Текст книги "Ваше благородие"

10. Вдовы

Товарищи женщины! Революция освободила вас. Вы все будете свободно трудиться и у каждой будет отдельный супруг…

Фильм «Белое солнце пустыни»

Остров Крым, обособившись от континента, все шестьдесят лет представлял собой конечный пункт для многих беглецов и выселенцев. Армяне и греки бежали сюда от турок, цыгане и евреи – от немцев, румыны – от русских, а русские – от советских.Две мировые войны сильно перетряхнули шейкер Европы, в результате чего крымское население представляло собой интересный коктейль.

А поелику армия отражает то общество, которое она призвана защищать, то крымские форсиз были весьма неоднородным институтом.

Конечно, основу его составляло то, что некогда было Добровольческой Армией. Со временем изменялись уставы, организация и вооружение, форма и знаки отличия. Что-то из прежнего опыта отбрасывалось. что-то из нового опыта усваивалось. Но неизменным оставалось деление сухопутных войск на четыре дивизии: Марковскую, Дроздовскую, Корниловскую, Алексеевскую. Неизменной оставалась разница между званиями в пехоте, кавалерии, пересевшей на танки, и казачьих войсках.

Однако англо-крымцы тоже внесли лепту в традиции форсиз. Именно из их поселений пришло и утвердилось в армейском языке чопорное обращение «Сэр». Как раз в сороковых англо-крымцы внезапно вспомнили о своей исторической родине и сформировали несколько полков в составе британской армии. Хотя англичане были костяком этих частей, там служили и русские, задетые тем, что Крым стоит в стороне от праведной драки, и евреи, у которых кто-то из родственников погиб в газовой камере. В этих частях попадались даже советские военнослужащие, бежавшие из плена в.

Тогда же, во Вторую Мировую, был сформирован летный полк «Вдов». Инициатором его создания была беженка Юдифь Губерман, всех близких которой сожрала Треблинка. Целый год Юдифь доказывала военному начальству, что, коль скоро женщин в этой войне разрывают бомбами и загоняют в печи наравне с сильной половиной человечества, то пора дать им возможность расквитаться. Юдифь поддержало множество других беженок и она добилась своего, став первым командиром женского полка пилотов-бомберов. Почти все в полку были мстительницами – за себя и родных. Самолеты назывались в честь погибших и без вести потерянных в сумеречном гетто, которое раньше называлось Европой. Летчики-мужчины окрестили весь полк «Вдовами». Женщины вывели это название на фюзеляжах самолетов.

Но тут Британии изменила военная удача, ей пришлось покинуть восточное средиземноморье. Пока шли дискусии, перебрасывать ли «Вдов» в Северную Африку, Гитлер решил напасть на Крым, непотопляемый авианосец союзных войск. Так «Вдовы» получили боевое крещение. Юдифь Губерман погибла в одном из первых боев, но летчицы сполна рассчитались за своего командира: через неделю после нападения нефтяные разработки Плоешти превратились в огненное море.

В свою очередь, крымские коммандос-добровольцы отлично показали себя в Греции и в Италии.

Война закончилась, но начальству было жаль расформировывать отлично подготовленные и проверенные в боях части. Они стали основой двух знаменитых качинских формирований: вертолетного полка (да, «Вдовы» первыми освоили винтокрылое детище Сикорского) и полка спецопераций. Название «Вдовы» сохранили, хотя многим оно представлялось такой же нелепостью, как и корниловский шеврон с черепом и скрещенными шпагами.

Когда в одном небольшом городке на берегу благодатного моря сосредотчено, с одной стороны, пятьсот крепких и отчаянных ребят, а с другой стороны – сто пятьдесят решительных женщин, деловые отношения между ними неизбежно окрашиваются в тона агрессивного флирта. Качинцы редко женились на «Вдовах» (а те, кто решался на такой поступок, делались объектом добродушных и однообразных острот на тему раннего ухода в мир иной), но часто заводили с ними романы. Тамара, встречавшаяся с корниловцем, а не с коммандо, выглядела белой вороной.

Подпоручик Езерский, ни разу не приударивший ни за кем из «Вдов», тоже выглядел белой вороной среди своих. Но его это мало беспокоило. Весь свет ему застила Зиночка, танцовщица из ночного клуба «Мисс Баттерфляй». Больше того – их страсть была взаимной.

Посему увольнительную длиной в сутки, начавшуюся в шесть утра 29 апреля, подпоручик и Зиночка решили провести вместе.

Продуктами и шампанским Зизи запаслась заранее, с учетом повышенной потребности во всем этом молодых организмов, занимающихся приятной, но интенсивной физической деятельностью. Утром зиночкино крохотное бунгало отправилось в автономное плавание, которое до следующего утра не должен был прервать ни Бог, ни черт, ни Общая Судьба.

Прошло утро и день, наступил вечер, в Каче высадился вертолетный десант – батальон под командованием майора Колыванова, усиленный ротой спецназа (командир – капитан Таранович), полк спецопераций заперли на хоздворе, а «Вдов» зачем-то вывезли в Севастополь, взбудораженный городок наконец-то успокоился и затих, но все это прошло мимо Езерского и Зизи, предававшихся любовным утехам. Их кораблик стоял на якоре в голубой лагуне, временно неподвластный политическим ветрам.

В это же самое время еще один офицер – советский майор Михаил Колыванов – также переживал острый припадок влюбленности. И кто будет смеяться – получит в морду. Едва увидев ее на КПП, где пятеро солдат уже тянули спички, а шестой и седьмой держали молча вырывающуюся женщину, майор понял: моя! Одним грозным «отставить» он пресек этот разврат. Пусть развлекаются, но не на том лужку, где пасутся командиры.

Она оказалась третьей из летчиц, оставленных в полку. Остальных увезли в Cевастополь спецназовцы.

Майор отвел ее в облюбованный им домик и оставил там под наглядом доверенного сержанта.

Потому что первым делом – самолеты…

Здесь, в Каче, был еще и учебный центр для пилотов ВВС Крыма. Кстати, инструкторами-пилотами вертолетов были, обратно же, бабы, и майор нашел в этом рациональное зерно: мобилизует. Стремишься распушить хвост и показать все, на что способен. Опять же, выговор от мадам получать никому не хочется…

Бункера для учебных самолетов были выстроены и оборудованы по последнему слову техники. Склад боеприпасов тоже содержался в образцовом порядке. Майор вспомнил советские аэродромы и поежился. Хорошо, что эти ребята своей волей сдались. Доведись с ними воевать – мы бы их, конечно, победили, но и они ж нам кровушки бы попортили!

Майор методично обошел весь учебный центр и везде расставил посты. Но, честное слово, никогда еще аккуратному и исполнительному Михаилу Колыванову так сильно не хотелось покончить с делами побыстрее!

Потому что девчонка – до последнего нерва, до сладкого сжатия в паху он чувствовал это – была как раз тем, чего он всю жизнь ждал, о чем мечтал годы армейского гусарства и неудавшегося супружества. Общепринятой красоты в ней не было, шика тоже, но скульптурная лепка бедер, темные волосы и серые дымчатые глазищи лишили его покоя и пропал, пропал майор!

И, осматривая холодные бункера, гнезда боевых драконов, он согревался, пробуя на вкус и смакуя ее имя: Тамара…

* * *

Ближе к вечеру Дмитрий Езерский и Зиночка решили сделать паузу подлиннее. Даже в автономном плавании нужно иногда сменять вахтенных.

Они неплотно перекусили (подпоручик планировал еще один заход на цель), и Езерский решил во время ужина слегка нарушить автономность их плавания, включив телевизор.

Все могло перевернуться в этом мире, но пропустить еженедельную программу о скачках подпоручик, страстный игрок, не мог никак.

Но, видимо, мир таки перевернулся, потому что по всем каналам шла только Москва!

Езерский слегка обиделся. Он, конечно, симпатизировал Общей Судьбе, но не настолько же, черт возьми, чтобы пропускать «Ипподром»!

Он перебрал все варианты настройки, в точности повторяя действия и испытывая эмоции героя советского анекдота «Я т-те пощелкаю!», и уже положил палец на кнопку отключения от сети, когда прозвучала сакраментальная фраза о виноградниках, которую вы, дорогие читатели, должны уже знать наизусть.

* * *

…Тамара встала и пошла мыться в душ. Она проделывала это четвертый раз за вечер, и знала, что самое большее через час ей захочется мыться еще.

Где он мог спрятать пистолет?

Она нашла маникюрные ножнички, но не знала, сумеет ли с нужной силой вогнать никелированные кончики в бритый затылок, и хватит ли сил потом перерезать себе вены. Если не хватит – лучше не думать, что тогда случится.

Даже если она оденется в его комбез, ей не удастся пересечь территорию базы. Он на голову выше и вдвое шире, так что вид у нее получится далеко не естественный.

Пустые банки из-под джин-тоника тоже не годились в качестве орудия убийства. Майор пил только те, что открывал сам. Не доверяет женщинам. И, в общем, правильно делает.

Тамара с отвращением натянула черное кружевное белье. Черт бы его подрал, она покупала этот комплект не для того типа, который сейчас храпит на ее постели!

Нет, уже не храпит. По шевелению в комнате она поняла, что тип проснулся.

Он сидел на краю кровати и ел сладкую кукурузу.

– Есть хочешь? – он сделал широкий жест в сторону столика.

– Спасибо, – она села, подцепила ложкой (вилки и ножи майор тоже предусмотрительно спрятал) консервированный ананас из банки, надкусила водянистую сладкую мякоть.

Ананасы из банки, видимо, представлялись майору вершиной «шикарной жизни», как и баночный джин-тоник.

– Ты чего вскочила, Томка?

– Ходила в душ.

– А-а… Значит, анекдот: женился чукча на француженке. Его спрашивают: ну как оно ничего? А он говорит: хорошая женщина, только грязная очень. Как грязная, спрашивают? А вот так: два раза в день моется… Не смешно?

– Смешно.

– Что-то ты, подруга, смурная какая-то, – озаботился майор. – Ну, чего грустить-то? Не бойся, не брошу. Не поедешь ты на стадион.

Вот обрадовал-то!

– А я, между прочим, почти в разводе, – интригующе сообщил майор. – Может, того, распишемся? Если, конечно, не поставят вас на особое положение.

Тамара расхохоталась. Уже второе брачное предложение за сутки! Да-а, поручик Уточкина, вы зря времени не теряете! Редко какая «вдова» может провести в постели с мужчиной больше одной ночи подряд, а уж получить при этом два предложения руки и сердца! Как же вы, такая разбитная «вдовушка», упустили столь потрясающую возможность на КПП – там было целых семеро крепких парней! Что ж вы запищали, как голенастая тинэйджерка, которую на школьной танцплощадке прижали в углу? Нет, блядовать так блядовать, по полной программе!

Она вообразила себе жизнь с этим майором Мишей, ежедневное лицезрение его сатиновых трусов… О, Господи!

Это даже не было изнасилованием – вот, что самое страшное. Нет, самое страшное – что она не могла решить, что хуже – изнасилование или вот так…

Она сама пошла за ним. Ни словом не обмолвившись о том, что не хочет его, что для нее он – только меньшее зло, что ее тело еще хранит другое тепло…

Она плакала. Он утешал, как умел, а умел он довольно неуклюже. И ни взглядом, ни жестом не дала она ему понять, что он ей противен, что она всего лишь подчиняется… Улыбалась и старалась понравиться.

Выбор был – он или те семеро.

Но если семеро – ты всего лишь физически слабее. Это может случиться с каждым. Семеро скрутят кого угодно. А вот идти за спасителем в свою комнату, давясь своим трусливым согласием, и покорно снимать с себя одежду, и переодеваться в черное кружевное белье от «Лиз Шармель» – бра без бретелек, узкие трусики, чулочный пояс… Да, это и есть настоящий позор.

Тогда почему же она сейчас сидит на заднице и жрет ананасы из банки вместо того, чтоб врезать этому козлу стулом по голове?

– Ну, вот, Томка, ты и развеселилась. – обрадовался Миша. – Я когда тебя увидел, сразу понял, что ты – славная девчонка. С огоньком. Может, еще того… Покувыркаемся?

Сказать «да». Пусть подойдет поближе. И черенком ложки – в глаз.

Во дворе раздался топот сапог, потом забарабанили в дверь. Майор дернулся к подоконнику, потом повернулся к двери:

– Кто там?

«Ах, вот, где ты прячешь пистолет…»

– Товарищ майор, тут какая-то херня творится. Связь не работает, со штабом бригады контакт утерян…

– Так надо меня среди ночи поднимать? Сами справиться не можете?

– Никак нет, товарищ майор! На всех частотах сплошной шум.

– Так позвоните в штаб по телефону, козлы!

– А как?

– Откуда я, на хер, знаю как? Томка, как отсюда… – он осекся.

В лоб ему смотрело дуло «Макарова».

Тамара демонстративно щелкнула предохранителем, передернула затвор.

– Прогони их, – тихо сказала она.

– Дура, положи пистолет.

– Прогони их!

Секунды три майор колебался, потом крикнул:

– Через полчаса я приду, уходите!

Тамара криво улыбнулась, услышав на лестнице топот ног.

– Дура, – как-то печально сказал майор. – Я же с тобой по-человечески. Не дури, Томка, положи пистолет. Ничего тебе не будет. Я обещаю.

– Заткнись. Ложись лицом вниз, руки на голову.

Майор встал в полный рост, скрутил кукиш и предложил:

– Выкуси.

Она слишком поздно поняла, что он провоцировал ее, прощупывал. Искал предел ее решимости. Он не подчинится, надо стрелять, потом выбежать в холл, и попытаться прорваться к машине. Если надо будет – проложить туда дорогу пулями. Она не совсем ясно представляла, что будет делать после того, как истратит здесь весь боезапас, но первый пункт программы уже сам по себе выглядел неплохо.

Ее палец напрягся на спусковом крючке, и в это время майор своим кукишем ударил ее по руке, держащей пистолет. Выстрел ушел в пол, а майор второй рукой врезал Тамаре по скуле.

Ее голова еще раскалывалась от малинового звона, когда майор повалил ее на постель и сорвал бра. Одной рукой он схватил ее за грудь, а другой – ударил по второй щеке. От боли Тамара не могла даже заплакать. Она не успела заметить, когда он вошел, и словно сквозь вату услышала:

– Товарищ майор, что случилось?

– Нечаянный выстрел! Ничего страшного, валите отсюда!

Он выполнял свою работу так, будто рубил дрова: ритмично, сильно, с характерным хриплым сопением. Тамара попыталась укусить его в лицо, но он даже не стал размениваться на третью оплеуху – просто прижал ее голову предплечьем и держал так, пока не кончил, рыча сквозь зубы.

Тамара чувствовала себя так, словно по ней проехал бульдозер. Цыпленок табака.

Майор встал, подобрал с пола пистолет. Потом натянул комбез, сел у окна, закурил.

Тамара собирала себя по частям. Повернуть голову. Подтянуть руку. Опереться на локоть. Сесть.

– Ну что, позвать ребят? – спросил майор. – Всю роту? Или только взвод?

– Если ты считаешь, что не справился, давай. Если на одну женщину вы можете только взводом… Но первый, кто попробует, недосчитается пары яиц, понял?

Майор неожиданно улыбнулся.

– Ты мне такая даже больше нравишься. Люблю смелых.

– Ты лучше убей меня, bastard. Потому что рано или поздно я тебя все равно убью.

– Ох, не смеши меня, Томка. – Он встал. – Ладно, пойду посмотрю, что там у них со связью. Ты не будешь искать, чем меня зарезать?

Тамара плюнула ему в лицо. Плевок не достиг цели – девочки из приличных врэвакуантских семей не умеют правильно плеваться. Слюна упала на штанину.

– Слижешь, – сказал майор. Это был не вопрос, а утверждение.

– Пошел на х…

Следующая оплеуха была ленивой, но от этого не менее тяжелой. Тамара обнаружила себя лежащей почти под креслом.

Внутри поднимался истерический смех и вой, но она загнала его обратно. Не слыша собственных слов, сказала:

– Дурак. Ты можешь меня бить, пока не отлетит голова. Ты можешь позвать всех своих холуев. Но я сама для тебя больше ничего не сделаю.

– Посмотрим. – Майор поднял с пола ее бра, вытер им штанину и бросил бра ей в лицо. Потом натянул куртку и вышел за дверь.

Она плакала долго, вжимаясь в подушку опозоренным своим разбитым лицом, плакала до дрожи, до пронзительного тягучего чувства в паху, плакала со слезами и без слез, а потом снова потящила в ванную изгвалтованное тело.

Самое обидное – то, что она могла легко всего этого избежать. Стоило только остаться с Артемом, в его бахчисарайской квартире.

Сейчас она уже с трудом могла вспомнить причину, по которой сорвалась и поехала сюда. Каждый человек хотя бы раз в жизни бывает таким дураком, что остается только диву даваться. Но одни расплачиваются за это дешевле, а другие – дороже. Кажется, Тамара относилась ко второй категории.

Хотелось почувствовать себя не дезертиром, прячущимся по углам, а офицером, который делит с армией поражение. Всю жизнь она пробивалась, не желая, чтоб ей делали скидку на пол. Она стремилась доказать, что может все не хуже любого мужика. И тяготы плена «Вдовы» перенесут наравне со всеми, потому что они – такие же солдаты и офицеры, как и все.

Разница оказалась лишь в том, что, скажем, поручика батальона технического обслуживания Дементьева никто не порывался растянуть на полу караулки, а на поручика Уточкину нашлись аж семь желающих.

Лучников, подумала она, я надеюсь, что тебя сейчас трахают в жопу бейсбольной битой.

Тамара завернулась в простыню, нашла сигареты, но закурить не смогла: майор унес зажигалку. Предусмотрительный майор.

В комнату кто-то заглянул. Шаги Миши Колыванова Тамара уже научилась отличать от всех других, поэтому, не оглядываясь, определила: не он.

– Get out! – сказала она, не оборачиваясь. Тот не двинулся с места.

Она повернулась и произнесла уже по-русски:

– Пшел вон!

Рядовой смерил ее взглядом, особо задержавшись на лиловых уже скулах, потом гоготнул, и лишь тогда закрыл дверь.

Обозначил статус. Она – шлюха майора. Его игрушка – пока еще любимая и неприкосновенная, но приподнятая над положением полковой девки лишь командирским капризом. «Наступит и наш черед», – вот, что говорил этот взгляд и эта усмешечка.

Надо что-то делать. Найти хоть какое-то оружие, пробиться на аэродром или погибнуть. По крайней мере, от пули, а не от…

Маникюрныые ножнички. Что можно сделать с их помощью? Майора уже не зарежешь, он теперь будет подпускать ее близко только для одной цели, и ничего острого взять не позволит. Что можно учинить, кроме самоубийства – довольно болезненного и вовсе не привлекательного?

Можно погасить свет. То есть, свет можно погасить и так, но при помощи ножниц можно погасить его радикально, во всем коттеджике для одиноких офицеров. А в темноте – врезать этому, у дверей. Как следует, чем-нибудь очень тяжелым. Легкий плетеный стульчик для этого не годится, фуршетный столик – тем более. Что-нибудь более основательное.

Душ.

Она пошла в ванную. Попыталась свинтить опору, на которую вешался душ. Если это удастся, у нее будет вполне приличный стерженек из никелированной стали, с треугольным тяжеленьким навершием. Вот только чем воспользоваться в качестве отвертки? Собственные ногти для этого не годились, маникюрные ножнички с запасом проворачивались в головке круглого винта. Нужно что-то более широкое.

Она вернулась в комнату в поисках подходящего инструмента. Ложка? Возможно.

Винты не поддавались. Наверное, слегка приржавели от влаги…

Уксус. Но его нет.

Лимонная кислота.

Тамара выжала на болты пол-лимона, оставшиеся от вечернего пиршества. Получится или нет?

Первый болт поддался минут через десять.

Через полчаса она имела в руках вожделенный дрючок.

Теперь ножницы.

Тамара помнила, что если обмотать рукоятки ножниц сухой тканью, ее вроде не должно ударить током. Но кто его знает, как оно получится на самом деле. Конечно, майор будет здорово недоволен, когда обнаружит в облюбованной комнате кучу горелого мяса, но ее это вряд ли утешит.

В общем, попробуем.

Она обмотала руку простыней и, разведя кончики ножниц, сунула их в розетку.

Ну, конечно. До двух дырок одновременно они не достают.

Тамара чертыхнулась, но вспомнила, как можно выйти из положения: просто развинтить ножнички.

Этот винтик брался уже и ногтем.

Разомкнув ножницы на две половинки и сведя их концами вместе, она снова обернула руку тканью, перекрестилась и сунула в розетку хромированные кончики.

Раздался треск, полетели синие искры, завоняло паленым пластиком. Тамара ощутила сквозь ткань, как мгновенно накалились колечки ножниц, и отдернула руку.

Комната ухнула во тьму.

Тамара отшвырнула ножнички, кинулась в душ и замерла там с поднятым орудием возмездия.

Но десантник оказался сообразительным парнем и в дверь входить не стал. Он оставался в коридорчике.

– Эй, ты! – крикнул он. – Где ты там! А ну, встань у окна, чтобы я тебя видел!

Тамара не отзывалась. Она тоже умеет вызывать людей на провокацию.

– Вылезай, красавица! – он попытался поймать ее на лесть. – Вылезай, курва!

Она улыбнулась. Ну, иди же сюда, дурачок, иди, мой сладкий.

– Если найду, дам в глаз! – пообещал он. – Слышишь, блядь?

Ну, иди же!

Он сделал шаг. Потом – еще один. И третий.

Последний.

Уловив движение сбоку от себя, он поднял руку, защащаясь. Но тяжелая железная пластина ударила его по руке и предплечье сломалось с глухим треском. Автомат выпал. Тамара еще раз ударила – по голове. Тебе бы сразу стрелять, глупенький, а ты решил, что справишься с бабой голыми руками.

Против лома нет приема.

Он успел крикнуть – вот, что плохо. Надо делать все очень быстро, снять с него комбез, чтоб не бежать до аэродрома в трусах. Забрать автомат и патроны. Ей-богу, пара голых сисек – совсем не то оружие, которое она хотела бы использовать против десанта.

Перед тем, как выбежать из комнаты, Тамара не отказала себе в удовольствии врезать лежащему по яйцам. Она не помнила, был он среди тех, кто хотел поиметь ее в самом начале. Может, он вообще не интересовался женщинами. Может, у него были другие сексуальные предпочтения. Честно говоря, ей было наплевать.

Она выскочила из темного коттеджика, и побежала в сторону аэродрома под прикрытием живой изгороди. Мелкий гравий, которым была усыпана дорожка, колол босые ноги. Она решила бежать под кустами, по траве. Те, кто бежал навстречу, не заметили ее, когда она упала и прижалась к земле под низкими ветками жасмина.

Да ее, собственно, никто и не искал, поняла она. На базе творилась какая-то беготня, но к ней эта беготня не имела отношения.

Она поползла по траве, проклиная все на свете, а мимо нее по дорожке пронеслись два БМД. В сторону аэродрома, черт бы все это подрал. Что их так всполошило?

Она не проделала и четверти пути, когда с аэродрома раздались автоматные очереди. Тамара решила плюнуть на все и бежать.

Выросшего перед ней десантника она заметила слишком поздно. Откуда взялся?

– А ну, стой! – он попытался схватить ее за плечо, она увернулась и короткой очередью прошила его грудь.

Падая в кусты жасмина, он смотрел на нее с удивлением ребенка, которому протянули пустой фантик от конфеты.

Она отшатнулась в другую сторону, ноги подкосились. Но никто не бежал на выстрел, никому она была не нужна. И слава Богу.

Тамара встала, стараясь успокоиться, чтоб не дрожали ноги. Подошла к телу, оттащила его в сторону, под куст. Потом огляделась, забросала гравием темные пятна на дорожке. Подобрала автомат и запасной рожок с патронами.

К архитектору жилого городка для «Вдов» она уже успела проникнуться искренней благодарностью. Это, наверное, был эстет, помешанный на зеленых насаждениях, что сейчас весьма кстати. Откуда же выскочил этот парень? Из клуба?

Она нырнула в заросли и под прикрытием зелени подошла к темному клубу. Светилось только одно окно – бильярдная. Десантников не было видно. Тамара раздвинула ветки и подошла к крыльцу. Держа автомат наизготовку, да так, чтоб он не брякнул о другой, боком (не терять из поля зрения дорожку) поднялась по лестнице и толкнула ногой дверь.

* * *

Тот же день, тремя часами раньше.

Десантник на КПП полка спецопераций изумленно таращился на белого офицера, который требовал, чтобыего пропустили в лагерь для интернированных.

«Пьяный, что ли?» – подумал солдат.

От офицера действительно попахивало вином, но и по запаху, и по виду судя, он был не настолько «поддавши», чтобы проситься под арест.

«Просто псих», – догадался солдат и облегченно вздохнул.

– Товарищ старший лейтенант! – крикнул он. – тут к вам их благородие пришло!

Старший лейтенант Гуков, уже успевший раздобыть подборку «Хастлера» за два года, и обложившийся ею по периметру, был ужасно недоволен тем, что его оторвали от разглядывания веселых картинок, по сравнению с которыми Playboy – это приложение к «Мурзилке».

– Чего надо? – спросил он у беляка.

– Товарищ старший лейтенант, моя часть находится на казарменном положении. Я пришел в свой полк.

«Вот зараза!» – подумал Гуков. Оформляй его, время трать…

– Завтра приходи.

– Согласно приказу я должен находиться в расположении части круглосуточно.

Парень – хуже триппера, пристанет – не отцепится, понял Гуков. Это, стало быть, тот самый, которого утром недосчитались.

– Как фамилия? – спросил старлей.

– Подпоручик Езерский.

– Андрющенко, – Гуков пальцем подозвал ефрейтора, – отведи подпоручика к остальным.

И лейтенант вернулся к «Хастлеру».

Он думал, что решил проблему, а на самом деле создал ее.

Импровизированный концлагерь уже успел пропахнуть тем, чем пахнут все концлагеря: человеческими испарениями, человеческими испражнениями и человеческой тоской. К пополнению компании все присутствующие отнеслись равнодушно.

Доложившись по форме полковнику Александрову, Езерский нарвался на холодную отповедь.

– Где вы изволили шляться, господин подпоручик? Впрочем, можете не отвечать. Круги под глазами, запах винного перегара… Новосветское брют? Господин подпоручик прощался со свободой в лучшем борделе…

– «Красный пароль», сэр! – шепотом выкрикнул свое единственное оправдание бедный подпоручик.

…В половине одиннадцатого вечера окончательно стемнело, и бойцы роты «Тень» начали пробираться через колючую проволоку. Примитивное заграждение было преодолено очень быстро, а для снятия часовых качинцы обычно использовали гитарные струны, о чем красные не знали и при обыске этих струн, находящихся в голенищах ботинок, не нашли. После короткого «соло» лагерь бросился за ограду, причем большинство бойцов было вооружено только «спаренной ручной установкой» – двумя крепкими кулаками. Многим этого хватило. Качинцы были злее, лучше подготовлены, их элементарно было больше, чем спецназовцев и десантников, вместе взятых.

Хотя, конечно, не обошлось без жертв.

В числе убитых оказался и подпоручик Езерский. Командир роты спецназа капитан Таранович, дрался с отчаянием обреченного и хотел лишь одного – прихватить как можно больше белых гадов с собой. С Езерского он начал, напав первым и ударив подпоручика ножом в горло. Следующим номером намечен был полковник Александров, оказавшийся ближе всех, но здесь произошла осечка: быстро поняв, что в ближний бой с огромным Тарановичем соваться нечего, полковник без лишних мудрствований метнул нож. Так капитан подал своим солдатам последний в жизни пример.

Закончив на территории своего полка, крымские спецназовцы начали готовить рейд на аэродром и военный городок «Вдов». Нужно было сообщить соседкам о «Красном пароле»…

* * *

Разгромленный бар требовал осторожности передвижения. Кругом валялось битое стекло, ходить босиком было опасно. Но выбора Тамара не имела: вперед и вверх, как поет любимый бард Артема.

Вспомнив о Верещагине, она почувствовала горечь. Конечно, Тамара была реалисткой, и знала, что только в кино герой бросается на помощь возлюбленой, расшвыривая по пути батальоны врагов. Но, черт возьми, Арт даже не попытался ее догнать по пути в Качу. Хотя знал, какой трассой она поедет, и знал, какие пробки на дорогах из-за перемещения советских войск. Надо признать честно: ее несостоявшийся муж – заносчивый и самовлюбленный тип, как и все мужики.

Тамара поднялась на верхний этаж. Еще на лестнице она услышала стоны, но не ускорила шаг: она стремилась держать под контролем все три двери, ведущие с маленькой галерейки, соответственно, в бильярдную, комнату для карточных игр и комнату психологической разгрузки. Ей совсем не хотелось, чтоб оттуда неожиданно выскочил молодой человек с автоматом.

Поэтому она толкнула ногой по очереди обе закрытые двери, перед тем, как войти в бильярдную.

В карточной никого не было. Свет Тамара не зажигала, чтоб не привлекать внимания, но ни движения в темноте, ни дыхания она не услышала. В комнате психологической разгрузки кто-то лежал на диване. Миндально желтела кожа, казалось, что нагое тело висит в темноте. Сомнений не было – женщина. Тамара подошла поближе, вгляделась в лицо при скудном свете, ползущем в двери бильярдной…

Это была Фатма Фаттахова, и, сначала показалось, что она мертва. Тамара потрогала ее плечо – ничего похожего на могильный холод. Кожа была прохладной, но резиновости мертвой плоти в ней не было.

– Фатма! – тихо позвала Тамара. – Очнись, Фатма! – она похлопала ее по щекам. Голова бессильно мотнулась. На щеке блеснула дорожка слюны. Выдох мощно отдавал перегаром.

Тамара выругалась и подобралась к бильярдной. Набралась духу и вошла туда, вернее, впрыгнула, тут же прижавшись спиной к стене и водя автоматом из стороны в сторону.

Никого. Нет, один человек в комнате был.

На зеленом сукне бильярдного стола лежала Рахиль Левкович, привязанная за руки и за ноги к медным скобам, на которых крепились сетки для луз. Лицо штабс-капитана Левкович распухло и почернело, Тамара узнала ее только по роскошной гриве черных волос, коротко подстриженных, но таких густых и вьющихся, что кроме «афро» у Рахиль не получалось никакой прически.

Рахиль была в сознании и узнала Тамару, ее грудь колыхнулась в судорожном всхлипе, а глаза закрылись.

Ни окликнуть ее, ни что-то сказать Рахиль не могла: рот летчицы был заткнут полотенцем и затянут ее собственными трусиками.

Тамара развязала черное трико, отбросила трусы и полотенце в угол.

– Мне нечем разрезать веревки, – сказала она. – Сейчас я спущусь и принесу стекло.

Рахиль, казалось, не слышала. Тамара испугалась, в своем ли она уме.

Она быстро спустилась по лестнице, подняла с пола первый попавшийся осколок и отступила, не сводя со входа глаз. Потом вспомнила еще кое о чем.

Наверх она поднялась с недопитой бутылкой анисовой водки. Разрезала капроновую сетку, стянувшую руки Рахиль, ткнула ей в ладонь бутылку. Приняв другую руку, помогла сесть и занялась ногами.

Рахиль осушила бутылку в три глотка, как гренадер.

– You should better bring the water, – сказала она.

– Извини.

Рахиль слезла со стола, постояла, шатаясь, опираясь на один из углов, потом подошла к окну.

– Там Фатма, – сказала Тамара.

– Я знаю, – отозвалась Рахиль. – Бедная дурочка думала, что если не будет сопротивляться, ее оставит себе кто-то один. Напоили вусмерть.

На спине и бедрах Рахиль темнели продолговатые синяки.