Текст книги "Девочка со скрипкой. Все мы платим за чужие грехи…"

Я фыркаю. Мне неприятно даже думать об этом. В животе всё сжимается, я чувствую, как волнуюсь. Что, чёрт возьми, происходит?!

– Если ты так много внимания уделяешь мелочам и так переживаешь из-за поцелуев, то тогда неудивительно, что у тебя никогда не было постоянной девушки, – резко бросаю я парню, желая уколоть его как можно больнее, чтобы он почувствовал, как больно мне.

Хикс молчит около минуты, а потом встаёт и подходит ко мне. Он берёт меня за подбородок и долго смотрит в глаза. Кожа пылает огнём в том месте, где касаются его пальцы. Я не знаю, чего ожидать от Хикса. Его взгляд меня обескураживает.

– Кто ты? – тихо, но строго спрашивает он, и мне становится не по себе. – Кто ты и что ты сделала с моей сестрой?

– Ты с ума сошёл? – спрашиваю я, не повышая голос. Я больше не злюсь, мне обидно.

– Где та Эммелин, которую я знал всю жизнь? Та, которая решала все проблемы сама, которая мечтала вырасти и найти убийцу отца? Почему вместо смелой и решительной девушки я вижу ту, что злится на меня из-за несостоявшегося поцелуя и кричит на адвоката, полагая, будто он делает недостаточно? Почему ты стала злиться на всех и всегда, словно ты самая несчастная в этом мире?

– Хикс, – тихо выдыхаю я, но парень мне не отвечает. Он проводит рукой по моей щеке, волосам, долго смотрит в глаза. Я жду объятий, советов, чего угодно.

– Как жаль, – произносит он и выходит из комнаты.

Я долго стою, не двигаясь, и не могу понять, что произошло. Когда наступил тот момент, считающийся точкой невозврата? Когда я допустила роковую ошибку?

В одном Хикс прав точно. У меня всегда были чёткие позиции и намерения, я шла напролом, а теперь мои мысли заняты только Джосом и Хиксом, я целуюсь с ними обоими, потом страдаю от этого. Веду себя как маленькая глупая девочка.

Я решаю, что мне нужно отвлечься. Лезу под кровать и достаю свой ящик секретов. Там лежат все мои записки. Я беру в руки четвёртую и перечитываю её снова и снова, пытаясь понять хоть что-то.

«Здравствуй, Эммелин.

Мы на пороге новых открытий, мы на пороге тайн.

Как думаешь, сколько может прятаться человек, скрывая своё лицо под маской благодетеля, прежде чем правда выйдет наружу? Порой это происходит так долго, словно целую вечность.

Но мы ведь не можем этого допустить, правда? Ты за справедливость? Я тоже.

Нашла своего монстра? Наверное, нет, ведь мы пока ещё в самом начале, на самом пороге.

СЭ»

Бесполезно, я не могу понять ни слова, не могу найти никакого тайного смысла. Отлично понимаю, что всё это как-то связано с подвалом, иначе он не посылал бы меня туда в прошлой записке, но до сих пор непонятно, что и где мне нужно искать.

Я не спускаюсь к ужину, так как не хочу видеть Хикса. Я обижена на него и одновременно чувствую свою вину перед ним. Я лежу в постели и думаю о том, как защитить маму, что сказать шерифу, как разгадать тайну из записок и стоит ли это делать.

Я то и дело бросаю взгляд на скрипку, но не могу заставить себя взять её в руки. Я словно чувствую, что недостойна касаться её. Так было после папиной смерти. Я впервые прикоснулась к ней спустя полгода после похорон, и то лишь потому, что Глэну было особенно грустно в тот вечер.

Я мечтаю заняться хоть чем-нибудь: вернуться в школу, поехать в участок, что угодно, лишь бы не сидеть здесь, в этом доме, который стал для меня тюрьмой. Стены давят на меня, тишина сводит с ума, лица брата и сестры доводят до отчаяния. Я включаю телевизор и пытаюсь уснуть, но спустя какое-то время слышу, как что-то стучит в окно. Я узнаю этот звук, так обычно Хикс привлекал моё внимание – бросал в окно камешки. Странно, что он делает это сегодня после того, как окончательно во мне разочаровался.

Я подхожу к окну и замираю от удивления. Внизу стоит Джос.

Я не знаю, что именно испытываю: радость или злость, не знаю, как мне относиться к парню. Я думаю об этом, пока спускаюсь вниз и прохожу на задний двор. Мы долго смотрим друг на друга, прежде чем Джос нарушает тишину.

– Привет, – произносит он и улыбается. – Ты как?

– Странный вопрос, – я пожимаю плечами и подхожу ближе, а после сажусь на лавочку. – Чувствую себя слегка лишённой матери, в остальном неплохо, а ты как поживаешь, Джос?

– Было бы не очень по-дружески оставить тебя одну в такой ситуации, – говорит парень, не отвечая на мой вопрос. – С другой стороны, я не совсем представлял твою реакцию на мой приход. После того, что, ну ты знаешь, мой отец…

– Ты сам просил меня не переносить на тебя моё отношение к нему, – отвечаю я и жестом предлагаю Джосу присесть рядом. – Так ты пришёл развлекать меня или что?

– Вроде того, – отвечает Джос и садится возле меня.

Мы разговариваем несколько часов. Джос рассказывает мне истории об одноклассниках, потом о колледже, я делюсь своими рассказами. Ни разу за вечер мы не упоминаем ни мою мать, ни его отца. Я благодарна парню за эти несколько часов, что он мне подарил, когда можно ни о чём не думать и ничего не бояться.

Уже перед сном, лёжа в постели, я не могу понять, что чувствую к этому парню. Действительно ли это та симпатия, которая соединяет людей и превращается в глубокие чувства, или же мне просто нужен кто-то рядом. Но не то же самое ли вчера сказал Хикс, а я на него ещё и обиделась.

Когда я засыпаю, то вижу, как лечу в самолёте. Он поднимается всё выше и выше над землёй, мой дом становится меньше с каждой секундой. Я слышу шум двигателей и чувствую ветер в своих волосах. И когда я с полной силой наслаждаюсь своей свободой, то замечаю, что несколько человек вокруг меня лежат на полу. В телах дыры от пуль и много крови вокруг. И когда я перевожу взгляд на свои руки, то вижу, как держу пистолет, а ещё через мгновение стреляю в нового пассажира. А потом ещё в одного. И так снова и снова. Я останавливаюсь лишь тогда, когда в самолёте больше не остаётся ни одного живого человека. А после я стреляю в себя и просыпаюсь.

9

– Спорим, ты не сможешь провисеть вниз головой дольше пяти минут? – спросила я, а Хикс обиженно хмыкнул.

– Ты и минуты не провисишь, – сказал он и разломал ветку пополам. – Спорим, ты не спросишь у родителей, что такое презерватив?

Я залилась краской и толкнула Хикса в плечо. Для своих десяти лет брат был довольно высоким и крепко сложенным, а я больше походила на шестилетку, чем на второклассницу. Однако рядом с кузеном я всегда чувствовала себя защищённой, даже если он сам временами подставлял меня в наших играх.

– Ты первый, – деловито ответила я, и Хикс напыжился. Казалось, что он гордился тем, что ещё не сделал, но был крайне уверен в себе.

– Ну уж нет, – ответил он. – Вместе, как всегда.

Я улыбнулась и последовала за кузеном. Мы подошли к турникам и одновременно зацепились ногами за перекладины металлической лестницы. Как всегда. Это правда. Мы редко делали что-то не вместе, если находились рядом. Это было наше негласное правило – наравне переживать одно и то же.

– На счёт три? – спросил Хикс, и я кивнула, а когда он досчитал, мы одновременно опустились вниз головой, держась ногами за перекладину.

– Ты сдашься первая, – подначивал меня кузен, но я была уверена в своих силах.

Даже когда у меня начала кружиться голова, я не сдалась, потому что не хотела показаться слабой. Я видела, как самодовольно улыбается Хикс, и думала: неужели для него это и правда несложно? И если это так, значит, и я должна научиться. Я не хотела ни в чём отставать от кузена.

Но когда мне стало совсем плохо, я испугалась, что потеряю сознание. И я очутилась лицом к лицу с довольно сложным выбором: сдаться или идти до конца и упасть в обморок? На самом деле оба эти варианта никак не характеризовали меня с сильной стороны.

Я потянулась, ухватилась руками за перекладину и спустилась на землю. Хикс рассмеялся.

– Я так и знал, – сказал он, и мне захотелось его ударить, настолько сильно я была зла. Зла на себя, что не справилась, и на брата, что он оказался сильнее.

Мы дружили с ним с самого первого дня, но я всегда старалась соответствовать ему, словно, если у меня это не получится, Хикс перестанет со мной общаться. Не знаю, что на этот счёт думал сам Хикс, но он всегда вёл себя так, словно не собирался никому уступать своё первое место.

– Эммелин, Хикс, – услышала я голос папы и расслабилась. Наконец-то это соревнование прекратится. – Ужин уже готов. Возвращайтесь домой.

Кроме моих родителей и Хикса за столом была еще тётя Мирта. Они с мамой болтали об образовании, учителях и наших отметках. Я слушала их и гадала, о чём я буду разговаривать со своей сестрой, когда мы обе вырастем. Станем ли мы обсуждать своих детей? Или любимые блюда? Будем ли мы вообще разговаривать и делиться сокровенным?

– И он постоянно говорит об этой учительнице, – сказала тётя Мирта, а Хикс закашлялся. Я стала слушать более внимательно. – Шон говорит, что все мальчики в его возрасте влюблены в своих учительниц.

– Вообще-то, я здесь, – сердито произнёс Хикс, а я засмеялась. Мы с братом посмотрели друг на друга, и в моём взгляде явно отражалось всё моё ликование.

– Не знала, что тебе так нравится мисс Дэлли, – дразнила я его, а брат залился краской. Он бросил вилку, та громко ударилась о тарелку, отскочила и упала на пол. Громкий звон долго стоял в ушах, и кажется, не только у меня.

Взрослые замолчали и обратили своё внимание на Хикса.

– Подними вилку, – спокойно сказала тётя Мирта. Брат не отреагировал на её слова.

Я знала, что тётя Мирта не его родная мама, и что Хиксу тяжело даётся привыкать к ней. Они дружили, общались, но брат избегал называть её мамой, и тётя Мирта чувствовала, что не может стать с ним близкой.

Я часто слышала, как мама с папой обсуждали это, когда думали, что я не понимаю, о чём речь. Но дело в том, что я всегда понимала всё, что касалось Хикса.

– Хикс, либо подними вилку и продолжай ужинать, либо выходи из-за стола, – снова спокойно сказала тётя Мирта. Я видела, как брат вспыхнул.

– А ты в таком случае перестань обсуждать меня ещё и в моём присутствии, – сердито произнёс кузен.

– Хикс, ты не должен так разговаривать с мамой, – вмешался мой отец, который всё это время молча ужинал. Я настолько верила своему папе, что считала все его слова истиной, и никогда бы не посмела ослушаться его.

– Она мне не мама, – бросил Хикс и выбежал из-за стола.

Я посмотрела на тётю Мирту, гадая, заплачет она или нет. Но тётя лишь тяжело вздохнула. Можно ли привыкнуть к тому, что родной человек тебя не любит? Или же тётя и сама не любила Хикса?

Порой, когда мама меня наказывала, я тоже сомневалась в её любви, потому что в такие моменты мама могла быть жестокой и грубой, могла говорить обидные вещи и лишать меня чего-то важного. Но я всё равно продолжала называть её мамой и любить, потому что по-другому не может быть.

Как можно забыть или возненавидеть того человека, который был с тобой с самого первого дня, с первой секунды? Который может читать сказки, печь блинчики и рассказывать, откуда появляется дождь.

Мама Хикса умерла, и когда я об этом думала, на глаза всегда наворачивались слёзы. Я представляла себя на его месте, и мне становилось страшно. Что, если однажды мамы не станет? Что, если мы проснёмся утром, спустимся вниз в ожидании вкусного завтрака, а кухня будет пуста? Весь дом будет пуст. И мамы не будет ни в одной комнате, и она не вернётся ни через час, ни через день.

Иногда я представляла, что так случилось, и фантазировала, как бы мы все жили. Мне пришлось бы бросить школу и заботиться о папе, брате и сестре. Мне нужно было бы менять Сади подгузники и учить Глэна различать цвета. А вечером накрывать ужин для всей семьи. У меня больше не было бы времени на игру на скрипке и на развлечения с Хиксом.

Должно быть, если бы мамы вдруг не стало, меня бы тоже не стало, всех нас. Мы все превратились бы в других людей, которые всегда плакали бы о маме, но никому об этом не говорили бы.

– Если ты поела, то тоже можешь идти, – строго сказала мама, и я поняла, что мне это даже на руку.

Я выбежала из дома и направилась на задний двор. Хикс залез на дерево, которое стояло возле столика для пикников. Я сразу поняла, что мне не удастся залезть так высоко. Я взобралась на стол, чтобы находиться чуть ближе к кузену и вопросительно на него посмотрела.

– Ты так и будешь убегать каждый раз? – спросила я. Хикс скрестил руки на груди.

– Не твоё дело, – бросил он. – Уходи.

– Тебе не кажется, что ты ведёшь себя как маленький мальчик? – спросила я и скривила рожицу. Хикс посмотрел на меня и сразу же отвёл взгляд.

– А тебе не кажется, – спародировал он меня, – что ты лезешь туда, куда тебе не надо? Ты ничего не понимаешь!

– Как же, как же, ты же такой крутой, что убегаешь из-за стола и прячешься от всех на дереве, – передразнила я Хикса, а он только хмыкнул.

– Ты никогда не поймёшь меня, потому что оба твоих родителя живы и любят тебя, – ответил мне брат, и за секунду я поняла, что он действительно переживает, и что он не такой уж и крутой на самом деле. Он обычный человек, как и я.

– Тётя Мирта хорошая и она тоже тебя любит. А ты просто упрямый, – сказала я и спустилась со стола. Я отошла от дерева и села на плед, постеленный на землю. Я старалась не думать о брате и не обращать на него внимания.

Через несколько минут Хикс сел рядом со мной. Я только слабо улыбнулась, хотя была чрезвычайно горда собой. Мы долго молчали, а потом я бросила брату вызов, который он не мог ни принять, ни проигнорировать.

– Спорим, ты не сможешь назвать её мамой? – спросила я, а Хикс промолчал.

Мы больше не возвращались к этой теме. Спустя полчаса, когда кузен уже отошёл от всех этих событий, мы продолжили наши игры. Мы бегали по двору и спорили на всё, что придёт в голову.

– Спорим, – вдруг спросил Хикс, – ты не сможешь меня поцеловать?

Я лишь скрестила руки на груди. Эта идея казалась мне такой противной, что я даже скривилась. Одна только мысль, что мне нужно целовать кого-то, мне не нравилась, но, когда я представляла на месте «кого-то» Хикса, мне становилось не так страшно.

– Нечестно, – только и ответила я, не зная, как выкрутиться из этой ситуации. – Так только мне придётся это делать. А как же ты? Мы должны всё делать вместе.

Хикс равнодушно пожал плечами, а после подошёл и поцеловал меня. Мне было восемь лет, и губы кузена впервые коснулись моей щеки. Я залилась краской и надеялась, что брат этого не заметит.

– Твоя очередь, – заметил он.

Я наклонилась и едва коснулась губами щеки Хикса, ожидая, что это напугает меня или заставит чувствовать себя неприятно, но я ощутила лишь то, насколько горячей была щека кузена, и что от него пахло свежескошенной травой, по которой мы бегали целый день.

– А ты смелая, – сделал вывод Хикс, а я вздёрнула подбородок вверх. Этот поступок на самом деле требовал храбрости.

Следующим вечером я сидела в гостиной у телевизора и помогала Глэну строить башню из кубиков. Когда делаешь это, важно знать, когда нужно остановиться. Вот ты построил самую красивую и высокую башню, а потом тебе кажется этого мало, ты ставишь наверх ещё один кубик, и всё рушится. Всегда нужно останавливаться вовремя.

Однако Глэна только веселили рассыпающиеся по полу кубики, и Сади из детского манежа тоже поглядывала на это с интересом. Родители разговаривали о папиной работе и планах на выходные, а потом в их разговоре я услышала имя Хикса.

– Мирта позвонила сегодня, – сказала мама. – Делилась радостью. Хикс извинился и назвал её мамой. Мне кажется, это большой шаг вперёд в их отношениях.

– Наконец-то они смогут жить нормальной семьёй, – ответил папа. – Я ведь говорил, что Хиксу просто нужно время, чтобы привыкнуть. Я рад, что он всё понял.

Я слушала разговор родителей и, казалось, не дышала. Как мы – такие маленькие дети – могли так просто обманывать взрослых? Как все они могли поверить, что Хикс и вправду полюбил тётю Мирту, ведь ещё вчера этого не было? Как они могли не догадаться, что это всего лишь спор, который Хикс, кстати, выиграл?

Тогда я ещё не понимала, насколько наша детская забава изменила жизнь Хикса, ведь с того дня, как кузен впервые назвал тётю Мирту мамой, он больше никогда не называл её иначе. И как оказалось после, дело было совсем не в споре. Просто иногда нам нужен стимул, повод, оправдание, пусть даже такое нелепое, как детская игра.

10

Убив себя во сне, я почувствовала облегчение, будто ничего меня больше не тяготит. Как странно.

Утром, когда я спускаюсь к завтраку, Хикса нет. Сначала я думаю, что он просто обижен и не хочет завтракать вместе со мной. Но потом тётя говорит, что Хикс уехал рано утром. Я не верю в это, я стараюсь не верить.

– Ты же знаешь, у него много учёбы, – успокаивает меня тётя. – Он приедет, как только решит некоторые дела.

Мы больше не говорим о Хиксе, вообще ни о чём не говорим. Я сижу в гостиной у телевизора с сестрой и братом и учу Сади делать цветок из бумаги. Она смеётся, когда её цветок получается больше похожим на жабу, и я радуюсь, что могу отвлечь её хоть ненадолго.

Когда на экране я вижу шерифа Эгберта, то застываю перед телевизором. Я делаю громче звук и надеюсь услышать что-то хорошее. Но очень сомневаюсь, что Эгберт скажет хоть слово о мамином освобождении.

Он долго говорит об Энди Ройстоне, о том, каким человеком тот был, как много сделал для нашего города. Странно, что я ничего не слышала о нём раньше, а он, между тем, был чуть ли не святым, да ещё и маминым любовником. Как можно быть настолько слепой? После шериф рассказывает о том, когда и как был убит Энди, уверяет всех, что следствие ведётся активно. А потом слово берёт репортёр, и я прирастаю к полу.

– Как нам известно, в этом ужасном преступлении обвиняется Реджина Ллойд. Выяснилось, что они с Энди состояли в интимной связи несколько лет. Странно, что никто не знал об этом, ведь Ройстон всегда был на виду, – слышу я голос из телевизора и не могу поверить в то, что моя мама стала поводом для обсуждения всего города. – Любопытный факт, первый муж Реджины Ллойд Эммет Ллойд был убит в своём доме шесть лет назад. Убийца так и не был пойман. Думаю, все помнят, каким громким было то дело. Эммет Ллойд ушёл из жизни, оставив троих своих детей. Сегодня же его старшая дочь Эммелин, которая шесть лет назад и обнаружила труп отца в доме, поддерживает близкие отношения с сыном шерифа Эгберта. Кажется, даже арест матери шерифом не отбил у Эммелин Ллойд желание встречаться с его сыном. Напрашивается вопрос, что же думает обо всей этой ситуации сама Эммелин? Возможно, ей известно то, чего не знает ещё никто.

Я сижу как заворожённая. Глэн и Сади молчат. Никто из нас троих не может придумать, что сказать друг другу.

– Ну хватит, – слышу я голос тёти. Она подходит ближе и выключает телевизор. – Не нужно вам вообще смотреть эту дрянь. Вы должны понимать – всё, что говорят по телевизору – это неправда. А сейчас поднимайтесь в свои комнаты.

Мы не успеваем выполнить просьбу тёти. В дверь звонят, тётя Мирта идёт открывать. Я слышу женский голос и останавливаюсь. Брат с сестрой тоже не спешат наверх.

– Дети, это к вам, – зовёт нас тётя так, словно мы уже далеко.

Я знаю, кто к нам пришёл и зачем. И это рождает внутри меня негодование. Ведь я уже не ребёнок и в силах справиться со всеми переживаниями самостоятельно. Я не хочу, чтобы все думали, будто я слабая.

Мы сидим на диване и слушаем рассказ о том, каким будет наше расписание, как часто мы будем видеться и где, но, если честно, я ничего из всего этого не запоминаю. Я сосредотачиваюсь, только когда мы остаёмся с психологом наедине.

– Что ж, Эммелин, – говорит женщина спокойно. – Давай пообщаемся немного, хорошо?

Мне нравится, как она произносит слова. Её тон меня успокаивает. Наверное, я могу доверять ей, хотя и не настолько, чтобы вывернуть всю душу наизнанку.

– Простите, я не запомнила Ваше имя, – отвечаю я. Это хотя бы честно.

– Молли, Молли Паркер, – повторяет психолог без всякого раздражения. Мне это нравится.

– О чём будем говорить? – спрашиваю я так же спокойно, пытаясь перенять всю уравновешенность этой женщины.

– А о чём бы ты хотела поговорить? – отвечает она мне, я едва улыбаюсь.

– Ни о чём, – отвечаю я. – Мне не нужны сеансы, я могу справиться со всем сама. Кому нужна помощь, так это моей сестре.

– Это безусловно. Однако, может, и ты хочешь поделиться со мной чем-то? – спрашивает женщина и переходит на более ласковый тон. – Что ты чувствуешь сейчас? Из-за всей этой ситуации.

– Что должна быть сильной и помогать маме выбраться из тюрьмы, – отвечаю я и понимаю, что должна запомнить собственные слова. Вот что сейчас главное.

– Как ты можешь ей помочь?

– Мы наняли адвоката, и я сделаю всё, что он скажет, – отвечаю я спокойно. Молли утвердительно кивает, я надеюсь, что она осталась довольна моим ответом.

– Как считаешь, ты сейчас можешь вернуться в школу? – осторожно спрашивает Молли.

Что ж, если подумать, то минусов гораздо больше, чем плюсов. Хочу ли я в школу, где все знают о моей матери, которая обвиняется в убийстве попечителя этой самой школы? Сложный вопрос, но я знаю на него ответ.

– Думаю, мне это необходимо, – отвечаю я.

Молли задаёт ещё несколько вопросов. Наша беседа спокойная и дружелюбная. Сначала я притворяюсь, чтобы не казаться ненормальной или капризной, но чем дальше, тем больше я расслабляюсь по-настоящему. Возможно, необязательно выворачивать душу перед психологом, чтобы он мог тебе помочь.

Молли уходит наверх, чтобы пообщаться с Глэном и Сади, а я остаюсь в гостиной на диване. Я долго думаю о маме, о том, как сильно я не ценила её присутствие рядом, обещаю себе, что как только она вернётся, мы перестанем с ней ссориться, а будем настоящими друзьями.

Некоторое время спустя я пытаюсь дозвониться Хиксу, но он не берёт трубку. Неужели он разочаровался настолько, что теперь мы не будем даже общаться? Неужели я разрушила вообще всё, что было и могло быть у нас? Когда в очередной раз я слышу сигнал автоответчика, я решаю оставить ему сообщение.

– Хикс, это Эммелин, – произношу я и молчу, собираясь с мыслями. – Прости за вчерашнее и вообще за всё. Знаю, я порой невыносима. Но… ты мне нужен.

Я отключаю телефон и долго виню себя за сказанные слова, потому что они – проявление моей слабости. Неожиданно замечаю на пороге комнаты тётю Мирту. Неужели она всё слышала?

– Всё хорошо? – спрашивает она, я утвердительно киваю. – Давай приготовим ужин, ладно?

Вечером я уже собираюсь вернуться в свою комнату, как приходит Оливер. В этот раз я стараюсь вести себя спокойнее, терпимее, сдержаннее. Нужно завоевать его доверие, чтобы он смог помочь мне.

– Какие новости, Оливер? – спрашиваю я размеренно. Салливан смотрит на нас с тётей, видимо, о чём-то размышляя.

– Пока ничего нового, – отвечает адвокат. – Сейчас идёт поиск свидетелей, сбор фактов и так далее. И на данный момент всё, что имеется у полиции, отнюдь не в пользу твоей матери. Но я делаю всё возможное. И поверь, я её вытащу.

Мне становится спокойнее от его слов. Естественно, это не стопроцентная гарантия успеха, но в моей душе появляется надежда и она придаёт мне сил.

– Но я здесь для другого. Завтра вы должны явиться в участок для дачи свидетельских показаний.

– Тётя? – уточняю я и боюсь, что услышу отрицательный ответ.

– Тётя. И ты, – отвечает Оливер, и я будто лишаюсь воздуха. Неужели мне всё-таки придётся пройти через это? – Я хочу, Эммелин, чтобы мы с тобой решили один момент. Всё дело в том, что ты имеешь право отказаться давать показания против своей матери. Также мы можем сослаться на твоё несовершеннолетие, твоё эмоциональное состояние, придумать что угодно. С этим проблем не будет.

Я смотрю на Оливера и не до конца понимаю, зачем он говорит мне о возможности отказа. Хотя вполне очевидно, что он не хочет, чтобы я пользовалась этой возможностью.

– Мне нужно, чтобы ты решила, как ты поступишь: откажешься либо пойдёшь до конца. Я приму любой твой выбор.

– Хорошо, – соглашаюсь я.– Давай сначала проясним, поможет ли как-то маме моё свидетельствование?

– А ты за два дня стала больше похожа на человека, – отмечает Оливер и улыбается. Я закатываю глаза. – Если ты будешь говорить и делать так, как я тебе скажу, твоей маме это может помочь. По крайней мере, точно не навредит. Оптимальный вариант пока состоит в том, что ты ответишь на вопросы шерифа. Если позже ты не захочешь идти в суд, не будет никакой проблемы в том, чтобы отказаться.

– Я справлюсь, – говорю я уверенно и понимаю, что это так на самом деле. По сути, что сложного в том, чтобы просто говорить правду.

– В таком случае, устройся поудобнее, – говорит мне Оливер. – Сейчас я научу тебя отвечать на все вопросы, которые задаст тебе завтра Эгберт.