Текст книги "Домашний зоопарк ледникового периода"

Спустя тридцать лет я встречусь с Андреем в Москве, где он окажется проездом с Сахалина к берегам Черного моря. Мы будем вспоминать эту ночевку, как одно из самых ярких событий нашей юности, этот подъем остался в памяти, как самое первое реальное испытание на живучесть и удачу.

Проговорив с Андреем полночи я понял, каким меня тогда воспринимали мои сверстники. Я был для них приезжий с материка мальчик, с буйной фантазией, способный и опасный одновременно. Андрей припомнил мне сожженные строительные вагончики, драку с практикантом, несколько выжитых мною из школы учителей, наши безуспешные попытки создать банду, отчаянное пьянство на школьных вечерах. По всей видимости, мое скромное участие в жизни поселка не прошло незамечанным, если даже невозмутимый Андрей сопровождал эти воспоминание смешком, как бы удивляясь тому, что нам все это сходило рук.

Незаметно климат Сахалина, его вольная природа, его неординарные жители, которые меня окружали, способствовали тому, что постепенно моя жизнь начала выправляться.

Наши романтическия блуждания с Мишком по живописным окрестностям острова по прежнему отравляла перспектива встречи с корейцами из старших классов. Мы строили с ним фантастические планы мести, перебирая все возможные варианты, включая экзотичекий сценарий отравление главарей водкой, с помощью подсыпанного в нее яда. Наши планы служили нам развлечением, в котором ирония и интеллектуальное превосходство над противником праздновали иллюзорный триумф, вопреки законам жизни, построенным на превосходстве грубой физической силы.

– С тобой интересно – говорил Мишка – тебе всегда есть что рассказать.

Должно быть, я впрямь был неплохим рассказчиком и собеседником, если сам директор Потехин Борис Федорович любил вылавливать меня по утрам на пороге школы и препровождать в свой кабинет для личных бесед. Формальным поводом для разговора были мои регулярные нарушения школьной дисциплины, поскольку я имел обыкновение немного опаздывать на занятия, выходя из дома за пять минут до начала занятий. Вид я имел непотребный, школьной формы не носил, в парикмахерскую ходил раз в три месяца. Но мой внешний вид Бориса Федоровича волновал в последнюю очередь. Более всего его интересовали идеологические вопросы: что на уме у современной молодежи, верит ли она в коммунистическое будущее и каким оно ей видится.

Беседы эти мне были привычны. В коммунизм я не верил, и этого не скрывал. Директор приводил мне примеры высокой ответственности рабочих на предприятиях, сокрушался, что некому будет доверить то, что с таким трудом завоевано предками, но все это меня нисколечко не волновало. Меня занимали гораздо более прозаические вопросы моего ближайшего будущего.

– Ну, и что ты собираешься делать после восьмого класса? – словно угадывал мои мысли директор.

– Учиться пойду.

– А куда?

– Куплю газету, по объявлениям определюсь. Может на пчеловода даже, училище приглашает.. – валял я ваньку.

Директор щурился сквозь мощные диоптрии и видел меня насквозь.

Советский Союз на меня доверить было нельзя. Страна была обречена.

Прежде всего я думал над тем, как сдержать агрессию корейцев. Мне претила трусость и разобщенность русских парней, мне было стыдно за то, что я боюсь дать отпор и вынужден терпеть издевательства иностранцев в своей стране. Я чувствовал острую необходимость противопоставить им что-то более убедительное, чем непрочная родительская опека.

Я решил записаться в секцию бокса, Мишка последовал за мной, хотя он и отдавал предпочтение дзюдо. В Луговом секции бокса не было. Нам пришлось ездить на тренировки в Южно-Сахалинск.

С первой же треннировки, где меня поставили в спаринг с более опытным спортсменом, посещавшим секцию уже несколько месяцев, стало понятно, что физически я не готов даже к самому короткому поединку. Я не смог выдержать и пары минут боя, рухнув на пол ринга не от удара противника, а испытывая приступ накатившей на меня тошноты.

– Куришь? – спросил меня тренер, заглядывая в глаза.

– Курю. – признался я, стоя на четвереньках и держась за канаты безвольно поникшей рукой в перчатке.

– Придется бросать, если не хочешь всякий раз валяться на полу.

– Я брошу! – пообещал я тренеру, и с этой минуты забыл о сигаретах на много лет.

Первые дни и месяцы тренировок я воспринимал как каторгу. Мышцы болели, я выдыхался уже на разминке, но желание преодолеть себя было сильнее. У меня были замечательные тренера. Владис Стумскис был мастером международного класса, серебрянным призером чемпионата страны. Виктор Кошкин – мастер спорта по боксу – худой, холлеричный, тоже имевший за плечами победы на первенстве страны боксер, был, прежде всего, замечательным педагогом, выдающимся тренером и увлеченным мастером своего дела. Эти скромные люди стали моими учителями в самые важные для меня годы, они вселили в меня веру в собственные силы, помогли избавиться от дурных привычек, сковывающих волю, раскрыли мои возможности. Едва ли мать дала мне больше. Едва ли отец сыграл в моей жизни большую роль.

Регулярные занятия спортом структуировали мое время. Вся моя агрессия уходила в бокс. Я больше не ставил себе цели выделиться из окружения, мне важно было преодолеть себя и заставить свое тело подчиняться, невзирая на усталость и страх испытать боль и поражение. Мои школьные успехи пошли в гору. Восьмой класс я закончил без троек и уже после трех месяцев тренировок выиграл первенство области по боксу среди юношей. Я выиграл финал только благодаря силе воли у гораздо лучше технически подготовленного спортсмена. Голова гудела от пропущенных ударов, но эйфория первой моей победы на ринге, осталась в памяти, как едва ли не самое сильное, испытанное мною в жизни чувство.

– Ты дрался как мужик! – похвалит меня тренер перед всей командой и это была лучшая похвала, которой я мог удостоится от опытного боксера, проведшего не один бой на ринге.

На самом деле, в четырнадцать лет я все еще был тонок в кости и смазлив как девушка, но моя уверенность в себе росла с каждой тренеровкой и с каждой новой победой на ринге, к которым я начал привыкать.

После восьмого класса Константинович предложил найти мне подработку в геологической экспедиции. Сам он по первому образованию был геолог и его рассказы о приключениях в геологических партиях подогревали мой интерес. Константинович довольно быстро нашел мне место подсобного рабочего в одной из экспедиций и меня оформили на временную работу сроком на две недели, с возможностью продления договора.

Начальник купил билет на электричку и мы отправились с ним вдвоем на поезде до места дислокации экспедиции на север острова.

Работал я в паре с недавним выпускником геологоразведочного техникума, который вел съемку. Моя задача состояла в том, чтобы бегать с рейкой по лесу, а мой напарник отмечал реперные точки на карте, где в будущем должна была пройти трасса. Работа была довольно однообразной и мы развлекали друг друга разговорами на всякие жизненные темы.

Работа в экспедиции не слишком меня утомляла, но вечерами заняться было совершенно нечем. Я уже год занимался спортом и устраивал себе самостоятельные тренировки и пробежки, чтобы не терять формы. Народ в экспедиции был самый разношерстный, было в составе несколько бывших зеков, которые по сравнению с буйной молодежью вели себя тихо и ничем себя не проявляли. Зато парни помоложе вели весьма активную жизнь. Ловили сетями рыбу, пили крепкую, приглашали в общежитие женщин легкого поведения.

Выходные были самыми тяжелыми для меня днями. Под общежитие экспедиция арендовалв большой деревенский дом. Я старался читать книги, но пьяные женщины то и дело делали мне недвусмысленные предложения, которые я воспринимал с простительной моему возрасту брезгливостью. Несмотря на то, что я выглядел довольно взрослым парнем, физически я оставался девственником. Начальник экспедиции, казавшийся мне в дороге интеллигентным человеком, сбросил все цивилизационные оковы, пил едва ли не больше всех, и во всю ухаживал за недавно освободившейся из заключения зечкой, приходившей в общежитие в поиске бесплатной водки. Мужики, напившись водки, то и дело заводили разговор о том, что неплохо бы проверить какой я боксер, набиваясь в спаринг-партнеры. Когда тебе четырнадцать лет, а противнику двадцать пять, и он на двадцать килограмм тебя тяжелее, такая перспектива кажется не слишком безопасной идеей.

Две недели подходили к концу и начальник начал уговаривать меня остаться до конца месяца, обещая закрыть мне наряды по более выгодным ставкам. Но деньги меня мало интересовали, мне уже хотелось вырваться домой как можно быстрее и вернуться к тренировкам в спортзале.

В одну из ночей, мой напарник, с которым у меня, казалось бы, начали складываться товарищеские отношения, напился до соплей и начал рассказывать собутыльникам какой я хреновый помощник, и каких трудов ему стоит заставить меня выполнять его указания.

Я не спал всю ночь, слушая его пьяный бред, а утром собрал вещи, и, несмотря на уговоры начальника остаться, отправился пешком на станцию. С момента начала моей работы прошло ровно две недели – срок, который изначально оговаривался договором по найму.

Мое внезапное появление дома было воспринято без энтузиазма. Мать и Константинович по всей видимости расчитывали на то, что я проработаю все лето и заработаю неплохие деньги, которые послужат вкладом в семейный бюджет. Я чувствовал себя дизертиром, мне даже стыдно было появиться в конторе, чтобы получить расчет. Я поехал туда только под давлением матери, уступив ее настойчивым требованиям. Да и Константинович настаивал, что мне нужно закрыть все обязательства по трудовому договору, в котором он выступил поручителем.

К моему удивлению, конторские женщины встретили меня с сочувствием. Они довольно быстро выдали мне причетающуюся сумму – что-то около тридцати рублей, и даже посетовали на то, что такому молодому пареньку пришлось жить с мужиками две недели. Они как никто лучше знали свой кадровый состав и понимали, что мой первый трудовой опыт был далеко на самым приятным и комфортным.

Спустя какое-то время я случайно встретил одного из членов экспедиции на улице. На мое удивление, он высказал свое одобрение моему поступку.

– Ты правильно сделал, что тогда уехал. Этот козел – имелся в виду начальник экспедиции – всех наебал. Закрыл наряды по минимальной ставке, и съебался. Если я его встречу, – обещал он – набъю этой суке морду, пусть меня посадят на десять суток, не жалко!

Мужик пожал мне руку, и я почувствовал себя выше на голову. Не таким, уж, дизертиром и слабаком, оказывается, я был в глазах у этих работяг.

Вскоре, моя жизнь в Луговом закончилась, из общежития мы переехали в собственную квартру в областном центре. Константиновичу, при активной содействии моей мамы, удалось удачно разменять его однокомнатную квартиру в Красноярске на двухкомнатную в Южно-Сахалинске. Улица Ленина – самый центр города, сталинка с высокими потолками и огромными окнами на первом этаже, возле единственного на весь остров кафе-мороженого. Это было чудом, которое я толком даже не оценил. Счастье часто входит в жизнь незаметно, и ты воспринимаешь его как должное, как некое рядовое событие, наступившее своим чередом только потому, что пришло его время. Я решил не менять школу, чтобы не оказаться в ситуации новичка в выпускном классе.

В своей школе мне не было необходимости доказывать свое право на уважение, как со стороны учеников, так и учителей. Мне уже не было необходимости поступать в мореходное училище. Романтика морских плаваний ушла в прошлое, мне нравилось учиться и я впервые начал получать удовольствие от получения новых знаний. Будущее сулило какие-то новые, пусть и смутные перспективы, которые я связывал с поступлением в институт. Я пока не знал, кем хочу стать. Меня привлекали иностранные языки, дальние страны, профессия адвоката. Но больше всего я мечтал стать писателем, хотя ни с кем и никогда не делился своими амбициозными планами. Я любил писать школьные сочинения, открыв в себе способность развивать мысль по ходу изложения без всякого плана. Как правило, мысль сама приводила меня к какому-то заключению и это походило на путешествие по неизведанному маршруту в никуда, в точку, которой не было на карте. Мне предстояло самому дать ей название, определить ее координаты и населить ее своими мыслями-первопроходцами. Однажды учительница литературы, зачитывая отрывок из моего сочинения в параллельном классе, предрекла мне, что я стану писателем. Девочка из параллели, с которой я дружил, поделилась со мной этим откровением и я принял ее слова к сердцу, как тайное свидетельство того, что моя мечта действительно когда-нибудь осуществится. Девочка в прошлом году умерла от рака, а я, на шестом десятке, так и продолжаю хранить верность своей юношеской мечте.

Каждый день я ездил в школу из Южно-Сахалинска в Луговое на занятия, но я делал это с удовольствием. Я полюбил свой класс и дорожил с таким трудом завоеванным доверием и уважением к себе учителей. Я поставил себе целью к окончанию школы иметь хороший аттестат, дающий мне шансы на дальнейшую учебу. В эти годы страна уже прочно увязла в войну в Афганистане и учеба в вузе была моим единственным шансом получить отсрочку от призыва в армию. В армии в то время, по рассказам демобилизованных парней, была жесткая дедовщина, я и представить себе не мог, как мне удастся выдержать издевательства старослужащих, без риска ввязаться в драку и не получить увечия, или же струсить и сломаться психологически на всю оставшуюся жизнь. Я уже знал, как болезненно переношу унижения, и едва ли мог поручиться за свою выдержку. Бокс научил меня стоять за себя и это были дорогие уроки самоуважения, которыми мне не хотелось размениваться, следуя слепой прихоти фортуны. Я занял позицию демонстративного пацифизма и отказывался даже разбирать автомат на уроках военного дела. Это была своего рода форма суеверия – стараться держаться подальше от оружия, чтобы не притянуть к себе в будущем несчастье. И это была довольно странная метаморфоза моего характера, если помнить о том, как в детстве я любил игры в войну и мечтал владеть настоящим пистолетом.

Глава 3. Северный Кавказ.

После девятого класса, на каникулах, я поехал с мамой и отчимом на Северный Кавказ в гости к родителям Константиновича, откуда он был родом. Константиныч любил рассказывать занимательные истории из своего детства, которое он провел в Ессентуках. Судя по его ностальгическим воспоминаниям, город был весьма хорош, особенно в летнюю пору, когда туда стекались курортники и любители минеральной воды со всего Союза. Вода меня тогда совсем не интересовала, лечить мне еще было нечего, но перед поездкой меня уверили, что там мы долго не задержимся и, повидав стариков, отправимся дальше на юг к Черному морю.

Встреча с родителями отчима оказалась в меру дружественной и теплой. Был накрыт стол, ломившийся от плодов и даров Всесоюзной кавказской здравницы, подняты тосты за знакомство, которые запивали той самой лечебной водой, заботливо принесенной гостеприимными стариками из ближайшего источника. Вода мне категорически не понравилась, через неделю я уже заскучал и стал интересоваться туристическими маршрутами, пролегающими через Кавказский хребет. Чтобы меня как-то отвлечь, а также в целях помочь мне заработать деньжат на поездку к морю, мне предложили принять участие в продаже зелени на рынке. У стариков был большой огород и, время от времени, они вывозили излишки на рынок, где довольно прибыльно их реализовывали. Самый хороший рынок, по их словам, был в Кисловодске – городе, где каждый день бывает солнце, удивительно чистый воздух и не такая противная вода. До Кисловодска полчаса езды на электричке, но прибыль обещала многократно перекрыть все транспортные расходы. Торговать решено было в ближайшие выходные. Предмет торговли зелень: пучки зеленого лука, укропа, петрушки, кинзы. Я скептически смотрел на перспективы обогащения за счет какой-то травы, но старики были уверены в барыше.

И так, в выходной день я стоял на рынке Кисловодска и бойко торговал зеленью. На удивление, покупатели у меня не переводились. Некоторые пытались со мной торговаться, но я был строг и, согласно инструкциям, уступал максимум пять копеек за пучок. Если люди настолько безумны, что соглашаются платить деньги за траву, я готов обогатиться за их счет. За пучок кинзы я просил 30 копеек, за петруху 20, укроп уступал за 15. Торговать оказалось вовсе не так скучно, как я думал. Покупатели периодически вступали со мной в диалоги, пытались выяснить какой я национальности, и сколько денег я зарабатываю за день стояния за прилавком. Типичный диалог с местными брюнетистыми матронами строился примерно так:

– Продай кинзу за двадцать.

– Не могу, мамка не разрешает.

– Че ты такой злой, ты кто вообще, какой национальности?

– Русский я.

– Ты?! Русский?! Откуда русским на рынке взяться? Ты где родился?

– В Сибири.

Тетка хватается за бока и хохочет каждой округлостью своего тела.

– А звать тебя как, сибиряк?

– Алик.

– Какой же ты русский, врешь ты все – наш ты! Ладно, не хочешь говорить – не надо, вот тебе рубль, давай четыре пучка кинзы, насмешил ты меня!

За два часа торговли я распродал всю зелень и научился разговаривать с легким кавказским акцентом, но это было не самое важное приобретение дня. Здесь, на рынке Кисловодска, в шестнадцать лет ко мне пришло понимание того, что я стою на пороге обретения новой идентичности. За неполный месяц проживания в Ессентуках я чуть было не стал лицом кавказской национальности. Мне было лестно это признание местных жителей и память о том далеком комичном эпизоде моей юности живет во мне как нереализованный сценария одного из возможных вариантов моего будущего.

Я еще не знал тогда, что мой приезд на Кавказ не случаен, что мне еще не раз придется возвращаться сюда в самые драматичные периоды своей жизни.

То лето мне запомнилось поездкой под Туапсе в небольшой поселок, рядом с которым был расположен пионерский лагерь. Здесь я познакомился с демобилизованным из армии теской, который ввел меня в ночную жизнь лагеря, познакомил с молоденькими разбитными пионервожатыми, научил пить сухое вино и помог преодолеть мою обычную робость и зажатость в общении с девушками. Девушки были старше меня и довольно активно со мной флиртовали. Мой старший товарищ умел создать подходящую к общению атмосферу: избыток вина и новинки западной музыки решали все дело – каждый вечер компания, состоящая из педагогов лагеря пускалась во все тяжкие, и лишь моя неопытность служила препятствием тому, чтобы не затянуть свое лишение невинности до двадцати одного года.

Глава 4. Уроки английского

Время, проведенное на юге меня здорово расслабило и в первом же тренировочном спарринге мне сломали нос – ударом справа повернули его набок. Я был в шоке. Мне казалось, что моя жизнь закончена, однако врачам удалось вправить его обратно и лишь легкая кривизна, напоминала мне об этом инциденте.

Вскоре после возвращения с юга я поругался с Мишкой. Его привычка к постоянному соперничеству и желание любой ценой достичь превосходства мне окончательно надоели. Я прекратил с ним общение навсегда. Мы продолжали посещать тренировки в зале, учились в одной классе, ревниво следили за успехами друг друга, и даже однажды сошлись в финальном бою на приз Радиокомитета Сахалинской области, который транслировался на экраны областного телевидения, но дружбы между нами больше не было. Тот бой Мишка выиграл за счет преимущества в росте. Мы не слишком рисковали в этом бою за звание чемпиона области, чтобы не стать посмешищем в глазах своих одноклассников, друзей и родственников, следящих за поединком с экранов телевизоров. Думаю, в масштабах школы мы были звездами. Мишка был действительно очень хорош: атлетически сложен и походил на голивудского красавца. Я выглядел по-проще, но тоже мало в чем ему уступал. В беге на длинные дистанции, например, Мишка со мной не тягался – ловкости и силы ему было не занимать, ему не хватало выносливости.

После школы Мишка закончит хабаровский экономический институт. В перестройку у него будет свой успешный бизнес, связанный с доступом к распределению квот на рыбную ловлю.

В девяностые годы Мишку – успешного бизнесмена, владельца нескольких рыболовецких судов застрелят. Причина для того времени банальна: кто-то кого-то кинул, тот, кто кинул – обиделся и выставил счет. Счет вовремя не оплатили, и жизнь единственного сына, отца маленького ребенка, брутального красавца и уверенного в себе молодого мужчины оказалась на кону. Узнал я об этом случайно, разыскивая Мишку в социальной сети, чтобы помириться. Слишком поздно. С момента его смерти, к тому времени, прошло более десяти лет.

К девятому классу я так и не решил, какую себе профессию выбрать. Я с раннего дества хотел выучить иностранный язык, но школа была плохим подспорьем в моих планах. В Луговом учителя английского языка не было месяцами.

Какое-то время язык преподавал молодой мужчина, который пришел в школу из уголовного розыска. До милиции он закончил педагогический институт, готовивший преподавателей истории и английского языка в одном флаконе и, мужчина, спустя два года работы в во внутренних органах, решил попытать удачу на ниве педагогики. Подростки его уважали и побаивались, включая самых отъявленных хулиганов и дебоширов. Однажды он усыпил одноглазого Илью Гумирова, подняв его за горло одной рукой. В классе воцарилась паника, девочки бросились за водой и принялись отливать Ильюху. Сам учитель побледнел от страха, но довольно ловко управлял действиями девчонок, и это спасло и его, и ученика.

Кроме уроков истории и английского, наш местный Джеймс Бонд руководил кружком радиодела. Многие школьницы и школьники с удовольствием его посещали, устанавливая связи с радолюбителями изо всех уголков мира, попутно развивая свои скромные знания в английском языке. Но талантам, как известно, границы этого мира часто бывают слишком узки, и настал момент, когда он их перешел. В восьмом классе одна из учениц от него забеременела.

Надо сказать, что девочка была физически очень хорошо развита и мне на себе однажды пришлось испытать силу ее сексуальной привлекательности, когда мы в седьмом классе ехали с ней в набитом битком автобусе. Девочка практически села ко мне лицом на колени, мои ноги оказались между ее ног, рукой она ласково приглаживала пробивающиеся у меня на груди волосы и при этом что-то напевно бормотала мне в ухо.

Беременность несовершеннолетней девочки в восьмом классе поставила крест на педагогической карьере педагога-новатора. Ему пришлось развестись с женой, бросив ее с двумя детьми, и жениться на своей ученице. После восьмого класса девочка поступила в техникум, родила ребенка, больше о ней я ничего не знаю.

Изучение английского в школе встало на продолжительную паузу, после которой в нашем классе вдруг появилась довольно странного вида этническая кореянка – наш новый учитель английского, которая разговаривала на русском языке с довольно заметным акцентом.

Ее появление в классе для нас было совершенно неожиданным. Мы даже не сразу обратили на нее внимание, продолжая каждый заниматься своим делом: кто-то делал домашнее задание, кто-то готовился к следующему уроку, девочки вязали, мальчики играли в морской бой. Чтобы ее наконец заметили, учительнице пришлось возвысить свой голос до истерических высот.

– Всем встать! Кто староста класса? Немедленно доложите мне, какую вы сейчас тему проходите?

Староста класса – Ольга Чепелева, – спокойно и вежливо, донесла до этой психически больной, что последний урок английского у нас был полтора месяца назад, и никто уже не помнит на чем мы тогда остановились.

Это была сущая правда, училке можно было бы смело начинать с самых азов.

– Вы лентяи! – неожиданно закусилась новенькая, – Вас бы как комсомольцев тридцатых годов – на черный хлеб и воду!

Такой заход мне понравился. Я почувствовал в училке потенциал и, отложив все свои праздные занятия, приготовился к настоящему шоу. Мои одноклассники тоже приободрились, понимая, что долго она на таких дрожжах в классе не протянет.

– Ладно, – слегка переведя дух, – продолжила она – Я прочту вам один отрывок из литературного произведения, а затем задам вам вопросоы, чтобы определить уровень вашего понимания.

Учительница начала чтение. По лицам одноклассников было понятно, что идея изначально провальна. Текст на слух никто из нас не понимал.

Закончив чтение, учительница обратилась к классу:

– Ну, что? Куда они пошли с другом?

Я, разумеется, тоже не понял ни строчки, но решил взять на себя инициативу, поскольку финал был для меня и так понятен – скандал неминуем, нужно помочь учительнице сделать правильное решение и не затягивать со своим уходом из школы.

– Они пошли в кабак! – нагло развалившись на задней парте, озвучил я первую пришедшую мне на ум версию.

Училка с удивлением посмотрела на меня, и продолжила чтение, оставив мои слова без комментариев.

–Ну, – спросила она класс, – и что они там сделали?

– Они там напились! – не оставил я героям ни единого шанса. Я просто нарывался на конфликт и шел к нему самой короткой дорогой.

– Как ваша фамилия? – спросила меня англичанка.

Я представился.

– Я ставлю вам пятерку.

По классу прокатился вздох изумления. Никогда прежде я не блистал на уроках английского, но с этого совершенно случайного и незаслуженного успеха, началось мое восхождение на лингвистический Олимп. По счастливому стечению обстоятельств, учительница зачитала отрывок из рассказа О-Генри, где автор повествовал о пьяных приключениях своих героев, и так случилось, что я угадал основную канву развития сюжета, не имея к этому ни малейших оснований.

С той поры, нас с этой довольно прямодушной и не слишком далекой учительницей связала чистая и искренняя любовь. Это была любовь к английском языку. Она тратила на меня все свои силы, знания и педагогические таланты. Когда я принял решение поступать в институт иностранных языков, мы начали занимались с ней английским дополнительно. Занималась она со мной совершенно бескорыстно. Возможно я и сам слегка уверовал в свои мистические способности к языкам. Как часто случай играет нами, и мы, порой, в отсутсвии иных руководящих знаков, хватаемся за него, как за перст судьбы?

Я так хотел закончить красиво этот сюжет с английским языком, что даже поехал в Америку учить язык на пятом десятке. Нет, я не стал классиком английской литературы. Зато я научился убирать туалеты в американской школе. Кто бы пошел на такие жертвы ради русского языка?!

Десятый класс я закончил с недурным аттестатом. Я уже принял решение ехать в Иркутск и сдавать вступительные экзамены в институт иностранных языков. Жить я планировал у маминой сестры Тамары. Последние выпускные экзамены и впереди большая жизнь.

На один из экзаменов – сочинение по литературе я опоздал на полчаса. Причина была в том, что кондуктор автобуса Луговое-Южно-Сахалинск, славившаяся своим скандальным нравом, разорвала мой проездной билет, заявив, что он недействительный, поскольку учебный год уже закончился. Я регулярно ездил этим маршрутом и не раз был свидетелем того, как она выбрасывала лисьи шапки мужиков из автобуса, если они отказывались оплачивать проезд или уничтожала проездные билеты пэтэушников, если у них в карманах не оказывалось студенческих билетов, подтверждающих их право на льготный проезд.

Тетка никак не ожидала встретить в моем лице сопротивление. Сначала она попыталась выпроводить меня силой, но когда увидела, что я пошел на нее стеной, то бросилась к водителю и потребовала снять автобус с маршрута и ехать прямиком в отдел милиции. Вместо школьного экзамена я оказалась в участке, правда, все пассажиры автобуса были на моей стороне, и молодой лейтенант меня отпустил с Богом, пожелав удачи на экзамене.

Маленький эпизод, который как набросок к картине тех лет. С одной стороны – абсолютная беззаботность и уверенность в своем будущем, с другой – полный произвол случая и совершенно непредвиденный исход любых, самых невинных устремлений к лучшему.

Глава 5. Иркутск

Я улетал в Иркутск, к тетке, в город, который совершенно не знал, к людям, которым до меня не было никакого дела.

Несмотря на идеально сшитый костюм-тройку, сидящий на мне как влитой, в остальном я оказался плохо подготовлен ко вступительным экзаменам. Для поступления мне не хватило нескольких баллов, и хотя меня и обещали зачислить, и даже отправили в колхоз на уборку огурцов, в сентябре меня ждало разочарование – своей фамилии в списках поступивших я не обнаружил. Меня, и еще несколько бедолаг, декан вызвал к себе в кабинет, объяснила ситуацию, извинилась за недоразумение, вернула документы и пожелала удачи на жизненном пути.

Я оказался в сложной ситуации. Мне было стыдно за свой провал, домой я возвращаться не хотел. На остановке автобуса возле института я изучил наклееное прямо на заборе объявление о наборе в профессиональное училичще, готовившее киномехаников на базе десяти классов: одиннадцать месяцев обучения, степендия семьдесят рублей и отсрочка от армии. Последний пункт решал все, да и семьдесят рублей степендии были немалыми деньгами. Студент вуза, например, получил сорок.

За одиннадцать месяцев я планировал подготовиться к поступлению во второй раз, главное было не провалиться, иначе призыв в армию был бы неизбежен.

Училище готовило кадры киномехаников для работы в сельских районах Сибири. В основном сюда шли учится по направлению студенты из Якутии, Хакасии, Бурятии. Я был одним из немногих городских парней, попавших сюда по прагматичным мотивам.

Как и планировалось изначально, проживать я стал у тетки. Я и не подозревал тогда, что в ее семье бушевали скрытые от посторонних глаз бури. Я невольно становился свидетелем разворачивающейся на моих глазах семейной драмы, в которой муж-милиционер в приступах ревности угрожал моей тетке расправой, иммитировал сердечный приступ, бросался на нее с кулаками, и однажды он просто собрал все мои выещи, загрузил их в свой «Москвич» и выпроводил с глаз долой к двоюродной тетке моей матери – Надежде, проживавшей в частном доме.

Условия жизни у Надежды были самые спартанские. Приходилось топить печь, ходить на колонку за водой, покупать продукты, выносить помои. Деревянный сортир и тот со временем обвалился, и я нашел выход в том, чтобы пользоваться рядом стоящим сараем с провалившимся полом в качестве туалета. Надежда страдала ишимией и на улицу выбиралась только летом, да и то, дальше лавочки перед домом не уходила. Болезнь заставила ее отказаться от привычки к табаку, к которому она имела пристрастие с молодых лет.