Текст книги "#Каждая встреча имеет значение. 30 историй о том, какие встречи изменили жизнь героев"

Владимир Перельман

Ресторатор

В моей жизни была потрясающая история. В нее невозможно поверить, она какая-то неземная, и я до сих пор пытаюсь ее осмыслить, хотя прошло больше двух лет.

У меня был необычный, сложный период летом накануне 33-летия. Во-первых, я не мог определиться, где мне жить. Сначала жил за городом – партнер сдавал мне один из своих домов, и я там пытался существовать. Потом у меня была великая мечта построить бутиковый отель, поэтому я решил пожить в гостинице и понять эстетику Америки 60-х годов. Я начал жить в маленьких московских отелях, смотреть, как все устроено.

А во-вторых, для меня это был период тяжелых внутренних процессов. Я понимал, что вхожу в 33-летний рубеж, который многие связывают с возрастом Христа, и у меня было много экзистенциальных вопросов. Как человек из верующей семьи, я задумывался о том, правильно ли живу. И я находился в состоянии эмоционального одиночества.

И вот летом мне звонит мой партнер по ресторанному бизнесу, хороший адвокат в сфере шоу-бизнеса, который лет 10 занимался привозом в Россию звезд мировой величины. Звонит и говорит: «Слушай, 3 октября, в твой день рождения, в Москве будет концерт Стинга, хочешь пойти?». Я говорю: «Конечно, хочу!». Он спросил, сколько билетов, я от балды сказал, что пять, и забыл.

Накануне дня рождения картина такая: я живу в московском отеле, у меня хандра, ко мне вечером приезжает мой родной брат, мы с ним сидим у камина, пьем вино и болтаем «за жизнь». Вдруг вспоминаю, что завтра концерт, а я никого не позвал. Я говорю: «Димка, завтра идем на Стинга!». И еще я пригласил самых близких людей на тот момент: Леню, брата, бывшую жену Женьку и друга детства Илью.

Свой день рождения я тоже встретил очень странно. Обычно я провожу его со своей семьей. А тут набрался наглости, позвонил маме и сказал, что мне нужно побыть одному. Она сказала, что понимает. В общем, я отключил телефон и пошел в баню – позволил себе посреди недели выдохнуть. Часов в 5–6 вечера мы встретились с ребятами и пошли в бар (я тогда еще пил алкоголь), а потом веселющие приехали на концерт. И оказалось, что у нас какие-то безумные VIP-места.

И вот мы сидим, Стинг поет, вокруг такая чопорная московская публика в платьях, костюмах, слушают уважаемого исполнителя. А я чувствую, что хочется танцевать. И наша компания начинает себя немного фривольно вести, пританцовывать. Я замечаю, что единственные, кто смотрит на нас без осуждения, а даже с восхищением, это какие-то три иностранца: женщина и двое мужчин. Потом мы организовали импровизированный танцпол, туда спустились еще люди, в том числе и эти иностранцы.

Началось бурное веселье, и вдруг женщина из компании иностранцев меня приобняла и спросила, кто мы, что мы. Я ответил, что у меня сегодня день рождения и что рядом моя бывшая жена. А она говорит: «О, а я жена Стинга, мой муж сейчас на сцене». Я восклицаю: «Потрясающе! 20 тысяч человек в зале, а я танцую с женой Стинга!». Она говорит: «День рождения – это класс, и вы такие ребята хорошие, яркие. Может быть, поужинаете с нами после концерта?». Я в шоке, но отвечаю: «Да, конечно! Все равно не знаю, что потом делать». Она говорит: «Отлично, приезжайте. Мы живем в «Национале», давайте там встретимся часов в 11, внизу в ресторане». Я тут же начал трезветь, говорю ребятам, что тут такая ситуация – нас позвала жена Стинга, но толпой мы не поедем, я пойду с Женькой.

Вечером мы приезжаем в ресторан. Он набит битком. Меня встречают хостесы с красными губами, не понимая, что я здесь делаю. Я говорю: «Друзья, так сложилось, что здесь должен быть Стинг, а я его гость». Они на меня смотрят с изумлением, но все-таки провожают к столу.

Стинг сидит в каком-то закутке с женой и теми двумя иностранцами. В нас вцепляется его жена с криком: «Ребята, вы приехали!». Я сажусь рядом со Стингом. Он говорит: «Владимир, я знаю, что у тебя сегодня день рождения, что мы будем пить?». Я говорю: «Нет-нет, день рождения за мой счет». На что Стинг отвечает, что об этом не может быть и речи и начнем с шампанского. Через минуту на столе появляется розовое шампанское.

Разговаривать в эту минуту невозможно. Невозможно представить, что это происходит. Но мы начинаем беседовать так, как будто знакомы много лет. Стинг говорит: «Слушай, мне вчера исполнилось 66 лет, а тебе сегодня 33, как это удивительно». Он начинает рассказывать, что из семьи учителей и сам был учителем. Я делюсь, что из семьи музыкантов: папа работает в оркестре Большого театра, он литаврист и один из лучших ударников в мире, мама пианистка, бабушка и дедушка тоже классические музыканты. Поэтому то, что делает Стинг, мне очень близко. И так мы проводим часов пять. Подходят люди брать автографы, а мы сидим, и вокруг нет никаких сопровождающих, никаких русских звезд. Просто мы со Стингом празднуем мой день рождения.

Я был дико потрясен. Понимал, что Всевышний послал мне человека с огромным сердцем и теплотой. В общем, наутро первое, о чем пожалел, это что я был нетрезв, потому что мне хотелось прочувствовать каждую секунду со Стингом. А он еще такой смешной, поставил ноги в каких-то ugly boots на кресло, но в то же время чтобы его не испачкать. Такой домашний, настоящий и совершенно не звездный обезумевший человек.

Он подарил мне целый год радости, счастья и ощущения, что чудо возможно.

После этой встречи я стал думать, почему расклеился. Какое право я имею при всех своих благах, способностях, прекрасной семье депрессовать? И я взял себя в руки: поменял жизнь, стал относиться бережно к своему здоровью, людям вокруг, ушло потребительское отношение.

Я много лет был недоволен собой. Все потому, что не принимал себя со своими особенностями. Мне казалось, если буду как-то плохо, неправильно себя вести (не в глобальном смысле, но все же), у меня пропадут способности, все заберут. Еще я считал, что недостаточно хорошо делаю свою работу. Наверно, через такие периоды проходят все.

Эта встреча показала, что у меня есть всё. Вот ты со Стингом празднуешь день рождения, что тебе еще нужно, Вова? Одумайся. Не вздумай больше жаловаться, а помогай людям и вселяй в них уверенность, что возможно все. По-другому это нельзя трактовать.

Еще, наверное, свою роль сыграли открытость и простота человека. «Мы все одинаковые, я Стинг и ты Стинг, только мне 66, а тебе 33, и это крутое совпадение, давай это отметим».

Мне кажется, такие встречи нужно где-то у себя «вытатуировывать», иметь значок как напоминание, что встреча была. И когда мы в чем-то не уверены, важно мысленно возвращаться к ней. Там много энергии, оттуда можно черпать вдохновение, радость.

Кроме встреч с другими людьми важно помнить и о встрече с самим собой.

С детства я был уверен, что не могу быть один. Мне эта установка даже навязывалась, лет с пяти мама говорила мне: «Вовка не может быть один». И потом я помню, что стою жду родителей в подъезде, например, с работы, встречая всех соседей, потому что не хочу оставаться один. Мы тогда жили в Стамбуле, папа там работал в Стамбульском театре оперы и балета. Меня брали во все гости, потому что в чужой стране вроде как не оставишь без бабушек и дедушек одного. И это так во мне укоренилось, что я лет 25 жил в состоянии, что мне нельзя быть одному.

Я не мог спокойно прочитать книжку, начинал читать одну, вторую, пятую, десятую, бежал к одному, звонил другому – то есть это была такая многолетняя расфокусировка. Я не позволял себе остановиться и побыть в одиночестве для того, чтобы сбалансировать себя. Это привело к тому, что к 35 годам я был все время в состоянии повышенной нервной возбудимости, и из-за этого у меня пошли внутренние физические трансформации. Например, я почти перестал есть, что смешно для ресторатора.

Из-за страха одиночества я заполнял все пустоты общением и не мог даже поесть. Когда я ел с людьми, на самом деле не ел, а старался постоянно быть в центре внимания, чтобы общаться, чтобы не было неловкой паузы.

А потом вдруг обнаружил, сначала с испугом, что я, оказывается, могу быть один. Начал это потихоньку принимать и учиться находиться в состоянии одиночества. Это не значит, что я стал отшельником или аскетом, это значит, что я научился быть интересным самому себе.

Свой первый ресторан я открыл в 26 лет. И сейчас я понимаю, что толчком послужило воспитание, все шло из моего детства. Родители мне много что позволяли, в том числе мыслить свободно: не жить в рамках, стереотипах и в состоянии, что «это не для тебя». И я не боялся встречать уникальных людей.

Мой старший брат какое-то время занимался event-бизнесом. Ему на тот момент было 25, мне 20, и я был у него на побегушках. Он делал разные мероприятия, в том числе благотворительные, и привозил больших артистов, например, Софи Лорен, Орнеллу Мути. Я сидел с этими великими женщинами за одним столом, целовал им ручки, сопровождал во время мероприятий и, конечно, смотрел на них с невероятным восхищением. Но эта свобода, позволение себе оказаться рядом с такими людьми – меня не извращали, а, наоборот, вызывали во мне радость.

И когда я начал заниматься кальянным бизнесом, познакомился с владельцем одного ресторана, большим чиновником из Питера. И он каким-то образом ко мне, молодому парню, проникся и предложил поменять свой ресторан. Я, не имея никакого опыта, разумеется, сказал «да», и так получился первый проект. Во всех последующих проектах, которые я открывал, я точно так же заряжал всю команду и людей вокруг.

Кормить людей – классная задача. Интересная по-человечески и важная энергетически. Я понимаю, что без любви в этой экосистеме еда не будет вкусной. Повара – это ведь люди, у них свои ощущения, переживания. Именно от их состояния зависит, что ты в итоге получаешь – какой температуры блюдо, какая там будет энергия, будет ли там злоба или, наоборот, любовь. Я на это смотрю таким образом. Я всегда строил компании любви.

Вот у меня экономическое образование. Я ведь управляю нашей компанией и, конечно, должен разбираться во всех аспектах. В какой-то момент компания начала превращаться из хаотичной и разрозненной в системную, структурную. В последние полтора года мы строим ее так, чтобы была центральная система управления, и уже достигли больших результатов. В этом тоже есть удивительная любовь. Меня вообще трясет от финансов, как любого другого творческого человека. И я сначала заставлял себя всем этим заниматься, но мне встречаются удивительные люди. Например, новый финансовый директор Мария пришла год назад из большого ресторанного холдинга на зарплату в два раза меньше предыдущей. Она просто прочитала мое интервью и поняла, что хочет со мной работать. Мария – человек невероятной любви. Когда случился кризисный момент, в том числе благодаря ее решениям, твердости духа и любви к коллективу мы смогли совершить правильные поступки. Она отказалась от половины своей зарплаты, раздала деньги, то есть совершила то, что может совершить только человек с большим сердцем. И это стало для меня подтверждением, что все-таки можно иметь системный бизнес и верить в любовь до конца. Просто нужно окружать себя добрыми, хорошими, профессиональными людьми, которые имеют ценности. Все сводится не только к бизнес-задачам, во многом мы меняем человеческие судьбы и сами при этом меняемся. Мы все друг на друга влияем.

Артем Овчаренко

Артист балета, премьер Большого театра

Из всех встреч, которые повлияли на мою жизнь, самая главная – это встреча с моей супругой, Анной Тихомировой. Можно сказать, что эта встреча поделила мою жизнь на «до» и «после». Мы вместе уже двенадцать лет, у нас дочка, ей два с половиной года. А буквально недавно родился мальчик, и теперь у нас полный комплект.

Наша встреча была судьбоносной. Я приехал из Днепропетровска, и первая девушка, с которой я станцевал на сцене Большого театра еще до реконструкции, была Аня. Я тогда только поступил на отделение хореографии, и волею судеб меня поставили с ней. Мы с ней разок станцевали, она выпустилась, и долгое время мы даже не сталкивались. А когда меня пригласили в Большой театр, мы снова начали общаться, и спустя год у нас появились отношения.

Эта встреча очень значительна в моей жизни. Получается, что чуть меньше половины своей жизни я живу с Аней. Мы строим свою семью, все в жизни проживаем вместе. Несмотря на то, что мы оба любим наше искусство, любим Большой театр и наша работа занимает очень много времени, у нас есть возможность побыть вместе, насладиться друг другом. Нам приходится каждый день приходить в класс, заниматься, репетировать, но мы приезжаем вместе и уезжаем вместе. И я кайфую от семейных выходных: мы играем с дочкой, купаемся, поем, танцуем, рисуем, она мне разрисовывает лицо красками – это здорово.

Конечно, у меня было много встреч, связанных с творчеством. Я не скрою, что встреча с хореографом Джоном Ноймайером, который является художественным руководителем Гамбургского балета, для меня тоже стала судьбоносной. Раньше я знал искусство академического балета, а когда познакомился с Джоном, как будто стал говорить на другом языке. Как будто я был полиглотом, знал восемь языков, встретил человека и, проведя с ним время, выучил еще один. Для меня язык Джона Ноймайера стал совершенно новым. Балет для меня превратился не в театральное искусство, а в игру. Теперь я проживаю спектакль, как если бы проживал его в реальной жизни. Здесь я не утрирую жесты, произнося руками по слогам «я те-бя люб-лю», – я использую человеческий язык, как будто играю в кино, но без слов. Для меня было открытием, что есть и другое искусство – не только «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Щелкунчик», «Раймонда». Это классические полотна нашего искусства – наследие, которое мы бережем и храним. А есть еще и драмбалет – балет под другим градусом. Я был поражен, насколько Джон Ноймайер умный, начитанный человек. Бывают такие хореографы, которые создают невероятные спектакли. Он поставил более двухсот спектаклей по всему миру – это невероятно.

Другая значимая встреча была с Жаном Кристофом Майо, когда мы приехали с Олей Смирновой в балет Монте-Карло, и там он специально для нас поставил хореографию. Для артиста балета это большая удача – когда на твою индивидуальность, специфику, психофизику именитый хореограф ставит номер. Майо поставил для нас красивейшее адажио, которое нас объединило, и мы стали друзьями. А еще мы познакомились с местной труппой – теперь для меня балет Монте-Карло как второй дом.

Судьбоносная встреча была и с моим первым педагогом в Днепропетровске, который сказал мне: «Артем, внешний вид – это 50 % успеха». После этого я всегда приходил в белых носочках, всегда опрятный. Какие-то вещи закладываются с детства и оседают в нас. Теперь я не могу прийти на репетицию в зал в чем-то грязном или порванном.

Мой первый педагог в Московской академии хореографии Александр Иванович Бондаренко, к сожалению, уже ушедший, решил мою профессиональную судьбу. В моем родном Днепропетровске мне сказали: «Артем, ты талантливый парень, попробуй провериться в Московской академии хореографии», и я приехал к Александру Ивановичу на смотр всего на один день. И я приехал с мамой. Я помню, в метро меня просто вынесли из станции «Курская» и поставили на станцию «Фрунзенская» – для меня было шоком видеть такую толпу людей. Когда мы добрались до академии, Александр Иванович меня уже ждал. Я пришел в балетный зал, он пошутил: «Снимай штаны – знакомиться будем», – ведь в балете очень важны ноги. На просмотре нас было человек одиннадцать. Я встал вместе с ребятами, которые у него уже занимались, и он говорит: «Ты повторяй за ними, а я буду на тебя смотреть».

Я видел, что ребята очень способные, намного способнее меня, – я думал, что меня не возьмут. Но у меня был большой плюс: так как в Днепропетровске нет отдельной от театра балетной школы, учась там, я с самого детства получал практику в спектаклях. И хоть и пришел я в это искусство поздно, почти в 12 лет, но сразу начал впитывать эту атмосферу артистов, вариться в этой каше. Я уже знал, что такое грим, что такое игра, костюмы, запахи, культура артиста. А в Московской академии есть отдельное училище, где ты до 18 лет учишься, крайне редко приходишь в театр, выступаешь в лучшем случае в пажах и возвращаешься обратно в академию. И когда меня спросили: «А что ты танцевал?» – я ответил, что танцевал то-то и то-то в «Лебедином озере», в «Жизели». Меня попросили показать – прыгнуть двойной тур, гранд пируэт и так далее. Может, я это делал не совсем академично, но делал. Меня в Днепропетровске просто ставили перед фактом: «Завтра у тебя спектакль, ты должен это сделать». Потом пришла Марина Константиновна Леонова, ректор академии, и тоже посмотрела на меня. У меня была такая стандартная ситуация: мы приехали с мамой без денег, и у нас не было возможности оплачивать академию. Но преподаватели помогли и нашли решение. Этот один день в Москве вылился в то, что я теперь гражданин России, что я построил карьеру в лучшем театре мира, создал семью, нашел много друзей. Тем не менее я не забываю свою родину – у меня на Украине остались друзья, бабушка, мама, сестра. Мы общаемся, а буквально на днях я звонил своему первому педагогу – Виктору Ивановичу Рогачеву.

Я бы сказал, что знакомство с балетом также сформировало меня как человека. Я никогда не жалел о том, что пришел в эту профессию. Я повидал почти весь мир. Я танцевал во всех уголках мира, где есть сцена. И это не только знаменитые Ковент-Гарден, Парижская Опера или Линкольн Центр. Прошлым летом мы танцевали на Ямайке, где никогда еще не было гала-концертов, а ранее выступали во Вьетнаме, куда крайне редко кто-то приезжает. Если бы не наше искусство, вряд ли бы мы побывали в таких местах. И конечно же, мы исколесили всю Россию. Поэтому встреча с балетом состоит из многих встреч: ты попадаешь в творческую атмосферу, наполненную красивыми, энергичными и интеллектуальными людьми.

Случались и совершенно неожиданные повороты. Как-то раз из пресс-службы Большого театра мне сказали, что со мной хочет встретиться человек из Лондона, которого зовут Ричард Смит, по поводу Нуреева. А внешне я напоминаю лицом Рудольфа Нуреева, если взять определенные ракурсы. Ричард начал со слов: «Артем, я наткнулся в Сети на твою фотографию и поэтому приехал». Он посмотрел мои записи, увидел, что я танцую многое из репертуара Нуреева, и захотел снять фильм о Рудольфе. И это был уже третий человек, который обращался ко мне с таким предложением. И я сказал, что ко мне уже приезжали и не срослось. Ричард спросил: «Можно я приду к тебе сегодня на репетицию, а завтра на спектакль «Жизель»?». Я говорю: «Конечно, приходите». Мы ему сделали пропуск в Большой театр, он посмотрел спектакль, был на репетициях. Потом он попросил меня дать ему интервью, я рассказал о себе, и через пару дней мне пришел контракт на съемки документально-художественного фильма Dance to Freedom. Съемки состоялись тем же летом, и это был мой первый опыт в кинематографе.

Работа в кино тоже повлияла на мое творчество, потому что раньше я никогда не работал на камеру. В кино понимаешь, что у тебя зритель не за оркестровой ямой и не только с одной стороны – камера может снимать сбоку, сзади, и ты должен сориентироваться, как сыграть. Плюс я там не только танцевал, но и говорил. Я учил тексты, играл с драматическими актерами, мне нужно было это делать хорошо, правдиво. И сами съемки – это интересный опыт. Артисту балета в кино сниматься очень тяжело. На сцене у нас есть один дубль, мы всегда готовы все сделать с первого раза, а в кино много дублей, и нужно в каждом выкладываться. И получалось так, что один дубль снимают с одного ракурса, второй – с другого, третий – только ноги, четвертый – только лицо, пятый – под другим светом… И я помню, что мы пришли на сцену в девять утра, а ушли в час ночи, и все это время я танцевал. Дело было в Петербурге, и мы хотели снять все танцевальные эпизоды за один день.

У Нуреева был такой случай, когда он в партии «Лебединое озеро» выпрыгнул в коде, поскользнулся, упал, остановил оркестр прямо во время спектакля, пошел за кулисы и опустил ногу в канифоль (она всегда есть за сценой, она меняет сцепление – если тебе скользко, ты припудриваешь ею балетные туфли). Нуреев мог себе такое позволить. И вот мы снимали эту сцену, и мне нужно было специально упасть, сыграть. Было очень интересно, потому что мне нужно было натуралистично падать несколько раз и при этом ничего себе не повредить.

Под конец съемки, очень поздно, была такая сцена, когда Нуреева освистывали в Париже и забрасывали помидорами и прочей снедью за то, что он предал родину. Мы снимали эту сцену, и по бокам стояли две стремянки. С одной стороны стоял с ведром Ричард Смит, у него были яйца, капуста, помидоры, которые он кидал мне в ноги. И после нескольких дублей к нему подошел его сын и спросил: «Пап, ты хочешь этого дядю убить?». Ричард рассказал мне об этом уже на премьере фильма – я тогда долго смеялся. После этого опыта у меня уже были рекламные съемки брендов. Так что эта встреча тоже была судьбоносной.

Несколько лет назад я познакомился с психологией и стал изучать специальную литературу для себя – чтобы дружить, общаться, выстраивать правильные отношения с людьми. Есть много интересных книг, которые стали для меня знаковыми. Например, «Ненасильственное общение» Маршалла Розенберга. Это про то, как чувствовать людей, доверять им, общаться, как не упрекать. Есть вариант смотреть на человека и критиковать, а есть другой вариант – наблюдать и давать не критику, а рекомендации. Вы можете упрекать человека, а можете наставлять его. Вы можете говорить правду так, что у человека будет ощущение, что ему в лицо летит мокрая ветошь, а можете сделать это так, как будто протягиваете человеку руку, чтобы помочь ему спуститься с трапа.

Как-то раз Московское общество любителей балета пригласило меня в Бахрушинский музей на один из своих традиционных творческих вечеров с артистами балета, на который приходят поклонники, критики и просто балетоманы. И я рассказал о себе: откуда я такой взялся и как готовлю роли. Потом меня пригласили еще раз, и я спросил: «О чем мне еще рассказать? Я все уже про себя выложил». Устроители сказали: «Копните что-нибудь поглубже». И тогда я начал рассказывать про катарсис, про либидо. Аудитория такого не ожидала и разделилась на две группы – одни ничего не поняли, а другие подумали, что я набрел на какую-то сакральную истину. Я объяснил, что никаких истин не открываю, а просто глубже анализирую жизненные этапы, которые прохожу. Хотя я думаю, что их проходят все, в любой профессии. Кто-то находит ответы в религии, кто-то в строгой науке, кто-то в умозрительной философии и психологии. И вот сразу после этого вечера в Бахрушинском музее меня пригласили в Институт психоанализа на Кутузовском. Я пришел и просто повторил тот вечер уже для знатоков и любителей психологии, но меня восприняли уже как практика, который не только знает что-то из теоретической психологии, но и сам пережил и справился с различными душевными и творческими проблемами. Например, меня спросили, буду ли я переживать, если не попаду в первый состав. Я ответил, что в любом случае я сыграю свой спектакль – чужой не сыграю. А зритель приходит на артиста и не думает, кто первый, а кто второй. Они видят судьбу или роль человека, которого ты проживаешь, они видят смыслы, которые ты рассказываешь в этом спектакле.

Когда танцуешь спектакль несколько дней подряд, единственная поддержка, которую ты можешь получить, – это блеск в глазах партнера, которому также тяжело. Очень важно, когда мы можем зажигать друг друга. Мы очень чувствуем друг друга – чувствуем, когда партнер волнуется, или, наоборот, от него исходит уверенность. Особенно когда играем драматические роли, например, в балетах «Ромео и Джульетта», «Жизель» или «Дама с камелиями».

Однажды у меня было открытие на сцене – я прозрел. Я видел, как на сцену приходили руководители, педагоги, кто-то из министерства, и говорил себе: «Артем, соберись». И каждый раз, когда я это себе говорил, я танцевал, как робот. Было ощущение, что весь спектакль я не танцую, а кому-то что-то доказываю. И я просто освободил себя от этих обязательств. Когда ты что-то кому-то доказываешь, ты разрушаешь свою конгруэнтность с ролью, целостность образа, и зритель это очень чувствует.

Психология повлияла на то, как я стал мыслить. Мне кажется, многие относятся к психологии скептически, потому что появилось много шарлатанов, которые пытаются чему-то научить. Поэтому я про психологию крайне редко говорю, я ее просто изучаю для себя. Ее есть где применить. Я очень чувствую, когда происходит какой-то стресс, потому что стресс всегда отражается на моем теле. Как только вас пугают, ваши мышцы зажимаются – это такие простые вещи. Меня спрашивают: «Испытываете ли вы негативные эмоции?» Но ведь эмоции связаны с мыслями – если ты думаешь о человеке плохо, то, естественно, ты испытываешь негативные эмоции. А если будешь перенаправлять свое мышление, то будешь испытывать хорошие эмоции. Так что работать надо не над эмоциями, а над мыслями, и все будет в порядке. Диапазон эмоциональный, психологический, физический – это все тренируется. И наша профессия затрагивает все эти сферы.