Текст книги "Транзитный пассажир"

Лет восемь назад, я решился на визит к знакомому психиатру, наркологу и психотерапевту, которому признался в том, что мне не хочется жить. Я не имел в виду, что я хочу покончить жизнь самоубийством, как мой отец, я имел в виду нечто другое: я хотел сказать ему, что мне неинтересно жить и каждый прожитый день дается мне с таким трудом, как будто я делаю кому-то одолжение, продолжая свое существование на Земле. Врач отнесся к моим жалобам очень серьезно. Он предложил мне пройти курс из пятнадцати сеансов и я, решил довериться ему просто из того принципа, что хуже все-равно не будет.

Это был хороший профессионал и знаток своего дела. Он очень внимательно слушал то, что я ему рассказывал о себе. Он не говорил мне, что мне делать, но его вопросы удивительным образом подвели меня к осознанию моей проблемы. Он был первым человеком, который отметил, что когда я рассказывал ему о своих любовных похождениях, я начинал улыбаться. Я был в браке, и мои измены, казалось, меня характеризуют не с лучшей стороны, но неожиданно я понял, что именно они поддерживали во мне мое жизнелюбие. А в конце терапии я и вовсе пришел к неожиданному для себя выводу, что моя депрессия имеет имя.

Мне потребовалось еще восемь лет жизни, чтобы развестись и начать на шестом десятке свою новую жизнь, которая формально была продолжением старой, потому что все, чем мы являемся или то, кем мы станем в будующем, уже заложено в нашей душе при рождении, и даже в самые глухие годы мы слышим голос этого будующего, до поры не веря в него, затыкая этому зову рот, пока жизнь окончательно не превращается в муку, и настает время инстинкту самосохранения брать на себя экстренное управление, повелевая нам бежать, вопреки доводам рассудка, из угрожающей психическому и физическому здоровью ситуации туда, куда подсказывает нам наша интуиция.

Я писал этот свой роман-воспоминание и, стараясь сохранить серьезный тон, все-таки включил в нее многие из тех историй, которые заставляли меня улыбаться на сеансах психотерапии. Если кому-то они покажутся неприемлимыми или через-чур откровенными, просто пропустите их. Но если вы все-таки начнете их читать, то помните о том, что всякий раз, как я о них вспомина?л и начинал описывать, улыбка вновь появлялась на моем лице .

– У тебя есть ямочка – говорит в таких случаях моя подруга, – неужели никто до нашей встречи этого не замечал?

– Замечал, – отвечал я ей, – но это было так давно, я ходил еще в детский сад, и Оля Тофан – девочка, в которую я был впервые в жизни влюблен, говорила мне о ней.

– Значит, я буду твоей последней девочкой – смеется моя подруга – ты доживешь до восьмидесяти и мы встретим с тобой нашу старость, занимаясь любовью каждый день.

Как знать, может так оно будет? Иногда встречаются очень забавные старики, может я стану одним из них?

Глава 1. Безнадежное дело.

C «челноками» я близко познакомился в самом начале девяностых.

Я только что демобилизовался и доучивался на пятом курсе Иркутского университета. Учился я на историческом факультете и одновременно подрабатывал в «Обществе охраны памятников», куда мне помогла устроиться жена, котора работала там начальником отдела пропаганды памятников истории и культуры.

Ни у нее, ни у меня в Иркутске жилья не было. Она родом из Бурятии, я тоже непонятно откуда, хотя и родился в Иркутске, и родственников у меня здесь было полно, но родители жили на Северном Кавказе, сам я недавно из армии демобилизовался, из стройбата. Восстановился на четвертый курс дневного отделения, жить остановился у тетки и стал думать, на какие средства мне cуществовать. В общем, мы с женой нашли друг друга – ни кола, ни двора, она тоже только университет закончила, но у нее уже работа была, а мне еще два года надо было доучиваться, работы нет, женщины нет, одни планы, один пуховик и пара кросссовок – весь мой капитал. Было, правда, еще пятьсот рублей денег – это мне от двоюродной бабки досталось, когда ее дом продали после смерти – я последние годы с ней жил, помогал, вот, мне эти деньги за мои заслуги и положили на книжку, где они и дожидались меня, когда я с армии приду. На первое время мне они конечно очень пригодились, я их, можно сказать, в свою будующую жену инвестировал.

В девяностые уже инфляция началась, я только и успел, куртку себе осеннюю купить, а зимний пуховик мне мать подарила. На остальные деньги я планировал жилье себе снять, но тогда это уже нереально стало – все хозяева вперед хотели за год получить, а у меня к тому моменту четерысто рублей всего оставалось. Ну, и, довелось мне познакомиться со своей будующей женой, которая у бабки на квартире жила. Мне двадцать пять, ей двадцать два. Я неженатый, после армии, она тоже не замужем. Был, правда, у нее жених в Ейске, она к нему, вроде собиралась вскоре лететь, но я тогда об этом не задумывался, мне погулять после армии хотелось, в общем, решил я эти деньги на нее спустить, прогулять, одним словом, а там будь что будет. Такой я был человек, о будущем особо не задумывался. Мне уже радость была, что меня в университете восстановили, а значит, буду опять учиться, высшее образование получу, о чем я и не мечтал уже суровыми зимними вечерами, когда в армии два года служил каменщиком, а до армии и вовсе на заводе домостоительном почти год по приговору суда «химию» отбывал за свои «аполитичные действия» – как мне в трудовой декан написал, и справку об исключении с четвертого курса в 1986 году выдал. Молодой я был, хотел участвовать в процессе перестройки. С друзьями антипартийные лозунги на стене университета написал, да еще и присовокупил от себя, мол, первый секретарть обкома холуй. Ну, тот на нас и обиделся, пять месяцев в тюрьме под следствием проморил. А был он холуй или нет, я того не знаю. Может зря я про него такое написал, да еще товарищей своих подставил. Друзья мои, правда, в армии не служили, отцы у них со связями были, да и товарищи мои тоже не дураки, а мне все-равно было, я решил свою вину перед Советской властью искупить полностью, не могла же она демобилизовавшегося из армии воина высшего образования лишить.

В общем, в девяностом году, как только я восстановился, у меня новая жизнь началась. Уже в сентябре я с Юлей познакомился, а в конце октября снял на неделю номер в гостинице «Ангара», где и началась у нас с ней самая настоящая половая жизнь, которой я до двадцати пяти лет практически не знал – опыта у меня не было совместного проживания с противоположным полом. Что в тюрьме, что в армии, исключительно мужской коллектив. Женщины только по случаю, и по большим праздникам.

Я даже считал специально: женщин у меня до моей будующей жены семь было, она восьмая. За все мои двадцать пять лет жизни.

Не то, чтобы мне не везло на знакомства, или уродство во мне какое-то было, – нет, этого не было. Может я слишком высокомерный был – все женщины мне дурами казались. Я тогда философией увлекался. У меня и друзей-то настоящих из-за этого не было. Но в армии я конечно, пообтесался немного, со штукатуршами дружбу водить начал – понравились они мне своей добротой, а так все женщины у меня были на один вечер. Бежал я от них, можно сказать. Не хотелось мне с девушкой дружить на второй день, хоть убей, не знал я о чем с ней говорить, как себя вести. Меня же философия пессимистическая привлекала, экзистенциалисты французские, я себе счастья позволить никак не мог, все мои удовольствия от ума были. Я Ницше на работе читал, когда меня товарищ на полдня пристроил музыкальной продукцией торговать, когда я с армии пришел.

Одним словом, я специально на траты пошел, чтобы знать как с девушкой жить, о чем говорить, чем с ней заниматься – все-таки возраст уже солидный, двадцать пять лет, а я кроме казенных домов и не видел ничего.

Был я конечно красавец: высокий, чернявый, с прямым с горбинкой носом. В очках, правда, но носил я их редко. О себе мнения высокого, да и девкам я нравился. А тут моя новая знакомая в первый же вечер возьми да и скажи мне напрямую: «Ты глупый, какой-то!».

Это был, конечно, вызов. Глупым я себя не считал. Скорее весь свет был глуп, но не я. Ничего достойного себе я прежде не находил. Я и жил-то словно в одолжение кому-то – так мне скучно было на свете одному среди глупцов.

В общем, снял я гостиницу, мы всю неделю вместе в одной кровати прокувыркались – искали общие точки интеллектуального соприкосновения. Общение конечно было, но я больше сексом интересовался. Мне даже выходить из гостиницы особо не хотелось. После секса я в сон проваливался, либо мне нравилось лежать обнявшись на кровати и не двигаться – только так я мог почувствовать себя довольным жизнью.

Но, само собой, девушку развлекать надо было: водить в кино, рестораны, мороженым угощать. На то весь мой бюджет почти и вышел, но я не жалел нисколько, поскольку никогда у меня такой плотной половой жизни не было, я многому учился, хватал на лету, можно сказать.

Девушка моя уже с опытом была. Она уже пожила с мужчиной и не одним, поэтому я чувствовал ее нравственное превосходство над собой, да и культурно она меня превосходила, поскольку уже работала по специальности в обществе «Охраны памятников истории и культуры», а мне до культуры еще далеко было. Да и охранник из меня никудышний, по-правде сказать. Она и деньги настоящие зарабатывала, и уважением в обществе пользовалась, водила дружбы и знакомства в культурной среде. Ее парень известный в городе вокалист был, в консерватории выступал, сам музыку сочинял на стихи известных композиторов.

Через неделю, она решила к жениху в Ейск не лететь, билет сдать, поскольку у нас с ней какие-то отношения складываться начали. Что это за отношения мы пока не знали, просто почувствовали наверное, что нам вместе, и проще, и веселее будет. Решили вместе на квартиру собирать, а пока я своих родственников напрягал – может у кого жилье свободное найдется. Жилье нашлось, нам сдали однушку на месяц, но потом выгнали после шумного новоселья, и пришлось ей к бабушке возвращаться, а мне к тетке, а мы к тому моменту уже сжились, и возвращаться к раздельному проживанию нам уже не захотелось, стали деньги собирать на съемную квартиру.

Помимо охраны памятников, Юля занималась в обществе коммерческой деятельностью, чтобы изыскивать дополнительные денежные источники для реставрации памятников старины. В девяностые годы частное предпринимательство только начинало развиваться и это была еще свободная ниша, где сравнительно легко добывалась лишняя копеечка. Юлин отдел специализировался на туризме. Традиционно она проводила автобусные экскурсии для предприятий по историческим местам города. Потом стала собирать туристические группы в Прибалтику, Ленинград.

После окончания четвертого курса, мой друг, который устроил меня продавцом в магазин, ушел в свободное плавание, поделив бизнес с напарником и я попытался устроиться в музей, но мне не повезло с директором, который оказался гомосексуалистом, и мне через два месяца сотрудничества пришлось уволиться, чтобы не чувствовать себя в двусмысленном положении из-за его назойливых ухаживания.

Юля взяла меня к себе в штат и отныне она стала моей официальным руководителем не только по жизни, но и в области трудовых отношений.

Я какое-то время еще сохранял элементы анархисткого подхода к действительности, но постепенно все плотнее входил в трудовую колею, стараясь оправдать доверие, и прилежно выполняя возложенные на меня обязанности методиста.

Пользуясь давними связями с Ессентукским бюро путешествий и экскурсий, где я проработал до армии, нам удалось поставить на поток отправку групп отдыхающих из Иркутска на «воды», а на следующий 1992 год, Юля устроилась экспертом по туризму в управление железной дороги, где в то время прорабатывали схему отправки в Китай отдельного вагона в Манчжурию для «челноков».

В стране, переживавшей экономическую перестройку, был тотальный дифицит товаров народного потребления, при избытке наличности, которую стремительно обесценивалась инфляцией, вот, предприимчивый народ и рванул в Поднебесную за товаром, тем более, что визу на 2-3 дня брать не нужно было – достаточно было иметь заграничный паспорт и можно было общим списком «туристов» границу переходить. Список заверяли печатью восемь туристических организаций, которые вошли в межправительственное соглашение между Китаем и Россией. Фирмам даже не надо было самостоятельные группы организовывать – они перепродавали бланки с печатью организаторам перевозок и получали свои деньги. Железная дорога, через свои коммерческие центры, осуществляла перевозку этих туристов, предоставляя отдельный вагон до Манчжурии. Это было эксклюзивное предложение, потому что все остальные фирмы предлагали туристам автопереход в Забайкальске, а это дополнительные расходы и хлопоты, тем более что за перевозку груза нужно было платить, а тут все под боком и в арендованный вагон можно было забивать товаров столько, сколько влезет, так что конкурентов у Коммерческого центра ВСЖД на этом рынке на тот период не было.

C первой же своей поездки в Китай, куда Юля поехала сопровождающей группы, она привезла почти семьсот долларов. Китайские партнеры ее не встретили на границе, но ей удалось договориться с китайскими пограничниками, которые поселили ее в свою гостиницу даже по более низкой цене, чем она расчитывала. Гостиница оказалась пусть и хуже по условиям проживания, но гораздо ближе к рынку, что наших туристов совершенно устраивало, тем более, что они же помогли с быстрым переходом китайской границы в обратном направлении и группе без труда удалось проскочить российскую таможню.

Объемы провозимых товаров первыми российскими челноками были незначительны. Как правило, вся поклажа «туриста» умещалась в пару «рисовок», которые забивались до отказа, специально сжимая товар на особом прессе, чтобы груз занимал как можно меньший объем.

В начале девяностых, в первую свою поездку «челнок» отправлялся с мизерной суммой денег, которая порой не превышала двухсот долларов. Вся поездка с билетами стоила челноку порядка шестидесяти пяти долларов. Распродав товар, челнок получал до тысячи долларов прибыли и такая стремительная скорость обогащения, ранее никак не связанного с торговлей человека, кружила ему голову и гнала в следующую поездку за новым товаром.

Первыми челноками были недавние инженеры на заводах, где месяцами не платили заработной платы, врачи, учителя, младшие научные сотрудники, организаторы самодеятельности на заводах, пожарники, домохозяйки.

В поезде за два с половиной дня дороги соседи по купе сбивались в сплоченный коллектив. В дороге люди выпивали, закусывали, знакомились, влюблялись, сбивались в пары, а спустя неделю, возвращались к своим семьям, и так до следующей поездки. Это был какой-то совершенно новый для людей образ жизни «на колесах», который они быстро усваивали, и в котором было гораздо больше романтики и свободы, чем они знали прежде, служа в своих конторах, офисах и цехах. Здесь, в дороге, они чувствовали себя независимыми людьми, у них появились свободные деньги, прорезался голос и способность к танцам в китайских забегаловках.

Сначала я только наблюдал за челноками со стороны, провожая и встречаю Юлю на вокзале. Первые челноки везли в Китай на продажу металлические вешалки, солдатские шинели, советские фотоаппараты, щенков. Позднее никто уже не пытался ничего продавать китайцам, все ехали исключительно с долларами.

С каждой поездки Юля возвращалась возбужденная, привозила модные китайские шмотки что-то оставляла себе остальное расходилось по знакомым. Постепенно Юля и меня стала привлекать к работе в Центре. Сначала это были группы китайцев, которые ехали в Иркутск с товаром для реализации его на местном рынке. Благодаря связи Коммерческого центра с управлением железной дорогой, мы легко согласовывали проход прицепных вагонов до Забайкальска, где его уже ожидали китайские торговцы, чтобы загрузить свой товар в поезд.

Проблема состояла в объеме в грузов, которые они перевозили через границу в обычном плацкартном вагон. Моя задача состояла в том, тобы уговорить проводников не возражать против загрузки товара, превышающего все лимиты в несколько раз.

Для этого сразу приходилось оговаривать с руководителем китайской группы размер взятки для проводников, часть из которой составляло и мое вознаграждение за услуги по переговорам и последующие коммуникации с ревизорами, начальниками станций, пожарниками, техническим персоналом, обслуживающим вагоны. Вагоны шли с явным перевесом, а иногда и перекосом на одну сторону, поэтому приходилось в пути давать взятки, чтобы механики закрывали глаза на эти нарушения.

Проводники, однажды попав на рейс до Забайкальска, и впредь старались вписаться в линейку движения вагонов, отправляемых под китайских челноков, и это облегчало мне задачу, так как тем уже не приходилось дважды разъяснять нюансы перевозки и ради «премиальных», которые они получали в конце маршрута, они были готовы пойти на любые нарушения.

По нормам, весь этот груз нельзя было перевозить в обычном пассажирском вагоне, а требовалось сдавать в багажное отделение, но это было невыгодно китайцам, поскольку товар преимущественно был дешевым, поэтому, чтобы оправдать все затраты, китайцы забивали наши вагоны под завязку, оставляя лишь узкий лаз под самым потолком, через который они пробирались ползком к туалету.

Какое-то время нам удавалось провозить товар незамеченным, но вскоре ревизоры стали вычислять на станциях наши перегруженные вагоны и приходилось отчислять им значительные суммы, которые оформлялись как штрафы, но на самом деле распределялись по карманам проверяющих.

Однажды ревизоры, войдя в наш вагон чуть было не приняли его за товарный, настолько он был до верху забит баулами.

Пока я ожидал выхода группы в Забайкальске, я наблюдал, как стремительно деградирует жизнь в маленьком приграничном городе, оказавшемся на пересечении торговых путей двух сверхдержав.

На небольшой станции скапливалось несколько составов с китайским товаром, ожидающих «растоможки». В это время местные жители объединялись в группы, которые часто формировались по семейному признаку, и шли всем кланом от млада до велика грабить поезда. В Забайкальск на промысел приезжали из других региононов страны и я видел своими глазами, как растакивается товар со вскрытых вагонов. Отследить места взлома можно было по лежащим в грязи новеньким полотенцам или кроссовкам, которые роняли люди с набитыми мешками, сновавшие между составами. Поезда охранялись ОМОНом, но местные жители быстро находили каналы и подкупали командиров, чтобы те в определенные часы закрывали глаза, отдавая поезда на разграбление. Дети участвовали в грабежах наравне со взрослыми. Школа стояла с выбитыми стеклами, школьники сами создавали повод к тому, чтобы пропускать уроки, поскольку не желали тратить время на бесполезные занятия, предпочитая учебе воровской промысел. С наступлением темноты людей охватывала слепая жадность, которая часто толкала их под пули охранников. На черном рынке Забайкальска высоким спросом пользовались медикаменты, так как получившие ранения жители не обращались в больницы, чтобы не оказаться в поле внимания следственных органов.

Приезжая в город, путешественника невольно попадал под влияние царившей в нем атмосферы анархии и безнаказанности.

Центром жизни пограничного поселка стал рынок, на котором торговали приехавшие на короткий срок китайцы, а также перекупщики краденного. У перекупщиков товар можно было приобрести по гораздо более выгодным условиям и более высокого качества, потому что товар к ним поступал с вагонов, а вагонные поставки могли позволить себе только крупные государственные предприятия, мелкий же торговец довольствовался продуктами производства небольших артелей, качественные характеристики которых были на порядок ниже.

Торговля шла бойко, шумно, скандально. Рынок наводнили мелкие воришки, которые специально провоцировали скандалы с китайцами, чтобы под шумок выкрасть у них товар и скрыться в толпе. Полупьяные покупатели выбирали товар, попивая дешевое китайское пиво прямо из бутылок. Грязь, мусор, худые голодные коровы, ищущие себе пропитание на железнодорожном полотне – привычная картина Забайкальска начала девяностых.

В ожидании выхода своей группы можно было прикупить ящик дешевой китайской тушенки или партии обуви по символической цене, чтобы по возвращению в Иркутск тут же сбыть ее оптом, сделав стопроцентную наценку.

Однажды, по халатности, вагон под группу, которую я должен был сопровождать не прислали. На запасных путях, «на отстое» удалось найти вагон, который отправлялся на следующий день «порожняком» и я договорился с проводниками о том, чтобы закрузить китайцев без билетов и документов на груз. Для этого мне изначально пришлось назвать сумму, которая парализовала волю старшего проводника – довольно жадного, но недалекого человека, впервые оказавшегося в столь сказочных обстоятельствах. Всю дорогу старшой ехал не просыхая. В Чите на вырученные деньги он пошел на рынок и купил себе переносную аудисистему. Фирма получила дополнительную прибыль за счет экономии на аренде вагона и часть вырученных средств упали мне на счет в виде премиальных. Впоследствии я еще несколько раз попадал на рейс с этой бригадой проводников, но, в конце концов, большие деньги сгубили старшего проводника и он ушел в глубокий запой. В одной из поездок на Север он переморозил вагон и его уволили с железной дороги по статье «за халатность».

Проводники играли большую роль в жизни челноков, проводивших большую часть времени в вагоне. Кто-то честно выполнял свои обязанности, оставаясь в рамках своей профессии. Кто-то пытался заработать на том, что подслушивал разговоры, следил за коммерсантами, а потом «сдавал» их таможенникам, при провозе незадекларированной валюты. Однажды проводники украли у Юлю всю наличку пока она ходила в туалет. Юля осталась в Китае без средств для расчета с китайской сторой. Вызвали милициию, и хотя все косвенные улики указывали на то, что деньги украл проводник, удалось найти только пустой кошелек. Ситуацию спасли сами туристы, сбросившись, и одолжив ей деньги до конца поездки. К счастью, поездка сложилась удачно, и ей удалось вернуть челнокам всю сумму и даже немного заработать на разнице стоимости гостиницы, которую ей удалось снять самостоятельно, не прибегая к посредничеству китайских партнеров.

Популярность «челночного» бизнеса росла такими стремительными темпами, что вскоре группы в Манчжурию стали набираться каждую неделю и пришлось пускать дополнительные вагоны до Забайкальска.

Казалось, что вся страна «рванула» в Китай за дешевыми шмотками. Люди, не получавшие годами зарплату на своих предприятиях, нашли способ заткнуть бреши в семейных бюджетах, а для кого-то торговля становилось основной профессией.

Так, в составе челноков выделялась группа преподавателей сельхозакадемии, несколько человек из которых полностью оставили научную и преподавательскую деятельность и открыли торговые точки в центральных магазинах города.

Растущий спрос на поездки вынудил руковоство «Коммерческого центра ВСЖД» пойти на расширение штата. Так, через год работы по договору, меня взяли в штат, я оформил загранпаспорт и отправился в первую свою ознакомительную поездку в Манчжурию в составе группы, руководителем которой была моя супруга.

Еще в поезде меня поразила та особая внутренняя культура, которая сложилась в коллективе путешествующих в Китай торговцев. Все они уже познали вкус быстрых денег, легких авантюр, романтику заграничных путешествий. В этих людях чувствовался особых дух свободы, все они, как на подбор, выглядили предприимчивыми и состоятельными. Большинству из них, на тот момент, было не больше тридцати–традцати пяти. Были они веселыми, и уверенными в себе людьми, любящими и умеющими везде расположиться с комфортом так, что окружающие чувствовали себя гостями на чужом празднике жизни.

Юля, уже не впервые выезжавшая с одним и тем же составом в Китай, вскоре после отправления поезда, воспользовалась приглашением и присоединилась к общему столу, который, по сложившейся уже традиции, был организован в одном из купе. Я от приглашения отказался, так как чувствовал себя чужаком. Занятия философией и психологией не сослужили мне доброй службы и не привили мне необходимые навыки непосредственного общения в любой компании. Я нервничал и слегка ревновал Юлю к попутчикам, с которыми она была на короткой ноге.

Вопреки данному обещанию, Юля не торопилась возвращаться. Я попытался уснуть, но веселые крики, восклицания и смех, доносившиеся из вагона, не давали мне покоя. Я слышал звон посуды и понимал, что веселье в самом разгаре, я же был зол и напуган предстоящей мне дорогой и тем, что мне нужно как-то адаптироваться в коллективе, стать для них «своим» настолько, что они начнут доверять мне, и расчитывать на успех, который в немалой степени зависит от удачливости и преприимчивости руководителя группы. Я едва ли мог себе представить, что мне удастся так же весело пить и шутить всю дорогу с чужыми, малознакомыми людьми удавалась моей жене. Мне хотелось бросить всю эту затею и сойти с поезда на первой же станции, не доезжая до Китая. Я как сейчас помню этот напряженный момент принятия решения. Сидеть в купе в одиночку я уже не мог, мне нужно было поговорить с Юлей, прежде чем на что-то решиться.

Мое появление компания встретила сочувственно, расступившись и освободив центральное место на полке. Мне тут же вручили рюмку с водкой и предложили выпить традиционный тост челноков:

– «За успех нашего безнадежного дела!»

Так я впервые поднял рюмку за «челноков» и, таким образом, был посвящен в это символическое братство мешочников и международных спекулянтов.

Рюмка меня расслабила и смягчила, но я все-таки ощущал некоторую обиду на Юлю за то, что она не стала меня уговаривать и бросила одного в купе справляться с собственным стрессом и неуверенностью в себе.

Постепенно я начал обживаться в новом коллективе, хотя еще долгое время чувствовал себя среди челноков чужаком.

Манчжурия была небольшим приграничным населенным пунктом, больше напоминавшим деревню, чем город. Рынок был центром деловой активности и формировал инфраструктуру поселка. Вокруг рынка лепились крошечные лачуги, лавки, неприхотливые рестораны и несколько гостиниц для русских туристов. В воздухе стоял знакомый с детства запах угля. Зимой в Манчжурии было так же холодно, как и в Сибири, плюс постоянный ветер, который понижал температуру, но в то же время, удивляли китайцы, расхаживающие в любой мороз без головных уборов, а иногда и в легкой верхней одежде, как будто демонстрируя свое презрение к холодам.

Мне запомнились рестораны с экзотической китайской едой, которую владельцы стремились адаптировать под русские вкусы. В те времена таких популярных заведений было еще немного, и все приезжающие в Манчжурию челноки, как правило, собирались в них, забивая все места до отказа. В одном из таких ресторанчиков хозяйкой была статная русская женщина, происходившая из семьи забайкальских староверов. После революции ее родители перешли границу и осели в Китае. Там она родилась, воспитывалась и позже вышла замуж за китайца. Женщина часто помогала официанткам с приемом заказов, охотно присаживалась к «челнокам», чтобы поболтать о жизни, рекомендовала те или иные блюда китайской кухни, демонстрируя туристам «фокусы» с поеданием личинок тутового шелкопряда, лягушачьих лапок и прочих экзотических блюд, что неизменно вызывало восхищение у русских туристов и способствовало тому, что они обязательно все это заказывали на пробу, брезгливо запивая дешевой китайской водкой, веселясь и потешаясь друг над другом.

Женщину звали Ольгой, говорила она с характерным забайкальским акцентом, уже почти утерянным на ее родине. Ее присутствие в китайской «чифанке» – как туристы называли маленькие китайские ресторанчики, – поначалу казалось чем-то невероятным, но постепенно к подобным феноменам, возникающим на стыке культур, вырабатывалось привыкание, как к особенностям местного колорита.

Ольга, несмотря на ее традиционный вид, имела живой интерес к современной жизни, и не брезговала разношерстным, и не всегда прилично ведущим себя обществом заезжих соотечественников, многие из которых относились к китайцам с присущим «белому человеку» высокомерием, что часто служило поводом то и дело вспыхивающих на улицах Манчжурии конфликтов. Это вредило торговле и часто сами китайцы предупреждали русских о том, что поблизости находятся дебоширы и воришки:

– Хулиганы, друга, хулиганы!

В один из приездов, я стал свидетелем драки челноков из моей группы с подвозившим их таксистом, с которым они не сошлись в цене. Дело в том, что о цене следовало договариваться заранее, и если этого не сделать, то таксист в конце маршрута мог назначить любую сумму, пришедшую ему на ум.

Если драка начиналась на рынке, то на шум сбегались все торговцы. Я убедился в том, что за восточным спокойствием у жителей Поднебесной скрывается настоящий южный темперамент. Торговались китацы так страстно, что порой создавалось ощущение, что торговля в любой момент может перерасти в драку.

Юле нравилась работа гида. Она чувствовала себя в профессии, как рыба в воде. Работа с людьми требует большой уверенности, которой ей было не занимать. Управление большим коллективом было для нее своего рода игрой: увлекательной, немного рискованной, но ничуть не обременительной. Ей без труда удавалось найти выход из самых сложных ситуаций и за ней закрепилась слава самого удачливого гида, которому удавалось проходить таможню с наименьшими затратами, благодаря чему к ней в группу всегда стояла очередь. Челноки, как люди, чей бизнес тесно связан с любезностью фортуны, были людьми суеверными. Удача любит уверенных в себе людей, и люди стремятся быть ближе к тем, кому она благоволит.

Мне же было непросто справиться со своими страхами и эмоциями. С опытом скованность прошла, но я по-прежнему к каждой своей поездке готовился как к походу на войну. Меня пугала неизвестность, пугала ответственность, меня смущала необходимость собирать с группы деньги за услуги грузчиков, за гостиницу, автотранспорт, поборы на таможне.

В целом это был особый мир, возникший на пересечении двух больших культур, в котором действовали свои особые правила, как в мультфильмах о фантастических мирах. Нужно было изначально принадлежать к этой культуре и принимать ее правила, чтобы чувствовать себя в нем как рыба в воде. Я чувствовал себя в этом мире крайне неуместно, здесь все было странным, чужим и незнакомым: от одежды, до еды, от способа коммуникации, до полного отстутствия каких-то внятных правил поведения – все менялось буквально на ходу и нужно было принимать вещи такими, какие они есть: есть грязными руками курицу, разрывая ее руками в автобусе, ночевать на границе, жечь покрышки на «нейтральной полосе», стремясь согреться, пить водку, отчаянно флиртовать, чтобы чувствовать себя членом команды, завоевывающей новые миры и цивилизации.