Текст книги "Маленькие боги"

Эпикфейл

Был в моей жизни, как сейчас модно говорить, эпикфейл. Или сокрушительный провал.

Дали мне задание взять интервью у одного важного старичка. По телефону он не захотел разговаривать, позвал домой, дал адрес. Вроде договорились.

В назначенный день я поехала из своего далекого-далекого королевства Подмосковья в Москву.

Приехала, нашла дом-хрущевку, нашла квартиру, нажала на звонок.

Долго никто не открывал (уже на этом моменте можно было развернуться и уйти), я позвонила снова, а потом для убедительности своих намерений постучала.

Послышались шаги, и дверь открыла премиленькая старушка, в кудрях и в халатике, с недоумевающим и очень вопросительным взглядом. Мол, расписаться надо где? Выборы какие? Письмо пришло? Телеграмма? Квартирой ошиблись? Чего хотите-то?

Я говорю: у нас интервью с Иван Иванычем, договорились, мол, на 12.00. И вот она я, пришла.

– А он мне ничего не говорил, – лепетала старушка, пожимая плечами, – я сестра его. Он спит…

У меня началась тахикардия. Как спит? Почему спит?

Но я смогла только произнести:

– Эээ….

И снова:

– Э-э-э-э.

– Вы погуляйте часа два, – предложила мне премиленькая старушка, – а потом приходите. Может, проснется.

Ее неуверенность меня насторожила.

Но я послушно пошла гулять и два часа убеждать себя в том, что интервью с выспавшимся собеседником должно получиться качественнее, чем с невыспавшимся.

Погода, надо сказать, вовсе не располагала к гуляниям: на дворе был мокрый противный февраль со снегом в лицо и грязной кашей под ногами.

Я приняла решение идти в торговый центр заедать стресс: там для этого фуд-корт существует. Ем, а сама думаю: ну подожду, старый ведь человек, может, уснул неспециально, может, ночью труды какие писал для потомков да задремал.

А потом: да как он мог, договорился же, время сам назначил, зачем позвал, почему не отменил.

Два часа не быстро, но прошли. Я надеялась, что старичок давно встал, рисовала в голове, как он бегает по дому, переживает, что не проснулся вовремя, представляла, как он извиняется передо мной, а старушка наливает чай, я ведь даже зефир купила на всякий случай!

Звоню в дверь.

– Он так и не проснулся… а я не стала его будить, все-таки поздно лег, – сказала старушка извиняющимся тоном. – Может, приедете в другой раз?..

Память моя вытеснила, что было дальше.

Нет, я совершенно точно не стала уговаривать старушку его разбудить, не стала врываться к нему в комнату и вопить диким криком, что он ирод окаянный (слова-то я тоже, на всякий случай, подобрала, пока гуляла).

Я просто ушла. Что тут поделаешь – спит человек.

А главное – помню, что ничего страшного тогда с этим старичком не случилось. То есть он ни капельки не умер, а вполне себе благополучно проснулся.

Про меня, правда, не вспомнил даже.

Шесть килограммов весны

На улице пахнет пикниками, сырой землёй, дачным детским смехом, книгами (почему-то), солнцем.

Потягивается прошлогодняя упрямая трава, осенние листья проснулись после затяжного сна, отряхнулись от снега и хаотично кружатся в одиноком пыльном танце.

Дети наперегонки занимают качели, громко играют в дворовой коробке в футбол, гоняются друг за другом, фантазируют, представляя, что ветка – этот волшебный трезубец («двузубец», – тут же спорит сам с собой мальчик в красной курточке) – и кажется, как будто прежняя жизнь возвращается: в прошлом году все детские площадки были опечатаны.

Я сижу на скамейке и слушаю рассказ о тонкой, прозрачной, призрачной, ускользающей, непостоянной любви, дарующей недолгое (по секундам сосчитать) счастье, и хочется плакать.

Напротив меня сидит женщина. Руки в карманах, шапка на голове. Мы с ней разные, и солнце ловим по-разному: она – спиной, я – лицом в солнечных очках. У нас обеих время выгуливать своих детей уже прошло, а внуков – ещё не настало. Значит, можно по праву ловить тепло и не смотреть на часы: не бежать домой впопыхах, не готовить ужин, не делать уроки, не думать о стирке, а просто сидеть вот так, впечатав свое тело в скамейку в этот апрельский полдень, не двигаясь, не поворачивая головы, смотреть куда-то вперёд, не замечая проходящих мимо болтливых мальчишек, ничейных собак с потерянным взглядом и любопытных голубей.

А потом запрыгнуть в автобус с двумя четверками и двойкой посередине и ехать, неприятно укачиваясь, домой. Разглядывать голубые незатейливые шторки (только не смотри в телефон!), иконку в круглой рамочке с хвостиком (не смотри в телефон!), серебристого блестящего слона на постере и бабушку в лимонной куртке, которая в автобусе у водителя громко, без маски, требует весну.

«Весна» – новый торговый центр, который открылся в городе рынком, но так и не полюбился жителям. Оттого и стоит одиноко, выпукло и бесприютно, рядом с пустующей парковкой.

В прошлом году будущих покупателей празднично заманивали (колбаса и сыр сами себя не купят) синими и белыми воздушными шарами и народными песнями, орущими из огромных черных колонок. Но была пандемия: редкие прохожие не сильно разделяли радости открытия нового и избегали праздничных толп. В этом году – ни шаров, ни песен: только будничные карточные домики павильонов с намеком на продавцов в окошках, которые забаррикадировались за печеньями, сочнями, хлебом, замороженными овощными котлетами, кашами беловодья, силой Алтая и продукцией саракташского консервного завода. Вместо рекламы – написанные старательной рукой ценники (обводили не один раз).

И хочется убрать кавычки прочь от «Весны», чтобы вместо продавцов и покупателей «Весны» были продавцы и покупатели весны.

Сколько возьмёте? Полтора килограмма оставить или много? Сегодня скидки – две весны берете, третья в подарок! Пакет нужен? Накопительная карта есть?

Эх, взять бы килограммов шесть весны, чтобы хватило до следующего года… А шесть хватит?..

Наконец, автобус останавливается у бледного здания с ласточкой, и мы вместе с лимонной бабушкой выбираемся наружу.

Неразборчивая штука-любовь

Какая-то неразборчивая штука эта любовь. Всёравношная. Кидается с перепугу на первых встречных и насквозь пронзает их своей стрелой, чтоб любили и были счастливы несмотря ни на что.

Вышла я однажды вечером из дома: мне зачем-то понадобилось молоко.

В грязном сумраке у чужого подъезда чужого дома как раз рядом с мусорным баком я разглядела пару в спортивных костюмах 90-х. Они страстно целовались, не в силах оторваться друг от друга. Потом на мгновение разошлись. И сошлись снова, замирая в любовной тоске. Я смотрела на это как на фильм Антониони – по крайней мере, вечер был такой же черно-белый, и вот эти уличные любовники, ну сами понимаете… Шаг я свой замедлила. Потому что… потому что где еще увидишь любовь как в кино?..

Кино длилось недолго. Мужчина внезапно, на скорости 2Х, оторвался от своей возлюбленной и давай обеими руками и ногами драться с деревьями и грозить ш в е д а м рядом стоящему автомобилю.

– Ну Ма-а-а-ась! – заумоляла его женщина.

– Ну что Мась?! Что Мась?! – орал психованный Мась, он метался, пинал оградку приподъездного газона (чем наверняка разбил сердце как минимум одной бабушки с первого этажа) и показывал кому-то невидимому, чем пахнет кулак.

Резко смена плана, кадра, монтаж, приступ нежности. Уличные любовники вновь приклеились друг к другу.

Ты ж моя, ты ж мой, ты ж, ты ж. Маси!

Я аккуратно обошла их стороной, чуть не задохнувшись от алкогольного амбре, задержала дыхание и быстрым шагом направилась в магазин, предночной, почти опустевший, с еле видимыми признаками жизни.

Там, надо сказать, без любви ходили потерянные люди с корзинками, перебирали незрелые бананы, открывали стеклянные холодильные шкафы с кефиром и ряженкой, искали овсянку/гречку/рис, пакетом в пакет привычно накладывали картошку, изучали ценники и сроки годности. А потом равнодушно доставали из корзинки, пикали штрих-кодами вверх на кассе самообслуживания и укладывали в пакет.

Халатный медосмотр

Как-то была я на медосмотре.

Ну, знаете, когда надо пройти кучу специалистов в белых халатах, которые на самом деле очень халатно осматривают тебя. Да что говорить: я сама могла бы быть в роли любого врача из платного медцентра – МХАТ там не нужен.

Окулист, как мне показалось, играл в доктора лучше всех: был серьезным, потратил на меня минут 15, долго глядел (дальше напевая) в меня как в зеркало, до головокружения (переставая напевать), пока не выяснилось, что глаза у меня разные: -1 и 1.

Кардиолог, чтобы не тратить мое и свое время, предложил распечатать чужую ЭКГ.

Гинеколог записал в медкарте всё с моих слов: можно было наврать.

Отоларинголог с порога отправил в угол, а сам из другого угла томно шептал мне цифры, прикрыв рот, чтобы я не читала по губам (я ведь могу!).

– 66, 34, 28, 11, 89, – тихо говорил он.

– 66, 34, 28, 11, 89, – вторила я эхом. Вообще-то очень романтично всё это выглядело со стороны.

Потом заставил расслабить язык и пропищать.

– Иииии! – пискнула я.

ЛОР выдал междометие: ого! – что-то записал в медицинской карте и отпустил с миром.

На всё про всё 5 минут.

А потом был психиатр…

Вот у вас когда-нибудь было такое, когда на кассе самообслуживания в магазине, чтобы о вас не дай бог не подумали, что вы взвесили бананы как лук, или там пакет не пробили, или вместо двух товаров один провели, вы начинаете демонстративно сканировать каждый товар, нарочито складывать в пакет, воровато оглядываясь, и очень театрально тыкать пальчиком в экран, как бы доказывая всем вокруг: я честный гражданин, я ничего не могу украсть?..

Так вот у психиатра – как на кассе самообслуживания.

В кабинете у психиатра ты нарочито нормален.

Он же хитрец начинает с простой, казалось бы, фразы: «Присаживайтесь!»

И ты про себя: ха, нашел дурака, сейчас я быстро разберусь, в чем тут подвох.

Подвох, конечно, находится мгновенно: ну, например, в этом кабинете стульев для пациента целых ДВА.

И ты вместо того, чтобы просто сесть на любой, зачем-то робко спрашиваешь: «А на какой стул можно?»

Врач щурит глаза (наверняка проверенные у окулиста в соседнем кабинете) и ухмыляется: «Проблема выбора, голубушка?..»

И ты потеешь, обрастая диагнозами, как одеждой в детстве перед выходом на мороз: майка, кофточка тонкая, кофта толстая мохеровая на пуговицах, колготки, гамаши, теплые штаны с волосатым начёсом, шуба, леопардовая шапка на резинке, шарф до глаз, варежки пуховые.

Стрессуешь, садишься на ближайший стул, будь он неладен, и ждешь допроса с пристрастием, готовясь отвечать как можно более естественно. Ну ага.

А психиатр вдруг увлечется бумагами и почти забудет про тебя, пока ты не скажешь: «можно идти?», косясь на коричнево-зеленую шапочку в дырочках для диагностики эпилепсии.

И только уставший терапевт привычно и с какой-то вселенской тоской на лице меряет тебе давление и пульс: «Всё нормально, всё хорошо. Следующий».

«Да 110 на 70 – это не моё рабочее давление!!!» – хотела поспорить я, но вспомнила про кабинет психиатра, шапочку для эпилепсии, похожую на сдутый воздушный шарик, и сказала: «До свидания!».

Всё ж нормально.

Ночные мешальцы

Ночь перед поездкой и так всегда тревожная. А сегодня добавили тревоги ночные мешальцы.

Тут важно заметить, что в прошлом году, к моей радости, снесли скамейку у дома, где тусовались разные асоциальные элементы, реализующие в ночной коммуникации свою тоску по кухонным философским и не очень разговорам.

Я, кстати, может, поэтому теперь и не люблю лето, потому что этим элементам летом самая благодать околачиваться рядом с моим домом. Отсутствие скамейки, как выяснилось, им не мешает.

Пьеса «На дне» в 21-м веке – это когда один кричит «пойду удавлюсь», другая пьяно заигрывает: «Николай, покажи нам свой лалилалай», третий – задаётся вопросом, как переводится с немецкого «шрайбер», и ностальгирует о чудных веселых иностранцах во время чемпионата Европы по футболу. Четвертый внезапно заводит разговоры про быдло и про то, что всё-таки делать, если друг оказался вдруг. А пятая орёт сквозь пиво: «Вози́тесь (мягко говоря) сами со своим Андрюшей и целуйте его в дёcны!».

Следить за такими разговорами всё равно что слушать аудиоспектакль: и не уснёшь ведь – за героев переживаешь, режиссируешь ответы каждого и свои собственные реплики, а сделать ничего не можешь. Или не хочешь. Или лень. Лень она ведь оберег от многих неприятностей на самом деле. А связываться ночью с незнакомыми пьяными людьми – это неприятность.

Поэтому я всё это время лежу в кровати, но как бы фантомно присутствую с ними: тупо ржу, останавливаю от неразумных поступков, киваю, молчу, подпеваю про лалилалай, рисуя в фантазиях холёного розовощёкого Баскова, скачущего козликом и выбрасывающего вперёд ножку – оп! оп! – вспоминаю шестой класс и уроки немецкого – шрайбер-шрайбер – а потом переключаюсь на быдло с Высоцким (хотя разве можно их рядом, в одном контексте?) и продолжаю с умной мыслью в лице «и не друг и не враг, а так», и, конечно, зависаю на фразе про поцелуи в дёсна, представляя картинки для услады стоматологов из гугла и удивляясь: ну надо ж, как выражает!..

Воздух этой июльской ночи был наполнен *уями во всех падежах.

Это когда доходит до игр в кто кого дальше пошлёт, с брызгами слюной как у капитана Флинта из мультфильма про Врунгеля и последующим обмениванием ею же: так-то в алкогольном и наркотическом опьянении от любви до ненависти и обратно один шаг.

А пока память мне подкидывала матерный словарь из квартиры в Хельсинки, герои с улицы, напоследок ещё раз послав друг друга, без лобызаний, решили сменить локацию.

Я не поверила своему счастью и уснула.

А в два часа той же ночи на детской площадке ис– и дотошно на незнакомом языке зазвучала девочка. Её мама с подругой сидели на скамейке (да, я посмотрела), выгуливая младенцев в колясках, и решительно не обращали на неё внимания.

А девочке именно его и не хватало – что это за равнодушная публика?.. Её заклинило, как заезженную пластинку, и она повторяла одни и те же слова из песни, то добавляя громкости, то переходя на крик и дёргаясь в конвульсиях на скрипучих качелях, тем самым проверяя терпение спящих жителей нашего двора.

Как же я люблю детей, подумала я, и мысленно вылезла в окно (ок, не вылезла даже мысленно, у меня там антимоскитные сетки, но припала лбом и отпечатала в исступлении на оном мелкие квадратики), погрозила из темноты смешным, неправильно сложенным кулаком и даже упомянула про себя советскую милицию и цыган, потому что в моём детстве детей пугали так. А мне очень хотелось, конечно, любя, напугать эту девочку. Ну, или поиграть с ней в закрытый ротик.

…тем временем где-то вдалеке наперебой, как чайки, на разные голоса, по нарастающей, кричали девушки: «Он поднимал на неё руку! Он поднимал на неё РУКУ!» А дальше вообще капслоком: «ОН ПОДНИМАЛ НА НЕЁ РУКУ!!!»

Оставалось смириться. Милиция и цыгане остались без дела, и я просто перевернула подушку на прохладную сторону, а заодно и себя на другой бок.

Мошенники

У меня зазвонил телефон. Думаю, возьму-ка я трубку, давно не брала с незнакомых номеров.

Там бодрый женский голос:

– Такая Такойтовна, вас беспокоят из приемной депутата Егорова.

Удивляюсь: не медцентр по лечению чего-то там, не банк, предлагающий кредиты, а депутат! Вот это новость. Мошенники, новый уровень. А девушка на полном серьезе и сразу к делу:

– Есть ли какие-то проблемы в вашем районе, о которых вы бы хотели рассказать?

Уточняю район – а то знаю я этих мошенников, в показаниях путаются – и судорожно начинаю вспоминать проблемы, смотрю в окно, ищу глазами во дворе – ведь какой случай представился! Детская площадка в норме, мусор вывозят вовремя, что же не так?.. И вдруг говорю таинственно:

– У меня за домом есть место, где собираются наркоманы и алкоголики. По вечерам ходить там страшно, фонарей нет, деревья большие… Сделайте, например, что-то с этим. Они однажды даже диван на дерево затащили!!!

– Может быть, еще какие-то проблемы есть?..

– Ну, – пожимая плечами, что моих алкоголиков с диваном мало, – сразу так и не вспомнишь…

– А вы пойдете голосовать?

– Пойду, почему нет?

– (робко) Вы будете голосовать за кое-какую партию?

– Кажется, я не должна сейчас вам говорить, за кого я буду голосовать, потому что я еще не ознакомилась с программами всех кандидатов, – сказала я умно, поправляя воображаемые очки.

– Спасибо, – грустно сказала девушка.

– До свидания, – весело сказала я.

И ведь, наверняка, проблему мою не решат бескорыстно, без моего голоса.

А значит что? Значит, мошенники.

Шапочка и накидка

Кажется, прошло достаточно времени, чтобы признаться в одном стыдном поступке.

Это случилось летом в Кисловодске. В отеле, в котором мы жили, была спа-зона с бассейнами и саунами, куда я и решила однажды сходить, чтобы воспользоваться положенными благами.

Пришла, поплескалась сначала в одном бассейне метр на метр, потом – в бассейне чуть побольше с разными подводными бурлящими штуками и падающим водопадом, а потом решила сходить в сауну.

На стене напротив были крючки, на которых висели войлочные шапочки, спасающие от горячего воздуха, как у моих родителей в бане на даче, и такие клетчатые турецкие тряпочки, чтобы на камнях в хамаме попе не было горячо.

Я, как приличный человек, взяла шапочку, тряпочку и ушла, так сказать, в туман. Посидела там недолго – от силы минут пять, потому что в сауне было слишком влажно и жарко, и вышла.

Первым делом направилась к крючкам, чтобы повесить шапочку и накидку, а пока шла, мой правый глаз заметил, что на меня как-то странно смотрит женщина. Надо заметить, что она была без шапочки и без накидки.

Мне совсем ненадолго стало неловко, но я значения не придала своим ощущениям – мало ли, показалось, может, она вовсе не на меня смотрела. Или если даже и на меня, то, может, ей понравилась шапочка – войлочная такая, тёпленькая (опять же зима близко!), с надписью «я царица». А может, от меня в тот момент просто глаз было не отвести!

Я в хорошем настроении, по-царски, чуть ли не присвистывая, продефилировала в душ, потому что после сауны по правилам всем горячим натурам полагается в душ. Выхожу, а женщина эта на меня идёт – и на этот раз оба моих глаза меня не обманывали.

Подходит практически вплотную ко мне и говорит: «Вы шапочку где взяли?»

Да вон, там, говорю, висела. Думаю, может, ей тоже надо – так пусть берёт, мне не жалко.

И тут она очень осторо-о-ожно, как будто я состою на учете у психиатра, говорит: «Вы взяли мою шапочку…»

И добавляет: «…и накидку».

Я начинаю оправдываться: мол, я думала, они специально для всех висят, и что их можно брать. Будто так задумано. Будто всё здесь для людей. А звучало, видимо, так, словно я в поликлинике и «мне только спросить».

Более того, объясняю я ей, я спросила у сотрудницы в советском фартуке, которая прячется во-о-н в том баре за кислородными коктейлями, можно ли взять шапочку и накидку. И она мне из-за прилавка тогда кивнула, а я этот кивок расценила как приглашение ими безвозмездно воспользоваться.

Стою и понимаю, что сейчас любые мои объяснения выглядят крайне нелепо, даже неправдоподобно: во времена ковида, да и воообще, честно говоря, в любые времена пользоваться чужими шапочками и накидками негоже.

Извиняюсь, отдаю шапочку и накидку, хочу сгореть от стыда, снова извиняюсь.

А она продолжает со мной как с нездоровой разговаривать: медленно, с паузами, глядя в глаза, чтоб, видимо, контакт не потерять и чтобы до меня дошло с первого раза: «Если вам нужно полотенце… пройдите по коридору… поверните налево… там стоит шкаф… с чистыми накидками».

И тут я робко говорю: «И… шапочки?»

«Шапочка – моя личная, я её вообще-то из дома привезла», – говорит она.

Этот был тот самый момент, когда захотелось провалиться сквозь землю. А поскольку натурально это сделать было невозможно, я снова начала рассыпаться в извинениях и поспешила удалиться, мол, всё, друзья, всем спасибо, все свободны, процедуры окончены, пишите письма.

…Поднималась я в номер с песней Цоя в голове: «Всем, кто ложится в спа, спокойного сна».

Джинсы с колготками и жираф в холодильнике

Вам когда-нибудь было одновременно смешно и стыдно?

Мне – да.

Ох, опять вам все секреты рассказываю! Ну ладно, пусть будет еще один. Но вы после меня – никому, договорились?

(Впечатляющим шёпотом.)

Короче.

Девочки.

Иногда.

Снимают.

Джинсы.

Вместе.

С колготками.

То есть одним лёгким, лёгоньким таким движением руки.

Вообще, скажу я вам, это ни разу не сексуально, так что не торопитесь в своем воображении ставить музыку Джо Коккера с его шляпой.

Просто девочкам после улицы хочется скорее в душ и переодеться в домашнее. И еще, чтобы снять эти самые джинсы с колготками не в два действия, а в одно. То есть так – ррраз – и всё! Ну и от лени, конечно, кому я вру.

Так вот я, женщина земная, тоже себе иногда позволяю это дело – в одно действие, а не в два.

То есть однажды вечером сняла джинсы с колготками, а утром впопыхах, собираясь куда-то и наверняка опаздывая, торопилась и надела те же самые джинсы.

И вот, как сейчас помню, стою я в метро. И вдруг понимаю, что мне в этих самых джинсах как-то сильно тепло, но главное – плотно. Удивляюсь сама себе, вспоминаю, что я, собственно, в последнее время ела и откуда взялись доп килограммы, ведь вчера еще было норм, а сегодня – нет. Особенно в районе икр и прям под попой – будем уж называть вещи своими именами.

В метро сложно было себя разглядеть, к тому же я была в пальто, поэтому я стояла, держась за поручень и покачиваясь вместе со всеми, и представляла, как выгляжу со стороны, разумеется, преувеличивая свои представления в масштабах.

Там были клоуны из цирка в бутафорских штанах, аппетитная Ким Кардашьян в купальнике и модели Рубенса. Я даже подумала, что теперь, если вдруг я упаду на льду, мне не будет больно. Мягко – будет. Больно – нет.

И вдруг до меня внезапно доходит, что все мои лютые округлости образовали колготки в джинсах, которые я вчера сняла, а вынуть забыла (да кому же я опять вру – не забыла, просто было лень их вынимать!). И они там прижились и возомнили себя единым с джинсами организмом. А утром прикинулись валенками, и, чтоб их не заметили, прилипли к стеночке, прячась в джинсовой тени.

То есть, представьте, на мне под джинсами надеты одни колготки, а вторые тоже зачем-то внутри находятся и добавляют выпуклости моим и без того выпуклым формам.

Избавилась я от них, как добралась до туалета в кафе. Но всю дорогу шла, улыбалась и мотала головой: мол, ну надо ж было такому случиться, и, господи, хорошо, что в пальто, и никто не заметил!..

А вы помните дурацкую шутку, как запихнуть жирафа в холодильник в три действия? А как положить бегемота в холодильник в четыре действия?

Это чтобы у вас быстро выветрилась моя история про джинсы с колготками.