Текст книги "Выжить и не сойти с ума. После потери ребенка ; Ты будешь мамой. Как забеременеть, если долго не получается ; Хочу ребенка! Как быть, когда малыш не торопится"

Внутри нас много частей. Субличностей или частей психики.

Какая из них проживает горе? Все вместе? Какая-то одна? Эссенция человека? Есть ли часть скорбящего родителя, которая горе не проживает? Проживает ли душа горе потери?

Я вчера была на регрессии благодаря благотворительному проекту «Регрессологи для родителей, оказавшихся в трудной ситуации». Я очень хорошо почувствовала, что моя душа не страдает.

Высшее «Я» абсолютно спокойно наблюдает за тем, как я корчусь от боли. Похоже, все это даже вызывает у него интерес. Душа, скорее всего, не страдает. Но почему тогда ТАК больно?

Франц Рупперт считает, что после травмы, а смерть ребенка является сильнейшей травмой, внутри психики образуются три части: «здоровая», «травмированная» и «выживающая».

Бо́льшая часть боли уходит в травмированную часть личности. Часто она там капсулируется, тем самым к боли перекрывается доступ.

Это явно не наш случай.

Выживающая часть у нас тоже есть, и она тоже испытывает огромную боль. Но пытается выплыть так, как получается. Часто гребя против течения быстрой горной реки для того, чтобы остаться в живых. Эту часть каждого горюющего родителя можно только ПОБЛАГОДАРИТЬ за труд.

А осталась ли в каждом из нас здоровая часть? Думаю, что да. Пусть она небольшая, но она есть и удерживает нас здесь. Иногда она похожа на новорожденного, который еще не решил, согласен ли он с этим воплощением, этим телом, этими родителями. У этого новорожденного пока неземные глаза мудреца, в которых можно прочитать прошлое, настоящее и будущее.

А кто же его родители?

Похоже, что выживающая и травмированная части, которые очень надеются, что, когда малыш подрастет, он сможет поделиться с ними своими ресурсами.

Похоже, тут мы идем к несоблюдению системного закона иерархии семейной системы, в котором говорится, что у каждого в семейной системе есть свой четко определенный ранг и вошедший ранее имеет ранг выше.

Правда, первой в нашей внутренней семейной системе появилась именно здоровая часть. Она – самая старшая, и ее ранг выше. Травмированная и выживающая части возникли много позже. И теперь им, младшим по рангу, надо выращивать и питать старшую здоровую часть.

Такой феномен в системной психологии называется парентификацией, когда младшие участники семейной системы выполняют родительские функции для старших участников.

Похоже, после потери ребенка нарушается ИЕРАРХИЯ внутренних частей горюющего родителя. И именно поэтому так трудно собрать себя ЗАНОВО!

Потому что младшим частям не по рангу заботиться о старшей части. Это нарушает иерархию. И вызывает системные динамики, блокирующие процесс.

Так что же может помочь здоровой части ПОДРАСТИ?

Тут надо обращаться на уровень выше. К эссенции, сути, к высшему «Я». В психологии эту часть часто называют СЕЛФ.

В Портлендском институте потерь и переходов Роберта Неймеера нам давали очень интересную арт-терапевтическую практику интеграции своих внутренних частей – участников нашей внутренней семейной системы. В упражнении надо было найти и вылепить из пластилина ту часть, которая страдает. Затем найти и вылепить ту часть, которая реагирует на это страдание. А затем вылепить часть СЕЛФ.

Когда я вылепила свою часть СЕЛФ и смогла сделать ее опорой для страдающей части, мне стало реально легче. СЕЛФ очень спокойно воспринимает ситуации со своего более высокого уровня.

Эта часть может стать опорой для выращивания нашего младенца ЗДОРОВОЙ части психики.

Я понимаю, что эта информация будет больше понятна моим коллегам, но я все-таки сделаю еще одну попытку объяснить все простым языком. Я все это исследую и для себя. Я бы сказала, в первую очередь для себя.

Для меня этот внутренний пазл из страдающих и не страдающих частей стал открытием. Часто я слышала от коллег, что надо разделить свое «Я» и «Я» умершего ребенка. Такой подход существует в расстановках со следующей аргументацией: если родитель соединяется с умершим ребенком внутри себя, он чувствует, будто сам умирает.

Так я это и чувствую!

Я видела свое мертвое тело – это была первая мысль, я видела себя мертвой. Дочь после смерти – а мне выдали тело только спустя месяц после трагедии – была ТАК похожа на меня!

Я просто смотрела на свое мертвое тело. Это был невозможный опыт.

Я до сегодняшнего дня чувствую, будто умерла. А мне предлагают разделиться с дочерью. Снова и снова предлагают отпустить ее.

А теперь я снова вернусь к теме регрессии, на которой была вчера. На этой регрессии, продолжавшейся более трех часов, неожиданно открылся один интересный факт.

Я и моя умершая дочь – части одной ДУШИ. У нас одно высшее «Я». Мы – две личности, которые пришли с единой целью, для которой одной из нас надо было «пожертвовать».

У нас получилось, только части были перепутаны. Убить должны были меня. Дочь была по ошибке убита в моей кровати, она оказалась на моем месте.

Я же после сеанса регрессии нашла огромное количество плюсов в этой ошеломляющей новости.

Если мы одна душа, то мы не расставались ни на секунду. В другом мире мы вместе навсегда.

Это во-первых. Во-вторых, если мы части одной души, я с полным правом могу дать и моей дочери место в моем теле. Это будет чем-то вроде подселения. Главное, знать, как проверить, что это именно она стучится ко мне. А я обучалась таким методикам проверки.

В-третьих, мы всегда на прямой связи. Если даже мне кажется, что она не отвечает, просто в этот момент мы можем сливаться воедино.

Я буду исследовать эту тему дальше. Пойду еще на регрессии, чтобы разобраться получше. А сегодня я думала, чем же помогает регрессия в «прошлые» жизни? И поняла, что все очень просто.

Даже если увиденное в регрессии не является ПРАВДОЙ, в результате проживания событий во время сеанса внутри возникает БАЛАНС, так как каждое событие получает объяснение, наш внутренний критик или РАЗУМ успокаивается, а иногда даже находится НОВЫЙ СМЫСЛ произошедшего.

Это практика балансировки внутренних частей, с которыми во время сеанса гипноза мы встречаемся внутри себя. И какие-то части мы обвиняем, какие-то части наделяем силой, от каких-то можем отказаться, а какие-то, наоборот, усиливаем.

БАЛАНС всего восстанавливается ИЗНУТРИ. Не СНАРУЖИ.

Это важное осознание.

Когда-то, в течение пары лет, я обучалась ПСИХОМАГИИ Алехандро Ходоровски у его сына Кристобаля в Барселоне. Кристобаль всегда говорил, что психомагический акт срабатывает, когда внутри всех составляющих внутреннего мира человека наступает баланс.

Известно, что и в системных расстановках мы работаем с образцами мамы, папы и других участников семейной системы. Расстановки – это не экзорцизм, когда приходят реальные духи людей. В расстановках мы наблюдаем внутренние образы самого клиента.

Так и здесь – если в результате ЛЮБОЙ практики внутренний БАЛАНС восстанавливается, это очень правильная практика.

Так что решайте сами, хотите ли вы разделяться с «Я» вашего ушедшего ребенка или будете носить его с собой всю жизнь.

Я выбираю второе.

После смерти ребенка жизнь делится на ДО и ПОСЛЕ. Происходит разрыв самой ее ткани. Нарушается картина мира. Человек чувствует угрозу своему бытию и целостности.

Недавно я пошла на курс по психологии утрат к Александру Гершанову из Израиля. Те, кто входит в наш организационный комитет конференций «Перерождение», знают о моем восторженном отношении к Алексу и тому, что он делает.

У Алекса огромный практический опыт работы с людьми в самые тяжелые моменты их жизни. Когда я знакомилась с ним, чтобы пригласить в качестве эксперта на конференцию «Перерождение», то была поражена, насколько совпадают наши взгляды на терапию горюющего родителя.

На первом занятии курса по работе с утратами Алекс затронул тему целостности и непрерывности жизни.

Течение жизни родителя прерывается в момент смерти ребенка.

Для меня тема непрерывности стала почти сакральной. Я почувствовала, что в этой теме есть практически Святой Грааль для горюющих родителей.

Возможно ли восстановить непрерывное течение в жизни после потери ребенка? Мне кажется, есть потенциал хотя бы частичного восстановления.

Когда непрерывность жизни нарушается после гибели ребенка, возникает угроза жизни и целостности человека. Угроза целостности – это удар по картине мира.

Алекс Гершанов рассказывал, что картина мира нарушается сильнее всего неприродными, неестественными смертями. А смерть ребенка – это самая неестественная смерть. То есть нарушения картины мира и целостности максимальны.

Как же восстановить целостность и непрерывность жизни после смерти ребенка? Непрерывность восстанавливается, когда событие становится частью жизни. Как оно может стать частью жизни?

Когда событие перестанет отвергаться горюющим родителем. Когда будет принято как факт биографии. Но принято не только разумом, но и чувствами, телом и душой. То есть всей своей разрушенной смертью ребенка целостностью. Возможно ли это? Да, но путь к такому принятию может быть крайне болезненным. Мы можем принять что-то, только пропустив через себя.

Но горюющий родитель часто так спазмирован от боли, что через его оболочку просто ничто не может пройти.

Как снять этот спазм? Вернуться с возможной скоростью и степенью в состояние безопасности. В состоянии безопасности человек расслабляется. Иногда не сразу, со временем. Но его оболочка становится более проницаемой и мягкой для того, чтобы через нее что-то могло просочиться из отвержения в принятие.

Возможно, именно поэтому чуть легче пройти в принятие тем родителям, у кого получилось забить гол в ворота смерти и родить еще одного ребенка.

Гормоны беременности и лактации способны дать удовольствие и расслабить. В безопасности возможно частичное принятие через расслабление.

Как еще восстановить целостность и непрерывность жизни? И тут опять про своеобразный гол смерти… Если родитель в горе выйдет на дорогу поиска все большей степени жизни, то это может стать возможным…

Вы видите, я очень аккуратно формулирую – это может стать возможным.

КАК?

Как можно в состоянии омертвения после ухода ребенка испытать жизнь? Как в психопрактике симорон: культивацией полного абсурда. Я практиковала симорон более двадцати лет, это эффективная методика.

Одна из идей симорона (и некоторых видов магии, как начинающая Баба-яга, я могу это сказать) состоит в создании атмосферы и состояния абсурда, оксюморона. Где еще, если в состоянии НЕжизни, совершить что-то экстремально ЖИВОЕ?

Например, кому доступно родить ребенка – это такое МЕГАсвершение. Выйти замуж. Заняться сексом. Уехать в Париж, как когда-то сделала я. Сделать что-то, чего делать не хочется, не клеится, что даже представить не можется в том состоянии НЕЖИЗНИ, но сделать.

Для меня таким голом смерти был организованный моей чудесной подругой Дашей завтрак с шампанским через три недели после трагедии. Я в трауре, лежу, ходить не могу. А Даша сгребает меня и везет в ресторан завтракать тапасами с кавой. Кава – это такое каталанское «шампанское». И меня эта несообразность вытаскивает куда-то в другое место.

Хорошо, когда рядом есть кто-то, кто может поддержать в таком безумном проекте. И тот, кто не скажет при этом, что вы сошли с ума.

В состоянии НЕЖИЗНИ хуже быть уже не может, любое движение в любом направлении ЖИЗНИ принесет улучшение ситуации.

Что еще может соединить разорванные концы жизни ДО и ПОСЛЕ? Воспоминания о жизни ДО появления ребенка у вас. Ведь эта жизнь ДО – она была? Вы тоже как-то существовали и в какие-то периоды были счастливы. А потом появился ребенок, и вы тоже были счастливы, но по-другому. А теперь можете быть счастливы еще каким-то иным образом.

Найдите, какие приятные моменты случались до рождения ушедшего ребенка. А в течение его жизни? А какие из этих моментов остались с вами и СЕЙЧАС? Есть ли что-то, что в вашей жизни НЕПРЕРЫВНО присутствует, и это хорошо?

Не позволяйте трагедии отравить ВСЮ вашу жизнь. Пусть в ней будет островок НЕПРЕРЫВНОСТИ хорошего.

И пусть он вырастет до огромного континента со временем.

От горя не надо стремиться избавиться. Горе встраивается в жизнь. Когда умирает ребенок, горе встраивается в жизнь навсегда.

Я считаю, что можно говорить о той или иной степени интеграции горя в жизнь скорбящего родителя. И нереально ждать, что родитель, потерявший ребенка, вдруг будет прежним, как раньше. Есть шанс, что он станет совершенно другим человеком. В чем-то вы сможете его узнать, а в чем-то нет.

Недавно я была на психологической конференции в Калининграде. На конференцию приехала коллега, с которой мы знакомы много лет. Весь первый день она словно меня не замечала.

Так как у нас была дискуссия по поводу того, какие фразы работают, а какие нет после того, как в судьбе родителя произошла трагедия, я подумала, что, возможно, она просто не хочет больше со мной общаться. И очень удивилась, когда коллега начала мне активно махать в конце первого дня конференции, подошла ко мне и очень удивилась, что я ЗДЕСЬ.

Я сказала, что здесь с самого утра. Теперь удивляться пришлось коллеге. В итоге мы пришли к выводу, что, когда у человека сильно меняется энергия, его можно не опознать энергетически и какое-то время не замечать. То, что я сильно изменилась, это факт.

На той же конференции в последний день проводилось соционическое типирование. Я знакома с соционикой с 1992 года. Еще с тех времен я хорошо знала, какой у меня социотип. Я неоднократно проходила тестирование и неизменно получала один и тот же результат.

Как же я удивилась, когда по результатам типирования мне был присвоен практически абсолютно другой социотип личности: из четырех показателей изменились три! То есть моя личность изменилась на 75 %!

Я спросила ведущих мастер-класса, может ли социотип изменяться в течение жизни? Может, ответили они, но крайне редко. Например, когда у человека была клиническая смерть.

Так у меня было три СМЕРТИ, только не клинических. Смерти моих детей. Вот и изменились три показателя из четырех в результате, потому что я потеряла троих детей. В общем, я теперь совсем не я.

Горе меняет родителя, потерявшего ребенка. Оно встраивается и меняет его изнутри.

Если горе прорастает изнутри, как же можно его допрожить, отпустить, догоревать? Можно ли отпустить свое сердце или почки? Можно ли допрожить свои легкие? Можно ли догоревать свою печень?

Горе становится частью тела горюющего родителя, как рука или нога. Горе становится настолько значимой частью жизни горюющего родителя, встраивается в психику и меняет структуру личности так, что без него становится невозможно жить.

Как ребенок во время беременности не может жить без плаценты. Как человек не может без сердца. Удаление этой части тела, похоже, редко совместимо с жизнью. Но легко совместимо с забвением о потерянном ребенке.

Но на забвение редко кто из любящих родителей соглашается.

К счастью наших детей, живущих на энергии нашей памяти и любви.

Недавно я нашла человека, который пишет моими словами.

Сначала я даже расстроилась немного – я тут открываю свою Америку ценой личного опыта, а оказывается, есть человек, уже написавший нечто очень похожее, но несколькими годами раньше.

Имя этого человека – Меган Девайн, речь идет о ее книге «Поговорим об утрате. Тебе больно, и это нормально»[10]10
  Девайн М. Поговорим об утрате. Тебе больно, и это нормально. – М.: Олимп-Бизнес, 2020.


[Закрыть].

Эту книгу словно писала я. Те же мысли, те же слова. Единственная разница – в наших с Меган потерях: у нее утонул муж, а у меня убили дочь. Самое ценное, что я нашла в книге Меган, написав уже 90 % своей истории, – это подход к проживанию горя. Меган пишет о «срединном пути». Я согласна с Меган, что социум часто предлагает две крайности в проживании горя.

Первый вариант условно негативный: в нем горюющий опускает руки, сдается, сидит и плачет в углу до скончания своих дней. Здесь возможны случаи алкоголизма или других зависимостей вплоть до суицида. Вариант развития динамики горевания, когда горе ломает человека.

Помните цель, которую через месяц после трагедии обозначила Ольга Коляда? Выжить и не сойти с ума. Вот в первом варианте допускается и сойти с ума, и не выжить.

Второй вариант траектории горя условно позитивный: в нем горюющий преодолевает немыслимые испытания и становится лучше, в максимуме просветляется и помогает миллионам. Это вариант посттравматического роста и «огромного ресурса» изменений после смерти ребенка.

Что я думаю об этом, я уже писала в главе «Единорог посттравматического роста после смерти ребенка».

Меган предлагает избрать срединный, индивидуальный путь и идти за своими потребностями, послав всех на… Кто бы спорил! Особенно послать первые года полтора хотелось очень часто!

На моем сегодняшнем этапе мне совсем неважно, чего от меня ожидает социум, – у меня есть свой круг, наша доброБОЛЬНАЯ стая мам, потерявших детей.

Это моя новая семья.

Вернемся к индивидуальной траектории проживания горя. Я хочу продолжить тему интеграции и встраивания горя в жизнь скорбящего родителя. Почему интеграция? Потому что объем горя родителя, потерявшего ребенка, чаще всего огромен. Он огромен настолько, что его невозможно ни пропустить через себя, ни выплакать, ни отгоревать. Почему? Потому что он подпитывается и поддерживается любовью к ребенку как к части себя (для матерей это еще и физиологический факт) и памятью о нем.

И тем, что смерть ребенка раньше родителя, – одно из самых неестественных событий с точки зрения эволюции.

Неестественность произошедшего поддерживает горе родителей. Противоположность идее жизни произошедшего поддерживает горе родителей. И этого горя банально очень много. У него очень большой объем.

Даже если взяться за обязательство прорабатывать, проживать и выпускать это горе каждый день с утра до вечера, на это могут уйти века.

Кому-то мои слова могут показаться пафосными. Для меня это каждодневная рутина. Поэтому горе родителей можно только интегрировать (встроить) в жизнь. И жить дальше с постоянным учетом этого фона.

Горе родителей не может быть преодолено, побеждено, прожито. Оно может быть только встроено в жизнь.

Чем больше сопротивления этому встраиванию и попыток исключить горе из повседневной жизни, тем больше горе в жизни стремится проявиться, напомнить о себе, накрыть волной в самый неподходящий момент.

И Меган Девайн поддерживает меня в этой позиции, хотя мы не знакомы. Я надеюсь, что скоро мы встретимся!

Я бы хотела поговорить с Меган. Я бы поговорила с ней о том, что горе – не проблема, его не надо решать, преодолевать, допроживать, чтобы отпустило и ты смогла поставить себе хорошую оценку. Какая я молодец! Так эффективно прожила все отпущенное мне горе! И вернулась с магнитиками!

Меган пишет, что в жизни есть события без положительной обратной связи. И к этим событиям, несомненно, относится смерть ребенка.

Вот просто случается что-то, что не ведет к улучшению и росту тебя, даже если ты изо всех сил стараешься сделать все правильно. Просто случилось горе, и у тебя теперь очень простая сложная цель:

Выжить и не сойти с ума.

Если ты такая же, как я, как мы, и проживаешь потерю ребенка, то самый полезный навык для тебя: научиться жить на невыносимом уровне боли.

Каждый день.

Просто так.

Не для чего.

Не для духовного роста и просветления.

Просто потому, что у тебя нет других вариантов.

Можно только нажать на перезапуск этого воплощения и перейти в следующее, но это не всегда допустимая альтернатива. От этой боли у тебя не разовьются новые навыки, таланты и возможности. Ну, можно, конечно, делать семинары на тему «Как жить, постоянно чувствуя боль, и не умереть при этом».

Но меня такая перспектива не радует.

Жить с фоновым горем нормально. Это тоже форма бытия. Форма бытия, отличная от господствующей на земле.

Считайте, что мы перешли на новую ступень эволюции.

На новый уровень жизни без иллюзии того, что мы что-то глобально решаем в нашей судьбе.

Я думала, что закончила, когда начала слушать уже вторую книгу Евы Эдит Эгер, пережившей ужасы концлагеря в юности. Книга называется «Дар»[11]11
  Эгер Э. Е. при участии Швалль-Вейганд Э. Дар: 12 ключей к внутреннему освобождению и обретению себя / Пер. с англ. Т. Лукониной. – М.: Манн, Иванов и Фербер, 2021.


[Закрыть].

Оказалось, что переживания узников концентрационных лагерей очень похожи на то, что испытываю я и многие другие родители, потерявшие детей. Я остановилась на вопросе, задаваемом Эдит своим клиентам: «Это произошло. И что теперь?»

И что теперь?

Я зависла на этом вопросе на сутки. Ведь «теперь» может быть очень разным. Можно оставаться в бесконечной жертве и страдании, а можно пойти в другую сторону.

Когда мы не можем изменить событие нашей жизни, мы можем изменить отношение к этому событию. Для меня это не просто красивые слова, это то, что я проживаю, – менять свое отношение к тому, что случилось.

Недавно я говорила с Себастьяной, ценительницей с Алтая. Наше знакомство произошло благодаря Ольге Коляде, за что хочу ее поблагодарить. Мы говорили о том, о чем жалеют люди после смерти. Себастьяна там была. Она сказала, что люди жалеют о том, чего НЕ сделали, но НЕ жалеют о сделанном.

У вас есть что-то, что вы НЕ сделали?

Я нашла еще много пунктов, которые пока не реализовала. В моем возрасте их осталось не так много, как в юности, но они есть.

Еще мы говорили о том, что после смерти человек смотрится в себя как в зеркало. Нет никакого Страшного суда. Есть только видение самого себя – это я сделал, а это нет. И от этого становится страшно.

Мы сами являемся зеркалом нашей жизни. И можем ориентироваться только на себя.

На то, как нам отзывается то или иное событие. И на то, хочу ли я еще что-то реализовать в этой жизни.

Мы говорили с Себастьяной о том, что все контракты прописаны. Все ключевые события запланированы так или иначе. И все ключевые люди в нашей жизни выбраны заранее. С другими все заранее определено. У нас не прописан только один контракт.

Это контракт с самим собой.

У нас не составлен контракт с собой. Мы не знаем заранее, как будем проживать ту или иную ситуацию. Мы не знаем, как отреагируем, – и можем выбирать. Нам дается вот такой заранее определенный набор ингредиентов, но мы можем самостоятельно решить, какое блюдо из них приготовить.

Мы можем выбирать рецепты из поваренной книги жизни.

Ребенок умер.

Это факт, на принятие которого иногда уходят недели, месяца и годы.

Мой ребенок где-то в другом месте. А я здесь.

И что теперь?

У каждого из нас свой ответ на этот вопрос. Кто-то выбирает оставаться в горе и проживать его. Из горя трудно выйти, не допрожив. Можно делать это с разной интенсивностью и скоростью. И таков свободный выбор горюющего родителя. Кто-то выбирает вернуться к жизни и ищет новые радости и пути развития. И это тоже всего лишь путь.

Мы часто недооцениваем силу выбора. Но мы можем выбирать будущее. Свое будущее после смерти ребенка.

Я выбрала выжить и не сойти с ума.