Текст книги "Блуждающий в темноте"

БЛУЖДАЮЩИЙ В ТЕМНОТЕ

Две недели шел дождь. Тринадцатый день был таким же хмурым и мокрым, как и все его одноликие предшественники. Однообразие давило. Я курил в открытое настежь окно и смотрел, как тяжелые капли прибивают к земле пытающийся пробраться вверх дым сигарет. Несмотря на всегда теплую здесь погоду, влажность делала свое мокрое дело, заставляя зябнуть и дрожать от холода. Признаюсь, я устал от дождя. Он навевал невероятную тоску и пробирался сквозь одежду прямо к сердцу. В очередной затяжке я принял в свои легкие вредный дым, и тогда в голову пришла эта идея. Четырнадцатый день! Если он будет таким же угрюмым, я уеду отсюда. Куда-нибудь, где есть солнце.

Иногда, принимая решения, не задумываешься, куда приведет тебя вереница жизненных событий. Не знал тогда и я, всего лишь поспорив с собой о погоде четырнадцатого дня. Сегодня, когда я так же курю в открытое окно, за которым льет дождь, я спрашиваю себя, а что изменилось с тех пор? Пройденные два года жизни? А если соединить все в одну длинную цепочку следующих друг за другом событий, получится, что время, как таковое, значения не имеет, и принимать глупые решения, типа «а если будет так, то я поступлю так», значит идти по дороге случая, который рано или поздно все равно приведет тебя в пункт выбора.

***

Первой мыслью, когда я проснулся, было осознание тишины. Легкой тишины, недавящей и непугающей. От нее становилось приятно на душе, и я не сразу понял, что же в ней такого странного. Лишь поднявшись с постели и раздвинув темные портьеры, я увидел причину этой легкости. Дождь закончился. Он больше не стучал по крышам, не выворачивал, как страж порядка, руки деревьям, не стекал в ручьи. Он наполнил природу своей свежестью и, как верный друг, передал ее в руки солнца. Капли, застывшие повсюду, переливались в его лучах и дарили надежду, что жизнь продолжается.

Когда дождь закончился, я еще не знал, что в моей жизни начнется более серый период, чем тот, который я видел за окном. В нем тоже были проблески, но он напоминал какую-то рутину, из которой невозможно было выбраться. Я все пытаюсь понять, сделал бы я так, как обещал себе накануне: уехал бы к солнцу? Ведь если бы дождь за окном не прекратился, я бы не встретил Линду. Неужели я настолько глуп, чтоб строить такие предположения?

***

Когда я впервые увидел Линду, она напомнила мне дождь. Странные сравнения для человека, которого ты видишь впервые. Дождь шел две недели, а ее я видел две минуты. Очень милая девушка. Такая робкая. И эти слезы на ее щеках. Странное двоякое чувство отторжения и притяжения. Отталкивал холод капель на ее лице, слезы, становящиеся только что пройденным двухнедельным дождем. Я не хотел больше этой серой мрачности. Притягивала беззащитность. Хотелось гладить ее волосы, утешать и шептать всякие глупости, беспечностью вызывать улыбку.

В тот первый день я видел ее две минуты, когда зашел к Марио в его магазинчик всякой всячины. Это было обожаемое мной место, напоминающее то ли свалку, то ли старый дедушкин сарай, в котором в детстве можно было открывать новые для себя вещи, такие как стамеска, буровой насос и натяжитель ремня. У Марио я вновь становился ребенком, копошащимся в старом хламе и находящим самые невообразимые вещи. Еще одной особенностью этого магазинчика было уютное кафе во внутреннем дворике, покрытом лианами. Мать Марио, Камила, пожилая полная женщина, меня обожала. Она готовила для меня свой fragante капучино, и за чашкой кофе успевала выдать истории всех жителей городка. Сплетни в ее исполнении становились увлекательными историями, столь захватывающими, что я невольно соглашался на вторую чашку, чтоб их дослушать.

Я полюбил Камилу как мать, которая в моей жизни, увы, была другой. Женщина строгих правил, она не очень баловала меня любовью. Все ее правила жизни, разложенные по полочкам, вызывали протест и в то же время рождали чувство вины за то, что я недостоин быть ее сыном. Слишком разными были наши миры.

Забавным выглядело стремление Камилы найти нам с Марио «достойных» подруг. Она так ярко описывала новых встреченных ею девушек, их стройные изгибы и мудрые искорки в глазах, что мне тут же хотелось увидеть их воочию и связать с ними свою холостяцкую жизнь. В такие моменты я видел себя гуляющим по старому лугу, поросшему многолетними васильками и клевером, окруженным любящей женой, тремя детишками и старой псиной лабрадором. Как Камиле это удавалось, я ума не приложу. Странным, однако, было то, что, несмотря на все ее попытки найти сыну достойную невесту, он до сих пор оставался тридцатилетним холостяком, живущим с матерью. Их союз не поддавался логическому объяснению. Марио обожал свою мать так же, как и она его, делился с ней своими мыслями, идеями и даже страхами, и при всем при этом не был маменькиным сыночком. Камила устраивала ему невероятные свидания вслепую и рекламировала всех новых узнанных ею женщин как богинь, но при этом совершенно не лезла в личную жизнь сына, никогда не осуждала его поступки и не науськивала его на брак и тому подобное. По крайней мере, мольбы о внуках я от нее никогда не слышал.

Я любил их семью. Они стали мне родными, как только я попал в это захолустье. Поиски внутреннего мира привели меня в очередную дыру на карте мира, которая стала мне домом. Дома мелькали в моей жизни часто, напоминая яркие камни в калейдоскопе. Каждый дом был уникальным, единственным неизменным оставался в них лишь я. Странствующий, одинокий, блуждающий в темноте. Что я искал? Я не знаю. Хотелось что-то найти. Себя ли, смысл ли жизни – я, правда, не знаю. Меня вел внутренний порыв, не выраженная в словах и воображении мечта.

Линда. Все началось с нее. Нет, все началось с дождя, это уже потом ее слезы напоминали мне тот бесконечный дождь. Я зашел к Марио забрать утренний выпуск местной газеты. Я не читал две недели. Марио, увидев меня, заулыбался.

– Можно подумать, что ты испугался дождя, – сказал он, пожав мне руку, – привет, дружище.

Я похлопал его по плечу.

– Если бы я знал, что здесь такие безостановочные дожди, я бы и ногой сюда не ступил, – ворчливо, полушутя пробормотал я, – они наводят на меня тоску.

– Бери газету и уматывай, – не обратив на мои слова внимания, сказал Марио, – ты даже не представляешь, как затянутся мамины сплетни, если она увидит тебя. Ты не приходил две недели.

Я подмигнул ему и взглядом указал в сторону кухни, где Камила обычно готовила гостям кофе. Марио покачал головой, приложил палец к губам и указал в сторону кафе. Потом вновь покачал головой и возвел глаза к небу.

– Эта девушка – сам ангел, спустившийся с небес, – прошептал он, – тебе надо ее увидеть.

Мы, еле ступая, как какие-то воришки, пробрались к окну, отгораживающему магазин от внутреннего дворика, и Марио указал на столик, за которым спиной к нам сидела Камила, а напротив ее – очаровательная девушка с мокрыми от слез глазами. Камила держала ее за руку и говорила что-то утешающее.

– Мама поит ее кофе уже третий день, а она все время плачет. Но мне она ничего не рассказывает, говорит, это девушка для тебя, – Марио ехидно подмигнул мне и ушел к прилавку, так как колокольчики уведомили о том, что в магазин зашел посетитель.

А я неподвижно стоял и сквозь стекло наблюдал за Линдой. Поистине очаровательна.

***

Двухнедельное заточение пробудило во мне вкус к движениям. Я навел невероятную чистоту в своем бунгало, выбросил старые газеты и журналы, пустые коробки от пиццы и несколько ящиков бутылок из-под пива. Убрал с глаз грязную клетку, в которой жил улетевший пару месяцев назад попугай. Проверил электронную почту и отписался родителям, вечно переживающим за своего никчемного сына, а потом даже сделал пару удачных снимков. Это напомнило мне о том, что не помешало бы немного поработать. Я отправил несколько писем в издания, которые пользовались моими услугами, с предложениями о новых заказах. Как правило, одно из них всегда нуждалось на данный момент в предлагаемых мной работах, что позволяло мне вести такой беззаботный во всех смыслах образ жизни.

Фотография была не только моей работой и моим хобби, это была моя страсть. Особенное видение простых вещей, зафиксированных объективом, удивляло порой даже меня самого. За двенадцатилетнюю практику я достиг настолько высоко уровня в фотографии, что цена моих снимков росла в геометрической прогрессии, а четыре выставки работ держали на плаву мое имя.

***

Я никогда не обрастал стереотипами и какими-то надуманными правилами жизни. Не нанизывал на свой внутренний стержень безумные идеи о том, что можно и чего нельзя, особенно если это отдавало абсурдом. Просто жил и всегда удивлялся другим мужчинам, которые активно применяли это наслоение.

«Я никогда не войду в помещение первым, если со мной дама, не пропустив ее вперед».

«Я никогда не буду смотреть мелодрамы».

«Я никогда не пойду под одним зонтом с другим мужчиной».

Все эти «никогда» всегда вызывали во мне внутреннюю улыбку. Однако, как оказалось, и у меня было одно «никогда». Оно, правда, не было из категории мужских стереотипов, но все же.

Я никогда не фотографировал людей. Даже не могу сказать почему. Это не было табу или каким-то условием. Просто передавать застывшие образы людей было для меня кощунством. Я мог остановить время, капли, ветра, но только не людей. Как будто их движения напоминали мне, что мир все еще крутится.

Исключением была Лола. Она единственная удостоилась чести быть запечатленной мной на фото. Невероятная энергия ее души, казалось, не могла быть остановлена вспышкой. Так и было. Помню, я долго не брался проявлять пленку с ее фотоссесией, но когда дошел до этого, замер в исступлении. Глядя на ее фото, можно было слышать смех и видеть блеск ее зеленых глаз. Я никогда не показывал ей эти фотографии, Не успел. Но сам очень часто разглядывал ее безумно красивые черты лица и точеную фигуру.

Лола. С нее началась моя жизнь. Ее появление было сродни свежему ветру, ворвавшемуся в затхлое помещение, сродни солнцу после долгих безостановочных дождей.

***

Я мчался на взятом в прокат бьюике 74 года выпуска и наслаждался видом побережья. Солнце, вид моря, беспечность и даже журчащий желудок пробуждали желание жить. Давно я не пребывал в таком приподнятом настроении. Радио и внутренний голос во всю громкость напевали старые песни. Помню, что тогда я был невероятно счастлив.

Проснувшись однажды от всхлипываний Линды, находясь на грани нервного срыва, я собрал свои вещи и уехал, как объяснил ей тогда, в отпуск. У меня нет отпусков, я работаю на себя, о чем она, конечно же, знала, но, видимо, эта отговорка не вызвала у нее тогда протеста. Я закидывал свои вещи и прочие пожитки в открытый чемодан без разбора, с трудом упаковал фотоаппарат. Мне хотелось уехать как можно скорее от дождя ее слез, иначе двадцать процентов моего меланхолического темперамента превратились бы во все сто. А это была бы отвратительная, скудная, томящая жизнь, которую я не мог себе позволить.

***

Иногда мне кажется, что я заставил себя влюбиться в Линду. Это звучит глупо, но признаваться себе в совершенных тобой глупостях иногда бывает полезно. Я будто заставил себя влюбиться в нее и начать эти отношения, чтобы что-то доказать себе. Что я что-то могу и чего-то достоин. Что я тоже могу любить. Что я обычный мужчина, который в состоянии держать в норме банковский счет, карьерный рост и личные отношения. Что я могу что-то создать. Этот список можно продолжать до бесконечности, но найти ответ на вопрос «зачем я это сделал», я не могу.

Может быть, тогда меня подстегнули слова Марио, что эта девушка для меня. Может, я уже тогда создал себе ее неверный обожествленный образ. А в реальности столкнулся просто с человеком.

Помню, в тот вечер мы играли с Марио в шахматы. Камила доливала нам свой фирменный кофе, и мы настолько расслабились за разговорами, что практически не обращали внимания на ход игры. А потом ввалилась эта свора девчонок. Боже! Как они все визжали! Как дворовые собачонки. Принялись украшать кафе всякими лентами и воздушными шарами, бросая на нас взгляды, смеясь и хихикая. Это, конечно, очень мило, но переизбыток женского визга утомляет.

Я закурил сигарету и принялся разглядывать юные тела в шортах и топах. Прелестные создания эти девчонки. Им от силы было лет по пятнадцать. Долговязые, но уже по-своему прекрасные, смелые и скромные, они радовали глаза и душу. За что им можно было сказать спасибо, так это предвкушение какого-то непонятного нам праздника. Мы с Марио уже перестали создавать видимость игры, согласившись на ничью. В обычной ситуации такое бы не прокатило: счет в наших партиях всегда велся очень строго.

Камила приносила девочкам лимонад, а нам доливала кофе, в который вскоре добавила немного рома. Чудо-женщина!

Мы с Марио, как мартовские коты, развалились в креслах-плетенках и, общаясь взглядами-усмешками, следили за приготовлениями к какому-то празднику. Я праздники не очень люблю. Все это красиво, но слишком утомительно. Много людей – много шума. Я предпочитал маленькие компании с интересными людьми, но изредка попадая на шумные мероприятия, иногда оставался. Так было и в тот раз.

После получаса девчачьего визга в кафе стали приходить девушки постарше, им было лет по восемнадцать. Все они складывали подарки на столик с красной скатертью и заставляли большой стол принесенными лакомствами. А потом произошло самое интересное. Выключили свет, и когда в дверном проеме появилась чья-то фигура, все с громкими криками «HappyBirthday» и зажженными лампами бросились поздравлять какую-то девушку. Она улыбалась от неожиданности и всех целовала. А я все смотрел на нее не в силах отвести взгляд: это была та девчонка, которая плакала у Камилы на плече. Линда.

Оглядев украшенный зал, она посмотрела в нашу с Марио сторону, кивнула головой в знак приветствия и, как показалось, задержала на мне свой взгляд. Именно тогда в моей голове всплыли слова Марио: «Эта девушка для тебя». И когда заиграла музыка, я уверенно направился в ее сторону и пригласил на танец.

– Кавалер для именинницы, – улыбаясь, произнес я и повел ее в сторону, свободную от столов.

Она лишь улыбнулась и смущенно опустила глаза. Зато взгляды остальных двадцати девочек и девушек вмиг устремились на нас. Послышались женские перешептывания и смешочки, но я видел в их глазах добрую зависть к своей подруге.

С моей подачи, мы с Линдой познакомились и разговорились. Она все рассказывала, какой неожиданностью стал для нее этот праздник и что если бы она знала о нем да еще что будет танцевать с таким красивым мужчиной (ее слова), то обязательно бы надела свое лучшее платье и уложила волосы. Мне оставалось лишь осыпать ее комплиментами и убеждать, что она выглядит как королева. Ее глаза так загорались в этот момент, будто она в жизни не слышала таких слов. А во мне уже проснулось желание дать ей еще больше, показать ей жизнь и защитить ее от невзгод, хотя я прекрасно понимал, что с ней не поиграешь. Первая серьезная любовь может стать для нее и сильной болью. Но остановиться я уже не мог. Так в один момент из кавалера в танце я превратился в ее будущего парня.

***

Один из мужских стереотипов звучит так: «Я никогда не буду плакать. Я же настоящий мужчина».

В ту ночь я плакал. Может, тогда я выплакал все свои слезы, накопившиеся за десятилетия. Ни умершая собака, которая была мне другом в детстве, ни провал в отборе в школьную сборную по баскетболу, ни даже первое понимание своего потерянного существования – ничто ранее не вызывало во мне слез.

Я плакал, став тем дождем, который так ненавидел в Линде. Плакал от боли, которую невероятным образом создал в своей жизни. Плакал от путаницы своих мыслей и чувств. Эта боль была не моей, это была боль двух женщин, которые находились в моем сердце. Я почему-то решил, что они обе так сильно страдают из-за меня, что больше не мог выносить это состояние «отрицательного персонажа».

В ту ночь я решил, что Лола – иллюзия. Эти глупые слезы породили глупые мысли. Если бы у меня было хорошее настроение, я бы никогда так не подумал. Но его не было. Я напоминал себе депрессивную барышню. Всю следующую неделю я скитался по барам, напивался до состояния ползающего примата, смотрел со знакомыми футбол, который я ненавидел, в общем, всячески пытался вести образ жизни среднестатистического мужчины, которого интересует только секс, пиво и футбол. Секс в тот момент я, правда, упустил: не мог смотреть на других женщин.

***

С чего начались мои поиски? Со страха. Помню тот день, когда я проснулся в паническом страхе. Молодой, обеспеченный, живущий с родителями, но уже твердо стоящий на ногах. Душил воздух, я открыл окна. Вот это и есть вся жизнь??? Мне девятнадцать, я молод, я познал любовь и секс, тщеславие, гордость и даже толику власти. Это жизнь? В разных проявлениях, но такая? От этой мысли мне хотелось укрыться в платяном шкафу. Потом я начал прятаться в разных странах и культурах, бежал от себя, не мог принять ту мелькнувшую мысль, душившую меня, что это – все! Ухмыляюсь. Тринадцать лет… Когда я думаю об этих годах, меня вновь бросает в дрожь, ведь ничего, ничего не изменилось. Я так же просыпаюсь каждое утро с тенью той далекой мысли, перевернувшей мою жизнь.

Сперва я уехал на два месяца в Европу. Бродил, пытался забыться. Тогда же пошли наркотики, беспробудные пьянки, дешевые, потом дорогие шлюхи. Ничего не менялось. Травка, градус рома лишь на время заглушали мысли о бессмысленности жизни. Спасался в литературе, искусстве, культурах, обычаях – ничего не помогало. Да, заглушало на время, но потом вновь воскрешало, терзало душу, душило. Стал циничным нигилистом, верил в бессмысленность жизни и ни во что больше. Хамил людям. Много их тогда встретилось на моем пути. Потом остановился на востоке. Посетил Индию, Непал, Камбоджу, Бали, Шри-Ланку, Вьетнам. Что-то в них есть, что-то цепляет. Может, просто вырос? Не знаю. Ничего не знаю.

Перестал спорить с людьми, просто улыбаюсь. Чего-то жду? Чего? Не знаю. Одинокий волк, отдающийся любви, спасающийся в женских объятиях теплоты и ласки. Согревает, но скучно. Как новая культура или новое спиртное. Как все новое, становящееся рано или поздно старым. Надоедает, пресыщает. Это наркомания жизни: познал новое – успокоился, а потом нужна новая доза впечатлений и эмоций. Унять ломку поможет только новая доза.

Блуждающий в темноте наркоман жизни.

***

Когда я набрался смелости, я позвонил Лоле. Мы не виделись две недели, я ничего ей не объяснял о своем скотском, как мне казалось, поведении, а она… Она, черт подери, со мной заигрывала. Даже по телефону я слышал в ее голосе нотки флирта. Эта женщина была моим солнцем, но я слишком привык к сырости, чтобы признать это и впустить ее в свою жизнь.

В минуты, когда я с ней разговаривал, я открывал две стороны своего существования. Да, это пришло именно с ее появлением. Без точных дат и конкретных моментов. Это все равно, что пытаться вспомнить, как я начал ходить. Я этого не помню, как и не помню, что стало с моей жизнью с появлением в ней Лолы.

Временами я бываю дотошным. Думаю, окружающие этого никогда бы не сказали, но в моей душе порой начинаются самые настоящие допросы. Я задаю себе тысячи вопросов и пытаюсь ответить хотя бы на один. Искренне. Себя обманывать очень трудно, даже когда не понимаешь, какое место ты занимаешь в своей собственной жизни. Я пытался понять, чего я хочу от своей жизни.

Так странно, но именно Лола, которая символизировала собой солнце, начала эту борьбу. Линда, может быть, и вызывала во мне похожие чувства, но это были чувства обреченные. Счастливые или нет – значения не имело. Лола же заставляла заглядывать внутрь себя, что мне порой очень не нравилось.

Уже потом я спрашивал себя, что же меня пугало в моей внутренней сущности? Когда стал задаваться вопросом, кто жил в моем теле, питался моими мыслями, смотрел на меня в зеркале. Не потому ли меня пугало это отражение, что оно было ничем?

Я образованный и начитанный человек, могу поддержать интеллектуальные беседы, начать интересные споры и даже читать лекции (была небольшая практика в жизни). Откуда, черт возьми, взялось это мое внутреннее «никто»? Комплекса неуверенности я в себе не наблюдал, знал практически все свои недостатки и достоинства. Почему же я ощущал такую безграничную тоску и пустоту в душе, особенно когда оставался с собой наедине?

***

Новые мысли пугали. Как правило, днем. Ночью становились кошмарами, наутро успокаивался. Рос. Духовно, сознательно. Верю в рост через страх. Пришло со временем, когда понимал, переборов страх, что новое неизбежно, прозябать в старом хламе бывшего сознания – увольте.

Много читал, познавал все, перенасытившись, уходил в загул. С кем только ни встречался, с кем только ни спал. Предохранялся: эти восточные штучки могли заразить чем угодно. Засыпая, боялся не проснуться. Просыпаясь, спрашивал – зачем?

Так и спасался новым: новая пища, новый секс, новые, но, по-моему, давно старые эмоции. Ничего не помогало. Перестал верить в чудо. В себя. Работал продуктивно, в работе искал новое, но мысли о бессмысленности жизни не покидали.

Когда я стал таким чудовищем? Ехидно улыбающейся горгульей на соборе жизни?

***

Я не псих. И пишу это не потому, что не сомневался в своих психических способностях, уж поверьте – сомневался, а потому, что поняв, что я все же не псих, я так и не сумел понять, кто же я. Когда меня начали пугать эти мысли о моем внутреннем мире, я всяческими способами пытался определить свою «нормальность». Изучал литературу по вопросам духовного роста, погружался в различные практики, занимался йогой и осознанным дыханием. Пару раз я даже заглядывал к психологу, но меня настолько утомляла работа с ним, что я сбегал от него как нашкодивший школьник.

И вот я, вполне нормальный, сижу в кресле и опять играю в прятки со своим разумом. Пытаюсь делать вид, что меня ничего не беспокоит, что это очередное наступившее утро, когда я могу один в своем доме просто пить кофе, сидя в кресле в одних трусах, и самое главное – наслаждаться этим утром.

Я обманывался и знал об этом обмане, но прощал себе его, потому что жить вне обмана означало только одно – петлю на шею и в ад. Я делал отсрочку, думал, что не все еще потеряно: будет знак, момент, миг, который подскажет мне сущность и смысл бытия, который откроет мне новые двери моего сознания, укажет путь. И лишь мысли о том, что это когда-нибудь произойдет, заставляли меня дрожать от предвкушения и в то же время наполняли невероятным покоем.

***

Когда я был с Линдой, я понимал, кто я есть. Понимал свое географическое и биологическое положение, знал, как меня зовут, где и в какой семье я родился, сколько мне лет, какие у меня познания в той или иной области жизни, знал свою профессию, свои сексуальные пристрастия. Я знал о себе практически все и мог с закрытыми глазами, проснувшись среди ночи, заполнить анкету «Кто ты?». С Линдой я был точной наукой, со своими недоказанными теоремами, но в большинстве своем четким, как хорошо работающие часы.

С Лолой менялось все на корню. Я становился всем и в то же время был никем. Это сводит с ума. Быть собой и не понимать ничего. Как это возможно, если у меня есть познания в той или иной области жизни? С ней нельзя было думать о себе как о чем-то целостном и завершенном, и в то же время восхитительно познавать вселенную, становясь всем. Был ли это секс, завтрак или утреннее пробуждение, когда мы просто смотрели друг на друга и молчали. Только потому, что я не привык так жить, мне казалось, что это сводит меня с ума. Но именно с ней я смог бы с легкостью поприветствовать инопланетян и, не говоря ни слова, объяснить, кто такой Человек.

С Лолой я балансировал на грани безумного познания, на шатком мостике, ведущем в никуда, с ней я летал, забывая об ощущении земли под ногами, которое было основой всей моей прошлой жизни. Все это новое, навеянное Лолой, меня дестабилизировало.

***

Я бродил по своему новому дому как привидение, возникшее из вековой пыли старых причудливых орнаментов, гипсовой лепки и винтовых лестниц. Порой, глядя на эту старину, я казался себе таким же дряхлым. Красивым, с богатыми узорами, но пустым и одиноким. Опять, в сотый раз по кругу. Я устал от одиночества внутри. Не мог больше терпеть его тишину. Не знал я еще тогда, что любовью наполняется чаша, готовая к любви. Мне казалось, что чудо просто должно прийти, обязано, но никак не мог подготовить к нему свою душу.

То позитивное настроение, с которым я сюда мчался, осталось позади, как и тот прекрасный путь, проложенный среди гор и моря. И я начал понимать в очередной раз, что от себя не убежишь никуда. Ни одно место на планете не станет моим спасительным пристанищем, пока я не научусь жить с собой, своими страхами, своим поиском.

***

Только Лола играла на струнах моей души такие мелодии, которые я ранее никогда в себе не слышал. Да, я совсем позабыл рассказать о том, как это было – моя встреча с ней.

Уже две недели как я обитал в некогда роскошном, полуразрушенном, но при этом чарующем замке на побережье. Такие места, знаете ли, не особо пользуются популярностью. Большинство отдыхающих там интересует комфорт, до старины и таинственности зданий и дела никому нет. Лишь редкий приезжий заинтересуется таким временным «домом», который я выбрал себе для жилья.

Я наслаждался солнцем, морем, приятными компаниями в летних вечерних барах, наполненных особой атмосферой, и прочим разнообразием курортных местечек. Здесь легко дышалось и легко жилось. Здесь бурлили свободой и страстью вечерние клубы, утренние закусочные и даже одинокие пляжи.

Мой ежедневный режим состоял из утренней прогулки по побережью, двух-трехчасовым «перерывом» на работу, как я его называл, а потом полной свободой действий. Я никогда особо не планировал, как провести свой день, просто шел за возможностями, которые мне открывало новое место моего обитания, и пользовался всеми благами, предоставленными природой, людьми и созданными ими ранее достопримечательностями в виде церквушек, музеев, разрушенных ферм или современных зданий для отдыха и развлечений.

Вечера я обычно проводил в открытых барах на побережье, в которых звучала не слишком громкая музыка, и контингент приходящих посетителей соответствовал моим ожиданиям. Я с легкостью заводил новые знакомства, курил сигары в обществе приятных людей и наслаждался прелестью своего бытия.

В один из таких вечеров я познакомился с приезжими – старожилами этого места. Они на протяжении семи или восьми лет почти одной и той же компанией, за редким исключением, проводили здесь двухмесячный отпуск. Все эти люди принадлежали к тем, кого обычно принято называть «свободными трудящимися», к этому типу причислял себя я. Они работали в свое удовольствие тогда, когда хотели или когда их посещала муза, и наслаждались таким видом заработка на жизнь и своей свободой. Они планировали разнообразные поездки по миру, не задаваясь целью вести «дорогую жизнь», и всегда оказывались в выигрыше от таких поездок.

Были среди них и такие, как я, кто жил здесь большую часть года, легко освоившись в здешнем ритме. Такой была и Лола. Она появилась в один из вечеров. Пришла, всех расцеловала, и меня готова была расцеловать, но, опомнившись, остановилась. Смотрела на меня, пытаясь вспомнить, а не сумев, улыбнулась и села рядом. Болтала без умолку весь вечер, смеялась, я смеялся вместе с ней, но, скажу честно, не запал на нее с первого взгляда. Наслаждался общением – да, а так, чтобы сразу что-то проснулось во мне – этого не было.

Потом второй, третий и не помню уже какой вечер все было как прежде. Как человек она мне очень нравилась: жизнерадостная, всегда позитивная девушка, нет, женщина, нет… не знаю. Я тогда не смотрел на нее так, как сейчас, не знаю, что за чувства испытывал к ней. Она у меня ассоциировалась с огоньком: всегда горела, всегда согревала всех вокруг своей теплотой, улыбкой, звонким смехом. Я тянулся к ней, как и все, кто был рядом.

Никогда она не выглядела вечно смеющейся дурочкой, бывала и не в настроении, но ее глаза всегда горели. И даже на этот их свет я тогда не купился. Чем меня тогда можно было удивить?

Все разрешил один вечер.

Мы вновь собрались на побережье, пили, курили, общались, неизменная компания молодых людей. Потом разбредались. Кто-то продолжал глупые споры, кто-то гулял по пляжу, кто-то танцевал.

Я перебрал с алкоголем – хотел пройтись вдоль побережья, отдышаться, привести в норму мысли. И тогда появилась Лола и без слов пошла рядом. Разговорились, снова смеялись. Девушка вздрагивала: озябла. Она была в сарафане до пят, босоножки держала в руках, шла по кромке моря. Я отдал ей свою футболку, прикрыл голые плечи.

Я был в отношениях с Линдой. Запутанных, непонятных, но отношениях, и даже мысленно не представлял себя рядом с другой женщиной. Верность? Да, наверно, это и есть верность – даже в мыслях не представлять себя рядом с другой женщиной. О Линде я тогда вообще не думал, мне было хорошо, я отдыхал. Наслаждался предоставленной свободой.

В какой-то момент Лола подошла ко мне, обняла за талию и прижалась дрожащим телом. Мы продолжали идти, я тоже обнял ее за талию, и тогда я ПОЧУВСТВОВАЛ ЕЕ. Ее, дрожащую, но горячую. Почувствовал ее запах. Это было слишком острое желание, где-то даже болезненное. Она что-то говорила, не помню уже что, я развернул ее к себе, впился в ее губы. Она застонала. Я не мог сдержать себя, целовал ее все настойчивее, впиваясь своим языком в ее горячие губы, проникая глубже. Она не сопротивлялась, она горела, она сжимала мой голый торс, а я терял самообладание. Мелькнула мысль: Линда, Линда! Но Лола была рядом, горячая, страстная, другая. Я потерял голову. Давно я не окунался в новое, даже забыл, каково это.

Она не была настойчивой, чересчур смелой, но я подчинился ей как мальчишка, я отдался ей как в первый раз там же, на пляже, на мокром песке у кромки моря…

***

Как-то, находясь в терзающих душу сомнениях по поводу моих женщин (да, я иногда так их называл про себя – мои женщины), я спросил у Камилы:

– Возможно ли любить двух женщин одновременно?

Она посмотрела на меня немного удивленно, и я заметил в ее глазах вспыхнувший бесовский огонек.

– Мой, мальчик, подсказывает мое сердце, что у тебя огромные проблемы.

Она улыбнулась мне, и я не смог сдержать ответной улыбки.

– Ну признайся, ты когда-нибудь испытывала любовь к двум мужчинам одновременно? – улыбаясь глазами, спросил я.