродливыми, глупыми, отвратительными. И это они были причиной смерти их матери. Вивиан открыла глаза. Как может Андерс даже думать о прощении? Ведь это он защищал ее своим телом от гнева Улофа! Сколько раз ему доставались удары, предназначенные ей…

– Я не хочу говорить об Улофе, – дрожащим от волнения голосом заявила Вивиан. Ей было страшно. К чему приведут эти разговоры о прощении?

– Я люблю тебя, сестра! – Андерс погладил ее по щеке, но Вивиан, погруженная в мрачные воспоминания, даже не почувствовала этой ласки.

* * *

– Смотри-ка, кто пришел. Незваные гости! – Торд Педерсен смерил пришедших взглядом поверх очков.

– Мы решили, что лучше горе прийти к Магомеду, – улыбнулся Патрик, пожимая руку доктору. – Это моя коллега Паула Моралес. Мы тут наводили справки о Матсе Сверине и решили заглянуть к тебе, узнать, как дела.

– Вы рановато, – покачал головой Педерсен.

– У тебя ничего нет?

– Нет, я только успел его осмотреть.

– И что думаешь? – спросила Паула.

Педерсен усмехнулся.

– Я думал, с меня и одного Патрика предостаточно, а теперь еще и ты…

– Извини, – сказала Паула, но продолжала ждать ответа.

– Пройдемте в мой кабинет.

Педерсен открыл дверь в комнату слева. Они проследовали за ним и сели за стол. Торд присел напротив.

– На данный момент все, что я могу сказать, это что единственная видимая травма на теле – пулевое отверстие в затылке. Также я заметил несколько шрамов от недавних травм, полученных, судя по всему, в результате избиения.

Патрик кивнул:

– Мы как раз об этом и говорили с твоим коллегой по больнице. А уже можно определить время смерти?

– Труп пролежал там не больше недели. Но это покажет вскрытие.

– Какое оружие использовалось? – поинтересовалась Паула.

– Пуля застряла в затылке. Но как только я ее вытащу, сразу можно будет определить калибр. Если качество позволит, конечно.

– Понимаю, – не унималась Паула. – Но ты же видел столько пулевых ранений, можешь предположить?

Она специально не упоминала пустую гильзу, чтобы узнать мнение Педерсена.

– Какая настырная, – с восхищением отметил тот. – Ну, если вы хотите знать мое мнение, то все указывает на пистолет калибра девять миллиметров. Но это только мое предположение, – поднял в знак предупреждения палец Педерсен.

– Мы понимаем, – заверил его Патрик. – А когда планируется вскрытие?

– Посмотрим… – Эксперт повернулся к компьютеру. – Вскрытие назначено на понедельник следующей недели. Так что отчет у вас будет в среду.

– А пораньше нельзя?

– К сожалению, нет. У нас дел по горло. В последнее время люди мрут, как мухи. Да еще и двое моих сотрудников на больничном по причине стресса… У нас работа, как сами понимаете, вредная… Не у всех психика выдерживает.

Видно было, что к самому Педерсону это не относится.

– Ну, ничего не поделаешь. Позвони мне, когда у тебя появится для нас информация. Пуля, я полагаю, будет отправлена на экспертизу?

– Само собой разумеется, – обиженно ответил Педерсен. – Мы хорошо делаем свою работу. Даже в чрезвычайных обстоятельствах.

– Знаю, прости. – Патрик вскинул руки вверх в знак извинения. – Я от природы нетерпеливый. Позвони, когда закончишь. Обещаю не доставать тебя.

– Хорошо, – ответил Педерсен, поднимаясь.

Патрик вздохнул. Среда – это так не скоро.

* * *

– Так мы уже можем войти в квартиру? – обрадовался Йоста. – А результаты будут уже завтра? Замечательно. Хедстрём будет счастлив.

Он широко улыбнулся. Турбьёрн Руд только что сообщил, что криминалисты закончили работу и что полиция может осмотреть квартиру. Внезапно Йосту осенило. Нет смысла бить баклуши в участке в ожидании, пока вернутся Хедстрём и Паула. Бить баклуши Йосте, впрочем, нравилось, но при этом его раздражало, что Патрик все всегда решает, хотя у Йосты с Бертилем опыта побольше, чем у него. Желания работать без особой необходимости у Йосты, конечно, не было. Но зато было желание показать молодняку, где раки зимуют. Чтобы не зарывались. Быстро приняв решение, Йоста поспешил к Бертилю. В порыве чувств он забыл постучаться и, дернув на себя дверь, влетел в кабинет как раз в тот момент, когда Мелльберг дремал за рабочим столом.

– Какого черта? – Сонный Бертиль рассеянно озирался по сторонам, и даже Эрнест присел в корзинке и навострил уши.

– Извини, я только хотел…

– Что? – рявкнул Мелльберг, поправляя съехавшую на лоб накладку для лысины.

– Я только что разговаривал с Турбьёрном Рудом.

– И?

Эрнест улегся обратно в корзину.

– Он сказал, что уже можно входить в квартиру.

– Какую квартиру?

– Матса Сверина. Они закончили. Криминалисты то есть. И я подумал…

– Говори конкретней.

– Ну, Хедстрём все время требует, чтобы мы все делали сию же секунду. Ну, то есть лучше нам не ждать его возвращения, а приниматься за работу прямо сейчас.

Мелльберг немного успокоился. Он понял ход мысли Йосты, и эта идея пришлась ему по вкусу.

– Ты абсолютно прав. Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Кто, кроме нас, сможет грамотно провести это расследование? – улыбнулся он.

– О том я и говорю, – улыбнулся в ответ Йоста. – Пора показать этим молокососам, на что способны старички.

– Ты просто гений.

Мелльберг поднялся из-за стола и поспешил в гараж. Пора ветеранам взять в руки оружие.

* * *

Энни снова купала ребенка. Поливала его прохладной соленой водой, стараясь не попасть в глаза, смачивала волосы. Сэм не выражал удовольствия, но и не препятствовал ей. Просто молча лежал у мамы на руках, позволяя себя купать. Рано или поздно он очнется от дремы. Просто его мозг продолжал обрабатывать случившееся. Никакой ребенок не в состоянии понять, почему его вдруг разлучили с папой. Но у Энни просто не было другого выхода. Бегство явилось единственным путем к спасению. И им с Сэмом придется заплатить за него высокую цену. Сын обожал Фредрика. Он не видел в нем то, что видела Энни. Ему не приходилось сталкиваться с темными сторонами его души, как Энни. Для Сэма Фредрик был героем, у которого просто не может быть никаких недостатков. Он боготворил отца, что только еще больше усложняло ситуацию. Ей было больно от того, что Сэм потерял своего папу. Сколько бы зла Фредрик ни причинил Энни, он все равно много значил для Сэма. Был его отцом. А теперь мальчик никогда больше его не увидит…

Энни вытащила ребенка из воды и уложила на расстеленное на причале полотенце. Папа всегда говорил, что солнце творит чудеса с телом и духом. Пусть погреется на солнышке. В воздухе над ними кружились чайки. Когда ему станет получше, он будет с интересом их разглядывать.

– Мой милый малыш, – погладила сына по волосам Энни.

Какой же он маленький, какой беспомощный… Казалось, только вчера он был новорожденным младенцем, легко помещавшимся на согнутой руке. Может, ей все-таки стоило показать его врачу? Но материнский инстинкт подсказывал Энни, что ему лучше здесь. Больницы и лекарства не помогут. Сэму нужны тишина, покой и материнская ласка. Он скоро поправится.

Энни поежилась от холодного ветра. Что, если Сэм простудится? Она отнесла ребенка в дом.

– Хочешь кушать? – спросила она, одевая Сэма.

Ребенок не ответил. Тогда она усадила его на стульчик, приготовила хлопья с молоком и стала кормить его с ложки. Скоро он поправится. Море, солнце и ее любовь залечат душевные раны.

* * *

Каждый вечер Эрика заставляла себя ходить на прогулку с Майей и близнецами. Детям нужен был свежий воздух, а ей – физическая нагрузка. Коляска для близнецов представляла собой прекрасный тренажер, особенно когда сзади на ступеньке стояла Майя. Вначале старшая дочка шла сама, но под конец прогулки всегда уставала и просилась в коляску. На прогулку они обычно ходили после того, как забирали Майю из детсада. Но сегодня решили погулять до сада и выбрали длинный маршрут – мимо «Бадиса», мимо консервного завода Лорентца, мимо набережной… На набережной они сделали остановку, чтобы взглянуть на отреставрированные купальни. Новый спа-комплекс, выкрашенный в белый цвет, сиял на солнце. Эрику радовали эти перемены. Помимо церкви, «Бадис» был первым, что видели гости, причаливая к гавани. Это одна из главных достопримечательностей деревни. Но долгие годы его никто не ремонтировал, и он превратился в настоящую развалину. Теперь же деревня снова могла им гордиться. Эрика улыбнулась своим мыслям. Удивительно, как могут трогать старые здания. С «Бадисом» у Эрики было связано много воспоминаний. У нее, как и у большинства жителей Фьельбаки, «Бадис» занимал особое место в сердце. Он был частью истории – истории, которая обрела новое будущее. Кто угодно тут растрогается.

Эрика взялась за ручки коляски и приготовилась толкать ее в гору в направлении поля для мини-гольфа. И тут рядом с ней притормозил автомобиль. Эрика замерла, гадая, кто это может быть. Из машины вышла женщина, показавшаяся ей знакомой. Они никогда не встречались, но местные так активно обсуждали эту женщину с самого дня ее приезда в деревню, что никаких сомнений тут быть не могло: это была Вивиан Беркелин.

– Привет! – поздоровалась женщина и протянула руку. – Ты, должно быть, Эрика Фальк.

– Она самая, – ответила на рукопожатие Эрика.

– Я так хотела с тобой познакомиться. Я прочитала все твои книги. Они чудесны.

Как всегда в таких ситуациях, Эрика покраснела. Она так и не привыкла к популярности и к похвалам читателей. Но после стольких месяцев наедине с детьми ей было приятно встретить кого-то, кто знает ее не только как мать Ноэля, Антона и Майи.

– Я восхищаюсь теми, кому хватает терпения написать целую книгу.

– Терпения у меня хватает, – рассмеялась Эрика.

Вивиан была такой энергичной и харизматичной, что в ее обществе у Эрики появилось чувство, которому она никак не могла подобрать названия. Но внезапно ее осенило: она поймала себя на том, что пытается понравиться Вивиан.

– Как здорово он выглядит, – кивнула она в сторону «Бадиса».

– Да, мы гордимся проделанной работой, – проследила за ее взглядом Вивиан. – Не хочешь зайти?

Эрика бросила взгляд на часы. Вообще-то она хотела забрать Майю из сада пораньше, но дочке нравился сад, так что можно прийти за ней в обычное время. Эрике было любопытно узнать, что скрывается за красивым фасадом.

– С удовольствием. Только не знаю, как быть с коляской, – сказала она, указывая на крутые ступеньки.

– Я тебе помогу.

Не дожидаясь ответа, Вивиан взялась за коляску. Парой минут позже Эрика вкатила близнецов в главный вход. Оказавшись внутри, она изумленно огляделась по сторонам. Все вокруг сияло новизной. Ни следа былого упадка. И при этом здание не утратило своего характерного стиля. Детали приковывали взгляд. Она вспомнила летние дискотеки, на которые бегала подростком, и поразилась тому, как бережно им удалось все отреставрировать и придать интерьерам свежесть.