Текст книги "Крымская Чаша Грааля"

Нонна просидела у матери два часа, а потом пустилась в дорогу. Тогда она решила: Бася права. Если они не уедут, Жене грозит смерть.

На следующий день они уже мчались в Севастополь. Но в Турцию с мужем Нонна не уехала – не захотела бросить мать. Бася умерла у нее на руках.

А через месяц Нонна родила девочку, как две капли воды похожую на Женю, и назвала ее Эстер. Евгений, благополучно добравшись до Стамбула, писал Нонне веселые письма. Он смеялся над тем, что в Турции его титулы и образование никому не нужны, что единственная работа, которую он смог найти в столице, – сапожник, и что теперь они с Нонной ближе, чем были раньше, и отец девушки наверняка разрешил бы выйти за него замуж. Молодая женщина старалась отвечать в таком же веселом тоне. Она призналась, что родила девочку, и уверяла его: им всего хватает. Нонна скрывала, что худеет и чахнет от голода и ей нечем кормить ребенка.

В один прекрасный день от Евгения перестали приходить письма, и она не знала, что думать. Но потом ей сообщили: Евгений убит. До него дошли слухи о том, как на самом деле живет его любимая жена, и он договорился с контрабандистами, которые обещали переправить его в Крым к знакомому смотрителю маяка. Контрабандисты выполнили свое обещание, а вот смотритель, вопреки своим уверениям, сдал Евгения ЧК. Молодому человеку так и не довелось увидеть семью: его расстреляли на второй день, а через неделю Нонна похоронила дочку. Потеряв всех родных, она стала ходить на старое кладбище и, сидя на могиле родителей, выла в голос. Но прошло время, и женщина будто бы оправилась от горя. В ней проснулось желание жить – как она сама говорила – чтобы хранить память о близких, и Нонна, чтобы заработать на кусок хлеба, стала шить, как ее отец и мать, хотя раньше не проявляла к этому делу никакого интереса. У нее появились клиенты, и вскоре Карасубазар заговорил о новой портнихе. Потом появились женихи, но Нонна отказала всем. Она не хотела предавать мужа, пусть даже мертвого.

Глава 13

Межгорск, наши дни

Виктор Владимирович Марусев, начальник 57-го отдела полиции, тучный рыжеволосый мужчина, славился тем, что всегда внимательно выслушивал своих подчиненных, которых, несомненно, ценил и любил, однако, выслушав, поступал так, как считал нужным, невзирая на протесты. Вот и сейчас, глядя на Колосова, подробно отчитавшегося о происшествии в квартире Полозовых, начальник крякнул, выразив этим звуком полное несогласие с подчиненным, и провозгласил громким голосом:

– Андрюша, эта мелочь не для тебя. Ты птица более высокого полета, а посему сдай дело Хромченко и занимайся покушением на депутата Разумовского. Кстати, мэр города уже неоднократно звонил и интересовался, как продвигаются дела. Что же, по-твоему, я должен был ему отвечать? – Он снова крякнул и достал огромный носовой платок с красной каймой. – А ничего. Пролепетал что-то, самому противно. Все ты виноват.

Андрей опустил голову:

– Я и не отрицаю. Но бандит не оставил никаких улик.

Полковник хлопнул по столу кулаком размером с голову теленка.

– А нам не впервой, когда бандит не оставляет улик. Мы все равно их находим. Знаешь, как в песне поется: «Ничто на земле не проходит бесследно…» Вот и ищи этот след. Ты же лучший следователь отдела.

– Я и ищу, – пытался оправдаться Андрей. – И искать буду, пока не найду, вы меня знаете.

Марусев кивнул:

– Вот это ответ! В таком духе и продолжай. Все, свободен!

Однако Колосов не двинулся с места.

– Что-то еще? – поинтересовался начальник.

– Мы не определились с делом Полозова, – начал было Колосов, но полковник рубанул воздух ребром ладони.

– Об этом мелком ограблении забудь. Хромченко отыщет воришек за три дня. Вот увидишь, они обязательно нападут на какую-нибудь пенсионерку или пенсионера и попытаются ограбить. Надо позаботиться, чтобы участковые были начеку. Там мы их, голубчиков, и схватим.

– Я не сомневаюсь в способностях Хромченко, – язвительно заметил Андрей (всем было известно, что манеры работы этого следователя напоминали манеры работы сотрудников НКВД в далекие тридцатые). – Я сомневаюсь, что это были грабители.

Виктор Владимирович откинулся на спинку кресла.

– Вот те на… а кто это, по-твоему, был? Дед Мороз и Снегурочка?

– Я упомянул в своем докладе, что квартира не была ограблена, – продолжал Колосов, не обращая внимания на иронию. – Преступники видели и золотые вещи, и деньги, но ничего не взяли. Следовательно, их интересовало что-то другое.

– Ага, – закивал полковник, – бабушкины пироги. Поэтому они ее и пытали, верно? – Он расхохотался, и кресло под ним заходило ходуном. – Не говори ерунды. Они просто не успели ее ограбить, потому что появилась полиция.

– Ничто не помешало бы им сунуть в карман деньги, – пробурчал Андрей.

Марусев скорчил гримасу:

– А может, помешало. Допустим, грабители были молодые и неопытные. Увидели в окно полицейскую машину и тут же смылись. Если бы вы их схватили, вам бы нечего было им предъявить. Чем ты докажешь, что парни рассуждали по-другому?

– Они не тронули то, что лежало под носом, – не сдавался майор. – Если рассуждать по-вашему, то грабители сначала схватили бы ценности, а выкинули потом, когда увидели полицию. Но, повторяю, никто ничего не трогал.

Виктор Владимирович замахал руками:

– И слышать ничего не хочу. Сдавай дело Хромченко и ищи тех, кто ранил депутата Разумовского. Даю тебе неделю. Не найдешь – лишу премиальных. Понял?

– Понял, – Колосов встал и поплелся к двери, всем своим видом выражая несогласие. Зайдя в свой кабинет, он уселся на кресло и принялся рисовать геометрические фигуры на листке бумаги. Дело Полозова, его школьного друга, влекло своей таинственностью, и этим оно существенно отличалось от дела Разумовского. Там было все просто до безобразия.

Депутат городского совета Игорь Разумовский, пользуясь служебным положением, стал приватизировать земельные участки в лучших местах города и за его пределами. Порой земля просто грубо отнималась при помощи силовых методов. О том, что парень обломает рога, его неоднократно предупреждали, особенно предприниматель Голицын (в прошлом бандит по кличке Голимый, ныне – уважаемый гражданин города), однако Разумовский не внимал их советам и поплатился за это. Все – в том числе и полковник Марусев – понимали: если киллера, который просто чудом не убил политика, нанимал Голимый, то искать его бесполезно. Скорее всего, он уже кормит рыб на дне какой-нибудь речонки. Но городская администрация вознамерилась доказать всем и каждому, что за своих она готова землю грызть, и приказала найти убийцу во что бы то ни стало максимум через десять дней.

Колосов знал: ни за десять дней, ни за месяц сделать это невозможно. А возможно ли помочь школьному другу Полозову? В его деле тоже много вопросов. Действительно ли Олег не знает, почему напали на его бабушку и что хотели у нее узнать, или темнит?

Рука Андрея потянулась к мобильному, и он набрал номер Олега. В трубке раздались гудки, но ответа он так и не дождался. Вероятно, Олежек был в больнице у бабушки и ни с кем не хотел разговаривать. Колосов подумал, что и ему неплохо бы навестить бабушку Розу, может быть, даже немедленно, но его отвлекли неотложные дела, и он забыл о своем намерении.

Глава 14

Село Прохладное, 1941

Бабушка Мириам, увидев свою родственницу после долгих лет разлуки, отметила: когда Нонна смеялась, она становилась прежней веселой и красивой девушкой, но черные азиатские глаза оставались печальными. Она и ее муж Яков звали Нонну к себе, но женщина не захотела.

– Мои родные здесь, от них я никуда не тронусь, – ответила она Мириам.

Только война заставила ее сняться с насиженного места.

Гостеприимная Хая, всегда радовавшаяся гостям, всплеснула руками:

– Угостить мне тебя нечем, разве что картошкой. Сама знаешь, какое сейчас время.

– Знаю, и вас стеснять не хочу, – Нонна тяжело села на стул, скинув легкую кофточку. – Где Михаил? На фронте?

– Не берут, – призналась женщина, доставая из печи чугунок с картошкой. – Нога у него, мы тебе писали. И все равно каждую неделю в военкомат ездит, в город, надеется. Но пока не берут, и он в народном ополчении. Знаешь, они обходят наше село и следят за безопасностью.

Нонна равнодушно посмотрела на поставленное перед ней угощение.

– Сама с детьми почему не эвакуируешься?

– Мы надеемся, что наши не пустят сюда немцев, – ответила Хая.

Гостья вздохнула:

– Мне бы вашу уверенность… Небось, Яков, старый хрен, надоумил сидеть и не высовываться? Помню, он и мне рассказывал, какие немцы добрые. Только Первая мировая когда была… Сейчас народ другой. Честно говоря, их политика насчет евреев меня пугает. Слыхала, расстреливают сплошь и рядом.

– Но мы не евреи, – попыталась возразить Хая, но Нонна махнула рукой:

– Имена и фамилии у нас еврейские? Еврейские. Иудаизм исповедуем? Исповедуем. А что касается всяких других тонкостей… Они и разбираться не будут.

– Не говори, – процедила родственница. – Одна моя односельчанка, караимка Фаля, рассказывала: ее родню немцы не тронули.

Нонна ехидно улыбнулась:

– И тебе никто не сказал, почему?

Хая покачала головой.

– Тогда слушай, – гостья бросила взгляд на тихо сидевшую Розу. – И тебе, девочка, это полезно, чтобы разобраться, что к чему. Караимы похитрее нас оказались. Они еще в тысяча девятьсот тридцать четвертом году – так мне знающие люди сказывали – обратились в министерство внутренних дел Германии о непризнании караимов евреями на основании их юридического статуса в России. Министерство это частично поддержало их просьбу. Ну, а потом ученые постарались, чтобы спасти их от истребления. Короче, караимы официально признаны не евреями, в отличие от нас.

Хая помрачнела.

– Что же среди нашей братии не нашлось таких же прытких? – спросила она.

Нонна пожала широкими плечами:

– А я почем знаю.

– Но ведь еще не поздно решить этот вопрос в нашу пользу, – суетилась женщина, но гостья лишь усмехалась:

– Мы, что ли, с тобой решать будем? И вера у нас немного другая. Мы Талмуд признаем, в отличие от них. Вполне возможно, гитлеровцы признают нас евреями.

Хая села и закрыла лицо руками.

– Не верю, – проговорила она, – что немцы будут плохо обращаться с нами. Не верю.

– А я верю, – Нонна отправила в рот кусочек печеной картошки. – И потому говорю тебе: беги отсюда вместе с детьми, пока наши корабли приходят в Севастополь, и родителей забирай. Убедите этого старого дурака Якова, что с ним церемониться никто не будет.

Женщина вздохнула.

– И не знаю, что делать, – сказала она. – Сама-то почему не эвакуируешься?

– Я – другое дело, – пояснила Нонна. – Все мои самые родные и близкие в Карасубазаре на старом кладбище лежат. Я от них никуда не тронусь. Да и одна я, как перст. Ни спереди, ни сзади ничего нет. Умру – разве что вы поплачете. Да и жить мне опостылело. Знаешь, как страшно жить воспоминаниями? К Женечке хочу, к доченьке моей. Вас вот проведала – и умирать можно.

Хая побледнела:

– Нонна, что ты такое говоришь?

– Я говорю все правильно, – продолжала женщина. – Хотела вам на память что-то оставить, вот это кольцо, – она потрясла средним пальцем с караимским перстнем, – да оно не снимается. Видно, со мной в могилу уйдет.

– Нам ничего от тебя не нужно, – прошептала Роза.

– Знаешь, Нонна, поживи-ка с нами, – пригласила ее Хая. – Будет тяжело – поможешь нам покинуть Крым. Все утрясется – вернешься к своим могилам.

Пожилая женщина немного подумала и кивнула.

– Ладно. Поживу у вас, если Михаил не будет против.

Доброе лицо Хаи озарила улыбка.

– Он будет только за, – сказала она.

Пришедший на ужин Михаил обрадовался гостье.

– Ты всегда была как лучик солнца, Нонна, – проговорил он. – И в такое тяжелое время мы должны держаться вместе. Вы должны держаться вместе, – вдруг неожиданно прибавил он. – Хорошая весть у меня, хозяюшки. На фронт берут.

Женщины удивленно посмотрели на него, приоткрыв рты. Сообщив им приятную новость, Михаил приосанился и, подходя к старенькому шкафу, где всегда стоял графинчик с водкой, почти не хромал.

– Но у тебя же нога… – протянула Хая.

– И безногим найдется работа, – пробасил хозяин, – а у меня обе ноги. Ну, что уставились на меня? Мужчину кормить будете?

Хая встала из-за стола, но потом тяжело опустилась на стул. Радость Михаила затуманила смысл страшных слов, и она не сразу поняла, что ждет ее любимого мужа.

– Значит, ты оставляешь меня, Миша, – и она вдруг забилась в истерике.

Михаил с жалостью посмотрел на жену.

– Полно тебе, Хая. Я иду туда, где давно должен был находиться. И тебя одну не оставляю. У нас вон дочь взрослая… Да и Нонна к себе не торопится. Верно, Нонна?

– Да уж вижу, что я пока нужнее здесь, – отозвалась Нонна низким голосом. – Когда уходишь-то?

– Завтра, – как-то очень торжественно сказал Михаил. Гостья легонько ударила по плечу Хаю, продолжавшую рыдать.

– Ты это дело брось, родственница. Сейчас наша с тобой задача – мужчину достойно проводить на фронт. Доставай все, что у тебя в погребе. Накормим его от души.

В тот день время, казалось, бежало быстрее обычного. Утром Михаил покинул родной дом, а Нонна осталась в Марьино, но вернуться в Карасубазар ей так и не пришлось. Гитлеровская армия начала победоносное шествие по Крыму. Сначала она заняла Симферополь, потом вошла в село Марьино. Роза впервые услышала немецкую речь и увидела их – самодовольных, лощеных немцев, сразу вызвавших всех жителей на регистрацию в комендатуру, которая находилась в бывшем Доме культуры, сером одноэтажном здании. Идя к комендатуре, Хая заметила Зарифа, отца Рагима. Кривоногий маленький татарин надел на руку повязку со свастикой, и женщина догадалась, что ее сосед и приятель мужа подался в полицаи. Проходя мимо него, Хая постаралась не столкнуться, не встретиться глазами с предателем, пробежать незамеченной, чтобы не здороваться, не дышать одним воздухом, однако Зариф сделал шаг вперед и взял ее за локоть.

– Здравствуй, Хая, – ласково произнес он. – Чего не здороваешься?

Женщина молчала, не зная, что говорить. Зариф шепнул ей на ухо:

– Отойдем в сторону. Пожалуйста.

Хая потянула руку, пытаясь высвободиться, но он лишь крепче сжимал ее.

– Я хочу, чтобы ты меня выслушала. Ради Аллаха, подойдем к акации.

Они отошли в тень деревьев. Мимо них спешили односельчане, и Хая заметила, как недоброжелательно они на них посматривают.

– Ты, наверное, презираешь меня, – тяжело проговорил Зариф. – Что ж, твоя правда. Будь другое время, я бы сам себя презирал. Но в данной ситуации у меня не было другого выхода. В противном случае убили бы моих детей.

Хая скривила губы и процедила:

– Допустим. Чего же ты хочешь от меня?

– Понимания, Хая, – Зариф все еще сжимал ее руку. – Есть односельчане, мнение которых мне безразлично. Но вашу семью я уважаю. С твоим Мишей мы частенько общались. Поверь, Хая, мне и самому это не по душе.

– Отец, – вдруг послышался развязный голос, и, обернувшись, Хая заметила Рагима с такой же повязкой на плече. Парень подошел ближе, и его бесцветные губы исказила ехидная улыбка. – Отец, где ты бродишь? Тебя ждет герр Краузе.

Он делал вид, что не замечает Хаю, что она – не более чем букашка, не стоящая его внимания.

– Подожди, – отмахнулся от него Зариф. – Так что же, Хая? Что ты скажешь?

– Твой Аллах тебе судья, Зариф, – выдохнула женщина.

Рагим, продолжая улыбаться, смотрел на эту сцену. Отец перехватил его взгляд и сурово сказал:

– Иди домой, Рагим. А Краузе скажи, что я приду позже. Не видишь, я занят.

Молодой человек усмехнулся и сплюнул:

– Ну-ну. Не торопись, отец. Краузе сказал, что тебя хочет видеть один важный господин. Специально ради тебя прибыл в наше село. Думаю, тебе следует пойти.

– Ладно, ладно, – Зариф съежился под взглядом сына. – Извини, Хая.

Переваливаясь с ноги на ногу, он заковылял за парнем.

Рагим проводил отца в Дом культуры, где вовсю хозяйничали немцы. Зариф прошел в бывший кабинет директора, Василия Александровича Панова, который, как говорили, вот уже полгода сражался в Центральной полосе. Высокий белобрысый немец распахнул перед ним дверь и бесцеремонно толкнул, пролаяв что-то по-немецки. Зариф оказался лицом к лицу с плотным господином с зачесанными назад русыми волосами. На полном широком лице выделялся крупный орлиный нос, серые глаза, как рентгеновские лучи, буравили татарина. Под этим пристальным взглядом татарин съежился, будто стал меньше, и господин что-то сказал маленькому чернявому человечку с лисьим лицом.

– Группенфюрер СС, генерал-лейтенант Отто Олендорф просит вас сесть, – пропищал человечек, и Зариф понял, что это переводчик. – Он хотел бы с вами поговорить.

Татарин опустился на стул. Олендорф не сводил с него своих пронзительных глаз.

– Я знаю, что вы были проводником у экспедиции Александра Барченко, – начал группенфюрер. – Вы искали Золотую колыбель, или Чашу Грааля. Я не ошибаюсь?

Татарин опустил голову:

– Не ошибаетесь, господин Олендорф.

Немец вдруг улыбнулся, просто раздвинул в улыбке блеклые губы:

– Вы должны мне все рассказать. Я тоже организовал экспедицию в поисках этих артефактов.

Зариф посмотрел на него с недоумением:

– Но Барченко ничего не нашел! Он не вернулся, разве это не доказывает, что в горах ничего нет?

Улыбка исчезла с лица немца, будто ее стерли.

– Барченко не мог вернуться, потому что был расстрелян чекистами. Работы прекратились. Но мой фюрер считает, что исследования нужно продолжить. Он трепетно относится к артефактам. У него уже есть Копье Судьбы. Если вы поможете отыскать Чашу Грааля, даю вам слово, что о вашей семье позаботятся. Кстати, ваш сын предложил нам свои услуги раньше вас.

Зариф почувствовал, как пересохло в горле.

– Пусть мой сын и поработает у вас проводником, – сказал он с усилием. – Я уже стар и болен, чтобы бегать по горам.

Его последняя фраза не понравилась немцу. Олендорф сжал кулаки.

– Нас поведете вы. Воспринимайте это как приказ, господин Зариф. Завтра будьте готовы к экспедиции. Я пришлю за вами. Мы поедем на Чуфут-Кале, и вы покажете нам все места, где бывали люди Барченко.

Зариф молчал. Отто щелкнул пальцами:

– Кстати, в вашем селе есть евреи?

Татарин поднял на него глаза:

– В нашем селе?

– Отвечайте на вопрос, – в голосе Олендорфа слышался металл. – Когда вы пришли к нам работать, вы знали, что придется делать. Этот народ необходимо уничтожить. Знаете ли вы, что когда-то здесь жили готы, прямые наши потомки? Заявляю вам, что мой народ вернется сюда, восстановит историческую справедливость. Но сначала эту благословенную землю нужно очистить. Так есть ли в вашем селе евреи?

Зариф покачал головой:

– Их никогда здесь не было.

– Мерзкий народец! – Группенфюрер сморщился. – Что ж, хотя бы одна хорошая новость. Завтра утром за вами заедут, господин Зариф.

Он отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Белобрысый адъютант проводил татарина к выходу. «Вы считаете, что это ваша земля, – подумал Зариф, выходя на улицу. – А я считаю, что это не так. Время нас рассудит, господин Олендорф».

Глава 15

Межгорск, наши дни

Бабушка не приходила в себя, и Олег сидел в коридоре, томясь нехорошими предчувствиями. Он терял единственного близкого человека и до сих пор не хотел мириться с этой мыслью. Как все-таки иногда несправедлива жизнь! В детстве парень лишился отца и матери, и вот теперь…

Молодой человек сжал кулаки. Нет, нет, не думать о плохом, ведь доктор сказал, что возможен хороший исход. «Мысли материализуются», – об этом он не раз говорил ученикам. Надо держаться, держаться… Бороться и побеждать.

Полозов вздрогнул от того, что кто-то дотронулся до его плеча. Учитель поднял голову и увидел Павла Николаевича. Парень испуганно моргнул и сразу вскочил:

– Что с ней?

– Состояние тяжелое, но пока… – Доктор растерялся и осекся. Видимо, ему было неловко за так опрометчиво вырвавшееся слово «пока», и он поспешил сменить тему. – Вы сидите тут уже битых два часа. Идите домой и отдохните. Уверяю вас – за час ничего не произойдет – ни хорошего, ни плохого.

Олег замахал руками:

– Нет, нет.

– Разве вам не хочется есть? – удивился врач. – Время обеда давно прошло, а у вас, судя по всему, во рту не было и маковой росинки.

Молодой человек покачал головой:

– Даже думать об этом не могу, – и тут же неожиданно добавил: – Чайку бы выпить… Или воды. Во рту пересохло. У вас есть буфет?

Павел Николаевич развел руками:

– Есть, но посетители в него не допускаются.

Олег виновато улыбнулся:

– Ну, тогда…

Врач сделал суровую гримасу и погрозил ему пальцем:

– Если и вы загнетесь – учтите, я этого не хотел. Вашей бабушке лучше от этого не станет, – он еще минуту понаблюдал за Олегом и сдался: – Ладно, сидите, раз такой упрямый. А я пойду в буфет. Но вам ничего не принесу, не надейтесь.

Полозов улыбнулся, проводил его глазами и снова уставился в чисто вымытый пол. «Идите домой». Легко сказать… Где уж понять этому врачу, какие чувства он сейчас испытывает, теряя единственного близкого человека! Может быть, позвонить Андрею? Нет, он бы сам позвонил, если бы что-то выяснил. А дома… Что делать дома, если бабушка здесь? Ходить из комнаты в комнату, где каждая вещь напоминает о ней? Нет, это выше его сил. Да и на работу сегодня уже не нужно, там, по крайней мере, можно было бы отвлечься.

На работу… Внезапно он дернулся и хлопнул себя по лбу. Черт возьми, после шестого урока его ждут ученики. Он обещал обсудить с ними поход на выходные. Разумеется, все будет отменено, но ведь ребята об этом не знают и будут караулить своего классного руководителя до темноты. Нужно срочно что-то предпринять!

Олег сунул руку в карман рубашки, достал телефон и посмотрел на дисплей. Экран был темным. Полозов чертыхнулся. Вот уж не везет так не везет! Мобильный разрядился в самый неподходящий момент. Значит, ребятам он позвонить не может. Они надеются, готовятся… Что же делать? Может быть, попросить Павла Николаевича одолжить свой? Олег напрягся, пытаясь вспомнить телефон хоть кого-нибудь из учеников, но это ему не удалось. Черт, все же придется сбегать домой за зарядкой. Ну, ничего, это на полчаса, не больше. Доктор сказал – ничего не случится и за час. Кстати, сейчас он предупредит Павла Николаевича.

Полозов подошел к двери с надписью «Реанимация» и тихонько постучал. На стук вышла пожилая медсестра с неприветливым морщинистым лицом и буркнула:

– Сюда заходить запрещено. Читать не умеете? Кажется, надпись на русском языке.

– Здесь моя бабушка, – попытался объяснить молодой человек, но женщина не слушала:

– Да хоть дедушка. Не положено – и все.

– Позовите Павла Николаевича, – умоляюще попросил учитель, но она мотнула головой:

– Он полдничает. Велел не мешать.

– Пожалуйста, – он предпринял еще одну попытку, однако и эта оказалась неудачной.

– Сказано вам – ступайте отсюда! – Медсестра так стремительно закрыла дверь, что Полозов не успел и глазом моргнуть.

– Черт, – выругался он который раз и торопливо пошел по душному коридору. По-видимому, в отделении был тихий час, потому что навстречу не шли больные в разношерстных одеждах и не спешили врачи. «Я быстро, – убеждал себя Олег, – слава богу, ехать до дома недолго». Он выбежал на улицу и поморщился, ослепленный солнцем. Грустные мысли продолжали кружиться в голове. Конец мая… Запахи сирени и акации в воздухе… Скоро лето, летние каникулы… Неужели бабулю не спасут? Неужели ее не будет рядом? Что же делать в такой долгий отпуск? «Но нет, – оборвал он себя, – не надо думать о плохом. Бабуля очень сильная. Она выкарабкается. Должна выкарабкаться». Маршрутка подошла довольно скоро, и Полозов, мысленно подстегивая водителя, полного кавказца, большим горбатым носом чем-то напоминавшего попугая, помчался домой. Кавказец, словно читая его мысли, несся быстрее лани, нарушал правила, пересекая сплошную, и довез его до нужной остановки за десять минут. Расплатившись, Полозов выбежал из салона и зашагал к дому.

Старая дверь родного подъезда, выкрашенная когда-то в темно-коричневый цвет, была открыта. Пахло кошачьей мочой и квашеной капустой. На лестничной клетке второго этажа стояла соседка тетя Даша и к чему-то прислушивалась.

– Здравствуйте, – приветливо сказал учитель, и пожилая женщина вздрогнула и всплеснула руками:

– Бедный Олежек! Как наша Розочка?

Учитель хотел сказать что-то ободряющее, но не стал:

– Плохо, Дарья Федоровна. Очень плохо.

Тетя Даша поправила жидкие седые волосы:

– Вот супостаты бесстыжие! И носит же таких земля, – она участливо оглядела молодого человека. – Ты, Олежек, небось, и не обедал. Хочешь борщика? Хороший борщик получился, на сахарной косточке.

Полозов покачал головой:

– Спасибо. Я ведь на минутку забежал. Нужно забрать зарядку для телефона.

Она не стала настаивать. Тетя Даша всегда понимала и бабушку, и его самого.

– Если сейчас торопишься, тогда вечерком, Олежек. Буду ждать. Борщ на плиту поставлю, чтобы не остыл.

– Хорошо, – пообещал учитель и, открыв дверь квартиры, вошел в прихожую. Все оставалось так, как было – полный разгром.

Поставив телефон на зарядку, Олег в растерянности направился к письменному столу, бросая взгляды на раскиданные по комнате старые карандаши, шариковые и перьевые ручки и пожелтевшие клочки бумаги. Все это осталось от деда, и бабушка бережно хранила каждую вещь. Да и сам письменный стол, купленный еще в семидесятые годы, выглядел жалко. Полировка потрескалась, местами вытерлась, ручки на ящиках болтались. Поправить мебель не доходили руки: школа отнимала все силы.

Олег выпрямился и посмотрел на часы. Стрелки неумолимо отстукивали время. Позвонив ученикам и отменив поход, учитель подошел к окну. Двое накачанных молодых парней неторопливо прогуливались возле его подъезда. Олег не видел грабителей, но какое-то шестое чувство подсказало ему, что эти люди тут неспроста. Он снова схватил мобильный и набрал школьного друга:

– Андрей? Можешь срочно приехать? Я должен тебе кое-что рассказать.