Текст книги "Клятва разведчика"

13

Ночь была неприятной, если так можно сказать. Я выспался днем и лежал, уставившись в потолок пещеры. Холодно не было, Сашка и Женька улеглись с боков и сверху мы завалились всем барахлом, которое у нас еще оставалось, плюс подобие одеяла, сплетенное из молодых веточек. Болела нога, мне было тошно и грустно.

Где-то на самой грани слуха я различал размеренный гул и догадался, что это артиллерийская пальба на фронте. Там были наши… Но для меня это ничего не меняло. Если мы найдем партизан, если доживем до конца войны, если… да что бы ни случилось «если», я-то все равно тут буду чужим! Ну что можно представить нелепее и страшнее – воевать за дело, финал которого тебе заранее известен! Мы победим. Потом будет великая страна, новые войны, новые жертвы, стройки и все такое. А дальше эта страна развалится. И мы будем восхищаться тем, как хорошо живут побежденные, а кое-кто станет говорить: «Лучше бы нас Гитлер завоевал!» И все.

Блин, нет, не все… Я отчетливо вспомнил лицо той немки, которая меня допрашивала. Ничего «лучше» не было бы. Правда, и это в моей судьбе ничего не меняет…

Мой прадед сейчас воюет где-то на юге. А дед совсем пацан, младше меня – и он на самом деле в оккупации в Новгороде. А я лежу в какой-то норе, раненный в ногу, не слишком-то сытый, между двумя помешанными на мести мальчишками, на глазах которых убили их родных. И уже не думаю о том, что успел застрелить трех человек. Причем вообще датчан, что ж тут датчане-то делают, чего их сюда понесло?! Мне почему-то вдруг стало до слез жалко именно этих датчан, и я всплакнул – без стеснения, хотя и тихонько. Скауты плакать не должны, но, видит бог, я и так уже вынес столько всего, что ой… Размазывая слезы рукой и сопя, я жалел теперь опять уже себя, пока не услышал, как хныкнул Женька – именно тихонько хныкнул и застонал: «Ммммм-ааааа… ммааааммм…» Я пихнул его локтем, и он проснулся, привстал на локтях:

– А?

Но я сделал вид, что сплю. Женька посидел так, а потом лег, и я услышал, как он заплакал, уже наяву. Тихонько, как я недавно. И безутешно…

* * *

Утром, кажется, был заморозок. Во всяком случае, мы задрогли даже в прогретой пещерке, прижавшись друг к другу. Я читал статьи, в которых скороспелые психологи объявляют вот такие ночевки «своеобразной формой удовлетворения скрытого сексуального влечения к лицам одного с собой пола» – во что запомнил, дословно! Ага. Их бы сюда, в место, где лицо одного с тобой пола – единственный источник тепла, из одежды на тебе – только драные штаны, а вместо одеяла – долбаная плетенка из веток.

Я начал просыпаться, когда встал Сашка. Именно мерзко «начал» – просыпаться мне не хотелось, я не выспался и замерз, долго шарил в поисках одеяла и что-то бормотал (не помню, что), а потом проснулся окончательно.

Очевидно, Женька проснулся буквально за полминуты до меня – он сидел и шнуровал ботинки, то и дело мотая головой, чтобы сбросить с глаз волосы. Сашки не было.

– Доброе утро, – без насмешки сказал Стиханович, увидев, что и я не сплю. Изо ртов у нас валил пар. – Давай-ка ногу посмотрим.

– Доброе утро, – кивнул я, тоже садясь удобнее.

Осмотром Женька остался доволен. Он перебинтовал рану и обнадежил:

– Вообще-то, сегодня можно попробовать вставать потихоньку.

Этого он мог и не говорить – мне и правда требовалось встать. Организм, судя по всему, усвоил лягушек…

Снаружи оказалось в сто раз холоднее, я босиком вынужден был шагать по инею! Оставалось надеяться, что Сашка сегодня доплетет лапти… и кстати, где он сам-то?

Сашка объявился, как раз когда я пользовался молодым лопухом за кустами, а Женька приводил в чувство костер. Он был хмурый и нес в одной руке двух здоровенных змей без голов, а в другой – свернутый берестяной фунтик, в котором лежали грибы – я узнал сморчки. Сев на валежину, Сашка начал ожесточенно растирать ступни и дышать на них.

– Замерз, как щенок на холоде, – буркнул он. – Заячьего помета видел до хрена… думал, вспомню, как силки делать, отец учил. Ни черта не вспомнил…

– Я знаю, – подал я голос. Ходить мне было больно, сцепив зубы, я дотащился до валежины и сел рядом. – Вот, смотри… – Я отломил кусок коры и начал чертить на влажной земле. – Сгибаем дерево, вбиваем рядом кол с сучком… Делаем такой зацеп, привязываем веревку одним концом к дереву, на другом делаем затяжную петлю, зацеп ввязываем посередине и заводим под сучок на колу. А петлю раскладываем на сучках по обе стороны от заячьей тропки. И все. Заяц прыгает, срывает петлю, зацеп тоже сдергивает и повисает…

– По-моему, батя так и показывал, – с легким сомнением сказал Сашка.

– Только у нас веревки нет, – подал голос Женька, которому удалось раздуть огонь, и теперь он интенсивно размазывал по физиономии копоть.

– Веревку я сплету, – решительно объявил Сашка. – Сегодня на ночь штуки три таких силков поставлю.

Сморчки пришлось вымачивать, а вот со змеями проблем не было – со спущенной шкуркой и выпотрошенные, они напоминали, как ни странно, сосиски и вызывали прямо желание вцепиться в них зубами и сожрать сырьем.

– Я ночью канонаду слышал на востоке, – сообщил я, когда мы уселись около костра ждать завтрака.

– Наши наступают, – с надеждой сказал Женька. – Может, скоро придут…

Я знал, чем кончится это наступление, но промолчал, конечно. А Сашка заявил:

– Как у тебя нога подживет, будем искать партизан.

– Я и так могу хромать, – ответил я, но Сашка поморщился:

– Не валяй дурака, без ноги останешься.

– Да я опухну на одном месте лежать… – начал было я, но потом заткнулся.

Змеино-грибной шашлык без соли мы смели на раз, обваляв в пепле, чтобы хоть немного отбить пресный вкус. Теперь предстояло просто-напросто ничего не делать. А это очень тягостное времяпрепровождение, честное слово. Правда, Сашка нашел себе занятие тут же – он уселся доплетать лапти себе и мне. Женька начал мастерить лук.

– Ни фига не выйдет, – объявил я. Женька, вымучивавший стволик ольхи, оглянулся на меня:

– Почему это?

– Да потому, что на лук лучше всего брать можжевельник, – со знанием дела сказал я. – Это раз. И два – просто из сырого дерева ничего не сделаешь. В смысле ничего путного.

– Я все равно попробую, – решил Женька.

В результате мне заниматься было просто нечем. Я даже обиделся, хотя это и было глупо. Тогда, чтобы хоть чем-то занять руки, я дотянулся до винтовки и начал ее исследовать.

Это оказался наш «мосин», произведенный аж в 1915 году. Держа винтовку на колене, я вздохнул:

– Ружье бы охотничье…

– «Пэпэша» лучше, – сказал Сашка, умело орудуя своей кривулькой. – Самое то для нынешней охоты. У фрицев, гадов, полно автоматов…

– Не так уж много, – возразил я. Сашка поинтересовался:

– А ты умеешь с фрицевским обращаться?

– Более-менее, – отозвался я. Я не раз перебирал, восстанавливая перед сдачей в музеи, найденное на полях сражений оружие, в том числе и «МП» нескольких моделей.

– А кто же у тебя все-таки батя? – спросил Сашка. Я отмолчался; тем более легко это получилось потому, что как раз в этот момент «лук», который Женька гнул, врезал ему по зубам, вырвавшись из ладоней. После того, как мы просмеялись, Сашка заметил:

– Дурная голова рукам покою не дает.

А Женька что-то буркнул и пустил неудавшуюся заготовку на дрова.

– Зря, – сказал я. – Сырая, дымить будет.

Женька отмахнулся:

– Нет тут никого. Яму мы зарыли, а полицая кто угодно грохнуть мог… – и передернул плечами. – Немцы в лес не сунутся.

– Мы тоже так думали, – сказал Сашка. – А нас как раз в лесу и накрыли. Егеря накрыли. Подползли, часовых финками порезали… Сперва гранатами закидали, а потом как рубанули из пулеметов с трех сторон… Такая каша была…

Женька молча вынул из костра палку.

Несмотря на холодное утро день как раз обещал быть теплым, что надо. Я был почти сыт, нога болела несильно и начинала чесаться. Хотелось думать, что все ерунда, что мы просто застряли в не очень удачном походе, о котором потом даже весело будет вспоминать…

– Мы до войны часто в походы ходили, – вдруг разгадал мои мысли Женька. – Так здорово было… Я думал, кем лучше стать – врачом или геологом? Прямо разрывался… Камни в квартиру таскал…

– Мы тоже ходили, – вспомнил Сашка.

– Слушай, а за что тебя все-таки в пионеры не приняли? – спросил я.

Сашка смущенно поерошил волосы:

– Да-а… Меня иногда как срывало… Один раз на спор по крыше прошел, по коньку. Ну, в школе. А она у нас двухэтажная, крыша крутая… Директриса увидала и в обморок – бух!.. Другой раз на речке – в общем, старшие девчонки купались, а я подплыл под водой, трусы стянул и всплыл, как буек, задом кверху… Ну и разное еще такое. За меня уж и просили, а совет дружины уперся – и ни в какую… Кое-кто уж и комсомолец в моем возрасте, а я еще даже не пионер… Меня и в Москву из-за этого не взяли, когда класс ездил…

– Я тоже в Москве не был, – вздохнул Женька. – Борь, а ты был?

– Был, – коротко ответил я.

– Красиво?

Я вспомнил огни реклам, шум улиц, реки людей, потоки машин… Ничего красивого не приходило на ум, но я отозвался:

– Да. Очень.

– Еще бы, – вздохнул Сашка. – Столица… После войны обязательно поеду… – он посопел и вдруг продолжил: – Я, знаете, о чем иногда мечтаю? Чтобы… ну… подвиг совершить. Настоящий, большой, чтобы наградили… может, даже Героя дали… И чтобы сам Иосиф Виссарионович мне… – Сашка вдруг покраснел и махнул рукой. Женька засмеялся и пропел:

 
И в какой стороне я ни буду,
По какой ни пойду я траве,
Друга я никогда не забуду,
Если с ним подружился в Москве!..
 

Помните, «Свинарка и пастух»? Как он с волками дрался?

– А ты «Волга-Волга» смотрел? – снова оживился Сашка.

– Конечно! Как тот: «Я все мели на реке знаю!.. Первая!.. Вторая!..» Но мне «Веселые ребята» больше нравятся – как там музыканты…

– А «Праздник святого Йоргена»?.. Ильинский – вот здорово!..

– А «Александр Невский», скажи!..

– А помнишь «Дети капитана Гранта»?..

– Ага! А «Остров сокровищ»? Только там не как в книжке…

– А я книжку не читал… А «Чапаев»?! Я так хотел, чтоб он доплыл… Он бы и сейчас еще не старый был, вот бы рубал фрицев!..

Я выпал из разговора, но мне не было обидно. Смотреть на моих новых друзей было интересно и немножко завидно почему-то. Все эти фильмы я смотрел, но смотрел просто так, а для них старые ленты были совсем недавним событием, их герои – живыми людьми…

– Говорят, цветное кино снимают, – вспомнил Сашка тем временем. – Прямо все как по-настоящему… Борька, ты не видел цветное?

– Видел, – отозвался я, не подумав. Они вытаращились на меня, Женька недоверчиво спросил:

– А где?

– Тоже перед войной, – ругнув себя за опрометчивость, сказал я. – Не наш фильм, английский. Плохо помню, про что, маленький еще был…

К счастью, дальнейших вопросов не последовало. Они опять начали разговаривать про довоенное, а я вдруг подумал, что они совсем не говорят про девчонок. В моем времени об этом обязательно бы болтали вовсю – так или иначе, грубее или романтичнее, но парни нашего возраста говорили бы точно, делясь или переживаниями, или мечтами, а то и постельным опытом – выдуманным или реальным, у кого как, не разберешь. Вот интересно – они же нормальные ребята, здоровые, взрослые. Не может же быть, чтобы им – ну! – хотя бы не снились девчонки… ну и все такое прочее. Что они об этом-то думают? Не спросишь, и разговор не начнешь – не поймут…

– Чего ты так вцепился в винтовку? – прервал мои мысли Женька.

– Да так… – Я улыбнулся ему и перекинул «мосина» ему. – Держи свой трофей.

14

В середине мая вода очень холодная. Очень. Я и раньше это подозревал, а теперь совершенно в этом уверен. Но за компанию люди совершают временами абсолютные глупости.

– Оуу… аахх!!! Й…ааа, блл…инн!!!

Рана в бедре последние два дня чесалась просто-напросто нестерпимо, в воде это не ощущалось. Вообще мало что ощущалось, кроме того, что вода, судя по всему, несет остатки зимнего льда. Я барахтался над омутом, не сдерживая воплей – полуликующих, полуиспуганных. Сашка, который подбил меня на это безумие, явно не ощущал холода – курсировал, паразит, саженками вдоль берега. Я всегда неплохо плавал, но температура воды +14, не больше, располагала к полной потере всех навыков, кроме самых насущных. К ним относилось и умение ориентироваться – я выбросился на песок, показавшийся мне невыразимо приятным, теплым и ласковым.

– Слабо-слабибо! – гаркнул Сашка, но сам уже последовал моему примеру и сейчас приплясывал на одной ноге, отчетливо стуча зубами.

– Открыл купальный сезон. – Я перевернулся на спину. – Ффуу… – Я сел и начал ожесточенно тереть рану ладонью. Мне захотелось есть, а с этим как раз была проблема – зайцы резко поумнели после того, как пять из них нашли себе безвременный конец в петлях ловушек. – Дурак ты, Сашка, в такой холодильник купаться.

– Да ну. – Он шлепнулся рядом на песок. – Я один раз в середине апреля начал купаться.

– Я же говорю, дурак ты и есть дурак… – Я дотянулся до своего барахла. Сашка отдал мне нижнюю рубашку, а сам щеголял в гимнастерке на голое тело. – Пошли, посмотрим, может, какой удавился… Же-ень!

– Тише. – Сашка вдруг распластался на песке. Я, ничего не спрашивая, растянулся рядом с ним, подгребая к себе штаны.

– Чего?

Сашка замотал головой и показал вдоль речного берега. Я посмотрел в ту сторону.

Женька – с винтовкой наперевес – замер за большим дубом метрах в двадцати от нас, где стирался. И буквально к его ногам правила лодка – обычная деревенская плоскодонка-долбленка, каких уже не встречается в мое время. В ней расположились трое немцев.

Нет. Не немцев. Я отчетливо различил на рукавах трехцветные нашивки эстонских легионеров. Все трое были вооружены пистолетами-пулеметами, но на корме торчали удочки. Двое – молодых – гребли. Третий – намного старше, лет сорока – сидел около удочек.

– Борь… – услышал я шепот Сашки и обернулся. Глаза у моего друга были отчаянные. – Три автомата…

– Ты что?.. – зашипел я в ответ, но осекся.

Эстонцы причалили между нами и Женькой, попрыгали на берег, громко переговариваясь. Старший передал удочки, вылез, они выдернули лодку на песок. Один попробовал воду, начал раздеваться, другой молодой заржал. Старший налаживал удочки.

Сашка, сидя на корточках, приподнялся и тихо начал красться вперед. Я чертыхнулся и двинулся следом. Молодой эстонец прыгнул в воду и заорал. Старший присел с удочкой на какую-то корягу; оружие висело у него на бедре. Второй молодой, стоя на берегу – руки в боки – орал какие-то то ли советы, то ли оскорбления своему сумасшедшему приятелю.

Я увидел, как Женька поднимает винтовку.

Эти люди не нападали на нас. Во всех стычках до сих пор я оборонялся. Только оборонялся. Но сейчас предстояло напасть первыми. На ничего не подозревающих людей. Мне казалось, что включился некий автопилот – и ведет меня независимо от моей воли.

Сашка махнул рукой и прыгнул вперед.

Женька выстрелил. С такого расстояния винтовочная пуля, попавшая старшему из рыбаков в правый висок, подняла его на ноги и разнесла голову, словно кувалда – он рухнул в воду плашмя, подняв фонтан брызг. Сашка сшиб не успевшего повернуться парня, стоящего на берегу, и я, повинуясь этому самому автопилоту, прыгнул ему на помощь и перехватил руки эстонца. Сашка вдавил его голову под воду…

Это было ужасно. Я ощущал, с какой бешеной, безумной силой человек, которого мы придавили к песку, старается вырваться. Сашка хрипел матерные ругательства и вжимал голову легионера в песок на дне. Несколько раз эстонец сумел ударить меня коленом в спину. Я увидел, как рука Сашки с растопыренными пальцами скользнула к поясу легионера… в ней мелькнул финский нож – и парень перестал рваться.

Сашка пырнул его еще раз – в бок. Женька выстрелил вторично – и я увидел, вскинув голову, как успевший выбраться на противоположный берег эстонец, отпустив кусты, в которые вцепился, медленно упал обратно в воду. И поплыл по течению…

– Готов, – сказал Женька, выбрасывая гильзу из-под затвора.

Сапоги оказались нам беспощадно велики – никак не носить, чтобы ноги не сбить. А форму забрызгало кровью. Но снаряжение мы сняли и оттерли. К сожалению, у легионеров не оказалось никакой еды.

И что смешно – у всех троих были разные пистолеты-пулеметы. Совсем смешно, что у старшего – наш, русский «ППШ». Сашка взял его себе вместе с большим пистолетом «штейр».

По финке – настоящей финке, в смысле финской финке – досталось всем, и мы с Женькой разыграли остальное оружие, чтобы не спорить и никому не было обидно. Я «выиграл» обычный «МП-38» и «парабеллум». Женьке достался старый «МП-28» (магазин сбоку) и опять-таки наш «наган». Гранат не было совсем, да и патронов маловато оказалось…

– Вот мы и с оружием. – Сашка провел ладонью по дырчатому кожуху «ППШ» и перевел дух – словно что-то выплюнул из себя. Я его понимал – мне и самому не очень-то хорошо. То и дело вспоминалось, как дергался «наш». Он хотел жить. Конечно, он был враг, может быть, даже худший, чем немцы. Но он хотел жить, как все люди. А Сашка его зарезал.

Я поймал себя на том, что тоже выдыхаю, стараясь успокоиться. Откинул приклад «МП» и прикрыл глаза.

Да, мы с оружием. И это уже обязывает. Три пистолета-пулемета – это не одна винтовка с десятком патронов… Не открывая глаз, я сказал с расстановкой:

– Да, у нас теперь оружие… И нога у меня почти зажила. Можно двигать. Партизан искать или еще куда. В эту… – я вспомнил название, которое говорил Сергей Викентьевич, – в Белебелку, например.

– Можно и туда. – Сашка жевал веточку и задумчиво глядел в огонь. – Но тут в любом случае оставаться нельзя. Этих гадов будут искать. А с нашим запасом патронов лучше, чтобы мы врагов находили первыми.

– Час назад мы и о таком запасе мечтать не могли, – заметил Женька, осваивавший свой пистолет-пулемет.

– Это час назад, – ответил Сашка. – Лады. Чего ждать, прямо сейчас и снимемся…

– Только лаптей в дорогу наплетем, – ядовито сказал я. Сашка неожиданно смутился:

– Ну я забыл…

– Да ладно, ты чего? – Я даже удивился. – Я просто так. Черт, жаль сапоги так велики! Встретить бы того полицая, который мои ортопеды свистнул… Я бы ему сделал раскулачивание. Ему бы вообще ботинки больше не понадобились… – Я злым рывком затянул ремень с подсумками, финкой и пистолетом и, вставая, забросил на плечо «МП».

В лесу вовсю бушевала весна – что тут еще скажешь? Мы прихватили с собой остатки зайца и жареной щуки, которую Женька поймал в заводи, и шагали обычным порядком – Сашка впереди, Женька между нами, я в хвосте. Босиком идти было тяжеловато, если честно. Сашка ничего – вышагивал, как будто так и надо, бесшумно, словно индеец. А я втихую завидовал грубым, но явно несокрушимым ботинкам Женьки.

Надо сказать, что я давно уже потерял ориентацию и совершенно не понимал, в какой части северо-запада мы находимся. Оставалось полагаться на Сашку. Да, собственно, и не все ли равно? Как говорил один из персонажей фильма «Человек, который хотел стать королем»: «Враги везде!» И он был прав. Как правы и те, кто говорит, что на войне все буднично. Ехали в поезде, сбежали, попались, расстреливали – не расстреляли; прятались в лесу, напали на потерявших нюх врагов, разжились оружием… Все в порядке вещей, если ты жив. А если нет – то уже не пожалуешься на невезение.

– Нога как, Борь? – нарушил Женька мои размышления.

Я пожал плечами:

– Да нормально…

Если честно, нога побаливала. Но это была несильная и неглубокая боль. Рана зажила, и беречь ее теперь – значило просто лениться. Я уже почти забыл, как пережил «операцию».

– Пст, – услышали мы, и я увидел, что Сашка застыл, подняв руку.

Пару секунд мы просто стояли. Потом я услышал (и нервно облизнул губы) звук моторов. Он был не так уж далеко, но не приближался, а как бы двигался параллельно нам.

– Дорога, – сказал я тихонько, обогнув Женьку и подойдя к Сашке. Тот кивнул, продолжая всматриваться в свежую зелень. – Пойдем?

Сашка опять кивнул. Я указал Женьке в сторону, сам отошел в другую – теперь мы двинулись цепочкой метрах в пяти друг от друга. Я передвинул стволом вперед оружие, натянул ремень на локоть для упора. В голове звенело от напряжения… но, с другой стороны, я почти хотел, чтобы сейчас появились враги. Не знаю… чтобы посмотреть, у кого быстрее реакция, что ли? Успею я выстрелить первым или нет? Внутри меня буквально выкручивало, как мокрую тряпку, капающую страхом, – и в то же время нервы и мускулы пели, как туго натянутые струны на гитаре, мне казалось, что я вижу жучков-паучков на листьях деревьев метров за двадцать и слышу, как шуршит листьями ежик чуть ли не на дистанции стометровки…

Вот теперь шум приближался. Сашка остановился, я замер секундой позже, а еще через секунду остолбенел и Женька. Метрах в трех перед нами по дороге переваливался бронетранспортер с немцами (корма еще одного уплывала за поворот), следом двигался открытый грузовик, в котором покачивались каски и стволы легионеров. Замыкали колонну два мотоцикла с пулеметами в колясках, развернутыми в разные стороны.

Конечно, нападать на этот отряд было бессмысленно. Мы стояли и ждали, пока последний мотоцикл не скрылся за поворотом, – и только после этого вышли на дорогу. Пыль на ней была теплой и глубокой.

– В той стороне – Крохино. – Сашка вертел головой. – Они оттуда ехали, но там не может быть такого гарнизона, там полтора полицая и заготовители, вечно пьяные…

– Дымом пахнет, – сказал Женька. – Не чувствуете?

Деревню сожгли без жителей. Судя по следам, люди ушли в лес, угнав с собой немногочисленную скотину и даже что-то унеся из вещей. Но при въезде на поспешно сколоченной виселице раскачивались два тела – пожилой мужик и девчонка лет шестнадцати. На их вытянутых шеях (особенно это было заметно у девчонки; у мужика борода прикрывала петлю) висели грубые таблички – просто куски картона на веревочках. Там не было ничего о «партизанах», как в кино. Там было просто написано два слова:

Русские свиньи

Правда, на одной из боковин виселицы был прилеплен плакатик с двойным типографским текстом о том, что деревня подверглась возмездию за укрывательство бандитов. Но я прочитал это мельком.

Все ноги у девчонки были залиты кровью. А глаза смотрели на меня, как бы я ни поворачивался и ни переходил с места на место, – синие и пыльные.

Девчонка была похожа на Машку Корзун, с которой я целовался на дискотеке на 8 Марта. Очень-очень похожа. Я тряс головой и жмурился, пока Женька не ударил меня по щекам.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Их надо похоронить…

– Надо, – сказал Женька, и я увидел, что Сашка уже несет какую-то лопату с полусгоревшей ручкой. Я достал финку – перерезать веревки.

В деревне не осталось ни одного целого дома, сарая или вообще строения. К тому времени, когда мы закончили копать две – нет, не могилы, это сильно сказано, а так, ямы, – собрались тучи. Рукоятка к хренам обломились посередине, это прибавило работы. А когда мы ставили кресты – это я взялся их ставить, и ни Сашка, ни Женька не возражали, – пошел дождь. Не холодный, но бурный и явно затяжной. В мгновенно образовавшихся кое-где лужах танцевали пузыри. По деревне поплыл отвратный запах сырой гари. Мы вымокли насквозь. Не знаю, что стали бы делать дальше – может, потащились бы в лес, – но тут Женька буквально натолкнулся на полуобвалившийся погреб. Судя по быстро размывавшимся водой следам, на погреб наехал транспортер – кажется, его вытягивали другим и разворотили то, что осталось. Но в погребе сохранились в песке какие-то морковки и часть кровли. Под нее мы и забились. Сели на остатки настила, а ноги стояли в луже, и к ним стекали все новые и новые ручейки, размывавшие скаты ямы. При попытке задрать ноги на настил, которую я предпринял, тот предупреждающе хрустнул – и я поспешно вернулся в ножную ванну. А то и сидеть не на чем будет. «Голым задом – в мокрую воду?! Увольте-с!»

Мы хрустели морковкой, отмывая ее под сочащимися сверху струйками. Морковок пришлось по две с третью на брата. Потом доели щуку и зайца и ловили все те же струйки ртами. Вода была теплая и пахла землей – этот запах у меня вызывал нервную дрожь, и Сашка спросил:

– Замерз?

– Нет, – я вздохнул. – Так… Что будем делать?

– А что тут делать? – пробормотал Женька. – Будем сидеть, пока дождь кончится. И пойдем дальше… Тут безопасно, они сюда не вернутся. Незачем им сюда возвращаться…

– Если бы они вернулись… – Сашка не договорил.

Я напомнил:

– Гранат все равно нет… – и опять вздрогнул.

– Да что с тобой? – Сашка заглянул мне в лицо.

– Та девчонка… Она на одну мою знакомую похожа.

– Может… – Сашка помедлил. – Может, это она и есть?

– Нет. – Я покачал головой. – Та девчонка далеко…

Подняв голову, я прислонился затылком к влажным бревнам. Прямо надо мной была щель, и сквозь нее я видел медленный шаткий полет капель с серого неба. По краям щели на мое лицо цедились струйки, и оно скоро стало мокрым. Все. А не только щеки.

Хорошо…

Когда я открыл глаза, то увидел направленный на нас сверху ствол карабина. Над ним, в чистом утреннем небе, виднелось лицо молодого – на пару лет старше нас – парня в кепке и лыжной куртке нараспашку:

– Дядь Гриш! – крикнул он, не сводя с нас взгляда и ствола. – Тут кто-то сидит. С оружием…