Текст книги "Бриллианты с царской иконы"

Глава 16

Пригорск, наши дни

Дима Громов вразвалку подходил к большому зданию хирургического корпуса больницы, на первом этаже которого располагалось приемное отделение. Именно туда «Скорые» везли больных, нуждавшихся в срочной помощи. Здесь он рассчитывал найти врача, дважды побывавшего у Заломовой.

После разговора с Горбатовым он поехал к Людмиле Борисовне, узнал, что Марина в рот спиртного не брала, ну, может, только по праздникам, потому что боялась.

«Родители у меня, судя по всему, были алкоголиками, – говорила она. – Ну сами посудите, разве другие отказались бы от ребенка? Да, бывает, отказываются несовершеннолетние мамочки, но это редкость. Так что злоупотреблять алкоголем мне противопоказано».

Дмитрий кивнул, отметив про себя, что насчет трупа неизвестной женщины они не ошиблись – это не Марина.

Когда же он попросил старушку описать врача, та покачала головой:

– Соколик, зрение у меня плохое. Высокий, спортивного вида – это точно… Молодой, лет тридцати. Остроносый, в очках. Но я не уверена, что он приходил к ней в первый раз. Ты уж меня не мучай.

Он пообещал не мучить, задал ей еще один вопрос, даже не надеясь, что Людмила Борисовна на него ответит, но, на его удивление, старушка вспомнила.

– В первый раз он или другой врач приходил первого июня. Помню, потому что сына ждала, день рождения у моего покойного мужа был.

Громов чуть не расцеловал ее. Такая информация – уже кое-что.

Сейчас, зайдя в приемное отделение, он снова с благодарностью вспомнил о соседке Заломовой. Теперь можно попытаться найти врача, который приезжал по адресу первого и десятого июня.

Подойдя к регистратуре, в окне которой виднелась хорошенькая белокурая головка, он вытащил удостоверение, всегда магически действовавшее на собеседников, и строго произнес:

– Девушка, мне нужны сведения: кто из врачей «Скорой помощи» выезжал первого и десятого числа по адресу Суворова, тридцать пять, квартира двадцать.

На хорошем личике регистраторши отразилась готовность помочь правоохранительным органам.

– Одну минутку, я посмотрю. – Тонкие пальчики забегали по клавиатуре, и вскоре она радостно сообщила:

– Доктор Михаил Георгиевич Фролов. Да, ошибки быть не может. Он.

– Отлично, – похвалил ее майор. – А теперь не могли бы вы сказать, как мне его найти?

Она пожала узенькими плечиками:

– Понятия не имею. Наверное, Михаил Георгиевич дома. Он с одиннадцатого числа в отпуске.

– Прекрасно, – кисло заметил Громов. – Думаю, ему хорошо отдыхается. Не дадите ли его телефончик?

– Да пожалуйста. – Блондинка взглянула в блокнот: – Записывайте.

Дмитрий достал из кармана записную книжку в потертой обложке.

– Диктуйте.

Быстро зафиксировав телефон, он уже хотел уйти, но бросил в окошко:

– Мне бы еще его адрес.

Блондинка с готовностью назвала место обитания Фролова, и Громов с радостью подумал, что вскоре они подойдут к разгадке этого странного дела.

Попрощавшись с любезной регистраторшей, Громов в прекрасном настроении отправился на стоянку, где оставил машину, но потом решил, что лучше бы сначала позвонить. Может быть, у этого Фролова есть автомобиль, и тогда он просто-напросто подъедет к отделу.

Немного ободренный этой мыслью, капитан присел на скамейку у фонтанчика, отметив, что дождь не прекращался со вчерашнего вечера и что он так же ненавидит лето, как Пушкин, и набрал номер.

Бесстрастный голос автомата сообщил ему, что абонент временно недоступен.

– Черт, – выругался оперативник, – он мог и на Мальдивы укатить. Ищи его…

Он решил все же заехать по дороге в отдел и доесть пирожки.

Глава 17

Санкт-Петербург, 1877 г.

Николай Константинович, отдавая Савину бриллианты, думал унизить своего соперника перед любимой женщиной и продемонстрировать ей всю силу своей любви. Он не сомневался, что после этого Фанни, обожавшая драгоценности, вернется к нему. Да, обязательно вернется, завтра или послезавтра он получит от нее письмо…

Что касается его матери… Вряд ли она заметит пропажу четырех бриллиантов на большой иконе, ведь золотой оклад буквально увешан ими. Может быть, потом он повесит на их место другие… Потом, как только появятся деньги.

Когда камердинер доложил, что Александра Иосифовна требует, чтобы сын немедленно пришел к ней, великий князь не подумал, что это касается бриллиантов.

Он смело открыл дверь в спальню матери, намереваясь в который раз поговорить о Фанни, но застыл при виде ее бледного, испуганного и заплаканного лица.

Женщина силилась что-то сказать, но не могла, задыхалась, и только указательный палец с ухоженным ногтем показывал на иконы.

Наконец ей удалось выговорить:

– Бриллианты… Это вы взяли бриллианты?

Николай Константинович похолодел. Как она заметила? Он бы ни за что…

– Где бриллианты? – хрипела Александра Иосифовна.

Николай Константинович повернулся к иконам, и краска сбежала с его свежих щек. Оклады трех икон были пустыми, чья-то ловкая рука освободила их от драгоценных камней. И он догадывался чья.

– Это вы, Николя, взяли бриллианты? – Супруга брата императора что-то глотнула из чашки тонкого фарфора, розового, с жемчужными прожилками. – Прошу вас, ничего от меня не утаивайте. Впрочем, и утаивать нечего. Я уверена, что это сделали вы. Зачем? Неужели для этой девки?

Великий князь опустил голову, будто признавая свою вину.

Впрочем, он и считал виноватым только себя. Про Савина рассказывали разные неприятные вещи, говорили о его проделках. Этому молодцу удавалось выходить сухим из воды благодаря своему авантюризму и наглости.

Николай Константинович подумал, что когда-то эти качества корнета ему даже нравились. Он сам любил пошутить и попроказничать. Но воровство во дворце императорской семьи… Этого князь не ожидал даже от такого проходимца.

– Николя, я жду ответа. – Александра Иосифовна сжала губы, намереваясь выпытать всю правду.

Впрочем, она и не сомневалась в виновности сына. Нужно немедленно ехать во дворец к императору, броситься к его ногам и умолять, умолять о том, чтобы ненавистную девку как можно скорее выслали из России.

Николай Константинович покачал головой:

– Нет, я этого не делал.

Жена брата императора встала и заметалась по комнате, ломая руки:

– Николя, признайся, прошу тебя. Тогда я прощу тебя, и мы вместе подумаем, что делать с этой твоей Фанни.

Великий князь вытянулся в струнку.

– Я уже сказал, что ничего не брал. И я не позволю сделать что-нибудь с моей любимой женщиной. Нас не разлучит даже расстояние. Однажды вы пытались выслать меня на восток – и что из этого вышло? – Он развернулся и вышел с гордо поднятой головой.

Александра Иосифовна вскоре услышала, как молодой человек приказывал подавать экипаж.

Несчастная мать бросилась в комнату сына, выдвинула все ящики письменного стола и стала перебирать бумаги.

Большинство из них оказалось долговыми расписками, и женщина уверилась в мысли, что бриллианты украл Николя.

Недолго думая, она приказала горничной помочь ей одеться.

Яков Хвостов, казалось, наливавшийся с каждым днем и напоминавший глиняного прожорливого мужика из известной сказки, с удивлением выслушал Николая Константиновича и потер нахмурившийся лоб.

– Конечно, я полагал, что Савин способен на всякие пакости, но обокрасть царскую семью? Уму непостижимо.

– А вы не знаете, где он сейчас? – поинтересовался Романов. – Мне необходимо его найти. Этот человек, вероятно, никогда ни о ком не думал, кроме себя. Я очень боюсь за Фанни. Если драгоценности не будут возвращены в ближайшее время, моя мать попросит дядю Александра выслать ее из России. Вы же понимаете: мои родственники способны сделать это так, что я никогда больше ее не увижу.

Шарообразный Хвостов развел руками:

– Николай Константинович, рад бы помочь, но мой лакей возвратился из гостиницы, где жил Савин, и доложил, что корнет выехал в неизвестном направлении.

– Ох, негодяй, какой негодяй! – Великий князь вздохнул. – Теперь у него в руках целое состояние. Впрочем, кое-что он мог отнести в ломбард. Яков Семенович, голубчик, одолжите мне деньги, – жалобно попросил он.

Юнкер закивал:

– Конечно, сколько нужно. – Он вытащил из кармана пухлую пачку. – Не желаете ли, чтобы я поехал с вами?

– Да, да, пожалуйста, буду вам очень признателен. – Николай Константинович меньше всего хотел оставаться один.

Он надеялся, что, если вернет матери хотя бы несколько бриллиантов, она смягчится и оставит Фанни в покое.

Бедняга не знал: Александра Иосифовна уже разговаривала с Александром II, которому поведала печальную историю, и дядя пришел в ярость.

– Это неслыханно, это низко! – Император ходил по залу, заложив руки за спину. – Не представляю, как моему племяннику, человеку, близкому по крови, такое вообще могло прийти в голову.

Александра Иосифовна зарыдала, вытирая лицо кружевным платком.

Александр II смягчился.

– Моя дорогая, – он остановился перед женщиной, красивый, высокий, знающий себе цену. Военная форма сидела на нем как влитая, – не нужно переживать. Кража бриллиантов останется тайной нашей семьи. О настоящих причинах кражи будем знать только вы и я. Другим родственникам мы скажем, что наш мальчик болен, болен психически и поэтому не отдает себе отчета в своих действиях.

– Пусть лучше сумасшедший! – воскликнула несчастная мать. – Но не вор!

– Да, да, – согласился с ней император, дотрагиваясь до пышных бакенбард. – Я никому не позволю плохо отзываться о членах моей семьи. Если он каким-то образом вернет бриллианты, эта история вообще скоро забудется.

– Конечно, конечно, – закивала женщина. – Я пообещаю, что оплачу все его долги.

Оба не знали, что Николай Константинович со своим приятелем носились по городу в поисках бриллиантов и Савина.

В одном из ломбардов, неподалеку от Мраморного дворца, им удалось выкупить два самых маленьких камешка. Остальные как в воду канули.

Николай Константинович вернулся во дворец и все рассказал Александре Иосифовне, которая снова помчалась к императору, чтобы поведать о корнете Савине.

Император тут же распорядился достать Николая Савина из-под земли, и корнета отыскали в одной из гостиниц с хорошенькой молодой актрисой.

Покидать Россию Савин не торопился. Он решил, что с деньгами можно неплохо жить и тут, к тому же Николай еще состоял на военной службе.

Когда его доставили к Шувалову, избегавшему смотреть в стальные глаза мошенника (как-никак он сам приблизил Савина к великому князю, пусть даже и через Фанни), тот потребовал вернуть драгоценности, однако корнет будто не понимал, о чем идет речь, и с его красивого лица не сходила наглая улыбка.

Петр Андреевич распорядился обыскать номер Николая в гостинице, но, разумеется, там ничего не нашли.

Доказательств его причастности к краже не было никаких, но разгневанный Александр II, который поверил племяннику, поклявшемуся на Библии, распорядился отправить дерзкого офицера на войну с Турцией. А Фанни в тот же день выслали из России.

Глава 18

Пригорск, наши дни

Дмитрий Громов, вернувшийся в отдел, поведал о своем разговоре с регистраторшей и о докторе Фролове.

– Почему же ты не поехал к нему? – удивился Горбатов, жуя пирожок (в столовой он взял несколько с картошкой и капустой).

Оперативник покосился на пакет с едой:

– Да вот поэтому, Сережа. Ты не дал мне нормально поесть. Я решил вернуться, подумав, что врач никуда не денется.

Следователь с досадой бросил пирожок на салфетку.

– Дима, ну ты же опытный полицейский, – проговорил он. – Как это доктор никуда не денется? – Он встал и поправил рубашку. – Ладно, к нему я поеду сам. А ты ступай на поиски Дробышевой. И немедленно. – Сергей протянул ему пакет. – Это можешь взять с собой. А к Фролову поеду я.

Громов удовлетворенно кивнул и пошел к машине, вожделенно посматривая на пирожки.

Он быстро добрался до здания судебно-медицинской экспертизы, ругая дождь и слякоть.

Когда сгустились тучи, неожиданно стало холодно, и лето снова превратилось то ли в позднюю весну, то ли в раннюю осень.

– Тяжела ты, солдатская служба, – пробормотал он, заходя в коридор большого здания.

Вахтер, благообразный старичок, шагнул ему навстречу:

– Ваш пропуск, молодой человек.

Дима достал удостоверение:

– Этого достаточно, отец?

– Достаточно, сынок, – с усмешкой ответил вахтер. – Проходи.

– А не подскажешь ли, где найти Викторию Васильевну? – Он не успел назвать фамилию, как дед с готовностью кивнул:

– Для этого можно сюда и не входить. Только что вышла из здания. Сказала, скоро вернется.

– Как она выглядит? – поинтересовался Громов, держась на ручку двери.

– Высокая, в черном брючном костюме, – отозвался вахтер, – поторопись, уверен, догонишь.

Оперативник кинулся на улицу, уже не обращая внимания на крупные капли, которые, попадая за ворот рубашки, обжигали, словно лед. Во всяком случае, ему так казалось. Дима терпеть не мог, когда что-то попадало за ворот рубашки: он сразу чувствовал себя неуютно.

Пробежав несколько метров, капитан огляделся по сторонам и увидел высокую дородную женщину в черном брючном костюме, направлявшуюся к маленькому скверу напротив здания судебно-медицинской экспертизы.

Дима выдохнул и кинулся за ней. Женщина остановилась на нерегулируемом переходе, ожидая, пока проедут автомобили, и потом уверенно ступила на проезжую часть.

– Виктория Васильевна! – Дима еще не видел белую машину, но всем телом почувствовал, что что-то должно произойти. – Виктория Васильевна, подождите!

Она даже не оглянулась, вероятно, не услышала его истошный крик. Две женщины шарахнулись от оперативника, приняв его за пьяного или сумасшедшего, а он продолжал бежать к переходу со скоростью гепарда.

Дробышева уже дошла до середины, когда большая белая машина, вынырнув из переулка, примыкавшего к дороге, сбила ее и протащила за собой несколько метров.

– Черт, черт! – заорал оперативник и подскочил к несчастной, возле головы которой расползалось красное пятно.

Он подумал, что крови почти не видно на мокром темном асфальте, и наклонился над Дробышевой:

– Виктория Васильевна!

Она не шелохнулась. Дмитрий понимал, что после такого удара выжить просто невозможно, но надеялся на чудо.

– Виктория Васильевна!

Рядом завопила какая-то старушка с двумя кошелками.

– Она мертва? – по-деловому спросил высокий мужчина, мельком посмотрев на тело. – Я вызову «Скорую».

– Подождите. – Дима сбросил с себя оцепенение. – Я из полиции. Я сам все сделаю.

Мужчина обиженно фыркнул:

– Как знаете.

Громов дрожавшими руками набрал номер отдела.

– Дежурный? – буркнул Дмитрий, услышав голос капитана Шорохова. – Вызывай «Скорую» и наших по адресу: Екатерининская, десять.

Закончив разговор с капитаном, оперативник принялся набирать майора.

– Да, Дима, – услышал он недовольный голос Горбатова, которому удалось влезть в автобус и который десять раз пожалел, что продал свою машину в надежде скопить на новую. – Ты поговорил с Дробышевой?

– Она мертва, – отчеканил оперативник и опустил голову.

– Мертва? – Майор взволнованно задышал. – Как мертва? Что с ней случилось?

– Ее сбила машина, и это убийство, – проговорил Дмитрий. – Водитель скрылся с места происшествия.

– О господи, – произнес майор. – Этого нам только не хватало. Я постараюсь приехать быстрее.

– Хорошо. – Закончив разговор, Громов бросил телефон в карман и прошел навстречу «Скорой», мигавшей синими огнями.

Два молодых парня в синей униформе осторожно положили женщину на черный мешок, и капитан сделал им знак:

– Подождите, не закрывайте ее. Я должен кое-что проверить.

Он заметил, что Виктория сжимала что-то в руке, словно самое дорогое на свете.

Осторожно разжав холодные пальцы, Дмитрий вытащил разбитый мобильный.

– Скоро мы узнаем, кому ты звонила, – тихо сказал он и кивнул санитарам: – Выполняйте свою работу.

Глава 19

Калужская губерния, 1878 г.

После тяжелой контузии, полученной на войне, Николай Савин решил поехать к отцу в имение. Матушка давно умерла, и поручик, просиживая дни в одиночестве и покуривая свою любимую трубку, с радостью распахнул объятия сыну.

– Хорошо, что ты навестил меня, старика. – Герасим Сергеевич засуетился и дал распоряжения служанке накрыть обильный стол. – Не представляешь, как я рад тебя видеть. Будь я немного моложе, сам бы отправился на войну. Военные бывшими не бывают. – Он крякнул. – Ну, хвались, сколько наград украшает твою широкую грудь?

Савин-младший потупился. Он не мог рассказать честолюбивому отцу, что его вычеркнули из списков за мошенничество.

Корнет поджег дом, в котором временно квартировал, чтобы получить за него деньги, но, к несчастью, нашлись свидетели, и на Николая завели уголовное дело. Чтобы все исправить, он лез под пули, показывая чудеса героизма. Во время одной из атак его контузило, корнет три дня пролежал в госпитале без сознания, но в Россию все равно вернулся без единой медали.

– Так что насчет орденов? – повторил старик, плеснув в рюмку наливку.

Сын отвернулся и покраснел:

– Папенька, вы же знаете, как в армии в последнее время распределяют награды. Да будь ты отъявленным храбрецом, совершившим несколько подвигов, тебе ничего не повесят на грудь, если ты не сын влиятельного чиновника. В наше время вовсе не обязательно воевать, чтобы получить орден.

Герасим Сергеевич посмотрел на сына красными слезящимися глазами:

– Надо же! А в наше время было не так. – Он опрокинул наливку и вытер усы тыльной стороной ладони. – Обмельчал народ, обмельчал. Ну, ничего. Для меня ты все равно останешься героем.

– Спасибо. – Савин уселся за стол, и проворная служанка с босоногой девчонкой, помогавшей ей по хозяйству, стали быстро расставлять тарелки с едой.

Здесь были и соленые рыжики, и балык, и студень, и пироги с разной начинкой – словом, все, что много лет радовало глаз русского помещика.

Николай, отвыкший от домашнего, накинулся на закуски, а женщина поднесла жареную птицу, рыбу и бараний бок с кашей.

Герасим Сергеевич с улыбкой смотрел на сына, с жадностью уничтожавшего одно блюдо за другим.

– Ты надолго? – поинтересовался Савин-старший, надкусывая жареное гусиное крыло.

– Не знаю, – откровенно сказал Николай, подумав о том, что не сможет пробыть и недели без кутежей и прекрасных женщин. Очень хотелось увидеть Хвостова и узнать о судьбе великого князя и прекрасной Фанни. – Думаю, завтра-послезавтра наведаюсь в Петербург.

Герасим Сергеевич понимающе подмигнул:

– Гуляй, гуляй, пока молодое дело. Вот, – он встал и, подойдя к старому ореховому шкафу, открыл стеклянную дверцу, – вот, это все тебе.

К своему удивлению, молодой человек увидел толстую пачку денег.

– Отец, зачем это? – проговорил он, подумав о том, что бедный папаша ничего не знает о бриллиантах, которые лежали в кожаном саквояже в его комнате.

Перед отъездом на войну он оставил их в родительском доме, уверенный, что ни одна живая душа не прикоснется к его богатству. И не ошибся.

– Зачем? – повторил Савин еще раз, слегка покраснев. – У меня не заладилось с военной службой. Что ж, и черт с ней. Может быть, в нашем роду был человек, который так же, как я, не любил подчиняться командирам? Наверное, в таком случае лучше быть штатским.

Сухая, как отломанная ветка, и такая же грубая, в коричневых пятнах, рука поручика дрожала.

– Я так и подумал, – прошамкал он и улыбнулся, показывая недостаток передних зубов. – Мне ничего не нужно, в имении все есть. Твои братья, слава Господу, хорошо пристроены. Оттого я и говорю, что тебе моя помощь не помешает.

Савин-младший схватил купюры, будто сконфузившись. На самом деле он уже мысленно тратил их в ресторанах.

– Спасибо, папенька, – его губы прижались к сухой руке, – вы знаете, что я всегда любил и уважал вас.

– Тогда постарайся не позорить наш род. – В уголке глаза Герасима Сергеевича показалась слеза. – Прошу тебя, сынок. Не знаю, были ли у нас в роду такие, кто отказывался подчиняться начальству, но нечестивых людей точно не было.

Николай приложил руку к сердцу.

– Даю честное офицерское, – торжественно пообещал он. – Честь для офицера превыше всего. И хотя я собираюсь оставить службу, вы знаете, бывших офицеров не бывает. Я до самой смерти останусь корнетом.

Герасим Сергеевич расчувствовался и обнял сына:

– Я верю, верю, мой мальчик. Кому же мне верить, как не тебе?

Он вытер губы салфеткой и покосился на черный кожаный диван:

– Сосну немного, если ты не возражаешь. И тебе не мешало бы отдохнуть.

– Конечно, отец. – Николай глотнул наливки и направился в свою комнату.

Там он полюбовался на бриллианты, которые решил продать только в крайнем случае (корнет считал их своим талисманом – ведь они были освящены), закрыл саквояж и, достав новенький кожаный чемодан, стал укладывать вещи. Завтра он планировал приехать в Петербург.