Текст книги "Медальон Таньки-пулеметчицы"

Глава 18

1941-й, Орловская область

Еще несколько дней тянулась печальная процессия, издавая ужасную какофонию звуков – выстрелы, стоны, скрип и шепот. Наконец немцы остановили их на огромной поляне. Здесь, вероятно, они решили образовать концлагерь. Этот лагерь не был похож на тысячи своих братьев. У фашистов не оказалось ни времени, ни сил создавать что-то грандиозное и ужасающее. Но в простоте нового лагеря, возможно, было что-то более страшное. Пространство обтянули колючей проволокой, просто оградили, и все, а бедных людей согнали, словно в загон для скота. Их по-прежнему морили голодом и не давали пить, однако Таня через три дня воспряла духом. Она заметила: иногда охранники не обращали на них никакого внимания, и это создавало возможность бежать, перебравшись через колючую проволоку. Укрепившись в своей мысли, Татьяна начала искать попутчика. Николая брать с собой не хотелось. Любовник ее погибшей подруги сдавал с каждым днем, погрузившись в уныние, и Маркова сделала вывод, что с таким сообщником далеко не уйдешь. Девушка стала приглядываться к коренастому крепышу в гимнастерке без знаков отличия, который неизвестно почему показался ей бывшим командиром. Вот кто пойдет с ней до конца, поможет преодолеть трудности и согреет холодными вечерами. И Таня решила потихоньку готовиться к побегу. Она старалась находиться как можно ближе к крепышу, узнала, что его зовут Василий, подсаживалась короткими осенними вечерами, стараясь прикоснуться, прижаться, подышать одним воздухом. Но когда девушка наконец приняла решение все ему рассказать, ее планы разрушили немцы, расстреляв бывшего командира и еще четверых неизвестно за что. Это стало для нее ударом. Всю промозглую осеннюю ночь она проплакала под моросившим дождем, капли которого сливались с ее слезами, а на рассвете пришла к Николаю, мирно дремавшему в углу.

– Коля! – Маркова слегка прикоснулась к его щеке, холодной и мокрой от росы и дождя. – Коля, проснись!

Федорчук вздрогнул и лениво открыл глаза:

– Что случилось?

Она прижалась к нему всем телом, стараясь согреть жарким дыханием, и зашептала на ухо:

– Коля, нам нужно бежать. И чем скорее, тем лучше.

Он отпрянул от нее, как от чумной:

– Что за чушь ты несешь? Как отсюда убежишь?

– Да очень просто, – она улыбнулась уголками губ. – Охранники часто не обращают на нас никакого внимания. Я все выведала. Достаточно раздвинуть проволоку – и опрометью в лес. Здесь густые заросли. Мы скроемся в них минут через десять. Думаю, нас не скоро схватятся.

– «Не скоро схватятся», – передразнил солдат. – Да не успеем мы оглянуться – нас прошьет пулеметная очередь. Я никуда не пойду. – Федорчук отвернулся, всем видом показывая, что не желает продолжать разговор. Татьяна развернула его к себе:

– Да ты в своем уме? Ты хочешь спокойно и тихо сидеть и дожидаться смерти? Вспомни, что случилось три дня назад. Нас будут расстреливать, как тех пятерых, – она прерывисто задышала.

– Я понимаю, что смерть настигнет меня рано или поздно, – вздохнул Николай. – Пусть лучше поздно.

– Коля, не будь дураком. – Она еще крепче прижалась к нему. – Вместо могилы, безымянной могилы в дремучем лесу, я предлагаю тебе свободу и… – Таня сделала паузу, – и себя. Поверь, я вытащу тебя из фашистских силков.

Николай провел рукой по влажному от росы лбу.

– Как вытащишь? – проговорил он хрипло. Таня сжала его локоть с неженской силой.

– Я сдюжу, все выдержу, – твердо бросила она. – Верь мне.

Что-то в ее словах заставило его поверить.

– Дай мне время подумать, – попросил Николай, и Таня по его интонации поняла: ее друг сдается. Еще немного надавить, еще чуток…

– Сколько ты будешь думать?

– До завтрашнего утра. – Федорчук уселся поудобнее и закрыл глаза. – А пока дай мне поспать.

Таня кивнула, потирая округлый подбородок:

– Хорошо, Коля, до завтра я подожду. Но учти: если утром ты не примешь никакого решения – останешься здесь.

Он ничего не ответил, однако девушка почему-то была уверена: завтра они покинут лагерь вместе. И ее чутье, ставшее сродни звериному, не обмануло. Федорчук разбудил ее в полночь. Его толстые губы тряслись, чуб, намокнув от пота, свисал грязной сосулькой.

– Ходят слухи, немцы расстреляют на рассвете еще пятерых, – шепнул он ей на ухо, обдавая неприятным запахом. – Я готов уходить прямо сейчас.

Таня поднялась с импровизированного неудобного матраса, сделанного из сухой травы и хвороста, и огляделась по сторонам. Тишина, казалось, резала барабанные перепонки. Ни голосов, ни шагов охранников не было слышно. Бедные изможденные люди спали, кто тревожно всхлипывая во сне, кто что-то бормоча, наверное, прощаясь с родными и близкими.

– Кажется, наш час настал. – Она раздвинула ряды проволоки, разодрав ладони до крови, и вылезла наружу. Федорчук последовал за ней. Девушка схватила его за руку, сразу измазав горячей вязкой жидкостью:

– Скорее, скорее.

Собрав последние силы, они бросились бежать в темную чащу и не останавливались, пока не выбились из сил. Маркова повалилась на скрипучий валежник, Николай прилег рядом. Оба тяжело и часто дышали. Рукавом грязной гимнастерки Таня вытерла лицо, сознавая, что только размазала грязь. Николай повернулся на спину и посмотрел на свою спутницу. В свете полной луны ее лицо показалось ему бледным, как у утопленницы, и он на минуту пожалел, что доверился этой девушке. Ведь она еще ребенок, ну где ей найти сил, чтобы выкарабкаться из лесного плена? И вообще, куда они направляются? Что за мысли в этой маленькой головке?

– Куда мы идем? – поинтересовался мужчина, дотронувшись до ее холодной руки и снова испачкавшись в крови спутницы, которая еще сочилась из ран, как березовый сок из раненого ствола.

– Куда идем? – повторила девушка и призналась: – Не знаю. Наверное, к партизанам или в тыл.

– Нас могут расстрелять, – буркнул Николай. – Мы были в плену.

Маркова погладила его по плечу, он вздрогнул от ее прикосновения:

– Коля, – мягко сказала она, – никто не знает, что мы там были. Скажем, что выжили после сражения, ведь это чистая правда, и сразу бросились на поиски своих. Так вполне могло случиться, если бы мы отправились в другую сторону.

Федорчук нахмурил лоб. В морщинах собрался пот, смешанный с грязью. На какие-то доли секунды Маркова почувствовала к нему отвращение. Подумать только, она пообещала себя этому слизняку, доверилась ему, а он ведет себя как последний трус.

– Коля, нам нельзя здесь задерживаться, – лежать рядом с ним тоже было противно. От мужчины исходил крепкий запах пота и давно не мытого тела. – Пойдем дальше.

– Давай еще побудем здесь, – боец с удовольствием вдыхал аромат валежника. – Пахнет родной стороной. – Он с трудом сел и улыбнулся: – Танечка, если бы сейчас домой…

– Ты знаешь, это невозможно. – Маркова стукнула его носком по сапогу. – Я сказала – идем.

Он послушался и, покачиваясь, пошел за ней. Люди, волей судьбы оказавшиеся вместе, уже не могли бежать, просто ступали по сухим веткам и осыпавшимся иголкам, стараясь не издавать ни звука. И им везло. Казалось, сам лес, грозный и неприступный, с соснами, траурной каймой охватившими дорогу, охранял их от неприятностей. Листья мягко прогибались под их ногами, тонкие сухие ветки не скрипели. Высокие сосны раздвигали огромные лапы, пропуская их в глубь леса. Беглецы решили сделать привал, когда проголодались и продрогли. Таня приметила густые кусты орешника с узорчатыми листьями, которые почти все уже свернулись в трубочку, оголяя пространство вокруг. Ручей, прорезавший землю, словно ножом, гнал поблекшие листья неизвестно куда, и девушка подумала, что отныне ее судьба схожа с этими случайными путешественниками. К какому берегу их прибьет? Что с ними станет? Какова их дальнейшая судьба? Они на свободе, но что их ждет дальше?

– Здесь, – коротко бросила Маркова измученному спутнику, и он все понял, не стал переспрашивать. Лучше места для краткосрочного отдыха не найдешь: тут вода, какое-никакое укрытие. Если над ним еще поработать, оно поможет спастись от холодного ветра и дождя. Не сговариваясь, оба принялись искать сухие прутики для костра и ветки для импровизированного шалаша. Когда образовался небольшой холмик, Федорчук с довольным видом вытащил из кармана гимнастерки спички и сдавленную консервную банку.

– Держи, – сказал он Тане, выпрямляя банку и придавая ей сходство с посудой, в которой, по крайней мере, можно было вскипятить воду. – Я тоже на что-то гожусь.

– Да уж вижу. – Татьяна повертела коробок в руках. – Слегка отсыревшие. Хорошо, если удастся зажечь.

– Удастся, – убежденно сказал Николай. – Итак, питье у нас есть, нужно подумать о еде. Интересно, есть ли тут какие-нибудь грибы?

Маркова окинула взглядом сосны-великаны:

– Наверное. В детстве в таком соснячке мы с мамой собирали маслята.

– Не удивлюсь, если отыщем и белые. – Николай по-хозяйски взял сучковатую палку, беспощадно отломленную ветром, и, осторожно ступая, начал шарить в пожухлых листьях, постепенно уходя все дальше и дальше. Когда он совсем скрылся в чаще, Таню охватил панический страх. Она закрыла глаза, чтобы совладать с собой, но не смогла. Казалось, со всех сторон наступали немцы, направляя на нее оружие. Они смеялись ей в лицо, некоторые уже протягивали руки, готовые сорвать одежду.

– Коля! – истошно закричала девушка и бросилась прочь от костра, не соображая, куда ее несут усталые ноги. Федорчук появился перед ней неожиданно и, преградив дорогу, сжал в объятиях и зашептал:

– Ну что с тобой, дурочка? Кого испугалась? Нет здесь никого, пусто.

Он отвел девушку к костру и усадил на стожок из травы.

– Немцев нет, а грибочки есть. – Федорчук достал из кармана четыре белых и пять маслят. – Думай сама, что с ними делать. Ты, Райка сказывала, со Смоленщины? Чай, у вас там тоже умели с грибами работать. Ну, умели? – Мужчина улыбнулся.

Она покорно взяла грибы:

– Да, умели. Только, как бы бедно ни жили, соль и картошка в доме были всегда. А здесь, кроме травы да листвы, – ничего.

– А и ладно. – Николай махнул рукой. – Печеные грибы тоже вкусные. Мы их мальчишками будто картошку в золе запекали. Давай попробуем.

Не боясь обжечься, Николай сунул в седую золу белые и маслята, потом молча наполнил водой из ручья жестянку и поставил на огонь.

– Может, потом и трава какая попадется, – проговорил мужчина. – Пустую воду пить неприятно, я понимаю. Однако лучше, чем умирать от жажды, да и согреться нам не помешает, – он бросил жалостливый взгляд на спутницу. Прижавшись к стволу березы, Таня старалась унять дрожь. Когда еда приготовилась, Федорчук, нанизав гриб на прутик, предусмотрительно отломанный у молодой осинки, листики которой дрожали так же, как и ладошки его спутницы, сунул ей кушанье:

– Пробуй.

До этого момента от пережитых волнений Татьяна и не думала о голоде, но запах печеного гриба ее раззадорил. Схватив прутик, она стала жадно есть, обжигая губы и рот. Николай смотрел на нее и улыбался, показывая пустоту между передними зубами.

– Оно без соли-то, конечно, не очень, – рассудил он, – да только лучше, чем ничего.

Странно, но Маркова не почувствовала пресного вкуса грибов. Она с наслаждением пила грибной сок, пахнувший костром и домом, и наслаждалась. Да черт с ней, с этой солью, и без нее можно обойтись.

Пока Таня упивалась кушаньем, Федорчук бросил в кипяток какие-то сухие листья.

– Дикая малина попалась, – пояснил он. – Ягод давно нет, птицы склевали, а вот веточки пригодятся. В детстве мамка моя заваривала. Годы были голодные, послереволюционные. Шелуху картофельную ели да вот чай из трав.

Чай с малиновыми листьями действительно согрел, грибы заставили кровь бурлить, и Татьяне захотелось свалиться на охапки травы в их импровизированном шалаше и спать, спать, спать, пока… Конечно, лучше спать, пока не кончится проклятая война, но это было невозможно. Николай насадил на прутик огромный белый гриб и, неторопливо жуя пропеченную мякоть, продолжал говорить:

– Я, можно сказать, из этих мест. Знать бы, где мы с тобой находимся. Может, и деревенька моя близка. Хозяюшка моя нас попотчевала бы хрустящей капусткой и огурчиками. Она у меня на это мастерица.

– В селения лучше не соваться, – отозвалась Таня со знанием дела. – Напоремся на немцев…

– Если осторожно, то можно, – возразил Федорчук. – Да только где моя деревня, где мой дом родной?

– И где партизаны, к которым мы пробираемся? – буркнула Таня.

– Партизан я тебе, девочка, не обещал, – усмехнулся Николай и нанизал ей второй гриб. – Но, черт возьми, должны же они быть неподалеку!

– Сколько еще идти? – спросила девушка. Федорчук пожал широкими плечами:

– Не знаю. Время покажет. Ты давай налегай, а то осень поздняя, грибы кончаются. Гниль всякую я тебе есть не советовал бы.

Маркова кивнула и принялась за второй гриб. Николай не отставал от нее. Когда с едой было покончено, мужчина по-хозяйски осмотрел кусты, превращенные во временное пристанище.

– Разумеется, от ветра убежище хлипкое, – констатировал он, – от дождя еще хуже. Да выбирать нам с тобой не из чего. Давай-ка еще хвороста сверху насыплем да еловыми лапами укроем.

Превозмогая усталость и сон, Татьяна таскала сухие ветки, сыпала траву на «пол» шалаша. Когда немного стемнело, она без сил повалилась на мягкое ложе. Ей так и не удалось согреться за день, и девушка прятала руки в сухой траве, словно этот последний поцелуй ушедших летних дней мог отдать ей тепло. Николай прилег рядом с ней, обдав Татьяну знакомым кислым запахом пота и немытого тела. Он порывисто обнял ее и развернул к себе, вдруг припав к ее губам. Таню затошнило от крепкого запаха, она оттолкнула его, однако мужчина еще крепче прижал ее к себе, расстегивая пуговицы на гимнастерке. Вся ее смелость, решимость отдаться тому, кто спасет ее жизнь, вдруг куда-то улетучилась. Ей стало противно до дурноты.

– Пожалуйста, не нужно, не сегодня, – шептала она, но Николай ее не слушал. Он изголодался по женскому телу, особенно по такому молодому и упругому.

– Разве ты этого не хотела? – шептал ей на ухо Федорчук. – Разве не предлагала себя там, в лагере?

Девушка продолжала бороться, отталкивая его.

– Прошу, только не сегодня, не сегодня…

– Сегодня, завтра – какая разница, – одним рывком он сорвал с нее гимнастерку и принялся за брюки. Когда бедняжка осталась в одном нижнем белье, Федорчук быстро сорвал с себя одежду и придавил Таню к траве, которая теперь не казалась ей мягкой.

– Девка? – спросил он, тяжело дыша. Она судорожно кивнула, надеясь на чудо.

– Больно не будет. – Николай снял с нее остатки белья и прижался к ее холодному голому телу. Когда ее пронзила острая боль, девушка забилась в его руках, а мужчина грубо и властно владел ею. Что-то укололо лопатку, и среди всего этого ужаса, называемого первой любовью, Маркова подумала, что они не вычистили землю под кустами, прежде чем застелить ее травой. Она закрыла глаза и вытерпела унизительное совокупление. Как это было мерзко! Таня подумала, что теперь она почти собственность Николая, фронтовая жена, и Федорчук станет проделывать это, когда ему захочется. Какой кошмар! Мужчина продолжал качаться на ней, не думая о чувствах любовницы, не говоря ласковые слова, а потом, насытившись, упал рядом, не чувствуя холода.

– Кровь у тебя. – Он достал из кармана замусоленный платок и протянул Татьяне. – Вытри ноги. И не бойся. Это попервой. Потом легче будет, даже понравится.

Федорчук погладил ее по плечу, на котором в свете луны маленькими жемчужинками светились капельки пота. Таня оттолкнула его и зарылась лицом в траву. Боец вздохнул:

– Вот оно как получается, – начал он, – обещала мне себя перед побегом, а на деле вышло, что я тебе противен. Что ж тогда другого не выбрала?

Она молчала, не зная, что ответить.

– На тот момент самым подходящим оказался, да? – Ей почудилось, он улыбнулся в темноте. – Так-то оно и было. Теперь терпи меня, девочка. Вздумаешь убежать – пропадешь одна. Я тебе уже говорил, моя земля неподалеку. Я-то до своих доберусь, а ты замерзнешь в лесу.

Он заботливо прикрыл ее гимнастеркой.

– Парень-то у тебя есть?

– Нет, – отозвалась девушка хрипло. Николай вздохнул:

– Тогда даже хорошо, что я стал твоим первым. Представь, немцы тебя поймали бы и снасильничали. О, они бы не стали с тобой церемониться, тебе бы пришлось пропустить через себя целый взвод. А потом бы они тебя убили. – Боец дотронулся до ее тонкой шеи. – Старшина Зотов рассказывал несколько таких случаев. Помнишь, он категорически запрещал вам, девчонкам, попадать в плен?

Девушка зашевелилась, но не проронила ни слова.

– Ладно, спи. – Николай снова прижался к ней. – Я тебя согрею. А завтра… Я уверен, завтра будет все по-другому.

Глава 19

Лесогорск, наши дни

К счастью, Виталий успел на автобус. Если повезет и разговор с сыном Василия Петровича будет коротким, доберется обратно не на попутке. В крайнем случае попросит соседку приютить его на ночь. Наслушавшись криминальных новостей, он до смерти боялся садиться в незнакомые машины. Мама рассказывала, что это было опасно и в мирное советское время, однако иногда люди все же садились, если не видели другого выхода, выбирая легковушки с женщинами и детьми. К сожалению, в настоящее время не спасало и это. Женщины, мечтавшие, как и мужчины, о легком и быстром заработке, порой организовывали преступные группы, вовлекая собственных детей-подростков, грабили и убивали водителей и пассажиров попуток. Когда Рубанов вспомнил об этом, его решимость остаться в Березках до утра стала тверда, как алмаз. А автобус тем временем подъезжал к деревушке, до боли знакомой молодому человеку. И снова ноги увязли в грязи, а на лицо упали холодные капли дождя. И снова он увидел в огороде сгорбленную фигуру женщины.

– Здравствуйте, – крикнул радостно журналист старой знакомой. Она обернулась и прищурилась:

– Опять ты? У нас медом намазано али забыл чего?

– Можно сказать и так, – уклонился Виталий от ответа. – Да, я опять к Пахомову. Сын его уже приехал?

– Да приехал, – буркнула она не очень доброжелательно. – Не дело это, когда дети так редко видятся с родителями. Почитай, год его в наших краях не видали. Примчался, когда отца в последний путь понадобилось проводить, да и то не особо спешил.

– Мне бы с ним поговорить, – замялся Рубанов.

– А поговори, – будто разрешила соседка. – Дома он. Женушка его, фифа городская, с ним не пожаловала. Ну и черт с ней, воздух чище. А вот внуков не привез – это уже не дело. Те, считай, деда совсем плохо знали.

Виталий широко улыбнулся, показав белые ровные зубы.

– А ведь мы с вами так и не познакомились, – начал журналист. – Меня Виталием зовут.

– Марфа я, Даниловна, – откликнулась старушка. – Чегой это тебе понадобилось со мной знакомиться?

– Если я задержусь у сына Петровича, можно мне у вас переночевать? – решился он и покраснел. – Ну, в том случае, если на автобус опоздаю. На попутке, знаете ли, страшновато.

– Ночуй, места много, – откликнулась она. – Сегодня моего алкаша не будет, к дочери нашей поехал. Она какого-то лекаря отыскала, который от пьянства кодирует, говорит, многим помогло. А по мне, – женщина махнула высохшей желтоватой рукой, – ни черта этим пьяницам не поможет, пока сами к водке проклятущей отвращение не почувствуют.

– Ваш супруг пока не почувствовал? – Рубанов улыбнулся про себя, заранее зная ответ.

– Как же, чувствовал, – соседка усмехнулась. – Чувствовал, что самогонки до лета не хватит. Уж как за это меня костерил – лучше не вспоминать. Вон продукты накупил, чтобы еще наварить. О каком лечении говорить-то? Я дочери так и сказала. А она мне: «Мама, давай попробуем, ведь не живешь – мучаешься». Да ладно, – оборвала она себя. – Слишком долго мы о нем говорим, он того не стоит. В общем, пообщаешься с сыночком Пахомова – сразу ко мне. Я тесто на пирожки поставила на радостях, что мой укатил.

– Вот спасибо, – образовался Рубанов, сглотнув слюну. Он обожал покупать пирожки у бабушек, они казались ему какими-то особенно вкусными. – Думаю, там не задержусь.

Перепрыгнув через лужу, увеличившуюся в размерах с прошлого раза, Виталий зашагал к дому Пахомова. Сына старика, коренастого мужчину с заметной лысиной на макушке, он заметил сразу: тот возился у крыльца, пытаясь разрубить полено. У него ничего не выходило, и, в очередной раз ударив по нему, да так, что оно отлетело метра на два в сторону, Пахомов-младший чертыхнулся. Виталий решил, что настал момент для знакомства.

– Извините. – Он подошел к мужчине, и тот недоброжелательно взглянул на него из-под нависших бровей. – Вы сын Василия Петровича Пахомова?

– А ты кто такой? – буркнул Пахомов, сплюнув на рыхлую землю. – Что тебе от меня надо?

Рубанов улыбнулся:

– Видите ли, я журналист из лесогорской газеты. Мне поручили взять интервью у вашего отца, я приехал сюда, и мы с ним познакомились.

Сын смотрел на молодого человека не мигая. На его землистом лице не дрогнул ни один мускул.

– Что дальше?

– Мы договорились встретиться еще раз. – Виталий глотнул. Он испытывал желание поскорее закончить беседу и уйти. До чего же неприятный тип – сынок Василия Петровича! – Вчера я узнал, что, к сожалению, он умер. Но мне необходимо кое-что уточнить у вас.

– Что? – отрывисто спросил мужчина, глядя куда-то в сторону.

– Зачем ваш отец ездил в Новоозерск?

Сынок Василия Петровича заморгал бесцветными ресницами:

– Какого черта… – Его кулаки сжимались и разжимались. – Откуда мне знать? Это что, так важно для вашей статьи?

– Журналисту важно все, – пояснил Рубанов, уже не надеясь на удачу.

Пахомов-младший махнул рукой и направился к полену, сиротливо лежавшему в высокой траве.

– Это мне неизвестно, – бросил он непонятно кому. Виталий понял, что разговор окончен. Сын ничего не знал об отце, старики родители его просто не интересовали. Рубанов был уверен, что Пахомов-младший приехал на похороны отца, рассчитывая чем-то поживиться, но никак не за тем, чтобы забрать парализованную мать. Бедная женщина! Что ее ждет? Со вздохом посмотрев на сгорбленную спину мужчины, Виталий поплелся к Марфе Даниловне.