Текст книги "Брегет хозяина Одессы"

Глава 11

Вознесенск, 1965

Входя в кабинет следователя в сопровождении двух оперативников, Андрей Иванович Гуров выглядел бледным и растерянным. Лоск и изысканность куда-то подевались, перед Беспальцевым стоял обычный вознесенский интеллигент, ничем не примечательный житель маленького городка.

– Садитесь, – следователь кивнул на стул, и Гуров опустился на него, сложив на коленях дрожащие руки. – Как же вы до такого докатились, Андрей Иванович? Знаю, Гольдберг вас недолюбливал, но доверял. Убить беззащитного пожилого человека – что может быть подлее такого поступка?

– Я его не убивал. – Зубы Гурова предательски застучали, губы, принявшие синюшный оттенок, затряслись. Да разве только губы? Казалось, тряслась каждая клеточка его большого тела. – Клянусь, я его не убивал! Да, он меня терпеть не мог – это верно, но Сонечку любил, и я тоже ее люблю. Я никогда бы не обидел ее родных. А нелюбовь дяди Моисея можно было пережить. Ведь как только Сонечка обращалась к нему за помощью, он никогда не отказывал, пусть даже и ворчал. За ворчание не убивают, правда? – Он заискивающе посмотрел на Геннадия.

– Хочется вам верить, – отозвался майор, скривившись, как от зубной боли. Гуров вызывал антипатию. – Но часы говорят об обратном.

Муж племянницы дернулся.

– Но я же не утверждаю, что не брал часы. Наоборот, признаю: взял. Но его не убивал.

– Врешь! – не выдержал Горемыкин, стоявший у окна. – Он не хотел давать тебе часы.

– Я и не спорю. – Андрей Иванович от волнения покрылся испариной и, достав из кармана свежий платок, принялся вытирать мокрое лицо. – Я расскажу, как было дело. Клянусь, я говорю правду.

Беспальцев и Горемыкин переглянулись. Оперативнику Гуров был так же неприятен, как и следователю. Чувствуя это, подозреваемый сжался, согнулся и, будто собрав последние силы, затараторил:

– В тот день я возвращался вечером от приятеля. Он попросил помочь ему с ремонтом. После работы мы пропустили по сто граммов, немного поговорили. Знаете, как это бывает… Слово за слово. В общем, засиделись до полуночи. Помню, я посмотрел на стенные часы в его комнате и ужаснулся… Сонечка давно ждала меня, волновалась. Я подхватил сумку с вещами и почти побежал домой. Приятель живет в двух автобусных остановках от нас, но я не стал ждать транспорт. В такое время автобусы обычно уже не ходят. Вам известно: если идти к нашему дому, нельзя не пройти мимо дома дяди Моисея. Я приближался к его забору, когда увидел, что калитка распахнулась и оттуда выбежали двое мужчин. У обоих что-то было в руках, но из-за тусклого света фонарей я ничего не разглядел. Я и мужчин-то этих как следует не разглядел…

Оперативник и следователь снова переглянулись. Все, о чем рассказывал Гуров, выглядело правдоподобно.

– Продолжайте, – кивнул Беспальцев и пригладил жидкие волосы.

– Когда я увидел тех, двоих, – срывающимся голосом заговорил Андрей Иванович, – меня будто ударило током. Свет в доме дяди не горел, и я забеспокоился. Знаете, зашевелилось какое-то нехорошее предчувствие. Я открыл калитку, которая оказалась незапертой, и прошел на участок. Дверь в дом тоже была открыта. Я толкнул ее и прошел в комнату. Он лежал на полу в той позе, в какой обнаружили его вы…

– Почему вы так уверены? – поинтересовался майор.

– Потому что я не трогал тело. – Гурова передернуло. – Клянусь вам, я его не трогал! Вернее, не переворачивал. Я кинулся к нему, думая, что дядя еще жив, что я могу чем-то помочь, дернул его за плечо, но он не шелохнулся. Тогда я потрогал артерию на шее. Пульса не было. Он оказался мертв, понимаете?

– И вы даже не попытались вызвать «Скорую», – укоризненно заметил Горемыкин.

– Да потому что она тоже ничего бы не сделала, – взволнованно произнес Гуров. – Я же сказал: он был мертв.

– Знаете, первое впечатление бывает обманчиво, – наседал оперативник и, словно сдавшись, махнул рукой. – Ладно, допустим, вы подумали, что он мертв. В таком случае вызывают милицию. Вы не сделали и этого.

Гуров скривился, его рот стал похож на подкову.

– Я не стал вызывать милицию, потому что вы решили бы, что это я убил дядю, – пролепетал он. – И я ничем бы не доказал, что этого не делал. Разве у вас нет такого постулата: тот, кто вызывает милицию, подозреваемый на девяносто процентов?

– Бывает и такое, – согласился с ним Беспальцев. – Однако мы никогда не вешаем ярлыки. Чтобы доказать причастность человека к преступлению, надо найти доказательства. То, что человек первым обнаружил труп, доказательством не является. Вы почему-то об этом не подумали. Зато подумали прихватить с собой часы. А это как понимать? Хотели оставить память о дяде?

Гуров сделался пунцовым и тяжело задышал.

– Дяде они уже были без надобности, – выдавил он. – Между прочим, я давно просил его продать их моему другу Браило. Как только чертов стоматолог узнал о них, потерял покой и сон, каждый день мне названивал, жизни не давал, обещал хорошие деньги. Родную мать бы продал, верите?

– Однако Гольдберг наотрез отказался их продавать, – констатировал Геннадий.

Гуров раздраженно кивнул. Он вспомнил последний разговор с дядей Моисеем. За три дня до его смерти они с Софочкой пришли к дяде на чай. Жена принесла творожный торт, который так любил Гольдберг. Старик встретил их с широкой улыбкой, усадил за стол, ласково расспрашивал о житье-бытье, и Андрей, набравшись храбрости, решился:

– Дядя, извините мою откровенность, но вы всегда говорили, что эти часы, – он указал на них пальцем, – достанутся Сонечке. Я подумал: деньги нужны нам сейчас. Мой хороший друг – врач-стоматолог, человек обеспеченный. Он коллекционирует вещички такого рода и с удовольствием заберет часы, заплатив выше их стоимости. Почему бы вам сейчас не продать часы, чтобы отдать деньги Сонечке?

Улыбка исчезла с лица Гольдберга, будто кто-то стер ее ластиком, глаза не излучали благодушия, а метали молнии. Гуров, взглянув на такие метаморфозы, подумал: до чего же сильно ненавидит его старый часовщик. Интересно, за что? Что он ему сделал? Женился на его племяннице? Но, в конце концов, ее никто не тащил в ЗАГС силой. Дядя поднял высохшую дрожащую руку и встал, опираясь на спинку стула. Слова вылетали из его рта вместе с брызгами слюны.

– Я держу свои обещания в отличие от тебя, ничтожество, – буркнул он. – Помнится, до свадьбы ты обещал моей девочке золотые горы – и где они? Почему ты не найдешь работу – пусть не по специальности, – которая позволяла бы тебе достойно содержать жену? Разве я, старый человек, мало давал вам денег? У вас вечно их нет! Впрочем, разве ты думаешь о том, чтобы увеличить ваш бюджет? – часовщик неприятно хихикнул. – О, простите, конечно, думаешь, только хочешь сделать это за мой счет. Часы обязательно достанутся Сонечке, только после моей смерти. Но и это не дает мне покоя, потому что с ней такой обмылок, как ты. Разве ты способен сохранить такую ценную вещь? Ты тут же продашь ее за гроши, шаромыжник. – Он погрозил Гурову худым сморщенным пальцем. – И чтобы больше не раскатывал губу на мои часы. Помни: я терплю тебя в своем доме только потому, что Сонечка любит тебя неизвестно за что.

– Но дядя, – попытался оправдаться Андрей, но острый взгляд часовщика пригвоздил его к стулу.

– Я тебе все сказал. – Моисей Григорьевич тяжело опустился на жалобно скрипнувший стул. «Старый скряга, – подумал Гуров. – Ну ничего, все равно буду капать ему на мозги. Браило не даст покоя мне, а я – ему». Стоит ли говорить, как он обрадовался, когда обнаружил дядю мертвым? Стоит ли говорить, что он сразу схватил часы? Конечно, милиционерам об этом разговоре знать не нужно. Он опустил голову, демонстрируя нежелание продолжать беседу, и Беспальцев, угадав его состояние, заметил:

– Насчет часов мне все понятно. Да и ваш дружок Браило не стал молчать. Давненько вы обещали ему старинную вещицу за приличные деньги. Моисей Григорьевич, естественно, не хотел ее продавать. Деньги так ослепили вас, что, увидев бездыханного часовщика, вы не подумали ни о чем, кроме как о том, чтобы присвоить часы.

– Но я его не убивал, – обронил Гуров, не поднимая головы. Беспальцев и Горемыкин с презрением смотрели на холеного коренастого мужчину, не вызывавшего никакой симпатии. – Впрочем, вы не верите ни одному моему слову, – добавил он, – и потому я отказываюсь говорить.

– Ваше право. – Геннадий вызвал сержанта и попросил проводить задержанного в СИЗО. Андрей Иванович, покорно сложив руки за спиной, вышел из кабинета за молодым милиционером.

– Что думаешь? – Горемыкин подошел к окну, распахнул его и, закурив, выпустил колечко дыма. – Нашли убийцу? Можно закрывать дело?

Майор покачал головой:

– Нет, милый мой, нельзя. Не тянет на убийцу этот Гуров, кишка тонка. Скорее всего, он сказал нам правду: пришел, увидел бездыханное тело, забрал часы – и был таков.

– Может, и так, – оперативник снова прикурил, – а может, и по-другому.

– Да не может по-другому! – парировал следователь. – Ты же сам Гурова насквозь видишь! Можешь представить, как он пытает старика?

Андрей ничего не ответил, глядя на мокрый асфальт.

– Вот и я не могу, – признался Беспальцев. – Да и мотива тут, считай, нет. Не стал бы он убивать старика из-за часов. Они и так достались бы его жене. А что касается обещания Браило… Гуров ему ничего не должен и ничем не обязан. Хотелось, конечно, денежки на шару заработать – да не вышло. Но за это не убивают.

– Да, возможно. – Горемыкин прицелился и выстрелил сигаретой в воздух. – Выходит, оборвались все наши ниточки. Макс сегодня сокрушался, что такая работа насмарку.

Беспальцев наморщил лоб и по привычке, чтобы сосредоточиться, дернул себя за жидкие прилизанные волосы.

– Знаешь, у меня сложилось впечатление, что Гуров что-то недоговаривает, – сказал он. – Понятия не имею что, но недоговаривает – это факт. Сегодня я его допрашивать уже не буду – он не в таком состоянии, чтобы откровенничать. А завтра, когда он посидит ночку в изоляторе, я возьму его тепленьким.

– Веришь, что получится? – усмехнулся Андрей. – Кажется, он вышел из твоего кабинета злой на всю милицию.

– И все же без нас ему никуда, – майор постучал по столу остро наточенным простым карандашом. – Впрочем, и с племянницей надо бы поговорить. Завтра сначала к ней поеду, а потом уже за муженька возьмусь.

– Думаешь, она что-то знает? – усомнился Горемыкин.

– Почему бы не проверить? – Майор щелкнул пальцами и провел ладонью по столу. – Рабочий день заканчивается, Андрюша. Иди домой. Мы так редко приходим домой вовремя…

– Я думаю, может, ковать железо, пока горячо? – спросил Андрей и потрогал кончик носа. – Может, сейчас к Соне этой смотаемся?

Геннадий покачал головой:

– Поздно, все завтра, мой дорогой.

– Есть завтра, – обрадовался Горемыкин и побежал в свой кабинет. Майор неторопливо собрался, закрыл дверь и, отдав на входе ключ дежурному, вышел из душного здания на свежий, пахнувший сыростью воздух. Осень совсем уже вступила в свои права. Нудный дождь не прекращался, без устали поливая тротуары и крыши домов. Майор вспомнил, что жена просила зайти в гастроном, купить колбасы и хлеба. Он несколько секунд постоял у облетавшего тополя, подумав, куда лучше пойти. В магазин на углу, неподалеку, чаще завозили товар, и неплохой. Если повезет, можно было купить и сосиски. В гастроном возле его дома продукты завозили реже, колбаса часто оказывалась не приятного розового, а какого-то белесого цвета.

– Решено, иду в ближайший, – сказал он сам себе и, смахнув с рукава капли дождя, бусинками блестевшие на серой материи, побрел по мокрому тротуару.

Глава 12

Южноморск, наши дни

Как ни говорил себе Сергей, что точность в данном случае неуместна и лучше всего проучить эту наглую особу, ровно в семнадцать он стоял перед отцовским особняком из красного камня, выстроенным без соблюдения определенного стиля (по словам матери, Ивашов-старший никогда не интересовался архитектурными стилями и предпочитал удобства и свой вкус моде). Вот почему трехэтажный дом был обычной квадратной коробкой с красной черепичной крышей, без вычурных колонн. Такие дома можно увидеть не только в элитном районе Южноморска, но и в обычном дачном.

Пригладив волосы и отметив про себя, что вылил на лицо слишком много одеколона, Ивашов нажал кнопку звонка, ожидая услышать голос охранника или самой Анфисы, но ему никто не ответил. Это было, по крайней мере, невежливо со стороны хозяйки. Может быть, она помчалась в магазин за тортом? Ведь гостю был обещан чай. Интересно, есть ли у нее домработница? Пожав плечами (по его мнению, Анфиса вряд ли могла похвастаться деликатностью), Сергей сел в машину и, насвистывая, принялся ждать. Время текло медленно, как всегда бывает, когда ничего не делаешь, а просто ждешь, но оно все равно текло, и, в очередной раз посмотрев на часы, Ивашов с неудовольствием заметил, что сидит возле отцовского дома сорок минут.

Черт возьми, что эта дамочка себе позволяет? Он нехотя достал мобильный и набрал номер Анфисы. В трубке раздались гудки, а потом металлический голос любезно сообщил, что время ожидания ответа истекло. Странно! Сергей тревожно выпрямился. Это еще что за шутки? Неужели наглая девица просто заснула и не слышит звонка? Ну ладно, пусть она только покажется…

Он вышел из салона машины, со злостью хлопнув дверью, и снова позвонил. Однако ничего не изменилось – никто не вышел навстречу. Раздраженный Сергей толкнул дверь ногой, и она подалась. Он вошел, опасливо посматривая по сторонам. От взбалмошной Анфисы – во всяком случае, именно такой изображали ее средства массовой информации – можно было ожидать всего. Но запущенный – по сравнению с садом дяди Виктора даже очень – сад Ивашова-старшего хранил молчание и тишину.

– Анфиса, где вы? – позвал хозяйку Сергей, подходя к бассейну, в который падали зеленые плоды сливы. – Вы прячетесь? Это неумно, поверьте.

И снова молчание и тишина.

– Дура! – выругался Ивашов и решительно вошел в дом, отметив про себя, что и эта дверь не заперта. Узкий коридор привел его в большую комнату, вероятно, гостиную, с дорогой мебелью, обитой натуральной кожей. Круглый стол был накрыт для легкого ужина: бутылка шампанского, два бокала, закуски, фрукты. Значит, Анфиса ждала его… Интересно, куда же она подевалась? Как понимать эту дурацкую игру?

– Анфиса! – еще раз позвал Ивашов. – Я уже пришел, и мне чертовски хочется кушать. Да и выпить бы не мешало, если вы уже приготовили бутылку…

Он прислушался. Никаких следов Анфисы. В доме стояла такая тишина, что было слышно, как за стеклом жужжала муха. Сергей не мог объяснить, что потянуло его на второй этаж – точно не любопытство. Осторожно, пугаясь малейшего скрипа, он взбирался по гладким, лакированным ступеням. У распахнутой двери в одну из комнат молодой человек остановился как вкопанный.

Она лежала здесь, возле разобранной кровати, ее лицо, белее мела, выделялось на новом паркете. Черные волосы намокли… Сергей сначала не понял, что это кровь, и, лишь прикоснувшись, в ужасе одернул руку. Красная липкая субстанция отпечаталась на пальцах.

– О господи! – Ивашов попытался прийти в себя и приложил палец к шейной артерии молодой женщины. Пульс не бился, исчезла даже слабая ниточка жизни. Анфиса была мертва. Только сейчас, выпрямившись, Сергей обратил внимание на царивший в комнате беспорядок. Убийца, казалось, искал что-то очень важное для себя, потому что перетряс содержимое ящиков, скинул матрас с кровати. Драгоценности девушки валялись на полу, возле разбитого большого зеркала, значит, не они были целью грабителя. Но что же тогда? Доставая из кармана телефон, чтобы вызвать полицию, Сергей взбежал на третий этаж. Такой же беспорядок во всех комнатах…

Черт, кто бы это мог быть? Он уже хотел набрать номер, как вдруг услышал полицейскую сирену и остановился как вкопанный на лестничной площадке. Если машина едет сюда, значит, кто-то уже ее вызвал. Но кто? Почему этот доброжелатель сбежал из дома, не дождавшись полицейских? Ивашову вдруг стало страшно. По логике выходило, что неизвестный знал, что Сергей придет к Анфисе, и хотел его подставить.

Молодой человек, как рысь, метнулся вниз, опасаясь выходить через ворота, возле которых уже тормозила полицейская машина, он в два счета забрался на забор, собираясь прыгнуть вниз, но потом, тяжело вздохнув, в бессилии сполз на землю. Возле ворот стояла его машина. Незваные (во всяком случае, им) гости быстро открыли ворота, вбежали на участок, сломав пару саженцев, и, ни о чем не спросив, скрутили Сергею руки.

– Подождите! – крикнул он, стараясь высвободиться из крепких объятий полицейских. – Я тут ни при чем! Выслушайте!

Но слушать его никто не стал. Пока два дюжих молодца (два молодца, одинаковые с лица – так назвал их про себя Ивашов) вцепились в него бульдожьей хваткой, остальные ринулись в дом, топча клумбы с пестрыми цветами.

– Трупак на втором этаже! – крикнули им из окна. – Веди этого голубчика в машину.

Один из мучителей Сергея, здоровый, как бык, и краснолицый, толкнул молодого человека в спину:

– Вперед!

Второй, помоложе, но тоже краснолицый и здоровенный, довольно крякнул, как утка:

– Надо же, как повезло! А мы ругаем наших граждан, дескать, не проявляют нужную бдительность. Беру свои слова назад.

– Я тут ни при чем, – прохрипел Сергей, покорно, как агнец на заклание, идя к полицейской машине. – Анфиса назначила мне свидание.

– За это ты ее и убил! – хмыкнул тот, что постарше. – А про то, что этого не было и тебе полагается адвокат, расскажешь нашему следователю.

– Адвокат мне не нужен, я сам адвокат, – буркнул Ивашов, садясь на заднее сиденье. Два крепыша поместились рядом с ним, зорко следя, чтобы пленник не сбежал. Через пять минут к ним подошел высокий оперативник средних лет с рыхлым лицом, немного испорченным небольшими шрамами. Вероятно, в юности, желая стать красивым, он что-то делал с прыщами, и теперь от косметических процедур остались следы.

– Я не убивал, – в третий раз повторил Сергей, впрочем, не надеясь, что оперативник ему поверит. И действительно, тот обнажил в усмешке острые, как у хорька, зубы.

– Все так говорят. Мне можешь не исповедоваться. Твое дело будет вести Прокопчук. Он сразу разберется, кто прав, кто виноват.

Сергей наморщил лоб. Прокопчук, Прокопчук, где-то он слышал эту фамилию… И она не вызвала у него позитивных эмоций. Ах да, точно, это же тот следователь, который обвинял его в отравлении отца.

Ивашов закрыл глаза, выругавшись про себя. Прокопчук, со своей дынеобразной головой, очень обрадуется, когда увидит его у себя в кабинете. Значит, тогда он был прав. Именно Сергей сначала отравил отца, а потом убил его жену. Главное – мотив налицо – наследство. Откуда этому дынеобразному тупице было знать, что он собирался отказаться от наследства? Они с Анфисой так и не доехали до нотариуса, так что доказательств у Сергея нет.

Он в бессилии откинулся на спинку сиденья, соображая, как быть дальше. Позвонить дяде Виктору? Но он ничем не поможет, только навредит своей репутации. Нет, нужно выпутываться самому. А как? Как?

Глава 13

Вознесенск, 1965

Геннадий робко постучал в дверь дома Гуровых – довольно добротного, состоявшего из четырех больших комнат, с красной черепичной крышей. Видимо, дядя, купивший его, не пожалел денег, желая, чтобы племянница не только жила возле него, но и жила в комфорте.

– Кто там? – послышался нежный голос Софьи.

– Это следователь Беспальцев, – откликнулся майор. – Мне необходимо поговорить о ваших родственниках.

Дверь распахнулась, будто по мановению волшебной палочки, и молодая женщина, с красным заплаканным лицом, с растрепанными роскошными черными волнистыми волосами, в пестром домашнем халате, тихо поздоровалась и пригласила его в комнату.

– Я ждала вас, – прошептала она. – Если бы вы не пришли, я сама бы к вам отправилась. Вы арестовали моего мужа, обвиняя его в убийстве дяди. Это чудовищная ошибка. Андрей не убивал, он просто не мог сделать это.

Следователь присел на удобный стул с высокой спинкой, не возражая и не соглашаясь с хозяйкой. Он знал: в таких случаях собеседники хотят выговориться, и их не надо подстегивать. Это может вызвать раздражение и нежелание беседовать.

– Я отдаю отчет своим словам. – Софья примостилась рядом, и следователь откровенно любовался ею. Настоящая библейская красота: тонкий нос с едва заметной горбинкой, строгий овал, черные глаза с поволокой, обрамленные длинными ресницами… – Андрей не убийца. У него никогда бы не поднялась рука на моего дядю, – она сделала паузу, словно ожидая поддержки, однако Беспальцев продолжал молчать. –  Я не представляю, как мы будем жить без него. – Миндалевидный розовый ноготь нервно ковырял скатерть. – Дядя Моисей помогал нам деньгами, очень помогал, понимаете? Ссужал нам большие суммы и не требовал возврата. Вы, конечно, можете спросить: зачем нам большие суммы, раз Андрей работает? – Румянец чуть тронул ее щеки. – Мы всегда очень хотели детей, но у нас почему-то не получалось. Через пять лет после свадьбы мы решили провериться, и оказалось, что мне требуется долгое дорогое лечение. Я не хотела говорить дяде – сами понимаете, это неудобно, но не выдержала. Видите ли, моя мама, его сестра, умерла, когда мне было шестнадцать, и уже почти двадцать лет он для меня самый близкий человек, – она горестно вздохнула. – Когда дядя Моисей узнал об этом, он сказал, чтобы я лечилась и не думала о деньгах. Каждый месяц он давал мне большую сумму, очень большую, нам хватало не только на лечение, но и на жизнь. Теперь вы понимаете, что Андрей не мог его убить? Ему никогда не заработать такие деньги.

Геннадий наклонил голову, приняв сочувствующий вид.

– К сожалению, это ничего не значит, Софья. Согласитесь, между вашим мужем и дядей мог произойти серьезный разговор, о котором вы не знали. Допустим, дядя, которому надоело тянуть вашего супруга, припугнул его, сказал, что не даст ни копейки. Андрей испугался, убил его и украл самое дорогое, что было в доме, зная, что и сам дом достанется вам по наследству. Возможно, вы не стали бы в нем жить, но его можно было продать, а на вырученные деньги продолжать лечение.

Маленький смуглый кулачок застучал по столу.

– Это не так, – выкрикнула она. – Еще раз повторяю: Андрей никогда бы такого не сделал. Мне известно, что убийца истязал дядю Моисея. Мой супруг не может зарезать курицу, от вида крови ему становится плохо! Вот почему это неправда – все, о чем вы говорите.

– А что правда? – Следователь придвинул к ней стул, вдыхая нежный аромат незнакомых духов. – Расскажите, Софья.

Майор подумал, что женщина может знать что-нибудь важное – как и ее супруг, который вчера не все рассказал следствию.

– Расскажите, – повторил он, глядя в черные бездонные глаза. Тонкий пальчик снова в волнении заскользил по скатерти.

– Я не знаю, важно ли это, – произнесла она, опустив ресницы. – За несколько дней до смерти дядя позвонил мне и попросил навестить его. Я испекла его любимый творожный торт, – тонкие губы раздвинула улыбка. – Он любил, как я его делала: песочное тесто и начинка из творога с орехами. Рецепт достался мне от покойной мамы, а ей – от бабушки, то есть дядя Моисей любил его с детства. – Молодая женщина посмотрела на него волнующими черными глазами. – Когда он ел торт, всегда вспоминал свою сестру и мать, говоря мне: «Ты так на нее похожа, Сонечка. И с каждым годом ваше сходство все больше и больше», – Софья вздохнула. – Мне показалось, что он хочет сказать что-то важное, но не решается, и я спросила: «Дядя Моисей, что-то случилось?» Он наклонился ко мне, собираясь ответить, но, видимо, не решился, произнеся лишь: «Ты обо всем узнаешь в свое время, дорогая. Запомни только одно слово – брегет. Золотые часы-брегет».

Майор наморщил лоб:

– Брегет? Почему брегет?

Молодая женщина пожала плечами:

– Я понятия не имею. Мы раньше никогда не говорили ни о каком брегете, – она подперла рукой подбородок округлой формы. – Потом он добавил: «После моей смерти ты получишь настоящую историческую ценность. Поверь: ты никогда не видела подобной вещи. Это золотые часы, принадлежавшие известной, но криминальной личности». Выходит, дядя имел в виду не каминные часы? – Она щелкнула пальцами.

– Похоже, так, – согласился с ней Беспальцев. – Что он еще о них говорил?

Она дотронулась до морщинки на высоком лбу:

– Говорил, что они стоят очень дорого, просто немыслимо дорого, однако у него есть знакомые, готовые их купить за баснословные деньги, но им не видать их как своих ушей, потому что он решил оставить их мне – и это не обсуждается, – ее голос дрогнул, и на длинных черных ресницах повисла слеза. – Знаете, я эту фразу помню дословно: «Многие хотели бы приобрести их, скажем, мой давний знакомый – ювелир из Одессы, но драгоценность получит моя любимая племянница – и никто больше».

Майор встрепенулся:

– Ювелир из Одессы? Может быть, дядя назвал его фамилию или имя?

Софья покачала головой, и ее лицо напомнило следователю скорбный лик Мадонны, который он видел на картинах великих мастеров.

– Нет, не называл, к сожалению, иначе я обязательно бы вам сказала. Я на многое готова, чтобы спасти мужа, ведь после смерти дяди у меня, кроме него, никого больше нет, – она всхлипнула, подавилась слюной и закашляла. Геннадий поднялся, увидев на маленьком столике графин с водой и стоявший возле него граненый стакан, плеснул воды и поднес молодой женщине:

– Прошу вас, успокойтесь.

Она покорно взяла стакан из его рук и жадно выпила.

– Вы отпустите Андрея?

Поставив стакан на место, он присел возле нее и коснулся безжизненной руки.

– Если мы докажем, что ваш муж непричастен к убийству, уверяю вас, он сразу же будет освобожден.

Женщина умоляюще посмотрела на него.

– Я уже говорила, что многое готова сделать, – дрожащим голосом произнесла она. – Но, к сожалению, ничего не могу добавить, потому что больше ничего не знаю. Остальное мой дядя унес в могилу. – Несчастная заплакала, размазывая слезы по бледному лицу, и Геннадию стало не по себе. Он терпеть не мог женских слез, потому что сразу терялся, не знал, что дальше делать.

– Прошу вас, Софья, успокойтесь, – майор сжал ее худенькое плечо. – Думаю, вскоре все выяснится. Вы нам очень помогли… – он сделал паузу, – и помогли своему мужу. Обещаю: в ближайшее время мы во всем разберемся.

Она продолжала плакать, и следователь, попрощавшись, быстро вышел из дома. Холодная капля упала на нос, намочила ресницы, и ему показалось, что небеса вместе с Софьей оплакивают смерть ее дяди.