Текст книги "Хранители веры. О жизни Церкви в советское время"

Протоиерей Иоанн Каледа

Чем для меня была Церковь в 1960-1970-х годах? Вопрос очень сложный. Ну вот что для нас воздух? То, без чего невозможно жить.

Протоиерей Иоанн Каледа (род. 1954) – настоятель храма Живоначальной Троицы на Грязех у Покровских Ворот в Москве, старший священник храма иконы Божией Матери «Споручница грешных» при Краснопресненской пересыльной тюрьме (СИЗО-З).

Сын известного священника Глеба Каледы. Окончил 1-й Московский медицинский институт. В 1994 году рукоположен в сан диакона, в 1995 году – в сан священника. В 1999 году окончил Московскую духовную семинарию.

– Отец Иоанн, вы росли в верующей семье. Ваш папа, протоиерей Глеб Каледа, известен тем, что, будучи выдающимся ученым-геологом, доктором наук, он с 1972 года был тайным священником. И никто из его коллег не догадывался, что в течение восемнадцати лет он регулярно служил литургию в одной из комнат обычной московской квартиры. Если говорить о вашем детстве, не было ли у вас, особенно в подростковом возрасте смущения, что вы – верующие, поэтому «не как все»?

– Мы знали, что мы не одни. У родителей были верующие друзья, у них дети – мы придерживались одних взглядов. Таких семей было немало. Например, Соколовы[107]107
  Семья священника Владимира Соколова, который 45 лет был настоятелем храма свв. мчч. Адриана и Натальи в Бабушкине. Его матушка Наталья – дочь известного духовного писателя Николая Евграфовича Пестова. Она описала жизнь своей семьи в популярной книге «Под кровом Всевышнего». В семье было пятеро детей – три сына и две дочери. Все сыновья стали священниками. Отец Николай сейчас настоятель храма свт. Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской галерее. Отец Федор, настоятель Спасо-Преображенского храма в Тушине, отец девяти детей, погиб в автокатастрофе в день своего Ангела в 2000 г. Владыка Сергий (в миру Серафим) был епископом Новосибирским и Бердским, скончался в том же году.


[Закрыть]. Но мы жили довольно закрыто – никому особо о своей вере не говорили. Я, например, одного одноклассника «высчитал», что он верующий, – мы вместе учились до четвертого класса, даже дружили. Потом он переехал в другой район. Я помню, 25 февраля у него родился младший брат. Его спрашивают: «Как назвали?» – а он с гордостью отвечает: «Алексий!» Я сразу все понял[108]108
  25 февраля – день памяти святителя Алексия, митрополита Московского.


[Закрыть]. Через много лет я с этим Алексием встретился – на экзаменах в семинарии. Он был профессор, историк, а я ему сдавал экзамен. Но тогда, в школе, мы с моим приятелем абсолютно друг другу не открылись.

– Кто-то из вашей семьи рассказывал, что папа, отец Глеб, вам говорил: «Если спросят прямо, христианин ты или нет, – тогда надо ответить, а если не спросят, то афишировать не надо». Спрашивал кто-нибудь прямо?

– Меня – нет. Про других мне неизвестно.

– А если бы спросили, вы были готовы ответить: «Да, я – христианин»?

– Я бы не дал сейчас определенный ответ. Далеко не для всех все было просто. Я знаю об одном человеке, который был очень церковный, а потом у него на работе было голосование по поводу закрытия ближайшего храма, и он не смог не поднять руку. И после этого ушел из Церкви – почувствовал себя предателем. Сейчас об этом рассуждать очень хорошо – кто бы из нас что сделал… А как бы мы себя повели, окажись в такой ситуации, – никто не знает…

Какое-то смущение во мне поселялось в некоторые моменты. Помню, мы школьниками с младшим братом шли в храм Ильи Обыденного, и чтобы кто-то не подумал, что мы идем в церковь, мы делали вид, что ищем номера домов.

Или вот еще был показательный случай. Я учился в седьмом классе. В Москву из Ленинграда приехал мамин брат дядя Женя, протоиерей Евгений Амбарцумов[109]109
  Протоиерей Евгений Амбарцумов (1917–1969) был настоятелем Троицкого собора закрытой тогда Александро-Невской Лавры, благочинным патриарших приходов в Финляндии, затем настоятелем Князь-Владимир-ского собора в Ленинграде.


[Закрыть]. Он вообще был очень болен: повреждение позвоночника, плохо ходил. И один друг детства повез его на своей машине в Лавру. Друг – преподаватель одного из московских институтов, ему с дядей Женей в Лавре показываться было неудобно… И взяли меня, чтобы я дядю сопровождал. И вот мы с ним вошли в Лавру, он в рясе – надел ее уже на подъезде к Загорску, а навстречу – экскурсия, класс. Пионеры. Пришли с учительницей в музей. И они на меня так смотрят… Я очень смутился. А дядя мне и говорит: «Вань, ты меня стесняешься? Да? Только, пожалуйста, скажи прямо. Если стесняешься,ты перейди на другую сторону. А я как-нибудь тут…» Это меня сразу отрезвило.

Такие чувства возникали, да. И не важно, что они были кратковременными. Посему я не могу однозначно сказать, как бы я ответил. Дай Бог, чтобы, если спросили, я смог бы дать прямой ответ, чтобы я не посрамил Христа…

– Неужели никто из вашего окружения не подозревал, что вы – православная семья?

– Конечно, подозревали. Осенью 2012 года мы с группой наших прихожан ездили на Святую Землю. С нами ездила моя однокурсница, с которой мы учились в медицинском институте. И она только сейчас призналась, что они в группе четко знали, что я – верующий. Но никогда этот вопрос не поднимался. Она говорит: мы чувствовали, что ты – другой. Например, никто из нашей семьи не был комсомольцем. В те годы это было необычно.

– А пионерами были?

– Пионерами были. Комсомольцами – никто. Поэтому школы мы оканчивали разные, хотя начинали учиться в одной. Я в восьмом классе ушел в физматшколу – больше часа ездил в один конец. Остальные тоже в старших классах меняли школу. Поэтому нигде не было явно, что вот одна семья, и все – не комсомольцы.

– Но вас спрашивали, почему вы не вступаете в комсомол?

– Мы уходили от ответа всеми силами… Воту одного из моих младших братьев, отца Кирилла, был случай, когда он учился в институте: он обычно перед экзаменами молился преподобному Сергию, а однажды экзамен по физике был в день преподобного Серафима, он помолился ему – и получил тройку. Сначала расстроился, а потом через некоторое время ему стали предлагать в комсомол вступить, а он тут и говорит: нет, я не могу, я же по физике троечник!

И у нас в институте на всем курсе было всего двое некомсомольцев – староста потока и я, староста группы, в которой он учился. И я был единственный в институте, кто знал, что староста потока – сын настоятеля одного из московских храмов.

– Как был организован церковный быт в вашей семье?

– Все мы были крещены в младенчестве[110]110
  Всего в семье отца Глеба и матушки Лидии шестеро детей. Старший, ныне покойный, Сергий, был геологом. Отец Иоанн – второй ребенок. Матушка Александра – ныне вдова питерского священника Александра Зайцева. Отец Кирилл – настоятель храма новомучеников и исповедников Российских в Бутове. Игумения Иулиания (в миру Мария) – настоятельница Зачатьевского ставропигиального монастыря. Младший, Василий Глебович, – врач-психиатр, доктор медицинских наук.


[Закрыть]. Кстати, я был крещен по сравнению с моими братьями-сестрами очень поздно – на восемнадцатый день… Крестили нас в разных храмах. Меня – в храме Ризоположения на Донской крестил отец Николай Голубцов – тот, который отпевал блаженную Матрону. Сестру мою младшую, Машу, сейчас игумению Иулианию, крестили дома, в бочке – мы в этой бочке обычно на зиму капусту квасили… Крестил ее мамин брат протоиерей Евгений Амбарцумов. Он принял сан в 1951 году. Есть фотография: отец Евгений и отец Глеб. И подпись «Друзья перед великими событиями». Отец Глеб – перед женитьбой, а отец Евгений – перед принятием сана.

В храм мы ходили не каждое воскресенье, но причащались регулярно. Мы старались всей семьей в одном храме не бывать. Мы, старшие дети, сами по себе ходили, без родителей. Потому что во всех храмах были «глаза». Пришла многодетная семья – это сразу заметно. И в церкви мы никогда ни с кем не здоровались. Чтобы этим «глазам» не показывать, что здесь все друг друга знают.

Мы считали своим родным храм Ильи Обыденного, но побывали почти во всех московских церквях. Только в храм рядом с домом никогда не ходили, чтоб никто потом из бабушек на скамеечке не мог сказать: «Ах, это такая замечательная семья – мы их тут в церкви встретили». В Илье Обыденного мы исповедовались и причащались до того момента, как отец принял сан.

«Друзья перед великими событиями»: Евгений Амбарцумов и Глеб Каледа. 1951 г.

Верхний ряд: Александра, Сергей, Кирилл, Иоанн; нижний ряд: Лидия Владимировна, Василий, Мария, Глеб Александрович. 1969 г.

После того я перестал бывать на литургии в других местах – только дома.

– Из Церкви никто из ваших братьев-сестер не уходил?

– Был период, когда достаточно часто причащались. Был период, когда чуть ли не пару раз в год. Но чтобы кто-то уходил из Церкви – такого не было.

– И в храм в подростковом возрасте уже сами ходили?

– Естественно.

– Не «толкал» никто?

– Нет-нет.

– Как получилось, что ваш отец, известный ученый, стал тайным священником? Он верующим был с детства?

– Да, с детства – и всегда. Никогда от веры не отступал. Именно поэтому он никогда не был ни пионером, ни комсомольцем, ни, естественно, членом партии.

Отец Глеб родился 2 декабря 1921 года в Петрограде. Его мама умерла, когда Глебу было всего двенадцать лет. Его папа, дедушка Саша, в свое время окончил бурсу в Белоруссии, а затем Минскую духовную семинарию. Но по духовной линии не пошел – из их класса, кстати, только один человек стал священником. А дедушка дальше пошел учиться в Петроградский политехнический институт, на экономический факультет, и окончил его как раз перед революцией. До революции экономическое образование в России было очень высоко поставлено. «Капитал» Карла Маркса, к примеру, они должны были штудировать на языке оригинала. Потом, после переезда в Москву, дедушка работал в Центральном статистическом управлении (ЦСУ) Госплана СССР, был заведующим отделом.

– Родители отца Глеба были всю жизнь верующими?

– Дедушка в середине жизни несколько отдалился от Бога, но во время войны вернулся. Папина мама была верующей всегда. В молодости дедушка Саша был близок к известному питерскому священнику Александру Введенскому[111]111
  Александр Введенский (1889–1946) – с 1914 г. священник Русской Православной Церкви, с 1922 г. – один из лидеров обновленческого движения. В 1923 г. – активный участник «Второго Всероссийского Поместного Собора» (первого обновленческого), на котором подписал постановление Собора о лишении сана и монашества Святейшего Патриарха Тихона. В том же году был «хиротонисан» в обновленческого епископа Крутицкого, викария Московской епархии. На момент хиротонии состоял в браке, впоследствии женился еще раз. Был настоятелем храма Христа Спасителя в Москве (до его закрытия в 1931 г.). С октября 1941 г. – «первоиерарх Православных Церквей в СССР». С 1943 г., после решения советской власти о ликвидации обновленчества, обновленцы массово переходили в Московский Патриархат. В 1945 г. Введенский предпринял попытку перейти в юрисдикцию Московской Патриархии, но поскольку его лжехиротония в епископа признана быть не могла, от воссоединения он отказался.


[Закрыть]. Над Глебом Таинство Крещения совершал именно он. Но потом дедушка перестал с отцом Введенским общаться. Они с бабушкой как раз были на самом первом собрании, которое отец Александр проводил по поводу своих нововведений. Дедушка пришел раньше, бабушка опоздала и поэтому оказалась сзади, и дедушка послал ей записочку: «Шурочка, ни на что не соглашайся!» Это показывает – дедушка очень хорошо понимал, что происходило тогда в Церкви. А про отца Александра Введенского дедушка говорил, что это был великий молитвенник, по молитвам которого совершались чудеса. Но – гордость его сгубила. Естественно, папу отец Александр крестил до своего обновленчества.

Еще до революции существовал Всероссийский христианский студенческий кружок. До 1924 года он действовал официально. Председателем был мой дедушка по маминой линии, Владимир Амбарцумович Амбарцумов[112]112
  Священномученик иерей Владимир Амбарцумов (1892–1937). Родился в лютеранской семье. Учился в Берлине и в Московском университете на физико-математическом факультете. В студенческие годы перешел в баптизм. Активный участник христианского студенческого движения. В 1925 г. принял Православие. В 1927 г. – хиротонисан в иерея, с того же года – клирик Князь-Владимирского храма в Старосадском переулке. В 1929–1931 гг. – настоятель храма свт. Николая у Соломенной сторожки. Будучи не согласен с церковной политикой митрополита Сергия (Страгородского), уволился за штат. Арестован в 1937 г. Расстрелян на Бутовском полигоне, прославлен в 2000 г.


[Закрыть], будущий священник и священномученик. Дедушка Володя познакомился с этим движением в Германии, когда там жил. Вернувшись в Москву, он нашел единомышленников, в этой среде встретил и свою будущую супругу. Когда они поженились, то дали обет, что свою жизнь посвятят проповеди Евангелия. И вот когда в 1924 году официально христианский студенческий кружок был закрыт властями, многие из кружковцев молча этому покорились. На что дедушка Володя (он тогда еще не был священником) сказал, что именно в это время никак нельзя бросить на произвол судьбы молодежь – он в первую очередь работал с молодежью, и кружок продолжал существовать нелегально. Например, они собирались с подростками, читали и разбирали Евангелие.

Вообще, дедушка Володя, Владимир Амбарцумович, родился в лютеранстве, потом в студенческие годы в Берлине перешел в баптизм, потом, в середине 1920-х годов, под влиянием отца Валентина Свенцицкого[113]113
  Протоиерей Валентин Свенцицкий (1881–1931) – публицист, прозаик, богослов, автор книг «Граждане неба», «Мое путешествие к пустынникам Кавказских гор» и др. В 1917 г. рукоположен в сан иерея, в 1918 г. – проповедник в Добровольческой армии. С 1920 г. служил и проповедовал в московских храмах, выступал против обновленчества. В 1928 г. разорвал каноническое общение с митрополитом Сергием (Страгородским). В этом же году арестован и сослан. Умер в ссылке. Перед смертью воссоединился с Православной Церковью.


[Закрыть] перешел в Православие, и в 1927 году принял священнический сан по рекомендации отца Валентина.

Папина мама, Александра Романовна, была духовной дочерью священномученика Василия Надеждина[114]114
  Священномученик Василий (Надеждин, 1895–1930). Рукоположен в священника Святейшим Патриархом Тихоном в 1921 г. Служил в Никольском храме у Соломенной сторожки в Москве. Арестован в 1929 г., приговорен к ссылке в Соловецкий лагерь. Умер по пути на Соловки, в Кеми. Прославлен в 2000 г.


[Закрыть] и, когда после его кончины приход храма святителя Николая у Соломенной сторожки принял отец Владимир Амбарцумов, перешла к нему. Отец Владимир нередко ночевал в их доме. Папа, как и его родители, был духовным чадом дедушки Володи, своего будущего тестя. По его благословению в середине 1930-х годов, еще будучи школьником, папа много ездил по Подмосковью, выискивая скрывавшиеся семьи репрессированных священников, чтобы потом можно было им помогать.

В 1941 году отец окончил школу и уже в августе был призван на военную службу. Он всю войну прошел рядовым, был связистом в дивизионе «катюш», все время на передовой, имел высокие награды, в том числе орден Боевого Красного Знамени (рядовым!), участвовал в Сталинградской битве, был под Курском – и ни разу не был ранен.

Еще до войны, в старших классах, отец стал интересоваться геологией. А во время войны он заочно окончил пару курсов иняза и курс Горного института. Прямо на фронте, в окопах. Писал письменные работы – почта полевая хорошо работала… Посему после того, как война закончилась, его отправили в Москву учиться. Когда он проходил медкомиссию по демобилизации, все врачи недоумевали: как это, на фронте – и учиться? При этом ордена и медали красноречиво говорили, что он не отсиживался. Врачебная комиссия его комиссовала по истощению нервной системы. Хотя, по большому счету, а у кого, кто прошел четыре года фронта, не было истощения нервной системы?.. Но как бы там ни было, ему дали возможность учиться. Осенью 1945 года он хотел поступать в Московский университет, но там к нему не очень хорошо отнеслись – мол, с орденами тут, будет еще их выпячивать… И он поступил в МГРИ, Московский геологоразведочный институт. На старших курсах он уже был руководителем геологической партии.

Ну а прямо перед защитой диплома, в 1951 году, он женился на маме, Лидии Владимировне Амбарцумовой. Мама рассказывала, что на следующий день после свадьбы папа уже занимался дипломом. После защиты они вместе поехали в геологическую партию в Среднюю Азию.

Вообще у отца всегда было стремление работать на Севере. Но в 1945–1946 годах он познакомился с первым наместником Троице-Сергиевой Лавры архимандритом Гурием (Егоровым)[115]115
  Митрополит Гурий (Егоров, 1891–1965) – в 1945–1946 гг. наместник вновь открытой Троице-Сергиевой Лавры. С 1946 г. – епископ Ташкентский и Среднеазиатский. С 1959 г. – митрополит Минский и Белорусский. Последнее место служения – Симферопольская и Крымская кафедра (преемник архиепископа Луки Войно-Ясенецкого).


[Закрыть]. Когда Глеба Каледу ему представили как студента геологического института, отец архимандрит сказал: «Ау нас уже есть один геолог» – и познакомил его с иеромонахом Иоанном (Вендландом), будущим митрополитом[116]116
  Митрополит Иоанн (Вендланд, 1909–1989). Родился в дворянской семье. Был ученым-геологом. В 1934 г. тайно пострижен в монашество, с 1936 г. – иеромонах. Одновременно с этим защитил кандидатскую диссертацию, преподавал в Среднеазиатском государственном университете в Ташкенте, занимался поисковыми работами, участвовал в международных геологических конгрессах. Открыто начал служить в 1945 г. Как иерарх занимался церковно-дипломатической деятельностью – был экзархом Московской Патриархии в Средней Европе, потом экзархом Американского экзархата. С 1963 г. – митрополит Нью-Йоркский и Алеутский. С 1967 г. возглавлял Ярославскую кафедру. Автор нескольких работ по церковной истории и богословию.


[Закрыть]. Именно владыка Иоанн благословлял родителей на брак и через много лет рукополагал отца.

Вскоре отца Гурия рукоположили в епископа Ташкентского, и он уехал. Отец Иоанн – вслед за ним. И посему местом своих научных интересов отец избрал Среднюю Азию – чтобы можно было заезжать в Ташкент, и к владыке Гурию, и к отцу Иоанну. Все это время Глеб Кал еда активно занимался наукой, был уже известным ученым.

– Когда и как владыка Иоанн решил рукополагать отца?

– Отец принял сан, когда ему было пятьдесят лет. В 1960-х годах владыки Иоанна не было в стране, он был экзархом Американского экзархата. Когда в конце 1960-х годов Американскому экзархату была предоставлена автокефалия (это произошло в том числе и стараниями владыки Иоанна), он вернулся в Россию и вскоре получил вдовствующую Ярославскую кафедру. Буквально в одну из первых встреч с отцом после своего возвращения владыка попросил папу нарисовать план квартиры, и, когда выяснилось, что есть комната, стены которой не граничат с соседями, он предложил отцу принять сан. Но при этом сказал, что прежде всего необходимо согласие жены. Так что решение отца тайно принять сан священника – это было взаимное их с мамой решение. Потому что как же без ее согласия можно было организовать дома службу? Отец служил, мама ему помогала.

Владыка Иоанн, когда папу благословлял на священство, сказал ему: «Ты еще можешь быть очень нужным Церкви, но если ты сейчас не примешь сан, то потом ты этого не сделаешь никогда». И если рассудить, он был прав… Восемнадцать лет отец был тайным священником. Рукополагать в семьдесят лет его вряд ли стали бы. И еще такая была мысль у владыки Иоанна: если вдруг начнутся гонения и всех священников посадят, то чтобы были тайные священники, которые могли бы продолжать совершать Евхаристию.

И вот 12 февраля 1972 года, на память Трех Святителей, отец принял диаконский сан, а 19 марта того же года стал священником. Рукополагал отца владыка Иоанн тайно – во время службы в кафедральном соборе Ярославля в алтаре соседнего придела.

– Когда отец Глеб принял сан, вы это как восприняли?

– Мне было уже восемнадцать лет. Мы, старшие дети, восприняли это с воодушевлением.

– Что представлял собой ваш домашний храм?

– В обычное время это была просто комната, кабинет отца, и его сослуживцы, которые нередко приходили, не подозревали, что она превращается в храм (который был освящен в честь Всех Святых, в земле Российской просиявших).

Перед каждой службой на окна мы вешали поролоновые матрасы в три слоя (квартира была на первом этаже). На кухне и в комнате включали радио – чтоб соседи ничего не услышали. Престолом был этюдник. Он покрывался покрывалом, сверху клалась икона Воскресения Христова, икона покрывалась еще одним платом, а уже сверху клался антиминс и Евангелие. Чашей был фужер, дискосом – вазочка для варенья, которые в обычное время стояли отдельно в серванте. Из скальпеля сделали копие. Я сделал звездицу. Облачения готовила мама. Вся хитрость была в том, что после службы эти облачения превращались в просто ткани – на случай обыска, чтобы нельзя было догадаться, что это такое. Много лет у отца собственно фелони не было. Был такой плат, сзади нашивался или булавочкой прикреплялся крест из ленточек. А сам плат скалывался на груди английской булавкой – получалась фелонь.

В один момент были какие-то осложнения и беспокойство, что может быть обыск. Отец очень переживал за покровцы – чтобы не догадались, что это такое, но они были квадратными, а не крестообразными. Я, помню, ему говорил: «Пап, ну подумаешь, салфетка с крестом. Кто решит, что это покровец?» Слава Богу, никто не интересовался, никто с обыском не приходил.

Первая служба была на Лазареву субботу. И через неделю, на Пасху, отец тоже служил дома, но мы, старшие, пошли в Обыденный – чтобы никто не подумал, почему Каледы все годы на Пасху бывали в храме, а тут никто не пришел. А как раз младшие – Маша и Вася – только тогда узнали, что у них папа – священник. Им обещали, что они впервые будут на пасхальной службе. Уложили спать, а потом позвали в храм – в соседнюю комнату. Матушка Иулиания потом вспоминала, как тогда впервые увидела папу в подряснике и с крестом.

– Вы в основном бывали на этой службе с семьей? Или еще кто-то приходил?

– Практически всегда приходил кто-то еще.

– А у вас и у других детей не было желания поделиться с друзьями, что у вас храм дома?

– Отец про себя открывал только тому, кому считал нужным. Кое-кто из близких друзей на него потом обижался, что ему не сказали сразу. И если мы кому-то про отца говорили, то только получив на то у него благословение, а не чтоб похвастаться.

Вообще мы над отцом порой подтрунивали, что он очень боязлив. Он, например, абсолютно не терпел всякие политические анекдоты, вообще разговоры «о политике». Тут же бросался закрывать форточки. Мы ему: «Пап, ну не тридцать седьмой же год!»

Это потом мы осознали, что чего-чего, а страха у отца Глеба абсолютно не было. Он был готов пострадать за ДЕЛО. Потому что если бы он был трусом, то, простите, он бы сан тайно не принял. Дома бы храма не было. Но из-за какой-то глупости подставлять под удар самое главное – вот этого он принципиально не хотел.

– Как часто папа служил?

– Каждое воскресенье и во все двунадесятые праздники. Причем если двунадесятый праздник был в будний день, то вставали рано-рано, чтоб к службе приготовиться, отслужить, а потом всем вовремя уйти в школу, на работу, в институт. И так все восемнадцать лет.

– Кроме отца Глеба были еще такие тайные священники?

– Мы знаем еще одного тайного священника, известного как Николай Павлович Иванов. Он был сотрудником издательского отдела Московской Патриархии. Про него есть кратко у владыки Питирима в его воспоминаниях «Русь уходящая», владыка пишет, что ходили слухи, что он – священник. Но широко это стало известно только на его похоронах. Еще следует упомянуть отца Романа Ольдекопа[117]117
  Иерей Роман Ольдекоп (1902–1971), с молодости был духовным чадом сщмч. Сергия Мечёва. В 1931 г. арестован вместе с другими членами мечёвской общины, провел пять лет в лагерях. В 1938 г. был тайно рукоположен в священнический сан епископом Мануилом (Лемешевским). В Великую Отечественную войну был на фронте. С 1950 г. жил в Коломне, работал бухгалтером и тайно, на квартире, совершал богослужения.


[Закрыть] из Коломны, скончавшегося в начале 1970-х годов, от которого впоследствии отцу перешли церковные предметы.

– А про отца Глеба ходили такие слухи?

– Я думаю, люди догадывались… Еще в советские времена один ученый, с которым отец был в дружественных отношениях, но не говорил ему о своем священстве, как-то попросил: «Когда я умру, вы, пожалуйста, сделайте все, как надо…» Отец однозначно все понял, и впоследствии отпевал его.

Духовные чада у него были еще до того, как он стал явным священником. Много. У нас и крещения, и венчания дома были.

Были люди, которые приходили с вопросами. Причем кто-то приходил к нему «на грани» – что вот все, из Церкви собираюсь уйти… Да, было такое.

– При этом параллельно у отца Глеба была блестящая научная карьера?

– Да, он основал свою геологическую школу, создал новое научное направление, он автор ста семидесяти научных работ. Он собрал, воспитал большой коллектив. Его ученики до сих пор работают в геологии. Некоторые его идеи, разработки и сегодня активно используются в нефтяной геологии, и многие даже не знают, что их разработчик – Глеб Каледа. Ему доводилось быть руководителем геологических проектов всесоюзного и даже международного масштаба. Он ездил в Болгарию и ГДР. Читал лекции на различных курсах повышения квалификации, в том числе на курсах ООН. В 1981 году отец наконец защитил докторскую диссертацию. До этого много было препятствий. Помню, на банкете по поводу защиты был спор: а сколько лет назад должно было произойти это событие – десять, пятнадцать или двадцать? Конечно, лукавый не мог не мстить за священство. Вскоре после принятия сана у отца Глеба начались заминки с министром геологии: тот стал его немножко «задвигать». Связано это было с тем, что министр в один из институтов хотел поставить руководителем какого-то своего родственника, а сотрудники этого института открыто заявили, что хотели бы видеть на этом месте Глеба Каледу. Хотя его кандидатура в те годы принципиально вряд ли могла бы пройти из-за беспартийности. Ну и с диссертацией все было не просто. Отец был очень требователен к себе. Когда он защитил кандидатскую диссертацию, ему сказали, что ее «нужно немножко доработать и защищать как докторскую». Но просто «немножко доработать» отец не мог. Он переработал ее очень глубоко. А тут изменились требования к докторским диссертациям, был ограничен их объем. У отца к этому времени все было практически написано, только это было в два раза больше, чем требовалось… Пришлось ужимать.

– А какой он был папа? Строгий?

– Ну, я помню, например, один такой «воспитательный» момент. В пятом классе я немножко «дурил». Дневник у меня был расписан, маму вызывали в школу… Да, даже такое было (только это не для моих внуков).

– Вы хулиган были, что ли?

– Я домашние задания не делал. Учительница даже домой приходила, с мамой беседовала. Ну, естественно, мама не рассказать отцу не могла. И вот несколько дней проходит – от отца реакции никакой. А в воскресенье он с нами, старшими детьми, поехал за город в лес кататься на лыжах. Покатались, все хорошо. И вот только когда мы пришли на платформу и ждали электричку, тут меня отец отвел в сторону и поговорил со мной. И я потом, в течение жизни, много раз вспоминал, как он это сделал – выждал момент, когда будет время подходящее.

– Матушка Иулиания вспоминала, как папа Дедом Морозом наряжался…

– До принятия сана, да, бывало… Кстати, я вам расскажу, что мужу моей сестры, покойному отцу Александру Зайцеву, специально задержали диаконскую хиротонию, чтобы он в Ленинградской духовной академии мог побыть Дедом Морозом на детском празднике. Это было примерно в 1976 году.

Отец Глеб с нами много занимался. Мы с ним и на лыжах ходили, и в походы – «на целый день» это у нас называлось. Всей семьей, с колясками, с костром…

Отец к природе относился как ко второй Библии.

Помню, в 1973 году меня вместе с братом Кириллом, он тогда еще в школе был, а я уже после второго курса мединститута, папа взял в геологическую экспедицию под Ухту. У меня там была какая-то должность, а брат был «тунеядец» – так в шутку называлась должность, за которую зарплату не получали, а обязанности имели – в экспедиции без обязанностей нельзя. И я помню, мы с папой по вечерам ходили гулять по берегу реки и в это время молились.

– А папа, уже будучи священником, ездил в экспедиции?

– Естественно. Еще со студенческих лет, когда он начал ездить в экспедиции, наша мама ему (тогда еще нельзя сказать, чтоб она даже была его невестой) сделала такую записную книжку – переписала туда что-то из Минеи, из Триоди, – и он всегда брал ее с собой. И маленькое Евангелие. Молиться ведь можно в любом месте, хоть в лесу, хоть в экспедиции. Это для него было естественное состояние.

– Притом что обстановка вокруг совершенно далека от церковной жизни – и ничего, это не мешало?

– Нет, не мешало. Папа мне рассказывал про отца Владимира Амбарцумова, что когда тот до своего ареста останавливался у его родителей, а они жили в одной большой комнате в коммунальной квартире, то отец Владимир становился в одном углу комнаты – а иконы были в противоположном углу – и спокойно молился через всю комнату, ни на кого не обращая внимания. При этом люди в комнате приходили и уходили, что-то делали, жизнь текла своим чередом. Это ему абсолютно не мешало.

– У отца Глеба есть воспоминания о войне – довольно страшные. Честно говоря, потрясает, как человек через все это прошел и ни веру, ни себя не потерял.

– Он говорил о войне, что это было время удивительной духовной свободы – от тебя ничего не зависело. Ты целиком находишься в руках Божиих и поэтому свободен. Живешь так, как Господь сказал: не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф. 6: 34) – ведь ты даже не знаешь, будешь ли завтра жив. С войны он писал в одном из писем: «У меня есть глубокое ощущение, что для меня лично не нужны ровики, ибо то, что будет со мной, совершенно не зависит от них. <…> В них не ощущаю потребности. Ровики, конечно, рою, ибо приказывает начальство и неудобно уклоняться от работы, когда работают товарищи. Разве нет у нас Сильнейшей защиты?»[118]118
  См.: Письмо № 2 в книге: Монахиня Георгия (Л. В. Каледа). М.: Зачатьевский монастырь, 2012. С. 81–82.


[Закрыть]

Однажды папу чуть не расстрелял свой же офицер за то, что он за кого-то заступился. Поставил его на краю рва. Потом отец говорил: «Если бы я стал сопротивляться, он, скорее всего, выстрелил бы. Но я был спокоен». Тут была моральная победа отца Глеба. А комиссар, видимо, испугался остальных присутствующих. Мы знаем, что иногда в атаке кое-кто получал пулю в спину. Потом-то никто разбираться не будет: погиб, и все. Поэтому нередко из начальства те, кто в тылу позволял себе всякие бесчинства, при приближении к фронту свое поведение резко меняли. Но для отца Глеба, конечно, это было огромное потрясение. Он даже одеться потом сам не мог. Возможно, имея этот опыт, ему потом было легче найти общий язык со смертниками, к которым он начал первым из священников ходить в начале 1990-х.

– Отец Иоанн, расскажите об открытом служении отца Глеба.

– С 1 октября 1990 года Святейшим Патриархом Алексием II была отменена регистрация священства через уполномоченных. Святейший просто «уведомил» Комитет по делам религий о том, что он отменяет регистрации, и все. О том, что это произошло именно так, кстати, мало кто знает. И со 2 октября 1990 года отец вышел на открытое служение.

Тут тоже очень интересно получилось. Как известно, священник служит не сам по себе, а от имени правящего архиерея. И владыка Иоанн благословил отца, что после его смерти тот год может просто служить, а потом должен войти в каноническое подчинение какому-нибудь архиерею. И назвал имена трех архиереев, которые, по мнению владыки Иоанна, могли его принять. Одного имени я не помню, вторым был владыка Герман, ныне Волгоградский, но в тот момент он был за рубежом, поэтому связаться с ним было сложно. А третье имя было – митрополит Ленинградский и Таллинский Алексий. И так получилось, что владыка Иоанн в 1989 году умер, отец год еще прослужил, а потом обратился как раз к бывшему митрополиту Алексию – который к тому времени уже стал Патриархом. И тот его принял.

– Каклюди, особенно из научного мира, отреагировали, когда выяснилось, что профессор Каледа, ученый с именем, много лет параллельно был тайным священником?

– Перед тем как выйти на открытое служение, отец подал заявление о переводе на полставки профессора-консультанта. У всех окружающих это вызвало полное недоумение: Глеб Александрович, полный сил, который, как считали, кроме науки, ничего другого не видит, вдруг от своей любимой науки отказывается, изменяет ей! Когда узнали, из-за чего, все очень удивились. Друг и учитель отца Глеба, профессор-геолог Дмитрий Петрович Резвой написал тогда ему в письме: «Простите, мой дорогой Глеб, я вас очень люблю, но видеть в вас агитпропа Московского Патриархата – это выше моих сил».

Сразу после выхода на открытое служение отец Глеб стал сотрудником отдела церковного просвещения и катехизации, занимался там очень много чем. Он был одним из первых священников, которые стояли у истоков организации воскресных школ, православных гимназий, Свято-Тихоновского богословского института. Предшественником института были богословские курсы, отец там читал лекции. Когда курсы преобразовывались в институт, первым ректором стал отец Глеб Каледа. Идеологом курсов, несомненно, был отец Владимир Воробьев[119]119
  Протоиерей Владимир Воробьев (род. 1941) – известный московский священник, ректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ), настоятель храма свт. Николая в Кузнецкой слободе, член Синодальной комиссии по канонизации святых.


[Закрыть], но, чтобы организовать институт, нужна ведь огромная административная работа. А отец Глеб, занимаясь научной работой, много лет возглавляя большой отдел, будучи руководителем всесоюзных проектов, был к этому готов, знал, как это делать, – и он это дело провернул.

– А как он стал заниматься тюрьмами?

– Насколько я понимаю, в первый раз отец попал в тюрьму, когда кто-то из заключенных попросил, чтобы пришел священник его окрестить. Обратились к отцу Глебу – он откликнулся. И, как он сам потом говорил, однажды попав в тюрьму, он уже не смог оттуда выйти. Он много работал с общими камерами, организовал себе в помощь группу катехизаторов. И еще он ходил в камеры смертников. Причем когда он в первый раз к ним пошел, двери камеры не запирались, и около них стоял целый отряд вооруженных охранников, готовых в любой момент ворваться и защитить отца Глеба. В последующем, когда он ходил в камеры смертников, его там запирали, и он просто говорил, через сколько часов за ним прийти. Он и крестил, и исповедовал, и причащал, и просто разговаривал.

Весной 1994 года у отца обнаружили рак, и с марта по 1 ноября он провел на больничной койке. И вот когда он наконец-таки вырвался из суеты, когда не нужно было бежать туда-сюда, им были написаны книги «Остановитесь на путях ваших», «Записки тюремного священника», был существенно доработан сборник очерков, который потом стал называться «Домашняя Церковь», доработана статья о Туринской плащанице, где он говорит об этой святыне и как священник, и как ученый. Умер отец 1 ноября 1994 года. Последние его слова были: «Все хорошо, все очень хорошо».

– Вы говорили, что без мамы служение отца было бы невозможно. Расскажите про маму.

– Мама, Лидия Владимировна Амбарцумова, родилась 4 февраля 1922 года. Ей не было и полуторалет, когда она осиротела: от пищевого отравления скончалась ее мать, бабушка Валя, Валентина Георгиевна. Маму и ее брата, будущего отца Евгения Амбарцумова, вырастила подруга бабушки Вали, Мария Алексеевна Жучкова. Мы ее звали бабушка Маруся. Дедушка Володя после смерти жены делал бабушке Марусе предложение. Она отказалась. Причин было две. Первая – несмотря на то что дедушка Володя в тот момент был баптистом, ему дивеевской блаженной было предсказано священство. А бабушка Маруся знала, что священник – муж одной жены. Поэтому если она выйдет за него замуж, то священником он никогда стать не сможет.