Текст книги "Социальная психология справедливости"

Частным случаем кооперации является взаимодействие подозреваемых и сотрудников правовых институтов. Те, кто считает обращение несправедливым, менее склонны признавать свою вину перед полицейскими, «раскрываться» перед своими защитниками и реже соглашаются с предложениями прокурора относительно наказания (Woolard, Harvell, Graham, 2008).

• И наконец, справедливость определяет вероятность оказания помощи и обращения за ней. Человек чаще обращается за помощью к тем людям и организациям, которые считает справедливыми. Так, чем выше женщины оценивают справедливость действий полиции, тем чаще они заявляют о том, что стали жертвой сексуального харассмента (Rudman, Borgida, Robertson, 1995).

Чем более высокую оценку сотрудники дают организационным процедурам, тем реже они встают на защиту интересов своего партнера, требуя увеличить вознаграждение или уменьшить наказание. В то же время они готовы оказать ему и организации, в которой работают, посильную помощь, демонстрируя так называемой гражданское поведение[17]17
  Гражданское поведение – это действия, идущие на благо организации, но не входящие в обязанности работников – оказание различной помощи другим сотрудникам, а также активное участие в развитии, защите и рекламе организации (Lee, Allen, 2002).


[Закрыть] (Aryee et al., 2007; Blader, Tyler, 2009; Choi, 2008; Meierhans, Rietmann, Jonas, 2008; Moorman, 1991; Naumann, Bennett, 2002; Skarlicki, Latham, 1996; Zellars, Tepper, Duggy, 2002; Williams, Pitre, Zainuba, 2002; Wright, Sablynski, 2008; Yang, Mossholder, Peng, 2007).

В настоящее время существует две разных точки зрения на причины роста гражданского поведения. Одни психологи полагают, что сотрудники, с которыми обращаются справедливо, начинают воспринимать дополнительную помощь как часть своих должностных обязанностей и поэтому оказывают ее (Kamdar, McAllister, Turban, 2006). По мнению других специалистов, справедливость оказывает влияние на гражданское поведение людей, которые не считают его частью своей работы. Это означает, что справедливость просто увеличивает желание помочь (Platow et al., 2006; Tepper, Lockhart, Hoobler, 2001).

Возможно, что это противоречие связано с тем, о каком именно гражданском поведении идет речь. В настоящее время выделяют два основных вида: связанное с установлением позитивных эмоциональных отношений, уменьшением конфликта (помощь коллегам) и с выдвижением новых идей, которое может порождать конфликт (проявление индивидуальной инициативы, принятие ответственности за новые решения). Справедливость оказывает большее влияние на первый вид поведения, если оно не воспринимается как часть профессиональных обязанностей, а на второй – в противоположном случае (McAllister et al., 2007).

Таким образом, за два последних десятилетия регулятивная функция справедливости была описана в десятках эмпирических исследований. Авторы подавляющего большинства из них имплицитно полагают, что такая оценка взаимодействия оказывает непосредственное влияние на аттитюды и поведение участников. Другими словами, при ее изучении игнорируется роль того, каким образом люди объясняют нарушение или соблюдение норм справедливости и как оценивают возможности разных форм реагирования на поведение партнера.

В то же время изучение подобных интерпретаций позволяет понять, почему в одних случаях нарушение справедливости понижает самооценку человека, вызывает негативное отношение к окружающим, отказ от взаимодействия или агрессивное поведение, а в других приводит к противоположным последствиям.

Если представить, что влияние общей оценки справедливости взаимодействия на аттитюды и поведение участников опосредовано атрибутивными процессами и восприятием возможностей разных форм поведенческого реагирования, регулятивная функция будет выглядеть следующим образом (рисунок 12).

По сравнению с классическим вариантом, в этой схеме появляется два дополнительных звена: первый связан с атрибутивными процессами – приписыванием партнеру по общению определенных особенностей, объяснением его действий, оценкой ответственности и заслуженности исхода; второй – с интерпретацией последствий тех или иных поступков. Рассмотрим эти звенья по очереди.

Атрибуция справедливых и несправедливых поступков

Соблюдение или нарушение норм справедливости, наряду со сформировавшимися ожиданиями, является для человека источником информации о том, кто совершил указанный поступок, т. е. о себе или о своем партнере, а также взаимодействии в целом. Общая оценка справедливости общения активирует когнитивные механизмы обработки социальной информации. Последовательность атрибутивных суждений представлена на рисунке 13.

Рис. 12. Взаимосвязь атрибуции, эмоций и поведения

На первой стадии человек получает информацию о действиях участника взаимодействия и формирует первое впечатление о нем. Социально-психологические исследования показывают, что этот процесс начинается в течение 40 секунд после начала общения (Bar, Neta, Linz, 2006). Впоследствии, сформировав этот образ, человек забывает, что в его основе лежит информация о конкретных действиях (Todorov, Uleman, 2002).

На второй стадии он ищет причины совершенных поступков, которые подкрепляют уже сложившийся образ или изменяют его. Как правило, каузальная атрибуция более интенсивно осуществляется, когда речь идет о редких и социально нежелательных действиях. Это означает, что человек прикладывает больше усилий, чтобы объяснить несправедливое, чем справедливое взаимодействие.

Рис. 13. Структура социального познания

На третьей стадии человек выносит суждение об ответственности и вине участника взаимодействия. Как правило, оценка ответственности формируется на основе каузальной атрибуции. В то же время оценка вины[18]18
  Суждение о вине выносится только при атрибуции за социально-нежелательные, несправедливые поступки.


[Закрыть] базируется на суждении об ответственности и наличии смягчающих обстоятельств.

На четвертой стадии человек принимает решение о заслуженности вознаграждения или наказания участника взаимодействия.

В пользу такой последовательности в анализе информации говорят результаты некоторых современных исследований. Они показывают, что приписывание человеку тех или иных черт оказывает влияние на каузальную атрибуцию (Smith, Miller, 1983). Каузальная атрибуция – на приписывание ответственности (Burkard, Knox, 2004; Davey et al., 2001; Lee, 2004; Lussier, Sabourin, Wright, 1993; Struthers et al., 2001; Zhang, Xia, Li, 2007). Атрибуция ответственности – на оценку вины и заслуженности (Davey et al., 2001; Lussier, Sabourin, Wright, 1993).

Социально-психологические исследования говорят о том, что таким образом осуществляется как атрибуция действий партнера по общению, так и самоатрибуция. Однако содержание этих стадий различается в зависимости от объекта приписывания: в отличие от атрибуции, самоатрибуция часто носит самозащитный характер. Более подробно речь об этом пойдет в следующих параграфах.

Конечно, эта схема описывает познавательную активность рационального человека, который тщательно собирает информацию о происходящем. Тем не менее она позволяет проанализировать когнитивные реакции участника, столкнувшегося со справедливостью или несправедливостью.

«Справедливый» и «несправедливый» человек: атрибуция черт

Первым атрибутивным суждением, которое выносят участники взаимодействия, является приписывание черт. Наблюдая за партнером, человек формирует определенное представление о нем (атрибуция черт партнеру по взаимодействию). Как показывают социально-психологические исследования, оно имеет иерархическую структуру. Нижний уровень составляют особенности внешнего вида и поступки. На их основе участнику приписываются отдельные психологические характеристики (прежде всего, личностные черты, способности и мотивация): например, человек, часто посещающий дружеские вечеринки, наделяется «общительностью». Эти особенности входят в состав более крупных факторов, оказывающих влияние на аттитюды к участнику (рисунок 14).

В настоящее время существует несколько различных представлений об основных измерениях «образа другого». Однако наибольшее распространение получила двухфакторная модель, согласно которой все характеристики, которые человек приписывает себе или партнеру по общению, образуют два основных фактора (Abele et al., 2008).

Первый включает в себя особенности, связанные с отношением к другим людям. К ним относятся дружелюбие, вежливость, готовность посочувствовать и оказать помощь, верность и честность, с одной стороны, и доминантность, грубость, черствость, эгоистичность, ненадежность и нечестность, с другой. В состав второго фактора входят характеристики, определяющие индивидуальную эффективность: умный, компетентный, рациональный, креативный, активный, настойчивый, независимый, уверенный в себе, с одной стороны, и глупый, некомпетентный, пассивный, сомневающийся, застенчивый, с другой.

Рис. 14. Структура представления об участнике взаимодействия

Эти факторы имеют разные названия, среди которых «выразительные – инструментальные особенности», «социальные – интеллектуальные характеристики», а также «общение – деятельность», «моральность – компетентность», «теплота – компетентность» и т. д. В рамках данной работы мы будем использовать термины «интеллектуальные» и «социальные» характеристики.

К настоящему времени обнаружены многочисленные свидетельства, говорящие в пользу двухфакторной модели.

• Оценка человека по одному измерению противоречит оценке по другому. Это означает, что чем больше партнеру по общению приписываются характеристики одного типа, тем меньше второго. Это особенно хорошо заметно при описании группы и в меньшей степени – отдельного участника взаимодействия (Abele et al., 2008; Suitner, Maass, 2008). При этом «интеллектуальные» особенности обладают большей культурной спецификой, чем «социальные» (Ybarra et al., 2008).

• «Интеллектуальные» и «социальные» особенности приписываются на основании разной информации. Например, когда человек узнает о действиях партнера, направленных на достижение личных целей, он приписывает ему больше «интеллектуальных», а связанных с интересами окружающих – «социальных» особенностей (Cislak, Wojciszke, 2008). Кроме того, оценка социальных характеристик партнера зависит от стиля взаимодействия с ним, а интеллектуальных – от его статуса (Russell, Fiske, 2008).

• Оценка «социальных» характеристик оказывает большее влияние на общую оценку партнера, но меньшую – на самооценку, чем представление о его «интеллектуальных» особенностях (Abele et al., 2008; Suitner, Maass, 2008; Ybarra et al., 2008). Многие психологи полагают, что это происходит, благодаря эгоистической ориентации человека. Наиболее успешным в достижении личных целей является тот, кто обладает большим интеллектуальным потенциалом и имеет дело с уступчивым партнером. Социальные характеристики партнера затрагивают личные интересы человека (Cislak, Wojciszke, 2008) и позволяют предсказать его поведение в группе (Ybarra et al., 2008).

• Кроме того, представление о разных характеристиках партнера оказывает влияние на разные параметры отношения к нему. Высокая оценка «интеллектуальных» особенностей вызывает уважение, а «социальных» – симпатию, которая, в свою очередь, увеличивает желание общаться с ним (De Bruin, Van Lange, 1999; Scholer, Higgins, 2008).

Какие характеристики люди приписывают партнеру, соблюдающему или нарушающему нормы справедливости?

Содержание межличностного и недифференцирующего дистрибутивного компонентов позволяет предположить, что человеку, совершившему справедливый поступок, приписываются позитивные «социальные особенности», а несправедливый – негативные характеристики. В пользу этого говорят результаты некоторых психологических исследований. Они показывают, что справедливым считается человек, который «может дать совет, научить правильно себя вести, осознавать свои несправедливые дела; добрый, вначале думает о других, а потом о себе, избегает конфликтов и оказывает помощь» (Воловикова, Соснина, 2001; Голынчик, 2004).

Дифференцирующий компонент дистрибутивной справедливости предполагает, что, распределяя ресурсы, участники взаимодействия тщательно анализируют ситуацию, оценивая вклады друг друга. Следовательно, можно предположить, что люди приписывают справедливым партнерам позитивные «интеллектуальные характеристики», говорящие об их компетентности, а несправедливым – негативные.

И наконец, некоторые нормы процедурной справедливости, связанные с возможностью контроля за взаимодействием, предполагают высокую мотивацию участников. Это дает возможность предположить, что человеку, совершившему справедливый поступок, приписываются позитивные «интеллектуальные особенности», говорящие о мотивированности, а несправедливый – негативные характеристики.

Для проверки этих предположений мы провели исследование (Гулевич, 2009), в котором приняли участие 46 студентов дневного и заочного отделения Российского государственного гуманитарного университета.

Основным методом было анкетирование (приложение 3). Методика включала в себя несколько блоков. В начале исследования респондента просили вспомнить и описать ситуацию, когда по отношению к нему поступили справедливо / несправедливо, и оценить справедливость поступка по 10-балльной шкале. Результаты последующего анализа показали, что инструкция оказала необходимое влияние (U = 35,5, р<0,001): справедливые ситуации получали более высокие оценки, чем несправедливые.

После этого участники оценивали выраженность у человека, совершившего поступок, восьми «интеллектуальных» (эрудированный, умный, способный, профессионально компетентный, целеустремленный, предприимчивый, трудолюбивый, деловитый) и «социальных» (дружелюбный, вежливый, общительный, тактичный, добрый, гуманный, отзывчивый, бескорыстный) особенностей.

Качества, образующие шкалы, подбирались следующим образом. На основании предыдущих исследований и списка черт из методики личностного дифференциала было выделено четыре группы характеристик: собственно интеллектуальные (эрудированный, профессионально компетентный, умный, способный); мотивационные (целеустремленный, предприимчивый, трудолюбивый, деловитый); связанные с манерой общения (дружелюбный, вежливый, общительный, тактичный) и отношением к партнеру (добрый, гуманный, отзывчивый, бескорыстный). Проведенный впоследствии анализ с помощью α-Кронбаха продемонстрировал достаточно высокую однородность шкал «социальные особенности» (α = 0,93), куда вошли характеристики, связанные с общением, и «интеллектуальные особенности» (α = 0,88), объединившие характеристики интеллектуальной и мотивационной сферы.

Анализ связи справедливости с «социальными» и «интеллектуальными» характеристиками проводился посредством непараметрического критерия U Манна – Уитни, с помощью которого было вычислено различие в особенностях, которые приписываются человеку, совершившему справедливый (первый вариант анкеты) и несправедливый (второй вариант анкеты) поступок.

Результаты исследования показали, что совершение справедливого поступка способствует атрибуции, прежде всего, «социальных» (U = 91,5, p≤0,001), и лишь затем «интеллектуальных» характеристик (U = 148, p≤0,05).

Так, люди, описывающие справедливого человека, приписывали ему гораздо больше «социальных» характеристик, чем те, кто вспоминал несправедливого. Они оценивали его как более доброго (U = 108,5, p≤0,001), гуманного (U = 112, p≤0,001), отзывчивого (U = 124, p≤0,01), бескорыстного (U = 113, p≤0,001), дружелюбного (U = 124, p≤0,01), вежливого (U = 104, p≤0,001) и тактичного (U = 129, p≤0,01). Исключение составила лишь общительность.

Эти результаты соответствуют данным зарубежных исследований, согласно которым справедливость руководителя группы определяется тем, дает ли он одногруппникам возможность повысить статус, как оценивает их заслуги и можно ли ему верить (Tyler, 1994). Оценивая внимание руководителя к репутации подчиненного, люди обращают внимание на его вежливость, уважение к одногруппникам и соблюдение их прав. Вынося суждение о нейтральности, люди принимают во внимание честность и отсутствие предубеждений, а о возможности доверия – доброжелательность руководителя, позитивность его намерений в отношении подчиненных.

Иная картина наблюдалась в ходе приписывания интеллектуальных характеристик. Люди, совершившие справедливый поступок, получали более высокую оценку по критериям, связанным с уровнем интеллекта и знаний: эрудированный (U = 145, p≤0,05), умный (U = 138, p≤0,01), способный (U = 154, p≤0,05), профессионально компетентный (U = 143, p≤0,01). В то же время различия по «мотивационным» особенностям – целеустремленности, предприимчивости, трудолюбию и деловитости – не достигли уровня значимости.

Таким образом, черты, которые приписывают справедливому человеку российские респонденты, связаны, прежде всего, с межличностной и дистрибутивной справедливостью.

Самоатрибуция черт происходит по такому же сценарию, как приписывание черт партнеру по общению, за двумя исключениями. Во-первых, описывая себя, люди придают большее значение «интеллектуальным» характеристикам и меньшее – «социальными», чем при оценке партнера (Abele et al., 2008; Suitner, Maass, 2008; Ybarra et al., 2008).

Во-вторых, при самоатрибуции черт ярко проявляются самозащитные тенденции. Оценивая свои действия, человек старается сохранить позитивное представление о себе. Поэтому, вспоминая о совершенном несправедливом поступке, он игнорирует эту информацию.

Эта тенденция была зафиксирована в нашем исследовании, проведенном с участием 77 студентов дневного и регионального отделений Российского государственного гуманитарного университета (Гулевич, 2007б). Его участников просили вспомнить два справедливых или несправедливых поступка, совершенных ими соответственно по отношению к другу и коллеге по работе (учебе), подробно описать их и оценить их справедливость. После этого студенты описывали себя по шкалам личностного дифференциала, группирующихся вокруг факторов оценки, силы и активности.

Оказалось, что в оценках студентов проявляются самозащитные тенденции. Люди, вспоминавшие совершенные ими несправедливые поступки, воспринимали себя значительно лучше, чем те, кто вспоминал справедливые. Это различие проявлялось по фактору «оценка», в состав которого входили такие шкалы, как «добрый – эгоистичный», «черствый – отзывчивый», «враждебный – дружелюбный», «честный – неискренний», «безответственный – добросовестный», «обаятельный – непривлекательный» и «справедливый – несправедливый» (U = 1474, p≤0,001). Другими словами, после воспоминания о несправедливом поступке люди приписывали себе больше, а не меньше «социальных» черт и считали себя более справедливыми.

Вероятно, таким образом они старались подчеркнуть случайность поступка и тем самым восстановить когнитивный баланс. Косвенным подтверждением этой интерпретации является тот факт, что во время исследования были отказы респондентов от припоминания несправедливых поступков: они говорили, что не могут вспомнить случай, когда поступили с кем-то несправедливо.

Таким образом, в основе самоатрибуции черт лежала информация не о текущем, а о других актах взаимодействия. Это стало возможным, благодаря тому, что человек имеет о себе больше информации, чем об окружающих. Возможно, что аналогичные тенденции проявляются в ходе атрибуции черт близким людям.

Причины и ответственность за справедливые и несправедливые поступки

Представление о человеке – присущих ему психологических особенностях – оказывает влияние на дальнейшую атрибуцию его поступков. Сталкиваясь со справедливым или несправедливым поведением, люди пытаются определить его причины и найти того, кто несет за это ответственность.

В психологии существуют различные классификации причин, с помощью которых люди объясняют как свои действия, так и поступки окружающих. В последнее время всю большую популярность приобретает идея Б. Вайнера о трех каузальных измерениях – локусе причинности (внешние и внутренние причины), контролируемости (контролируемые и неконтролируемые причины) и стабильности (стабильные и нестабильные причины). Их сочетание позволяет выделить восемь основных типов причин, приписывание которых вызывает разные последствия.

По какому принципу человек выбирает то или иное объяснение? Об этом процессе известно достаточно мало. Дело в том, что все существующие на данный момент теоретические модели описывают приписывание причин, различающихся только по локусу контроля, но не стабильности или контролируемости. Одной из них является концепция Э. Джонса и К. Дэвиса, которые утверждали, что, осуществляя каузальную атрибуцию, человек ориентируется на два основных признака: способность участника взаимодействия совершить данный поступок и возможность предвидеть последствия. На их основании он оценивает намеренность поведения, которая, в свою очередь, провоцирует внутреннюю атрибуцию. Чем больше способность и возможность предвидеть последствия, тем выше оценка намеренности поведения и тем большая вероятность внутренней атрибуции в ущерб внешней.

Руководствуясь представлением о причине совершенного поступка, человек принимает решение о том, кто несет за него ответственность. Первоначально считалось, что он приписывает ее тому участнику взаимодействия, действия и особенности которого были признаны причиной произошедшего. Однако впоследствии стало понятно, что, хотя суждение об ответственности и основано на каузальной атрибуции, оно имеет определенную специфику (Гулевич, 2006в, 2009б).

В частности, согласно Ф. Хайдеру, действующему лицу приписывается максимальная ответственность, если между его поступком и наступившими последствиями прошел небольшой промежуток времени; у него была возможность совершить эти действия; он мог предвидеть последствия; совершил поступок намеренно и не имеет смягчающих обстоятельств (Bordel, Guingouain, Somat, 2006). В то же время, по мнению Б. Вайнера, человек признается ответственным, если причина, лежащая в основе его действий, является внутренней и контролируемой, а его поведение не имеет смягчающих обстоятельств (Alicke, 2000). И наконец, К. Шавер признает важность таких условий, как короткий промежуток времени между поступком и его последствиями, возможность предвидеть их, намеренное совершение действий, наличие свободы выбора и соответствие поступка нормам морали (Shaver, Drown, 1986).

Нетрудно заметить, что все перечисленные модели построены по одному и тому же принципу. Их авторы полагают, что атрибуция ответственности определяется тремя основными условиями: локусом причинности, суждение о котором выносится в соответствии с моделью корреспондентного выведения Джонса и Дэвиса (одновременность поступка и последствий, предвидение последствий, намеренность), ее контролируемостью (возможностью свободы выбора) и наличием смягчающих обстоятельств. Интересно, что в большинстве эмпирических исследований атрибуция ответственности редуцируется до оценки локуса причинности и контролируемости. В то же время наличие смягчающих обстоятельств относится к области атрибуции вины.

Подобное представление содержится, например, в модели Г. Микулы, описывающей оценку ответственности человека, совершившего несправедливый поступок (рисунок 15).

Этот автор полагает, что на нее оказывают влияние намеренность действий, локус причинности и ее контролируемость. Суждение об ответственности, в свою очередь, определяет атрибуцию вины, наряду с нанесением ущерба и наличием смягчающих обстоятельств (Mikula, 1993).

Рис. 15. Атрибуция ответственности и вины за несправедливый поступок

Если соблюдение и нарушение норм справедливости является для человека таким же поведенческим показателем, как, например, успехи в работе, выигрыш в лотерею или совершение преступления, при его атрибуции должны выполняться все указанные условия. Несмотря на то, что классические модели атрибуции ответственности описывают суждения, вынесенные свидетелем социально-нежелательного поступка, мы предположили, что эти условия «работают» во всех ситуациях. Другими словами, взаимосвязь каузальной атрибуции и атрибуции ответственности будет одинаковой в независимости от социальной желательности поступка и субъекта оценки (свидетель, деятель или потерпевшая сторона).

Для проверки этого предположения нами было проведено двухэтапное эмпирическое исследование (Гулевич, 2007а, 2008а). В нем приняли участие 116 студентов и абитуриентов Российского государственного гуманитарного университета и Высшей школы экономики, обучающихся на разных специальностях.

Основным методом исследования было анкетирование. На первом этапе респонденты должны были вспомнить и описать две ситуации взаимодействия, в которых они поступили справедливо или несправедливо (приложение 4). После этого следовал ряд утверждений, касающихся намеренности действий, локуса причинности (личностная и объектная атрибуция), контролируемости и атрибуции ответственности. Участники должны были определить, насколько они согласны с каждым из утверждений, выбрав один из семи вариантов ответа от «совершенно согласен» до «совершенно не согласен».

Было создано два варианта этой анкеты. В первом варианте респонденты должны были вспомнить две ситуации, в которых они поступили несправедливо: сначала касающуюся человека, с которыми они не были связаны деловыми или учебными отношениями (личное взаимодействие), а затем – однокурсника или коллеги по работе (деловое взаимодействие). Описав первую ситуацию, они отвечали на указанные вопросы, затем описывали вторую и снова отвечали на них. Во втором варианте респонденты вспоминали две аналогичных ситуации, когда они поступили справедливо.

Анкета, предназначенная для второго этапа исследования, была похожа на описанную выше, однако в ней респонденты должны были описать ситуации личного и делового взаимодействия, в которой они были не деятелем, а жертвой справедливости или несправедливости.

Результаты исследования показали, что основными предикторами суждения об ответственности являются локус причинности и контролируемость (таблица 1). Это означает, что большая ответственность приписывается деятелю и жертве, поведение которых вызвано внутренними и контролируемыми причинами. Кроме того, оценку ответственности основного действующего лица предсказывает намеренность его поступков (относительно жертвы такой вопрос не задавался).

Однако, как оказалось, важность этих факторов в некоторой степени зависит от субъекта оценки и социальной желательности поступка. Они лучше объясняют суждения, вынесенные деятелем (таблица 2), особенно, если они касаются ответственности жертвы (таблица 1), а также атрибуцию ответственности за социально нежелательный, т. е. несправедливый поступок (таблица 3).

Кроме того, при оценке социально нежелательного поступка теряет значение степень, в которой деятель контролирует свое поведение (таблица 3).

Таким образом, результаты нашего исследования носят двойственный характер. С одной стороны, они соответствуют наиболее распространенному представлению об атрибуции ответственности.

Таблица 1

Факторы, оказывающие влияние на атрибуцию ответственности в целом

Таблица 2

Факторы, оказывающие влияние на атрибуцию ответственности, осуществляемую деятелем и жертвой

Таблица 3

Факторы, оказывающие влияние на атрибуцию ответственности при справедливом и несправедливом поступке

В соответствии с ним, оценивая ответственность за справедливый и несправедливый поступок, люди обращают внимание на его контролируемость и локус причинности. Чем больше характеристики человека рассматриваются как причина произошедшего и чем выше оценивается контролируемость его действий, тем большая ответственность ему приписывается. Это касается как деятеля, так и жертвы. В целом, приписывание ответственности за справедливость / несправедливость подчиняется тем же закономерностям, что и атрибуция ответственности за другие поступки.

С другой стороны, результаты исследования показали, что существующие теоретические модели, в которых постулируется связь между каузальной атрибуцией и атрибуцией ответственности, обладают определенными ограничениями.

Во-первых, они лучше всего предсказывают суждения деятеля, касающиеся ответственности жертвы. Это интересный результат, учитывая, что обычно локус причинности и контролируемости рассматриваются как условия приписывания ответственности основному действующему лицу. Таким образом, деятель приписывает жертве ответственность таким же образом, как сторонний наблюдатель ему самому. Это означает, что внутренняя атрибуция и контролируемость действий другого участника взаимодействия предсказывают суждения человека, которому не был нанесен ущерб. В то же время на оценки жертвы большое влияние оказывают какие-то дополнительные факторы. Возможно, к ним относится размер нанесенного ущерба.

Во-вторых, существующие модели лучше предсказывают атрибуцию ответственности за социально нежелательные поступки, что соответствует точке зрения Джонса и Дэвиса, а также модели Шавера.

Тем не менее, оценивая поведение человека, совершившего несправедливый, т. е. социально нежелательный поступок, люди обращают внимание на то, был ли он причиной произошедшего, игнорируя его контролируемость. Это соответствует данным ряда зарубежных исследований. Они говорят о том, что люди, столкнувшиеся с несправедливостью, становятся «интуитивными обвинителями», желающими жестоко наказать виновника, отказывающимися смотреть на смягчающие обстоятельства, оценивающими его поведение как однозначно угрожающее и преуменьшающими роль неконтролируемых факторов (Keltner, Ellsworth, Edward, 1993; Lemerise, Dodge, 1993; Lerner, Goldberg, Tetlock, 1998; Quigley, Tedeschi, 1996). Другими словами, виновник несправедливости признается ответственным за содеянное лишь на основании внутренней атрибуции. Данная тенденция в большей степени характерна для тех, кто постоянно сталкивается с несправедливостью, чем для тех, кто редко попадает в подобные ситуации (Goldberg, Lerner, Tetlock, 1999).

Стоит отметить, что результаты этого исследования демонстрируют некоторые различия в атрибуции и самоатрибуции ответственности. В частности, объясняя свои поступки, человек обращает большее внимание на намеренность поведения, чем при атрибуции чужих. Это позволяет ему соотнести атрибуцию ответственности с Я-концепцией: если он считает себя хорошим, признание намеренности справедливого и случайности несправедливого поступка позволяет ему сохранить высокую самооценку.

Последней стадией атрибутивных суждений является приписывание заслуженности. Социально-психологические исследования показывают, что чем выше атрибуция ответственности, тем более заслуженным кажется достигнутый человеком результат (Feather, 2002).