Текст книги "Вуаль темнее ночи"

Глава 5

Леонид Сомов, молодой белокурый лейтенант, терпеливо сидел в коридоре кардиологического отделения и ждал, когда пожилой врач с длинным острым носом позволит задать Валерию Руденко несколько вопросов. Сначала доктор вообще не хотел исполнять его просьбу:

– Вы понимаете, что пациент доставлен в тяжелом состоянии? – все время повторял он.

Леонид пытался парировать:

– А вы понимаете, что в театре произошло убийство? И ваш пациент может нам помочь.

Наконец врач махнул рукой.

– Вы ведь отсюда не уйдете, – констатировал он. – Ладно, когда Руденко придет в себя, я разрешу вам побыть с ним несколько минут.

– У него сердечный приступ? – поинтересовался Сомов. В его вопросе врачу послышалось недоверие.

– Представьте себе, самый настоящий, – презрительно бросил он. – Если вам неизвестно, что это такое, могу провести ликбез. У больного наблюдаются дискомфорт, давление, боль в груди, заложенность в ушах, потоотделение, тошнота, учащенное сердцебиение. Кардиограмма также не очень хорошая. Слава богу, нет инфаркта. Однако сердце этому человеку просто необходимо подлечить.

– Верю, – кивнул Леонид.

Доктор неожиданно смягчился:

– Я обещаю, как только – так сразу.

И врач не обманул. Правда, Сомову пришлось подождать около часа, однако симпатичная черноволосая медсестра, появившаяся из палаты Руденко, махнула ему рукой:

– Заходите. Но только на пять минут.

– Разумеется, – согласился лейтенант. Он вошел в палату и обрадовался, что Руденко находился там один. Больной лежал на кровати и тяжело дышал. Его синеватые губы чуть дрогнули при виде полицейского. Некрасивое лицо, словно изъеденное оспой, было бледно.

– Доктор не хотел, чтобы я сегодня разговаривал с вами, – начал Руденко. – Но я не могу молчать. Если мои показания хоть чем-то помогут, я хоть умру спокойно. Вы не представляете, как у меня тяжело на душе. Как бы там ни было, я убил человека. Причем дорогого мне человека. Боже, как это страшно!

Сомов наклонил голову:

– Я представляю ваше состояние. Очень хорошо, что вы не отказались от разговора со мной. Возможно, кое-что действительно окажется полезным.

Руденко нервно глотнул:

– Спрашивайте.

– Скажите, а вы не почувствовали, что кинжал не бутафорский? – поинтересовался Сомов. – Наверное, имеются видимые отличия.

Валерий кивнул:

– Скорее, ощутимые. Я почувствовал, что кинжал тяжелее, чем обычно, однако как-то не придал этому значения. Видите ли, наши девочки из бутафорского цеха постоянно твердят о новых технологиях, которые позволяют сделать бутафорию лучше, и решил: возможно, более тяжелый вес оружия – это нечто новое. Поймите, у меня и в мыслях не было… – он закашлялся.

Леонид поспешил его успокоить:

– Да, я понимаю. Вы не волнуйтесь.

Губы больного скривились:

– Легко сказать – не волнуйтесь. Я, пусть случайно, но все же убил своего друга. Вы это понимаете? Я уже двадцать лет работаю в этом театре, и ни один человек за все двадцать лет не удостоил меня даже ласковым взглядом. Причина проста: я урод. Но даже если я урод, то все равно человек, правда?

Сомов кивнул. Он не перебивал больного. Однако его беспокоило, что врач в любой момент может прервать их беседу.

– Бучумов очень красивый парень, к тому же талантливый и удачливый, – продолжал больной. – Тем не менее он не растопырил пальцы веером, а обратил внимание на меня, несчастного актеришку, именно актеришку, которому давали унижающие его роли. Они называются «кушать подано» – вы слышали о таких?

– Да, – подтвердил Леонид.

Валерий вздохнул:

– Говорят, все артисты начинают с таких ролей. Это неправда. Не верьте. Некоторым достаются сразу главные. Это от многого зависит. Связи, деньги, покровительство начальства… У меня не было ничего. Только талант. Оказалось, в театре талант – это последнее дело. Мне многие говорили, что я талантлив. И чем это закончилось? Если бы не Роман, я бы никогда не сыграл ни одной нормальной роли.

– То есть вы получили нормальную роль благодаря вмешательству Бучумова, – констатировал лейтенант.

– Именно так, – согласился артист. – Однажды мы разговорились с Романом, он проникся ко мне, – Валерий сморщился, – не спрашивайте почему. Честно отвечу: не знаю. В общем, Бучумов предложил мне попробовать прочитать роль Командора, а потом отправился к начальству и заявил: «Либо Командора играет Руденко, либо я не играю Дона Гуана».

И наш директор согласился. Так я сыграл первый раз в жизни. Нормально, – поправился он. – Теперь, без Романа, я снова превращусь в «кушать подано». А он обещал выбить мне еще несколько главных ролей, – он задышал сильнее и схватился за правый бок. – О, какая боль. Если вам не трудно, позовите врача.

– Кто мог желать Роману смерти? – спросил Леонид, поднимаясь.

Валерий покачал головой:

– Его не любили слишком многие. Но чтобы так свести счеты… Нет, я затрудняюсь сказать…

– Если вы что-то вспомните, – Леонид не успел договорить, в палату вошла медсестра.

– Доктор сказал: разговор окончен, – она посмотрела на Валерия. – Вам плохо?

Синеватые губы больного дрожали:

– Да, пожалуйста, пусть ко мне подойдет врач.

Девушка недовольно взглянула на лейтенанта:

– Не думаю, чтобы врач разрешил вам общаться с нашим пациентом, пока он не выпишется из больницы.

– Я вам сам позвоню, если что, – пообещал на прощанье Валерий.

– Поправляйтесь, – улыбнулся ему Сомов. Он вышел в коридор и достал мобильный.

– Товарищ майор? Я пообщался с Руденко. Ему действительно очень плохо.

– Что он говорит? – поинтересовался Киселев.

– Он говорит, что многим обязан этому человеку, – ответил Леонид.

– Да, я знаю, – перебил его Павел. – Бучумов выбивал для него роли и обещал сделать еще много хорошего. На мой взгляд, Руденко действительно не виноват. Правда, непонятно, как он проморгал настоящий кинжал?

– Утверждает, что девочки из бутафорского постоянно говорили о каких-то новых технологиях, – пояснил Сомов. – И Валерий, заметив, что кинжал тяжелее, чем обычно, подумал, что, если это новый вид бутафорского оружия?

– Понятно, – отозвался Киселев. – Приезжай сюда. Для тебя найдется дело.

– Слушаюсь, товарищ начальник, – ответил Сомов.

Глава 6

Комкая в руках платок, Вера сидела на стуле перед Павлом. Лицо ее приняло синевато-бледный оттенок.

– Я не убивала, – твердила она, – я не могла его убить. Если вы арестуете меня, это будет серьезной ошибкой.

Майор поморщился:

– Я не арестовываю вас, девушка, я вас задерживаю. До выяснения обстоятельств.

– Но у меня больная мама, – проговорила задержанная. – Она будет нервничать, и ей станет плохо.

– Вы сами позвоните вашей маме и скажете ей, что задерживают всех, – предложил Павел. – А наш эксперт потрудится над кинжалом и, возможно, найдет улики, говорящие в вашу пользу.

Вера закрыла лицо руками и всхлипнула:

– Не найдет. Вам ведь нужны отпечатки пальцев убийцы, а мои там будут наверняка. Если человек задался целью подставить меня, то он обязательно сделал так, что я держала в руках этот проклятый кинжал.

– А кто-нибудь обращался к вам с такой просьбой? – поинтересовался Киселев.

Она пожала плечами:

– Вероятно, я не помню. Иногда я делаю все автоматически, а сама погружаюсь в свои мысли.

Прохоров смотрел на нее с жалостью. Он подозревал, в какие именно мысли погружается Вера. Разумеется, о пресловутом корабле с алыми парусами.

– Значит, мы постараемся помочь вам другим путем, – сказал Павел. – Ведь наша задача – доказать чью-то виновность, а не обвинить невиновного, – он повернулся к Пете. – Бери нашу машину и поезжай с девушкой в отдел. А мы тут еще немного поработаем.

– Хорошо, – согласился Петя.

– Если мы не вернемся, когда Михалыч закончит экспертизу, позвоните мне, – попросил майор.

Прохоров кивнул и дотронулся до локтя Веры:

– Пойдемте со мной.

Она втянула голову в плечи и покорно двинулась за ним. Когда молодые люди ушли, Павел обратился к товарищу:

– Что ты обо всем этом думаешь?

Костя развел руками:

– Скажу тебе только одно: у этого Бучумова имелись враги. Разумеется, самый веский мотив был у этой Веры. К тому же она работает в бутафорском цехе. Если бы девушка даже у всех на глазах копалась в реквизите, никто бы не обратил на это внимания. Я уверен, спроси мы ее коллег, они не скажут ничего вразумительного. Это так естественно, чтобы работник бутафорского цеха вертела в руках ею же изготовленное оружие.

– Ты прав, – согласился Киселев. – Мое предложение – давай завтра с утречка отправимся к гримерше, которая видела, как старый актер что-то подсыпал в бокалы артистам, впоследствии неожиданно заболевшим и даже умершим.

– Пойдем, – кивнул Костя. – А сейчас по домам?

– Да, – подтвердил приятель.

Несмотря на довольно позднее время, Катя не спала в ожидании мужа.

– Ужинать будешь? – спросила она, когда Костя поцеловал ее в щеку. – Я подумала, ты захочешь чего-нибудь легкого. Например, вареников с творогом.

Скворцов только сейчас вспомнил, что вечером не пил даже чаю. Однако усталость брала свое.

– Спасибо, родная, – проговорил он. – Я приму ванну и пойду спать. Все остальное завтра.

Катя понимала его с полуслова:

– Хорошо. И расскажешь мне обо всем тоже утром. Надеюсь, завтрашний день будет более удачным.

Однако утром разговора тоже не получилось. Полина всю ночь капризничала, наверное, резались зубы. Журналистка не давала мужу встать и сменить ее у постели ребенка:

– Ты устал, а я могу позволить себе поспать и в обед.

Поэтому, когда Костя отправился на работу, Катя еще спала и впервые за всю их семейную жизнь послушала мужа, осталась в постели, когда зазвонил будильник, и не разогрела ему завтрак. Скворцов пожевал подгоревший тост и отправился в отдел.

Глава 7

Гримера Ларису они застали за работой. Когда Киселев и Скворцов представились женщине, она кивнула на двух девушек, сидевших в креслах:

– Вы можете говорить при них, если хотите. А если не хотите, то придется немного подождать. У них утренний спектакль для детей. Сейчас ведь каникулы.

– Мы подождем, – сказал Павел.

Лариса улыбнулась:

– Отлично. К сожалению, не могу предложить вам ни чаю, ни кофе.

– Не обязательно, – успокоил ее Константин и принялся наблюдать за работой гримера. Чем больше он знакомился с театром, тем яснее понимал, что главные там не актеры и режиссеры, а те, кто, не жалея сил, работают в «театральном закулисье».

Двум артисткам (уже с макияжем и в роскошных костюмах) Лариса делала прически в стиле XIX века. Киселев, как и Скворцов, поглядывал на часы, гадая, сколько же времени понадобится гримеру, чтобы закончить работу. Обе девушки были готовы через десять минут, полицейские никогда не думали, что такие красивые и сложные прически (одна с переплетением волос тонкими прядями крест-накрест поверх ракушки, а вторая с высоко поднятыми и уложенными волосами и завитыми по бокам локонами) можно сделать в рекордно короткие сроки. Костя почему-то вспомнил их с Катей свадьбу и подумал: интересно, почему же бедных невест и выпускниц мучают по два часа? И это при том, что в гримерку постоянно заглядывали другие артисты, они поправляли макияж, платья, шутили, смеялись и просто заходили поболтать, между прочим, отрывая людей от работы. Наконец, когда работа была полностью закончена, Лариса закрыла дверь и устало присела на стул:

– Я вас слушаю.

– Вопрос из чистого любопытства, – улыбнулся Костя. – Скажите, а вы всегда так быстро работаете? Сколько в среднем уходит времени на грим для одного артиста?

Лариса пожала плечами:

– Да, работаем мы обычно быстро. А вот про время сказать непросто, все зависит от сложности грима и от того, делаем ли мы прическу из волос актера или же подбираем парик. Но в среднем требуется двадцать-тридцать минут.

– И вам хорошо платят? – не унимался Костя. Павел с удивлением посмотрел на товарища. Ларисе эти вопросы явно доставляли удовольствие.

– Платят очень мало. Я могла бы уйти в салон красоты хоть завтра и получать в два, а то и в три раза больше, но, несмотря на маленькую зарплату и иногда хамское отношение актеров, не всех, конечно, все же театр затягивает, а бросить не так-то и просто. Это особая театральная атмосфера, волшебный сказочный мир. К тому же на работе мы никогда не скучаем, да вы и сами видите, как у нас тут весело!

– А что, с актерами бывают сложности? – вставил Киселев. Лариса кивнула:

– К сожалению, да, не все понимают, что гримеры – такие же члены театрального коллектива, занимающиеся творческой и важной работой, а не прислуга, которая должна исполнять актерские капризы. Некоторые просто доводят своими требованиями, постоянно пытаются что-то поменять в образе, несмотря на протесты главного художника. Даже появляются нелюбимые спектакли, а неприязнь связана с чрезмерными актерскими капризами, так что раздражение невольно переносится на саму постановку, но, к счастью, подобное все же редкость. А для меня главное – зритель, который не должен быть разочарован! Для гримера высшая награда, когда, выйдя из театра, люди обсуждают не только игру актеров и сюжет спектакля, но и замечают необыкновенную схожесть грима актрисы с описанным образом или удивительную прическу, от которой глаз нельзя отвести. Вот поэтому из театра никуда не хочется уходить. Такой неповторимой атмосферы я не найду нигде. Но, – она окинула полицейских цепким взглядом художника, – вы ведь пришли не за тем, чтобы спрашивать меня о моей работе. Я так понимаю, разговор пойдет о Роме. Мне очень жаль, что его больше нет.

– Мы разговаривали с вашим главрежем Олегом Ходынским, – пояснил Павел. – И он рассказал одну интересную историю про артиста Лавровского. Вроде бы вы стали важным свидетелем, как он что-то подсыпал в бокалы своим коллегам.

Лариса поморщилась:

– Что-то я такое наблюдала. Но не дам сто процентов, что видела, как он подсыпал какое-то зелье. Вроде бы покопошился возле бокала, тем более его попросили принести поднос, а потом даже что-то вроде бы вытащил. Однако повторяю: в деталях я ничего не наблюдала. И, если хотите знать мое мнение, Лавровский ни при чем, – она смешно сморщила нос. – Он может сыграть отравителя на сцене, отравителя или убийцу, но убить на самом деле – нет, кишка тонка. Мне кажется, нужно искать даму. Бучумов ведь имел к женщинам, как мне кажется, чисто спортивный интерес. У нас в театре все знают: Роман знакомился, занимался любовью, а потом расставался. Да что там расставался! – Она ударила кулаком по колену. – Нагло бросал. Переспать с женщиной и потом ее бросить – это для него вроде хобби. А ведь какие дамы предлагали ему руку и сердце! – Гример закрыла глаза.

– Какие женщины? – спросил Павел.

Лариса усмехнулась:

– Да взять хотя бы Танечку Воронову, нашу перспективную модель, – Лариса щелкнула пальцами. – Я своими ушами слышала разговор между ними, – гример покраснела, но мужчины лишь подбодрили ее:

– Продолжайте.

– Видите ли, я шла в гримерку Романа после спектакля, мне нужно было передать ему кое-что из грима, ну, и услышала, как Рома разговаривает с какой-то девушкой, – Лариса замялась. – Дверь была приоткрыта, я и увидела Таню. Она, представляете, чуть ли не на коленях перед ним стояла. Говорит, мол, папика своего брошу и за тебя выйду. Он удивился: «Как же ты папика бросишь? Он тебе мстить начнет. Ведь он для тебя столько сделал, в люди вывел». А Таня смеется: «Да я уже давно хотела его бросить. Даже повод придумала. Я предложу ему на себе жениться. И он откажет – это сто пудов. Он никогда не бросит свою мегеру. Вот мы и разойдемся, как в море корабли. А квартиру, машину и загородный дом он мне оставит. Да, впрочем, даже если бы и забрал, невелика потеря. На днях я такой контракт подписываю! Мне кучу бабок заплатят», – Лариса остановилась и перевела дыхание. – Другой бы сразу согласился, а этот отвечает: «Подумать надо», – она вздохнула. – Я и последний их разговор подслушала. Бучумов категорически отверг ее предложение. Она швырнула ему в лицо букет, лежавший на столе, и выбежала в слезах. Так что ищите женщину, не прогадаете.

Киселев поглядел на нее с восхищением.

– Лариса, вы очень наблюдательный человек, – сказал он. – Не составите ли вы мне список знакомых вам женщин, которые имели с этим Бучумовым отношения?

Гример не смутилась:

– А что же, и напишу. Кстати, если вы говорите обо мне с иронией, то зря. У нас все знают о его шашнях. Просто я хочу вам помочь и время сэкономить. Вам срочно нужно?

Скворцов покачал головой:

– Не срочно. К тому же вы сейчас кого-то обязательно пропустите. Лучше мы пообщаемся с вами через пару часов или завтра. Хорошо?

Женщина с готовностью кивнула:

– Хорошо. Приходите через пару часов.

Они тепло попрощались с гримершей и вышли в фойе.

– На служебной Петька Веру повез, – сказал Павел. – Придется нам такси брать. Не возражаешь?

– Нет, – отозвался Скворцов. – И что ты думаешь по всему этому?

Киселев замялся:

– Это одно из таких дел, которые я не люблю. У Бучумова имелась куча недоброжелателей среди женщин. Судя по рассказам этой Ларисы, на него точили зубы чуть ли не все бабы нашего города. Представляешь, сколько работы?

Константин развел руками:

– Я бы особо не заморачивался по поводу всех. Все не прошли бы в комнату, где лежала бутафория, незамеченными. Видишь, по театру постоянно снуют работники. Впрочем, если убийцей окажется не член театрального коллектива, нам, считай, даже повезло. Тогда его наверняка кто-то видел, и у нас появятся свидетели.

Киселев сдвинул брови:

– А ты прав, – он посмотрел на часы. – Слушай, времени еще до вечера много. Не смотаться ли нам с тобой к Лавровскому? А потом отправимся обедать.

– Давай, – кивнул Константин. – Только Кате позвоню.

Он уже хотел набрать телефон жены, как вдруг его аппарат разразился музыкой. Скворцов бросил взгляд на дисплей:

– Слушай, Михалыч звонит.

– Черт, у меня, похоже, разрядился, – чертыхнулся Киселев. – Отвечай.

– Слушаем, Михалыч, – отозвался Костя.

– В общем, провел я экспертизу по кинжалу, – начал Заболотный. – Отпечатки пальцев одного Руденко. Думаю, убийца был в перчатках. Теперь все шибко грамотные.

– Понятно, спасибо, наш добрый друг, – поблагодарил его Скворцов. – А мы с Павлом хотим навестить Лавровского.

– Желаю удачи, – Станислав Михайлович отключился.

– Я все слышал, – бросил Киселев. – И какие у тебя мысли?

– Можно сказать, никаких, – признался Константин. – Это что касается нашей брошенной дамы Веры. Знаешь, если бы на кинжале остались ее отпечатки, я бы больше порадовался. Мол, кто-то всерьез хотел подставить нашу даму. А тут такое. Возможно, Вера подбросила фото для отвода глаз, а основной план заключался в убийстве на сцене.

Павел вздохнул:

– Это верно. Однако к Лавровскому тоже не мешало бы заехать, – он поднял руку, и мини-кроссовер «Сузуки» остановился перед ними.

– На Залесскую, – сказал Киселев водителю, залезая на переднее сиденье.

Скворцов устроился сзади.

Глава 8

Дом Виктора Лавровского не был построен недавно. Внешний вид здания говорил: хозяин просто переделал старый, надстроил этаж, который смотрелся, честно говоря, как на корове седло, но, видимо, для артиста главным было то, что он живет в двухэтажном коттедже. Денег на нормальную облицовку тоже не водилось. И строительный материал первого этажа разнился со вторым. Киселев нажал на кнопку звонка в заборе из острых кольев, позволявших рассмотреть участок с двумя чахлыми яблонями, и вздрогнул от звучного голоса:

– Кто там?

– Полиция, – ответил майор.

– Но я никого не вызывал, – пробурчал Лавровский.

– Не вызывали, и поэтому мы пришли сами, – вставил Константин.

– Секунду, – раздалось после некоторого раздумья, и на пороге дома показался высокий мужчина в полосатом халате. Он торопливо зашагал к забору, открыл калитку и впустил непрошеных гостей.

– Удивляюсь, чем обязан вашему визиту, – царственным жестом актер пригласил полицейских в дом. У него было смуглое, очень морщинистое лицо, и черные волосы, явно крашенные, не вязались с ним. В общем, он смотрелся, как и его дом, – довольно несуразно. – Извините, я не предлагаю чаю. Моя горничная уже ушла, жена еще не пришла, а сам я не люблю возиться со всем этим.

– Мы пришли не распивать чаи, – пояснил Константин. – Мы пришли поговорить о Бучумове.

Лавровский дернулся. Видимо, это имя вызывало у него неприязнь:

– А что о нем говорить? Наглый парень. Таланта ни на грош. Вот поработал бы с мое…

– Разве талант измеряется временем? – удивился Костя. – Другие вон долго работают, а результата никакого. Если в человеке нет таланта, то не помогут и годы выступлений.

Виктор смягчился:

– Вы правы. Но тогда скажу по-другому: у Бучумова нет никакого таланта, а он лезет в ведущие.

Полицейские переглянулись. Лавровский говорил о Бучумове в настоящем времени, словно не знал о его гибели.

– Но его любят зрители, – парировал Павел.

Виктор развел руками:

– Какие зрители? Эти молодые вертихвостки? На меня ходят те, кто умеет ценить настоящее искусство, – он вдруг замолчал и уставился на гостей. – А зачем, собственно, о нем говорить? Не за этим же вы приехали, чтобы я дал вам оценку его таланту.

– Бучумов погиб вчера вечером во время спектакля, – пояснил Костя. – Точнее, был убит.

Морщинистое лицо актера побагровело.

– Бучумов убит? Вы не шутите? А что произошло? Несчастный случай?

– Странно, что вы об этом не знаете, – посетовал Киселев.

Лавровский щелкнул длинными пальцами с утолщенными суставами:

– Видите ли, может быть, мне и звонили, однако мы с женой давно уже выключаем телефоны. Когда мы в загородном доме, то только отдыхаем и наслаждаемся природой. Возможно, мне звонила и моя жена, но я еще не включил мобильный, – он подошел к книжному шкафу и взял с полки телефон. – Точно, мне звонила Аня, моя жена. Странно, что она это сделала. Она ведь знает… – он остановил сам себя. – Но как это произошло? Клянусь вам, я действительно ничего не знаю.

– Руденко заколол его на сцене кинжалом, которым заменили бутафорский, – сказал Константин. – И сейчас мы проверяем всех на причастность к этому преступлению.

Лавровский откинулся на стуле:

– А при чем тут я?

– Мы знаем, вы завидовали Бучумову и несколько раз даже угрожали ему и другим, – бросил Киселев.

Виктор не смутился:

– Допустим, это так. Но одно дело – угрозы, а другое – убийство. Я бы никогда не решился на него.

– А вот гример Лариса видела и готова дать показания на суде, как вы что-то подсыпали в бокалы актерам, которые позже заболели и умерли. – Киселев думал, что это заявление смутит актера, однако ошибся.

– Если бы наша Лариса действительно видела что-то заслуживающее внимания, то она бы обратилась к вам, – заметил он не без оснований.

– Она не обратилась, потому что врачи поставили диагнозы, не связанные с отравлением, – сказал Костя. – Но при сложившейся ситуации трупы можно эксгумировать.

– Ну, если это нужно, – развел руками Лавровский. – В общем, делайте, как хотите. Я тут ни при чем.

– И все же вам лучше рассказать, зачем вы копошились возле их бокалов, – посоветовал Скворцов. – Ну представьте себе, начнется следствие. Вас затаскают в контору. У вас много недоброжелателей. Возможно, потом, когда все прояснится, вас и выпустят, но здоровье будет подорвано. Подумайте, нужно ли вам все это?

Виктор минуту разглядывал свои ногти, а потом ответил:

– Вы правы. Я расскажу вам все, но, мне кажется, за это не сажают. Видите ли, мне действительно было неприятно, что руководство театра, не обращая внимания на мои прошлые заслуги, толкает вперед бездарных выскочек. Я пробовал поговорить с ними, чтобы они не отнимали у меня роли. Те роли, которые я уже играю много лет. Однако они не пошли мне навстречу. И тогда я обратился к старухе, она, кстати, живет в нашем поселке. Я дам адрес. Только сейчас я осознал, какой был дурак. Я попросил ее сделать так, чтобы мои угрозы возымели действие, чтобы меня начали бояться. И, таким образом, думал я, мои роли останутся при мне. Кто сыграет роль Лавровского и навлечет его гнев, пусть того постигнет какая-нибудь неприятность. Однако она дала мне честное слово, что ни один из актеров не то что не умрет, но даже не заболеет, – он смущенно кашлянул, – серьезно не заболеет. И старуха подарила мне два медных пятака. «Если кто тебе сделает худо, ты тому худо еще пуще сделаешь! – объяснила бабка свой подарок. – Брось эти денежки в вино или лучше в кофе – тут твоему врагу несладко придется». Оказалось, этими пятаками закрывали глаза мертвецу. Придя домой, я все рассказал жене Анне, и она категорически запретила мне их применять. Однако я попытался, но испугался и тут же вытащил их из бокала. Клянусь, это все. Так что делайте вашу эксгумацию. Я могу попросить прощения перед всем коллективом, – его глаза увлажнились слезами, а полицейские подумали: не хорошая ли это актерская игра?

– Мы проверим ваши показания, – сказал ему Павел. – Думаю, на всякий случай вам не нужно уезжать из города.

Старик закивал:

– Да я и не собирался… Мы с Анечкой прекрасно проводим время здесь.

Он так заискивающе смотрел на оперативников, что тем стало противно.

– Пойдем, – Киселев кивнул актеру, даже не протянув ему руку на прощанье. – Не провожайте нас. Я видел, что вы не закрыли калитку.

Лавровский отрешенно рассматривал узоры на ковре:

– Да. До свиданья.

Когда они вышли на улицу, Павел поморщился:

– До чего неприятный тип. А ведь я тоже считал его звездой. Теперь в жизни не пойду ни на один спектакль с его участием. Дойти до такой низости – что может быть хуже? Зависть вызывает деградацию.

– Это ты верно заметил, – согласился Костя. – Куда теперь?

– Я направлюсь к Ларисе, которая обещала мне список женщин, брошенных Бучумовым, – ответил Киселев. – А ты поезжай в отдел.

– Я на минутку загляну домой, – сказал Скворцов. – Полинка куксилась целую ночь. Я ненадолго.

– Помню, как у нашей дочурки резались зубы, – вставил приятель. – Мы с Настеной чередовались у ее кровати. Конечно, иди и заодно там пообедай. Встретимся в отделе.

Друзья пожали друг другу руки, и Константин помчался к супруге.