Текст книги "Красное платье в горошек. Издание второе"

Разговор с деревом

– Удивительные у нас в Башкирии места, – Рита Вахитова мне говорит. – Такая природа! И чистота… Простор души.

Люди, не отвыкшие от природы. Живущие в ней. Нет, это совсем не то, что в Италии. Здесь натура – как бы огромный театральный фон, самый красивый в мире пейзаж. А там – совсем другое, потаённое.

Однажды мне привелось оказаться в доме у одних людей. Пожилые они уж совсем, дед с бабкой, были. За стол усадили, как у нас водится.

Сидим за чаем, разговоры ведём. Я краем уха прослышала, что они лекарством занимаются. О мальчике выздоровевшем заговорили. Как его на ноги поднимали, рассказывают. Мне показалось диковинным то, что они применяли.

Я и спрашиваю:

– А где вы об этом узнали?

Дед почесал затылок:

– У дерева спросили. Да, точно – дерево нам сказало.

Я ушам своим не верю:

– А вы с деревьями разговариваете?

Дед говорит:

– Да. Они же, как трава, – всё понимают. Пойди, детка, кстати, на улицу, спроси у травы – хороший ли день сегодня будет.

Я, закусив, как уздечку, сомнения и логический страх, выхожу на крыльцо, спускаюсь на лужайку прямо перед ним, наклюняюсь к траве, трогаю – и… ничего не слышу.

Возвращаюсь в дом. Сажусь за стол, поникшая.

Дед ко мне:

– Ну, что тебе трава сказала?

Лепечу смущенно:

– Ничего… Видите ли, это же у вас – уникальные способности. Это же только вы слышать можете…

Теперь – очередь деда удивляться. Он не выдерживает и громко зовет бабку через всю горницу:

– Слышишь, Марья, а Рита не понимает, что говорит трава!

Забери меня!

– Валентинке моей было восемь месяцев, – Костас мне говорит. – И так сильно она заболела, что мы с супругой не знали уже, что и делать.

От услуг врачей я отказался. Жена в ступор от безысходности упала. Я один у кроватки остался. Что ни делаю, а Валентинка – горит. Под конец и я из сил выбился, прикорнул.

Просыпаюсь, как будто от толчка. К ней, а она – холодная.

Схватил её тельце сильно-сильно прижал к себе. Так сильно, как только мог. Стал просить Господа:

– Забери меня, а её оставь!

Сколько времени прошло так, не знаю. Помню только себя, сжавшего её изо всех сил. Помню её, бездыханную.

Время остановилось, реальность исчезла.

А потом слышу её сердечко: тук-тук!

– Сколько ей лет сейчас?

– Уже большая! Ох и балую же я её!

Интелектуально

– Нет же, вовсе не относится к Древнему Риму, – говорит тот, кто в красной футболке. – Это случилось на целую эпоху раньше, ещё во времена Троянской войны, когда всё из-за Елены закрутилось. Менелай, Аяксы, Гектор, Парис. Ты знаешь, кто такой Парис? Он-то как раз и вызвал всю эту заваруху.

Он обращается к своему соседу, сидящему на лестничной ступеньке при входе в здание генуэзского вокзала Бриньоле – другому нищему в грязно-белой майке. Явно чувствует своё интеллектуальное превосходство: видно, в школе хорошо учился. Или очень книжки любил.

Жаль, что в жизни не пригодилось – мог бы многих своей страстью к истории зажечь.

Мне грустно, но всё-таки где-то глубоко проскальзывает наблюдение: а ведь подобный монолог только в Италии, наверное, возможно услышать. И – чем он хуже гимна?

Немытые волосы

– Было это лет тридцать назад, в небольшом селе, – Оля мне говорит, – где все друг друга знают. Жили тогда трудновато, но дружно. Соседка к соседке за спичками бегала, все новости гласно и негласно обсуждались.

В центре внимания, понятно – молодёжь. Самая красивая пара была – Вера и Сергей. Девушка в сельпо работала, а молодой человек в школе преподавал. Все были уверены, что свадьба – не за горами.

В то время существовали пионерские лагеря, вот и послали молодого физрука на целое лето с детьми работать. Там он встретил Надю, удивительное дело – точь-в-точь похожую на Веру, педагога родом из соседней области, сироту по матери. Надя забеременела, и к осени Сергей женился на ней. Надо сказать, что и хозяйкой молодая учительница оказалась отменной, такой же, как и Вера.

Что было на душе у Веры – никому не говорила и ничем своего страдания не выдала: такая же подтянутая, аккуратная и ухоженная, как и раньше.

Всё было у Веры вроде бы хорошо: и работа, и дом, и учёба заочная в институте. Только вот любви не было. Всё село тихонько переживало за неё.

Потом вдруг, после долгих лет, засветилась изнутри. На вопросы отвечала уклончиво, скрывала от других причину. А причиной был молодой агроном, по распределению приехавший.

По счастью или несчастью для Веры – был он родом из села, которое стояло через речку напротив. Мало-помалу, а слухи поползли: шила в мешке не утаишь.

Повод для разговоров серьёзный: Вера на двенадцать лет старше. И вот, на одном берегу реки, где она живёт, – за неё тихонько болеют. На другом – осуждают: старая, мол, дева молодого окрутить хочет. Особенно против – семья агронома.

Люди шушукаются, а любовь берёт своё. Забеременела и Вера.

Сердобольные женщины из сельского Совета, где Вера прописана, звонят и говорят:

– Вера, надо тебе с Андреем расписаться. Приходите с паспортами, мы вам тихонько брак оформим. Только сегодня – как раз наш председатель уехал в командировку, мы всё сделаем, а потом, когда приедет – ему объясним.

Веру немножко подташнивало. Платье уже не сидело так ладно, как всегда. Она знала, что стоит только сказать Андрею – он тут же привезёт свой паспорт.

Боже мой, как она ждала этого момента!

Что-то смущало. Она посмотрела в зеркало. Волосы были немытыми. В своём новом состоянии, сосредоточенная на новой жизни, которая уже билась в ней, упустила из виду.

– Спасибо вам, спасибо. Но сегодня я не могу.

Она поговорила с Андреем через несколько дней, но он был расстроен ссорой со своими родителями, попросил отложить роспись…

Сына она назвала Андреем. Поднимала на ноги сама. Вырос он трудолюбивым, старательным и добрым.

Сто лет назад

– Однажды послали меня инспектировать школу, – Пьер-Джорджио мне говорит, – расположенную в межгорье. Приехал я на место, без труда разыскал школу. Напротив неё фабрика находилась.

Возникает у меня ни с того ни с сего острое впечатление, что я уже бывал здесь и знаю это место. И мысль появляется, что здание школы – богатый дворец, а фабрики здесь никакой и нет.

Сделал я проверку, вернулся домой, как обычно. Ложусь спать, и снится дворец этот. Сад вокруг него, оркестр вальс играет. Я приглашен на бал. На мне – мундир серо-коричневый: такие офицеры колониальных войск носили. Из подсознания в сознание мысль идёт: сто лет назад.

И снова – сон. Я танцую, шучу, угощаюсь. И сразу же – война.

Фу, какая гадость!

– Это же невыносимо! – Таня мне говорит. – В этом климате нужен особый уход за ногами!

Мысленно соглашаюсь с ней. В средиземноморском климате запахи из-под мышек, пардон за столь интимные подробности, перемещаются в… ноги. Поначалу это приводит в ужас, потом – к поиску средства. Когда наша женщина в аптеку заходит, рука аптекаря автоматически тянется к кремам для ног. Не действуют они, вот в чём вопрос! Ну да ладно, обычному человеку приспособиться можно, а у Тани-то работа с телом связана. Прямой контакт с телом другого человека.

– Вот приходит на массаж, на кушетке растянется… У-у-у! Жаловаться нельзя: не нравится работа – уходи. Сделать замечание – то же самое: клиент пожалуется. А гостиница – пять звёзд. Понятно, что слово клиента – закон.

Лежит на кушетке… Мне уже плохо. А работать надо!

Я руки помою. Хорошо так вымываю, демонстративно. И начинаю ноги массировать. А потом – лицо! Старательно так. Особенно – область носа.

На государственном содержании

Парни попали в подследственный изолятор по причине вроде благородной – надо было выручить молодую землячку Татьяну. Она снимала квартиру и, как это часто бывает в Италии, брала к себе квартирантов, чтобы покрыть часть квартплаты.

А квартирантом у неё оказался хитровастенький сицилиец, который полгода не платил и не собирался, как поняла Татьяна. И уходить не уходил.

Позвала Татьяна своих пацанов – вон их столько голодных по лавкам парковым без работы сидит. Пришли парни, пригрозили сицилийцу, назначили срок уплаты.

Заходят в квартиру в назначенный срок, а их уже полиция поджидает. Обвинили – в угрозе насильственной расправы.

Начали женщины постарше в тюрьму бегать, собирать теплые вещи, да кто что мог. Вызвали матерей. Сердобольная Людмила за переводчицу была.

Адвокаты нормальные попались, все силы прилагали, зная: закон всегда на стороне граждан Италии. Тем не менее, вырисовывалась картина освобождения парней из под стражи.

– Что Вы хотите сказать? – спрашивает адвокат одну из матерей.

– Подержите его в тюрьме, пожалуйста, подольше: там он – на государственном обеспечении.

Красное платье в горошек

– Когда я студенткой была, – Людмила Александровна мне говорит, – знаешь, как у нас тогда было. За учёбой готовить времени особого не было. Заработала я язву желудка в двадцать два года.

В те времена долго в больнице держали, помнишь, наверное. Больше месяца я там была.

Мама меня проведать по вечерам приходила, после работы. Сидим мы с ней в коридоре, разговариваем. Проходит мимо нас мужчина, один из больных нашего отделения: большой, красивый. С проседью, а всё равно – красавец. Мама моя пристально так вслед посмотрела и говорит:

– А не Пётр ли Андреевич Карташов это? Он у нас директором шахты был.

И рассказывает, что когда-то давно они в одном тресте работали. В молодости он таким здоровенным был: за обедом двадцать пять котлет съедал и бутылку коньяка выпивал. А вареников ему так и пятьдесят штук подавали. Богатырь был, все женщины и девушки заглядывались.

Вроде – он. Но более двадцати лет прошло…

– А ты спроси у него, дочка, как его зовут, – говорит мама.

За ужином все больные отделения за одним большим столом собирались. Я на одном торце сижу, по бокам все места заняты, а напротив – свободно. Заходит в столовую этот мужчина. Другие его зовут:

– Иди к нам, Пётр Андреевич!

Он садится напротив, кушать начинает. Я голову поднимаю и говорю:

– Так значит, Вас Пётр Андреевич зовут?

Он поднимает на меня глаза, бледнеет, отодвигается от тарелки, лицо руками прикрыл. Потом говорит:

– Отойди от меня, лукавая!

Поднялся и ушёл.

После ужина я, расстроенная и испуганная, спросила у соседок, что это значит – лукавая? Они постарше меня были. Объяснили мне, что, мол, ничего в этом слове плохого нет. Успокоили.

В последующие дни я его не видела.

Потом встречаемся мы вечером, на закате. Все больные на лавочках сидят в садике вокруг корпуса. Иду по дорожке, он мне навстречу. Поравнялись – на руки подхватил и понёс. Несёт, я думаю: куда? Он меня за угол принёс. Перед скамеечкой, где его знакомые мужчины сидели, на ноги поставил. И говорит мужчинам этим:

– Вот, я старый человек, а любовь свою только сейчас встретил.

И отпустил меня.

Потом стали у меня каждое утро на прикроватной тумбочке цветы появляться. Что ни день – новый букет. Кто его ставит? Спрашиваю соседок по палате – не знают, говорят.

Помнишь, режим тогда больничный был? Тихий час – после обеда. В это время нельзя было из палаты выходить. А мне спать в это время ну совсем не хотелось. Дай, думаю, бигуди поставлю. Открываю тумбочку, а их-то и нет. Соседки говорят, может, подружка твоя из другой палаты взяла?

Я тихонечко-тихонечко прокрадываюсь по коридору, мимо ординаторской, боясь на доктора наткнуться. За угол надо свернуть… И тут я втыкаюсь головой… в грудь Петра Андреевича.

Я – перепугана, да и он взволнован. Говорит со мной, а у самого ком в горле стоит:

– Как тебя зовут? Людмила? Сколько тебе лет? Двадцать два года? Да, я помню… Это в Барнауле было. Точно – двадцать два года назад. Слушай, давай вечером встретимся. Мне тебе что-то очень важное сказать надо.

Встретились мы вечером. Он мне и рассказывает:

– Это в Барнауле было. Учился я в политехе. Нас в комнате – несколько студентов. Вечер подходит, парни на свидания собираются: кто галстук просит, кто – пиджак. Шум-гам в комнате стоит. Я все запросы удовлетворил, дождаться не могу, когда все разойдутся и в общежитии стихнет. Наконец ушли все.

Прилёг я на кровать. Я ни с кем не встречался, хотя все думали, что у меня девчат полно. На самом деле – мне неинтересно было. Лежу себе, думаю. Хорошо так, тихо. Глаза закрыл…

Вдруг дверь снова скрипит. Я разозлился: опять кто-то из мальчишек! Ан – нет. Девушка в двери входит. Точно такая, как ты. Рост, глаза, волосы так же распущены. В красном платье в горошек. Скажи, было у тебя платье красное в горошек?

– Да, было. Я его очень любила, но потом испортила, и мне было очень жаль.

– Садится эта девушка на краешек постели и говорит твоим голосом… Помнишь, когда ты со мной в столовой заговорила – я даже испугался?

– Да, Вы тогда убежали.

– Голос у неё точно такой же, твой был. И говорит она мне: «А что же ты с парнями на улицу не идёшь?» Я говорю: «Нет у меня девушки». Она мне: «Правильно. Любовь твоя только сегодня родилась». Было это 31 марта двадцать два года назад.

– Когда он эту дату назвал, – говорит мне Людмила Андреевна, – у меня мурашки по коже пробежали. Это был день моего рождения.

Мы ещё несколько раз встречались. Он рассказал мне, что вот уже двадцать лет, как женат. Взял женщину с ребёнком, пожалел её. Что у них есть ещё один сын, что жена у него хорошая, очень любит его.

Попросил он меня, чтоб я позволила потрогать своё тело. Я разрешила. Всё: и грудь, и всё-всё. Всю меня он погладил. Но большего себе не позволил.

И говорит мне:

– А я и не знал ещё, что это значит – женщину любить. Что у неё запах есть. Что её волосы пахнут. Знаешь, чем пахнут твои волосы? Степью, как и мои. А тело твоё чем пахнет? Кислым яблочком!

Мы ещё несколько раз встречались. Перед моей выпиской он мне говорит:

– Дни мои сочтены. Ты, наверное, знаешь. Мне предлагали операцию сделать в Трускавце, но я тогда отказался. А сейчас, когда я встретил тебя, дал согласие. Иду на операцию и надеюсь, что буду ещё жить.

Мы переписывались, когда он уехал в Трускавец. Помнишь ту обстановку? Разница в возрасте, к тому же – его положение. Он придумал код, и только я могла расшифровать его строки.

Последнее письмо заканчивалось так: «Своею любовью тебя заклинаю – будь счастлива»!

Путь к вершинам

С шести лет Люся занималась в балетной школе при оперном театре. Была одной из самых лучших учениц. В те времена по всему Советскому Союзу проводились отборы талантливых детей для обучения искусству. Конечно, каждая девочка мечтала танцевать на сцене Большого театра.

Каково же было удивление Люси, когда в один из дней друзья её спросили:

– А ты почему не была на отборочном конкурсе в школу Большого?

Люся ничего не знала – ей не сообщили. Представьте себе, девочку в тринадцать лет так обидеть! Другая бы поплакала, да и смирилась с судьбой. Но не Люся. Она взяла с собой подругу, ушастенькую, но талантливую Розу и пошла вместе с ней в министерство культуры, заявив секретарше, что хочет говорить с министром. Ей ответили, что, мол, министр занят, но может принять его заместитель.

Люся согласилась и рассказала замминистра, что произошло. Он не стал глубоко вникать и направил девчонок в отдел кадров с просьбой разобраться.

Заведующая отделом кадров их внимательно выслушала, позвонила куда и кому следует, а девочкам сказала, чтобы собирались в Москву. В столице из двух десятков претендентов из Душанбе отобрали только шестерых, в том числе Люсю и её подругу.

Дальше были шесть лет учёбы балетному искусству. Люция не скрывает: девочки были полуголодными, а работали много. Занятия были жесткими, изнурительными. Она обучалась у Зинаиды Евтиховой, в потом попала в класс Софьи Николаевны Головкиной, великой балерины и прекрасного педагога.

Вскоре по окончанию училища Люция Рыскулова была приглашена на съёмки фильма-балета «Волшебный цветок», в котором она исполняла главную роль. Фильм стал победителем конкурса в Карловых Варах. Всего же она снялась в десяти фильмах, из которых в пяти играла главные роли.

Карьера актрисы росла стремительно: она стала ведущей балериной Москонцерта – могущественной в то время организации, работать в которой считал бы за честь любой артист бывшего Союза. Достаточно сказать, что возглавлял его известнейший Иосиф Кобзон, а труппа состояла более чем их двухсот человек. Молодая актриса работала с Нонной Мордюковой, Георгием Вициным, Евгением Моргуновым и многими другими известными мастерами искусств.

Партнёром по сцене у Л. Рыскуловой был заслуженный артист Советского Союза Николай Фатеев. Помимо искусства танца концерты требовали и большой подготовки по эквилибристике. Был удивительный номер, в котором актриса выполняла пируэт passe, стоя на пальчиках, а её опорой была… поднятая над головой ладонь парнёра. Когда видишь это на снимке, приходит в голову мысль о фотомонтаже. А на самом деле – это настоящий снимок, настоящий номер и настоящие великие исполнители.

Люция – человек семейный, очень тёплый и добрый. Уже через несколько часов знакомства она знает всё о собеседнике и старается чем-то помочь. Это, пожалуй, врожденное – такая душевная щедрость. Как и врожденный талант.

Рыскуловы щедро награждены редкими способностями. Брат, который, к сожалению, погиб молодым, был мастером спорта. Сестра Римма – известная артистка цирка, руководитель народного коллектива. Её до сих пор помнят в Киеве, хотя Римма около двадцати лет живёт в Италии. Племянница – тоже в цирке работает, только в США.

Такая семья, такая закалка, такое воспитание – добиваться вершин. И Люция делится своим мастерством и опытом с молодыми. Несколько лет назад родилась её школа классического балета в Генуе.

На занятиях балерина – воплощение мастерства и дисциплины. Поражает уровень организованности, а ведь её ученицы – дети.

Она, собранная и взыскательная, одетая в чёрный строгий и то же время мягкий костюмчик, следит одновременно за всей группой, подмечая малейшие неточности и добиваясь четкости и выразительности движения. Девочки демонстрируют чудеса растяжки и гибкости. Одна на другой звучат такие красивые французские наименования позиций, вариаций. И маленькие воспитанницы выполняют немыслимые, казалось бы, вещи с необычайной лёгкостью. В какой-то момент я испуганно ловлю себя на мысли, что их ножки… не имеют костей, так мягко плывут. И замечаю, что преподаватель довольна.

А то вдруг её голос приобретает какую-то жесткую окраску, как бы превращается в кнут, которым она владеет умело и безжалостно. В момент сложного па звучит: «Стой!» Единственное русское слово! В самый напряженный момент! Красиво – стой, держи спинку, равновесие, дыхание, позу! Стой!

– Да, я – строгая, – говорит Люция. – Многие не выдерживают, уходят. С одной стороны, это плохо: ведь моя школа – частная. А с другой стороны – я добиваюсь результата, а путь к вершинам лежит через труд. Иного способа нет.

Наблюдаю занятие и впервые в голову мне приходит совершенно необычная мысль… о полёте. О том, как это тяжело! Какими сильными у птиц должны быть мышцы крыльев, ведь перья в воздухе не удержат! И, конечно же, о том, что надо родиться для полётов. Кто-то родится воробушком, кто-то – орлицей, а кто-то – лебедем. Одетта… Какая из девочек не мечтала?

Одна из младших групп танцует «Сударушку». Это трогательно до слёз – видеть итальянских девочек в русских кокошниках и сарафанах.

А вот «Танец с зонтиком», очень эффектный номер, в котором проявляются по-разному все участницы, но на их фоне совершенно неосознанно выделяешь Матильде Антони.

– У меня занимается ежегодно 60—70 учеников от трёх и до двадцати лет, – рассказывает балерина.– Все они разные. Многие приходят со сколиозами. Мне приходится формировать тело: наблюдать, чтобы правильно формировались мускулы, ставить спину, шею, лицо – делать девочек красивыми. А танец делает их утонченными.

И, подумав немножко, добавляет:

– А ещё я их воспитываю быть такими, как я, – бойцами. Дисциплина – вот основа любого успеха, особенно – на сцене. Это для многих детей тяжело – они избалованы, а занятие длится полтора часа. Но, прозанимавшись год, отмечают родители, они становятся более гибкими и в семье. А это – основа их дальнейшего личного счастья.

Идёт занятие… Звучит обожаемый Люцией Чайковский. Любуюсь девочками. А они – интересные. Кто-то из них, может быть, станет звездой, кто-то, очевидно, оставит занятия. Но несомненно одно – они сохранят то, что дает им школа. Умение красиво двигаться, а это – одна из слагаемых этикета. Умение воспринимать серьёзную музыку, а это – основа высокой культуры. Одухотворённость – источник вдохновения. Дисциплину – основу жизненных гарантий.

Красота требует напряжённого труда, а женственность – огромных усилий. Люция Рыскулова, большая актриса, растит не только великих балерин, но и настоящих, красивых женщин, которые одним своим присутствием украшают мир.