Текст книги "Юлия Самойлова. Муза Карла Брюллова"

Эксцентричная особа

В пыляевской галерее чудаков и оригиналов Юлия Павловна могла бы занять достойное место – ничуть не в меньшей степени, нежели ее дед Мартын Скавронский или приемный дед Джулио Литта.

Из эксцентричных поступков графини запомнился жителям Милана следующий: когда умерла ее любимая собачка, Самойлова устроила пышные похороны, пригласив всех знатных владельцев собак принять в них участие вместе со своими питомцами. Зрелище, судя по всему, вышло незабываемое.

Вообще, Юлию Павловну преследовали скандальные слухи и ситуации. Она, например, имела милую и невинную привычку принимать ванну из сливок – благо средства позволяли. Предприимчивый слуга вместо того, чтобы выливать сливки после процедуры, продавал их в ближайшее кафе, где из них готовили мороженое. Когда эта история дошла до Юлии Павловны, она рассердилась и слугу прогнала. Однако мороженое имело успех именно благодаря тому, что в Милане знали его историю: этот деликатес с удовольствием покупали многочисленные поклонники и воздыхатели Самойловой.

Как свидетельствует итальянская исследовательница Лейла Тави, эту историю в Милане запомнили: «Известна кондитерская, которая продавала сливки, в которых якобы принимала утром ванну графиня Самойлова, и сливки эти раскупала вся миланская знать, потому что все знали, как красива была графиня».

Воспитанницы

В первые же годы своего пребывания в Италии графиня взяла на воспитание двух девочек. Одна была уже подростком, вторая – совсем маленькой, ей исполнилось три или четыре года.

Происхождение старшей, Джованны, до сих пор остается загадкой. Многие считают ее родственницей второго мужа Самойловой – баритона по фамилии Перри. Девочка родилась, видимо, вне законного брака: ее полное имя звучало как Джованна Кармина Бертолотти, а звали Клементиной Перри. Однако не совсем понятно, откуда графиня могла знать эту семью – с самим Перри она познакомилась гораздо позже. Возможно, это просто совпадение фамилий.

Младшая, Амацилия, была дочерью Джованни Пачини. Имя девочка получила по названию одной из опер своего отца. Мать ее, женщина удивительной доброты, ангельского характера, умерла. Мы не узнаем, что было причиной великодушного поступка графини – любовь к ее отцу или просто жалость к малютке. Так или иначе, девочка росла в атмосфере любви и роскоши. Может быть, сама Юлия Павловна слишком хорошо знала, что такое взрослеть без матери, и на всю жизнь сохранила благодарность деду и бабке, подарившим ей любовь и ласку. Амацилия унаследовала добрый характер матери; атмосфера богатой и беспутной жизни не избаловала ее и не испортила. Много лет спустя графиня брала девочку в Петербург, и та писала трогательные письма отцу.

Письмо о Петербурге

Если бы, дорогой папа, ты видел этот город, как он красив! Все эти улицы такие чистые, что ходить по ним настоящее удовольствие.

Мама все время возит меня смотреть окрестности.

О театрах ничего не могу тебе сказать, потому что они закрыты из-за смерти короля Пруссии, но скоро они снова откроются, и тогда я сообщу подробности.

Амацилия Пачини – письмо Джованни Пачини, 1839

Дурная репутация

Блюстители нравственности и просто злые языки не щадили графиню, несмотря на доброту и великодушие. Ее многочисленные романы были у всех на устах. Она же, похоже, в полной мере усвоила великолепную disinvoltura и даже бравировала этим.

Показателен эпизод, рассказанный Жуковским. Поэт обратил внимание на расположение живописных полотен в зале. «Портрет хозяйки – между Наполеоном и кающейся Магдалиной». Жуковский указал на это графине и получил замечательный по своей откровенности ответ: «В настоящее время – только Магдалина, а кающаяся – это приходит позже». Это было сказано с очаровательной улыбкой.

Женщины – самые строгие судьи других женщин. Вот что писала о Юлии Павловне знакомая Пушкина, жена австрийского дипломата, остроумная Дарья Фикельмон: «По-моему, бедная Жюли, еще такая молодая, с таким благим сердцем, с такой безумной головой, с такой великой щедростью и отзывчивостью души при полном отсутствии принципов и правильных идей, заслуживает, прежде всего, нашего сочувствия. Мы могли бы сделать из нее благородную даму, добрую и рассудительную, но, оставив ее, имеем теперь некую Аспазию, окруженную безразличными людьми, ищущими ее ради ее богатства и роскоши. Италия – наиболее подходящая страна для такого способа существования, и вокруг нее сложилась льстивая клиентура. Жюли помогает бедным, покровительствует артистам – не будем об остальном».

Слово «Аспазия» Дарья Фикельмон употребляет как синоним слову «куртизанка». Однако настоящая Аспазия, подруга Перикла, была не только красива, но и умна, и сам Сократ с удовольствием слушал ее рассуждения. Художники и поэты ходили в дом Аспазии не из корысти, а ради интеллектуального общения с хозяйкой. Вот так обидное сравнение оборачивается комплиментом. Возможно, именно на гетеру Аспазию более всего хотела бы походить русская итальянка Жюли Самойлова.

Но никакие скандалы и слухи не могли заставить графа Джулио Литта отвернуться от приемной дочери. Он часто и пространно писал ей из Петербурга, пересказывая все столичные новости. Юлий Помпеевич с умилением вспоминал о минувших годах: «Я присутствовал при вашем рождении, я лелеял ваше детство». И неизменно подписывался: «Ваш папа и друг Жюль Литта». Его письма были найдены в Италии и переведены замечательным исследователем Н. П. Прожогиным. Особенно интересно письмо, где Литта рассказывает Юлии о дуэли и смерти Пушкина. Знаменательно, что, передавая историю событий, Литта всецело принимает сторону поэта, сурово осуждая Дантеса. «Это мерзкая и скандальная история в жанре самых безнравственных романов наших дней, достойная пера Виктора Гюго», – писал граф о дуэли.

Милан. Фото середины XIX в.

Граф Литта даже лелеял надежду когда-нибудь оставить русскую придворную службу и вернуться в родной Милан к любимой внучке. Он даже велел упаковать и приготовить к переезду свою библиотеку, состоявшую из тысяч томов древних и новых авторов. Но ему было суждено остаться в России.

Два салона

Своего рода парадокс: добрая, великодушная, свободолюбивая Юлия Павловна занимала проавстрийскую позицию, благоволила оккупантам, которых страстно ненавидели итальянские патриоты. Как такое могло случиться?

Знаток «русского мира» Милана, Михаил Талалай выдвигает следующую версию: «Долгое время мне был непонятен факт забвения нашей замечательной соотечественницы. Выяснилось, что Самойлова в тот сложный момент, когда вся Италия напрягала свои силы вместе с людьми типа Овода, чтобы сбросить австрийское иго, привечала австрийцев. В первую очередь, двери ее салона были открыты именно для австрийцев. И, естественно, особенно сейчас, когда Италия праздновала 150 лет объединения Италии, такая антипатриотическая позиция Самойловой и является препятствием для написания о ней книг, изучения и продвижения этой яркой фигуры.

Почему она потакала австрийцам? Меня заинтересовал этот вопрос. Как мне кажется, здесь сыграло чисто женское тщеславие, потому что ее соперницей, другой светской львицей в Милане была итальянка по фамилии Маффеи, которая была страстной патриоткой и привечала карбонариев, революционеров, патриотов. И мне кажется, что методом от обратного, чтобы устроить нечто противоположное, Самойлова и создала в своих стенах такой салон, не вполне лояльный к итальянской национальной идее».

Клара Маффеи и Бальзак

Графиня Клара Маффеи, совсем еще молодая и очень образованная женщина, собирала у себя и светских людей, и людей искусства и науки; Бальзаку доставляло удовольствие осматривать дворцы и музеи в обществе изящной, тоненькой, миниатюрной и грациозной cara contessina (милой графинечки). Он не мог видеть хорошенькой и приветливой женщины, чтобы не попытать счастья, и стал таким частым гостем у «маленькой Маффеи», что ее супруг прочел ей нотацию, хотя сам жил по-холостяцки.

А. Моруа. Прометей, или Жизнь Бальзака

Клара Маффеи, знатная и красивая, действительно была достойной соперницей «русской дамы из Милана». Сам Бальзак посвятил ей свою повесть «Мнимая любовница». Она дружила со многими замечательными людьми, особенно с Джузеппе Верди и поэтессой Джанниной Милли. Ее салон был не только музыкальным и литературным, но и политическим. Кстати говоря, Верди, убежденный патриот, хоть и бывал у Самойловой, был гораздо ближе Кларе Маффеи: у них были похожие взгляды на будущее родной страны.

Попробуем взглянуть на дело с другой стороны. В борьбе с Наполеоном русский и австрийский императоры были союзниками. Это сейчас мы понимаем, что Священный союз был душителем всяческих свобод по всей Европе, но выросшая в России Жюли могла полагать, что он благодетелен. В этом были уверены не только светские знакомые графини, но и ее ближайшие родственники. Не случайно Шатобриан называет Юлию Павловну «племянницей княгини Багратион». В свете ее воспринимали именно так, и родственные узы побуждали ее придерживаться проавстрийской позиции. К тому же семья ее приемного отца, графы Литты, служила австрийцам еще до прихода Наполеона.

Возможно, к Меттерниху Жюли испытывала даже родственные чувства. Ведь где-то росла ее двоюродная сестра Клементина – дочь Меттерниха.

Тем не менее заметим, что Жуковский видел в гостиной у Юлии Павловны портрет Наполеона – это значило, что и к либеральным веяниям хозяйка дома была не вполне равнодушна.

Эммануил Сен-При

У графини Самойловой была слава похитительницы сердец. Жертвой ее чар, по всеобщему мнению, стал молодой граф Эммануил Сен-При, сын херсонского губернатора.

Он был всеобщим любимцем, рисовал талантливые карикатуры, пользовавшиеся огромным успехом – даже Пушкин упоминает о них в стихах. Смерть Сен-При всех поразила, но ее обстоятельства различные источники описывали по-разному. Случилось это в Италии, в 1828 г., в ночь на Светлое воскресенье. Одни сообщали, что Сен-При застрелился прямо в церкви, другие это опровергали. Петр Вяземский писал: «Утром нашли труп его на полу, плавающий в крови. Верная собака его облизывала рану».

В одном из своих писем Вяземский упоминал о Самойловой в связи с самоубийством Сен-При. Некоторые, впрочем, считают виновницей этой трагедии другую женщину. Третьи уверяют, что настоящей причиной стали карточные долги молодого человека – дескать, некий англичанин обещал оплатить все долги Сен-При, если тот застрелится в его присутствии. Странное обещание!

Так или иначе, если неразделенная любовь Сен-При к графине Самойловой и была только легендой, ее слава как роковой женщины возросла. Не похоже, чтобы графиня ощущала свою вину за случившееся – а может, и вины-то никакой и не было. Тем не менее многие смотрели на графиню так, словно ее красивые платья были забрызганы кровью несчастного влюбленного.

Русская Италия

Русское общество в Италии складывалось из людей, которые любили искусство, и еще из тех, которые по той или иной причине считали необходимым держаться подальше от Петербурга. Посланником в Риме был Григорий Иванович Гагарин. Ценитель изящной словесности, друг многих известных литераторов, почетный член «Арзамаса», Григорий Иванович сам в молодости писал и стихи, и переводами занимался, и даже выпустил сборник «Эротические стихотворения» – очень невинные конечно же, иначе цензура бы не пропустила. Будучи женатым человеком, Григорий Иванович совершенно потерял голову от страсти к фаворитке императора Александра Марии Антоновне Нарышкиной. Император обиделся, и дипломатическая карьера Григория Ивановича, до сей поры развивавшаяся успешно, оказалась под угрозой. Григорию Ивановичу пришлось расстаться с возлюбленной и вместе с семейством отправиться за границу. Через некоторое время государь смилостивился. В должности посланника Гагарин покровительствовал искусствам, а сын его стал художником и учился у Брюллова.

Заметной фигурой в обществе был Анатолий Николаевич Демидов, также состоявший при посольстве – сначала в Риме, затем в Тосканском герцогстве. Он был потомком уральских промышленников, жизнь на широкую ногу была у него в крови: его отец, живя во Флоренции, держал в доме французскую водевильную труппу и каждую неделю давал балы, собирал ценные вещи и экзотических попугаев, причем его коллекции были открыты для осмотра всем любопытствующим. Анатолий Демидов много тратил на благотворительность, почему и был удостоен титула князя Сан-Донато. На родине его титул не признавали: император Николай считал Демидовых выскочками. Брюллов написал конный портрет Анатолия Николаевича, который пришелся по вкусу итальянцам – сегодня он находится во Флоренции, в галерее Питти. Именно по заказу Демидова Брюллов создал «Последний день Помпеи». Демидов собрал богатейшую коллекцию картин итальянских мастеров и основал в Италии мемориальный музей Наполеона (счел своим долгом сделать это на правах родственника, поскольку был женат на племяннице императора).

Душой русского общества в Риме была Зинаида Волконская. Вольнолюбивая княгиня предпочла Италию николаевской России, где над ней был установлен тайный полицейский надзор. Ее знаменитый салон располагался в том самом доме, который примыкал к фонтану Треви. Она писала стихи, прозу и музыку, а ее дом, как и в Москве, привлекал ученых и художников. Была у княгини Волконской и вилла на окраине Рима, склоне Эсквилинского холма – еще один центр притяжения для всех, кто любил искусство, – здесь бывали Вальтер Скотт, Стендаль, Гоголь. И все же ее душу питали грустные воспоминания о России, о тех, кто ушел из ее жизни навсегда, а потому она устроила в своем саду Аллею Памяти и Аллею Мертвых.

Почти все русские аристократы, останавливаясь в Италии, влюблялись в ее историю и искусство. В обществе графини Марии Григорьевны Разумовской Брюллов посетил Помпеи. В биографии Марии Григорьевны, урожденной Вяземской, были весьма пикантные страницы. Развод и второе замужество ее чрезвычайно шокировали патриархальное общество. Первым мужем был Александр Николаевич Голицын. Вторым – Лев Кириллович Разумовский, сын знаменитого фаворита императрицы Елизаветы. Лев Кириллович был влюблен в Марию Григорьевну и однажды… выиграл ее в карты у первого мужа. Говорят, что именно этот эпизод лег в основу лермонтовской «Тамбовской казначейши». В пору поездки в Помпеи графине Разумовской было уже 55 лет, она была жизнерадостной, чрезвычайно любила наряды и светскую жизнь.

Одним словом, русское общество в Италии состояло из людей щедрых и легкомысленных, из романтиков и фантазеров, из оригиналов и сумасбродов с небезупречной репутацией. На этом фоне даже биография Самойловой не казалась слишком скандальной. Знать дружила с художниками, покровительствовала им. Романтическая литература говорила о поэтах и художниках, как о людях, отмеченных свыше, любимцах небес. Преклонение перед талантом было выше любых сословных предрассудков.

Карл Брюллов

В 1828 г., вскоре после приезда графини в Италию, произошло ее знакомство с одним из лучших художников эпохи Карлом Брюлловым, жившим вместе с братом Александром в ту пору в Риме. Его поездка оплачивалась Обществом поощрения художеств. Вообще же в Италии обосновалась довольно разношерстная компания русских художников, среди которых были такие гении, как Александр Иванов, Орест Кипренский или Сильвестр Щедрин. Большинство из них получали «пенсион» от Императорской Академии художеств, некоторые от Общества поощрения художеств. Они общались друг с другом, многие бранились и плели интриги. Карла Брюллова в этом кругу не очень любили.

Сын француза-эмигранта Карл Брюлло, вундеркинд, поразивший своим дарованием преподавателей Академии художеств, уже в молодости приобрел немалую известность. В 1822 г. он был направлен за границу с братом Александром Обществом поощрения художников и остался в Италии на много лет. Разрешение на эту поездку было милостиво даровано императором; в Высочайшем указе фамилия «Брюлло» была исправлена на «Брюллов» – это был знак монаршего благоволения.

К. Брюллов. Автопортрет

Русские «пенсионеры» в Италии

Обыкновенно русские художники, попадая в Рим прямо из академической казармы, бывали совершенно спутаны, так как вместо ожидавшихся блеска и пышности они встречали лишь несметную и наглую нищету, вместо роскошной природы, виденной на гравюрах, – понтийские болота и оголенные степи Кампаньи, грандиозная прелесть которых, понятно, для их опошленного воспитанием чувства ничего не говорила. При приближении их к Вечному городу разочарование их было полное: они натыкались на ровно такую же арку, такую же пограничную караулку, такие же заборы, как у себя, на Екатерингофской заставе, а за этой аркой расстилался грязный, развратный, но живой и горячий Рим, они же, по французским книжкам с анекдотцами, были подготовлены к чему-то донельзя благообразному и порядочному.

Большинство из них, пораженное неожиданностью, спивалось…

А. Н. Бенуа. История русской живописи

Общество требовало от художников постоянных отчетов и новых полотен. А Брюллов влюбился в Италию. Он создавал множество сцен и зарисовок из народной жизни карандашом и акварелью, выполнил десятки, сотни рисунков. Из крупных работ, представленных им на рассмотрение Общества, были «Итальянское утро» – юная девушка среди свежей зелени сада умывает лицо – и «Итальянский полдень» – красивая женщина с улыбкой тянется за сочной, полупрозрачной кистью винограда, освещенной солнцем.

Характер Брюллова, резкий и деспотичный, был причиной того, что отношения с другими русскими художниками у него складывались непросто. Александр Иванов жаловался на него в письмах: «Карл Брюлло является нам всем русским пенсионерам как бы каким-то властелином, и судит и рядит обо всем решительно самым резким образом». Иванов рассказывает несколько случаев, которые рисуют нам великого художника не в лучшем свете – как человека, глубоко безразличного к чувствам окружающих.

Где-то в период знакомства с Юлией Самойловой Брюллов пережил историю, которая легла тяжким бременем на его совесть. Карл Петрович был знаком с замечательным русским живописцем Сильвестром Щедриным. Уезжая из Рима в Сорренто, Щедрин поручил заботам Брюллова натурщицу Аделаиду Демулен. Девушка горячо полюбила художника, однако он не собирался связывать с ней жизнь. Бедняжка написала Брюллову письмо, полное жалоб и упреков, но тот остался совершенно равнодушен. В отчаянии от его холодности Аделаида бросилась в Тибр. Эта история произвела крайне тягостное впечатление на маленькое общество русских художников-«пенсионеров» в Риме. Самолюбивый, а порой и бесцеремонный, художник и без того сумел восстановить против себя многих. «Знаешь ли, он недавно при мне сделался причиной смерти одной молодой вдовы. Она бросилась в отчаянии, огорченная его поступками, в Тибр», – писал Александр Иванов. Он же, потрясенный душевной черствостью своего товарища, всю жизнь хранил в своем архиве копию письма несчастной Демулен.

Дело Маркова

Рассмотрим дело Маркова. Брюло как товарищ знал его слабую сторону. И вот что говорит ему раз за столом спустя несколько времени по приезде: «Послушай, Марков, я тебе скажу откровенно, ведь ты совсем способностей не имеешь, а без способностей что можно сделать в нашем искусстве, брось живопись и займись другим чем». Речь его имела успех. Оскорбленный в крайней степени Марков, лишь только вышел на улицу, как, разбежавшись, что было в нем силы ударился головою об угол дома и расшибся в кровь».

А. Иванов. Из письма отцу

Безусловно, Карл Брюллов сам страдал от своего характера, властного, горделивого, неуравновешенного. Он винил себя в смерти несчастной девушки, но его запоздалое раскаяние не могло вернуть ни душевного спокойствия, ни расположения товарищей.

Именно в это время, когда художник чувствовал себя подавленным и одиноким, он встретил графиню Самойлову, с которой они вскоре стали близкими друзьями.

Любовь или дружба?

Великий князь Николай Михайлович, член многочисленной семьи Романовых и автор серьезного исторического труда о русских портретах, обрисовал отношения графини и художника следующим образом: «Известный К. Брюллов питал к ней чувства более сильные, чем дружба: он писал без конца портреты графини и повторял ее тип на своих картинах».

Что связывало художника и его модель: роман или дружба? Многие авторы биографий художника считали Юлию Павловну единственной великой страстью художника. Графиня и художник общались, переписывались, Карл подолгу гостил в имениях Юлии Павловны, но сколько времени длилась любовная связь Самойловой и Брюллова, да и была ли она, сказать трудно. В письмах графини можно прочитать нежные, очень нежные строки – но, возможно, это была всего лишь любовь-дружба, а не любовь-страсть, если прибегнуть к классификации, изобретенной Стендалем.

Тем не менее в семье Брюлловых сохранилось предание, что Юлия Павловна и Карл Павлович подумывали о браке. Впрочем, вряд ли это было возможно: Самойлова, хоть и рассталась с супругом, де-юре оставалась замужней дамой… А Брюллов к тому же не был дворянином, да и значительными средствами не располагал. Дворянство ему впоследствии было даровано, но позже, гораздо позже. С другой стороны, Юлия Павловна на протяжении всей своей жизни не раз демонстрировала, что умеет пренебрегать условностями.

Где и когда произошло знакомство? Многие полагают, что в 1827 г. в Риме: в салоне княгини Зинаиды Волконской или у русского посланника Гагарина.

А уже в 1828 г. (или в начале следующего, 1829-го) судьба каким-то образом свела художника и графиню в самом романтическом городе мира – Венеции. Брюллов постоянно жил в Риме, графиня – в Милане, тем не менее в 1829 г. художник представляет на суд публики акварельный портрет графини, садящейся в венецианскую гондолу.

Работа имела большой успех на Миланской художественной выставке. Журнал «Библиотека Итальяна» сообщал: «Но больше всего среди ‹…› небольших произведений вызывал восхищение и восторг портрет одной красивой иностранной дамы, изображенной в Венеции, когда она с помощью гондольера садится в лодку. Акварель эта выполнена с большим мастерством русским художником Карлом Брюлловым».

Сегодня местонахождение работы неизвестно, не сохранилось даже ее фотографий. С этой поры картины Брюллова появлялись на Миланской художественной выставке регулярно: есть вероятность, что графиня Самойлова способствовала этому. Ей, как известной покровительнице искусства, устроители выставки каждый год дарили роскошные именные альбомы с гравюрами, повторявшими представленные на выставке полотна – ведь Юлия часто покупала картины и щедро за них платила.

Очевидно лишь одно: по свидетельству Сильвестра Щедрина, летом 1829 г. Брюллов и Самойлова совершают путешествие на юг Италии, в Неаполь. Эта поездка производит на художника огромное впечатление. В Неаполе – шумном, грязном, ярком, веселом – кипела народная жизнь Италии, в которую Карл влюбился всерьез. Рисунки и акварели со сценками из неаполитанской жизни принадлежат к лучшим его работам.

Морской ветер, чувство свободы, безграничности человеческих возможностей, присутствие красивой женщины и умной собеседницы – неаполитанское лето стало счастливым для художника.

А рядом были Помпеи, загадочные древние Помпеи, мертвый город, предмет серьезного изучения брата Александра, город, служивший местом действия картины, над которой несколько лет работал Карл.

В конце 1820-х гг., вероятно, речь о любви между Карлом и Юлией еще не шла – в это время графиня переживала увлечение Джованни Пачини. Она заказала Брюллову портрет своего любимца-композитора – и эта акварель в 1831 г. также появляется на Миланской выставке. Хотя она не удостоилась таких восторженных похвал, как портрет самой графини, «Газета по вопросам науки, литературы, искусства, моды и театра» все же отмечала: «Замечателен портрет композитора Пачини работы господина Брюллова, в котором восхищает сила колорита, чего трудно добиться в акварели».

Неаполь. Любовь к жизни

Неаполитанец живет только тогда, когда испытывает удовольствие. Он умеет наслаждаться своей ленивой и легкой походкой, своим ярким галстуком, сияющим небом над головой, ощущением на лице морского ветра, шумом колес, хлопаньем бичей, пестрыми нарядами встречных женщин и запахом съестного, вырывающимся из широко открытых дверей ресторана. На виа Толедо собрано все, что он любит в мире. И никакое другое человеческое существо не любит мир такой крепкой, упорной, животной любовью.

П. Муратов. Образы Италии

Пачини изображен за роялем, окна и балконная дверь распахнуты, вдали виден Неаполитанский залив, композитор держит в руках партитуру «Последнего дня Помпеи» – оперы, которая сыграет такую важную роль в судьбе Брюллова, послужив импульсом для создания знаменитой картины.

Можно предположить, что именно графиня Самойлова привила Брюллову любовь к театру Ла Скала и его артистам. «Пение любил до восторженности, – вспоминал о встречах с художником И. П. Маковский. – Рассказывал о заграничных артистах, отдавал преимущество г-же Малибран и Паста…» Брюллов написал портреты всех выдающихся певиц, выступавших в Ла Скала – Джудитты Пасты, Джузеппины Ронци де Беньис, Фанни Перемани.

Во время работы над «Последним днем Помпеи» Брюллов проводил много времени с Юлией Павловной, отдыхал на ее вилле у волшебного озера Комо. Между этими людьми, такими разными по своему воспитанию и социальному положению, возникла подлинная душевная близость.

Скрупулезный биограф Брюллова Э. Ацаркина утверждала: «Много раз сопровождала Юлия Павловна своего друга во время его скитаний по Италии». А в 1834 г. художник приезжал в Милан по приглашению Самойловой, отдохнуть после трудов по созданию «Последнего дня Помпеи».