Текст книги "Любовь без срока давности"

– Вспомнила, что одно архисложное дело не передала другому судье. Придётся отвечать за это, переживаю.

– Надо выписать тебе успокоительное, – бурчит врач и качает головой: – Девочка, ты совсем себя не бережёшь!

Снова улыбаюсь и тяну его дальше, расспрашиваю о сахарном диабете. Симон Лазаревич кивает на другого доктора:

– Это к нему, Нина. – Смотрит на меня: – Ты в порядке? Если почувствуешь головокружение, сразу ко мне! Звони в любое время.

– Спасибо, Симон Лазаревич, – благодарю искренне. – Я расскажу маме, как вы заботливо ко мне отнеслись.

Щёки врача слегка краснеют, взгляд смягчается. Они с мамой с детства дружны, и, подозреваю, что скромный врач был когда-то в неё влюблён.

– Артур Васильевич, – зовёт знакомого. – Это Нина Ивановна, я вам говорил.

– Помню, конечно, – отрывисто отвечает тот и сухо кивает: – Идите за мной.

Прощаюсь с доктором и спешу за суетливым Артуром, от которого так и веет вечной занятостью. Посматриваю на ещё молодого, но уже измученного жизнью мужчину: видимо, со стороны я выгляжу так же. Совершенно отличается от благодушного и обстоятельного знакомого моей мамы. Симон Лазаревич в свои пятьдесят выглядит гораздо лучше. Вздыхаю: надо прислушаться к советам врача, пока не загнала себя вот так же.

Артур Васильевич распахивает дверь палаты, смотрит на неподвижно лежащего мужчину и быстро рассказывает о состоянии больного. Извиняется и скрывается прежде, чем успеваю поблагодарить. Захожу в тихую палату, закрываю дверь. Вторая койка пуста, в приоткрытое окно врываются звуки с улицы, пахнет цветами. Сладко-горьковатый аромат витает в воздухе, но букета нигде не видно. Может, духи? Дорогие, нехимические. К Паше приходила гостья?

Смотрю на охранника и говорю:

– Я знаю, что ты не спишь. А ты знаешь, зачем я пришла.

Паша открывает глаза и едва заметно морщится. Он всегда так кривится, когда лжёт. Но сейчас дело гораздо серьёзнее, чем привычные опоздания Люды.

Звонок вырывает меня из задумчивости. Прощаюсь с Пашей и выхожу из палаты, отвечаю:

– Да, Лесь.

– Где ты? Я тебя битых полчаса жду! – возмущается та. – Если передумала, так и скажи! Мама только рада будет, а мне, знаешь ли, есть чем заняться.

– Уже иду, – обрываю сестру.

Оборачиваюсь на дверь палаты и разочарованно вздыхаю. Лучше бы доктор не результаты анализов рассказал, а то, что Паша практически говорить не может. Из его «ы-ы» я толком ничего не поняла. Но взгляд охранника мне не понравился совершенно: так смотрит загнанный зверь – с яростью и ужасом. Сомнения ещё сильнее терзают душу, мысли всё время возвращаются к событиям страшного вечера.

Пока вспоминаю всё до мельчайших подробностей, спускаюсь в приёмное отделение, выхожу на улицу и открываю водительскую дверь моей малышки. Леся смотрит на меня слегка обиженно и возмущённо.

– Ну щас!

И кивает на сидение рядом с собой. Хмыкаю: сестра наконец получила возможность водить и отпускать её не собирается. Спорить нет ни сил, ни желания, сажусь рядом с сестрой, но машина не трогается с места. Леська всё ещё выжидающе смотрит на меня, я хмурюсь:

– Что?

– Рассказывай! – требует сестра. – Когда вот так губы поджимала, случалось нечто до чёртиков противное.

– Всё прекрасно, Олеся.

Откидываюсь на спинку сидения и смотрю вперёд. Читаю на заборе огромную надпись: «Машины не ставить». Леська дёргает меня за волосы, кричу:

– Ай! Что с тобой?

– Это с тобой что? – едва не подпрыгивает крайне взволнованная сестра. – В последний раз, когда ты сказала: «Всё прекрасно, Олеся», оказалось, что у папы инфаркт! И пока я в благом неведении веселилась на студенческой вечеринке, вы с мамой ночевали в больнице, а отец пытался выжить! Не смей меня так никогда называть! Ненавижу это имя.

– Леся, – морщусь я и киваю на надпись. – Тут нельзя стоять, поехали.

– Я тут уже полчаса торчу, – заявляет сестра, – и ничего. Говори, что произошло. И не считай меня полной дурой! У тебя коленки в кровь изодраны, хотя по версии соседа упала ты в траву. Но больше всего мне понравилось, что перед этим ты аккуратно сложила ноутбук и папки с делами на лавочку! Я, конечно, при маме не стала Шерлока изображать, но…

Она выразительно смотрит на меня.

– Хорошо, – сдаюсь и киваю: – Трогай. Расскажу по дороге.

Пока говорю, Леся молчит и, сжимая губы добела, не отрывает напряжённого взгляда от дороги. Я замолкаю и жду вопросов. Естественно, они будут. Леся встревожена, напугана, но, как всегда в критических ситуациях, моя маленькая сестрёнка держится так, что позавидует и железная леди. Поэтому мне не страшно пускать её за руль, как она думает, просто я ревную свою крошку. И к тому же Леся не знает, что деньги, которые я давно откладываю якобы себе на отпуск, пойдут на первый взнос за автомобиль мечты моей сестры. Как раз к её дню рождения.

Нас подрезает крутая иномарка с затемнёнными стёклами, но Леся молча и аккуратно уводит машину от столкновения (на лице сестры и мускул не дрогнул), включает поворотник и косится на меня. Слышу единственное слово:

– Сотрясение?

– Нет, – отвечаю и улыбаюсь, когда сестра сбавляет скорость до положенной. – Я прошла полное обследование. Со мной всё в порядке, можешь проверить медкарту.

– Сдалась мне твоя медкарта, – недовольно морщится Леся и бурчит едва слышно: – Я бы с большим удовольствием прочла некролог этого гада.

Сердце моё ёкает.

– Не говори так!

– А что? – хищно улыбается сестра. – Представь, что так вот всё сошлось. Когда водила отвернулся, на депутата напал родственник одного из погибших от отравления хлором. Пока ты лежала в обмороке, тихонько пришил обоих, спрятал тела, а машину сжёг на территории завода. Пламя возмездия! И трупов нет – никто не докажет, что это убийство, и за родственника отомстил! Записи стёрты, а свидетель после укольчика выжил по чистой случайности. Возможно, только потому, что говорить не может.

– Угу, – бурчу я недовольно (сестра только что рассказала одну из продуманных мной версий), – а преступник вежливо отвёз второго свидетеля домой и заботливо уложил на травку. – Покачала головой. – Не сходится, Лесь. Слишком много нужно было знать преступнику: и про камеры, и про болезнь охранника. Чересчур изощрённая месть. И, даже если это было так, проще свалить всё на меня, а не спасать. Мол, депутат напал, попытался изнасиловать, и я его случайно ножиком, который бы обнаружили рядом с моим телом и отпечатками на рукояти.

– Случайно ножиком? – зло ухмыляется сестра. Сворачивая в наш двор, подмигивает: – Четыре раза.

– Леся, – резко обрываю её. – Убийство не повод для шутки. Да и нет его, раз нет трупа. Мершиков мог залечь на дно, чтобы переждать и посмотреть, что я предприму. Скорее всего, так оно и есть, это в его стиле. Всё просто: прохожий спугнул насильника. Этот добрый человек посмотрел мои документы и отвёз домой. Павел подсел на иглу и под кайфом что-то сделал с записями. – Киваю уверенно: – Да, всё так и было.

– Это ты себя так убеждаешь? – заглушив машину, с интересом смотрит на меня сестра. – Не проще ли проверить?

Поджимаю губы и жду продолжения: хитрая улыбка сестры нервирует. Леська тянет меня за руку и показывает на один из балконов:

– Митюгова Даша с третьего едва скальпа не лишилась, когда мать застукала её с сигаретой, помнишь?

– Это незабываемо, – хмыкаю невесело.

Миловидная брюнетка с пышным бюстом и кукольными глазами рыдала на весь двор и клялась матери, что больше не посмотрит на сигарету. Но Руслану Дмитриевну это не успокоило, женщина сторожила дочь денно и нощно.

– Неужели?.. – заметив прикрученный к перилам тёмный прямоугольник, вздрагиваю я.

Леся кивает моей догадке:

– Даша тоже в курсе, так что план тёти Руси провальный, но нам-то это на руку! Посмотрим запись и узнаем, кто тот добрый самаритянин.

Глава 3

Целую маму, обнимаю отца: они так переживали за меня! Папа совсем бледный, надо бы его в санаторий отправить. Посматриваю на сестру: кажется, подарок на день рождения будет не такой шикарный, как бы хотелось. Мама, чтобы не напоминать мне о неприятном происшествии, переключается на сестру. Леське достаётся за рискованный с точки зрения мамы шаг. Родители переживают, что она теперь живёт отдельно. Вздыхаю и иду на кухню.

– Всё нормально, – говорит Леся в ответ на мамины причитания. – Мне не десять лет. Соседка адекватная, район спальный, институт рядом. Ты хочешь, чтобы ради твоих пирогов я вернулась, снова ютилась в одной комнатке со старой девой и тратила по три часа на дорогу?

– Это кого ты тут старой девой назвала? – беззлобно тяну её за нос.

Сестра охает, смеётся, высвобождает нос. Мама качает головой и, не переставая ворчать, уходит к отцу. Леся тут же стирает улыбку с лица и, посматривая на дверь, садится рядом. Отодвигая горячую чашку, включает смартфон.

– Скинула сразу, чтобы не возиться, – объясняет она.

Включает видео, хмыкает нетерпеливо, перематывает. На небольшом экране мелькают люди, жизнь района не останавливается ни на минуту. И вот сестра тормозит ролик, поворачивает ко мне и возбуждённо говорит:

– Смотри! А вот и твой спаситель несёт тебя на руках.

Вижу, но толку от этого мало. Стройный мужчина выше меня, одет в джинсы и толстовку, лицо скрыто капюшоном.

– Машины не видно, – хмыкает Леся. – Неужели этот супермен нёс тебя от самого суда?

– Вряд ли, – бормочу и, замечая короткий взгляд мужчины исподлобья, подаюсь вперёд: – А ну отмотай назад!

Леся отматывает, нахожу момент, когда спаситель поднял голову, приближаю…

– Тень от дерева, – разочарованно выдыхает Леся.

Я же едва сдерживаю дрожь: на мне другие вещи! Этот человек меня переодел? И где одежду ночью достал? А размер как понял? Ваня точно знает. Может, это он? О догадке Леське не говорю: одна мысль, что меня кто-то переодевал, холодит затылок. Хорошо, что сестра не знает, в чём я была, а мама не видела меня утром.

Так Ваня это или нет? Я не узнаю лица, на улице слишком темно, а от фонарей больше тени, чем света, но что-то знакомое было в том, как он поднял голову. Мы просматриваем запись до конца. Опустив меня на траву, спаситель удаляется, чтобы вернуться и положить на скамейку мои вещи, затем стучит в окно первого этажа. И в другое. И в третье.

– Какой настойчивый, – хмыкает Леся и задумчиво тянет: – Всё же машина где-то рядом. Не понимаю. Зачем останавливать её так далеко, когда можно было подъехать к самому подъезду и высадить тебя, не занимаясь физкультурой?

– Он точно знал про камеру, – вглядываясь в изображение, шепчу я. – До того как привёз меня.

– Это не Ваня, – мотает головой Леся. – Точно не он!

– Ваня?

При звуке маминого голоса мы с сестрой вздрагиваем и разворачиваемся. Мама хитро улыбается:

– Что? Выглядите точно так же, как лет десять назад, когда оприходовали без спроса две банки вишнёвого варенья!

Леся смеётся, я утыкаюсь в чашку с чаем. Не могу успокоиться, внутри всё так и пылает. Может, стоит поговорить с тётей Таней? Если человек на видео Иван и он знал про камеру, значит, скрывается парень вовсе не от меня. Но от кого тогда? Давлюсь чаем и откашливаюсь. Мотаю головой в ответ на заботливые восклицания сестры и матери.

– Ничего, всё в порядке.

Нет, не в порядке. Я только что думала, что случившееся, возможно, дело рук Ивана. Нет, это безумие какое-то! Если я сейчас же не поговорю с мамой парня, то просто свихнусь! Выхватываю Леськин смартфон и, не обращая внимания на её возмущённый возглас, выбегаю из кухни. Если я правильно рассчитала рабочий график соседки, она должна быть дома. Жму на звонок.

– Нина, – устало улыбается тётя Таня с порога. – Что такое?

Ощущаю лёгкий укол совести при виде распахнутого халата, из-под которого выглядывает кружевная ночнушка. Растрёпанные волосы и слегка опухшие глаза: мама Вани спала.

– Извините, но мне необходимо с вами поговорить.

– Заходи, – распахивает она дверь.

Вступаю на порог и словно на миг погружаюсь в ночь, которую хранила в своём сердце. Окутывает смесь стыда и лёгкого возбуждения. У меня было не так много мужчин, чтобы судить, но… Ваня действительно умелый любовник. За этот год я пыталась встречаться с мужчиной, который давно за мной ухаживал, но даже его поцелуй был слабым отражением луны на воде по сравнению с моим юным поклонником. И сейчас, погрузившись в знакомый с детства запах Ваниной квартиры, я осознаю, настолько сильно скучала по парню.

Мотаю головой: Нина, соберись! Ты взрослая женщина… Попавшая в беду взрослая женщина. Чтобы прикинуть, с чем придётся столкнуться, нужно понять, что в действительности произошло.

– А Ваня где служит? – задаю вопрос.

Выслушивая обстоятельный ответ тёти Тани, рассматриваю многочисленные фотографии на полочках книжного шкафа. Фото недовольного карапуза с пластмассовым автоматом в руке умиляет. На следующем серьёзный Ваня сидит за партой: спина прямая, руки сложены. Помню его таким, ведь мне приходилось помогать мальчишке с уроками. Меня это страшно раздражало. Тоска вновь кольнула сердце. Разворачиваюсь и уточняю:

– Алтайский край? – Хмурюсь. Чтобы вытравить из сердца привязанность к парню на десять лет меня младше, я запрещала себе даже думать о нём. Теперь же, узнав, как далеко он служит, немного расстроилась: – Надо же, ракетные войска… Леся говорит, ему остался месяц?

– Да, – кивает соседка. Посматривает на меня с тревогой. – А что случилось, Ниночка?

– У нас будет вакансия, – на ходу импровизирую я. – Вот хотела Ване предложить поучаствовать в конкурсе на место. Но, боюсь, что он не успеет вовремя подать заявку.

– Может, можно по интернету? – робко улыбается соседка. – Мы с Ваней переписываемся. Жаль, служащим в их части категорически запрещено звонить по телефону.

– Только электронную почту разрешают? – настороженно уточняю я. Кусаю губу и прошу: – Запишите, пожалуйста, его мейл. Я свяжусь с Ваней и предложу отправить заявку.

Благодарю и иду к выходу. На пороге замираю на мгновение, но прощаюсь. Сжимаю пальцами сотовый, но всё же не решаюсь показать запись. Тётя Таня не нервничала, говорила открыто, непритворно недоумевала. Казалось, она искренне полагает, что Ваня сейчас очень далеко. Всё бы ничего, но почему тогда на полке для обуви стоят начищенные до блеска армейские ботинки? Мужские…

Возвращаюсь к себе, Леся выхватывает свой смартфон.

– К соседке рванула? – ворчливо уточняет она и осуждающе качает головой. – Ну ты, мать, совсем с катушек слетела. Тебе в больнице правильную диагностику провели? Похоже, сотрясение всё же не заметили. Тётя Таня только с суток вернулась, а ты будить.

– У неё мужчина, – глядя в стену, бормочу я. – Там ботинки у входа стоят. Папа такие носил. Только эти новые, блестящие.

– Ты кроме работы своей вообще ничего не видишь, – хитро косится на меня сестра. – Я вот не живу с родителями и то знаю, что у тёти Тани появился поклонник.

Вспоминаю вид соседки и холодею: вот что мне показалось странным! Раньше тётя Таня не особо обращала внимание на свой внешний вид, а сейчас всё изменилось. Волосы взлохмачены, но подкрашены. Когда соседка потирала заспанное лицо, я отметила красивый маникюр, а полупрозрачная кружевная сорочка под халатиком была хоть и длинной, но весьма фривольной для её возраста. Сглатываю и виновато посматриваю на Леську. Сестра откровенно смеётся:

– Говорят, он весьма обеспеченный. Тётя Таня преобразилась за время отсутствия Вани, помолодела и похорошела. Вот что с людьми делает любовь!

На кухню заходит мама, ставит на мойку пустой стакан, я спрашиваю:

– Мам, у тёти Тани появился мужчина?

– Я же тебе рассказывала, – включая воду, ворчит мать. – Вот никогда не слушаешь! Ещё когда Татьяна в Уфе работала, голову потеряла от любви к симпатичному офицерику. Но женат он был, потому и попросила начальника о переводе. В Уфе и платили хорошо, и квартира была. Всё бросила! Не смогла семью разбить, хотя Василий готов был уйти к ней.

– Так этот Василий, – догадываюсь я, – и есть тот симпатичный офицерик?

– Жизнь, доченька, всё расставляет по местам, – вытирая руки полотенцем, улыбается мама. – Василий всё равно развёлся, уж не знаю почему. Долго он Таню искал. Она ведь и фамилию сменила…

– Зачем? – удивляюсь я и быстро переглядываюсь с сестрой. Судя по её приоткрытому рту, она едва сдерживается, чтобы не поделиться догадкой. Я опережаю: – Скрывалась, потому что забеременела от него?

– Всё сложно, – хмурится мать. Косится на дверь, понижает голос: – «Офицериком» я его именовала, потому что прозвище такое Танька ему придумала. Чтобы никто не догадался о настоящем статусе её любимого. Если бы узнали о его связи на стороне, и из партии бы выгнали, да и звёзд бы лишили. Тогда с этим было строго. Честь офицера! А Татьяна на аборт не решилась. – Мама мрачнеет и добавляет тише: – И слава Богу! Не рожая – на аборт. Могла бы вообще никогда не забеременеть. Конечно, было тяжело. Зато вот Ванька вырос богатырь! Глаз радуется!

Смотрю на маму и понимаю, что они с папой много лет поддерживали нашу соседку и материально, и морально, и, по сути, были тёте Тане единственными родственниками. Хоть и не по крови. Молча поднимаюсь и обнимаю мать, к нам присоединяется Леська.

– Какая ты умненькая и добренькая, наша мамочка!

Все смеёмся. Тень подозрений рассеивается: ботинки в коридоре принадлежат тому мужчине. Я собираюсь на работу и, выслушивая причитания мамы, весело улыбаюсь:

– Я хорошо себя чувствую! Отдохнула и выспалась. Кстати, Симон Лазаревич просил передать, что я очень похожа на тебя в молодости. – Посматриваю на маму хитро: – Но ты была ещё ярче! Будто садовая роза.

– Ой, да что ты говоришь, – смущается мама. Прижимает ладони к горящим щекам и косится на дверь родительской спальни. – Какая глупость!

– Вот именно, – вдруг слышу голос папы. – Твоя мама не какая-то там сорванная роза, которая увянет через неделю. Она как сортовой виноград!

– Это как? – прислоняюсь к косяку и смотрю на отца. – Терпкая и сладкая?

– Ох, дочка, – закинув руки за голову, улыбается отец. – Не все ответы на поверхности, не всё в жизни так просто! Твоя мама как виноград потому, что в надёжной и крепкой семье, будто в дубовой бочке, она с каждый годом становится выдержанней и дороже!

– Да что за комплимент такой? – отмахивается мама.

– А мне понравилось, – высовывается из-за её спины Леська. – Ум-м… Мамочка как дорогое вино! Папочка пьянеет от одного вида.

– Алкоголики! – с наигранным недовольством разгоняет нас мама. – Тунеядцы!

– Но-но, – уворачиваясь от полотенца, смеюсь я. – Попрошу без наговоров! Лично я иду денежку для семьи зарабатывать. Смотрю на сестру: – Подвезти?

– А счастье было недолгим, – вздыхает сестра и, желая вернуть владение машиной, с надеждой поглядывает на мать: – Мам, это нормально, что она из реанимации сразу в суд?

– Для её профессии в самый раз, – бурчит отец, снова утыкаясь в газету. – Сама выбрала, пять лет пахала юристом, бралась за такую грязь, на которую другие и смотреть брезговали, сутками не спала. Лучше бы танцам дальше училась, была бы польза.

– Спасибо, папа, – качаю головой. Отец не упускает случая напомнить, что я не послушалась когда-то его и выбрала профессию денежную, чтобы вытянуть семью из нищеты, а не пошла по зову сердца. – Мне моя жизнь очень нравится.

Отец молчит, я киваю маме и с нежной иронией уточняю:

– На обратном пути вина купить?

Чем заслуживаю ещё один шлепок полотенцем по пятой точке. Получив ускорение, со смехом иду к входной двери. В коридоре нос к носу сталкиваюсь с незнакомым мужчиной. Тот бросает на меня такой взгляд, что мне кажется, рентген в больнице заметно уступает этому человеку в проницательности. Даже Леся на минуту замолкает, спрятавшись от бравого военного за моей не особо широкой спиной.

– Это он, – шепчет сестра мне на ухо.

А то я сама не понимаю, что человек в скромном, но тщательно выглаженном костюме, армейских ботинках и с великолепной выправкой тот самый, от кого некогда убежала тётя Таня. Отец Ивана.

* * *

Сижу за столом и, пересчитывая папки перед собой, постукиваю ноготками по ноутбуку. Похоже, ночую я сегодня на рабочем месте. С одной стороны, плюс – мысль о том, что придётся выходить вечером одной, заранее вселяет ужас. Оставил в моей душе след депутат Мершиков, и я не знаю, когда сотрутся эти чёрные отпечатки.

С другой стороны, минус – родители будут ворчать неделю, я же только что из больницы выписалась. Вспоминаю, как обиженная Леся отдаёт мне ключи от моей малышки, и в предвкушении, как сестра обрадуется подарку на день рождения, на душе становится светлее. В принципе, если взять путёвку на десять дней, а машину не с автоматом, то я впишусь в накопленную сумму.

Перебираю папки, когда при взгляде на одну из них, волосы на затылке стягивает льдом.

– Люда! – кричу так, что подрывается не только помощница, но и все, кто находился в приёмной. – Это что такое?!

– Так это, – прячет глаза помощница, – Родионова же в отпуске. Её дела на вас отписали. Я говорила, что вы нездоровы, но…

– Нет, – отмахиваюсь я и стучу ногтем по надписи: – Дело об утечке хлора на закрытом заводе? Разве его подняли?

– Апелляция, – облегчённо выдыхает помощница. – Там новые доказательства и свидетели. Дело снова открыли.

Она радуется, что я не собираюсь плеваться ядом на нечеловеческую загруженность, и быстро ретируется. Я же листаю дело. Как вовремя обратились в суд родственники погибших! Мершиков пропал, никто не заткнёт рот прессе, никто не подкупит свидетелей, не наймёт адвокатов. По спине ползут противные мурашки. А я ещё на Ваню думала. Стоп, Нина! Факты и только факты.

Открываю ноутбук и забиваю в поиск название части, набираю указанный на странице номер, слушаю приветствие и прошу возможности поговорить с одним из служащих. Представляюсь.

– Извините, Нина Ивановна, – слышу вежливый, но холодный ответ, – мы не можем вам помочь. Если Иван Ермолаев проходит свидетелем по важному делу, просим обратиться с официальной просьбой, тогда мы рассмотрим возможность…

Дальше уже не слушаю, прощаюсь, отрываю почту. Бумажка, на которой размашистым почерком тёти Тани написан мейл, лежит рядом. Набираю:

«Привет, Ваня!»

Стираю, набираю:

«Добрый день, Иван Васильевич».

Зависаю над ноутом, теряюсь в мыслях, в дверь заглядывает Люда:

– Я на обед.

Киваю и набираю следующую строчку:

«Мне необходимо с тобой поговорить. Можем ли мы…»

Снова замираю. Можем что? Самоволка? Или мне приехать в часть и потребовать встречи с якобы свидетелем? И зачем, чёрт возьми, мне нужно с ним видеться? Тот мужчина, что спас меня, мог быть кем угодно. Ясно лишь одно – это очень хороший человек. Спас, помог, сам не воспользовался… даже одежду раздобыл! А то, что машину не поставил у подъезда, ещё не означает, что ему было известно про камеру. Если бы я знала лишь номер квартиры, тоже могла подъехать к другому подъезду и бегать искать нужный. Не будешь же переставлять машину каждый раз? Вот бы поблагодарить этого человека!

Вздыхаю, закрываю ноутбук и вздрагиваю. Напротив меня сидит бородатый мужчина с лицом, которое полускрыто капюшоном. Когда он успел войти? Как я его не заметила? Нет! Как он умудрился проникнуть в здание без разрешения?! Любой посетитель проходит целый ряд обязательных процедур, если это не депутат Мершиков.

– Чёрный плащ, – бормочу себе под нос фразу из старого мультика, который Леська в детстве могла смотреть сутками напролёт. А так как мы жили в одной комнате, то я выучила его практически наизусть. – Только свистни – он появится.

На полускрытом лице незнакомца появляется улыбка. Сердце моё ёкает.

– Кто вы? – Он молчит, лишь белые зубы сверкают. Я медленно вздыхаю и строго произношу: – Я благодарна вам за помощь, но всё же это здание не то место, куда может заходить каждый, кто хочет. Представьтесь, пожалуйста, и расскажите, что за дело привело вас ко мне.

Может, пришёл за вознаграждением? На мгновение сдерживаю дыхание и киваю: он заслуживает его. Придётся взять Лесе другую машину. Может, подержанную иномарку?

Незнакомец поднимается и, шагнув к моему столу, опирается об него, нависает надо мной.

– А ты ничуть не изменилась.

При звуке его хриплого голоса я забываю, как дышать. Шепчу одними губами:

– Ваня…

Вскакиваю и, протянув руку, стягиваю с его головы капюшон.

– Ваня! – тихо ахаю. – Это на самом деле ты!

А вот он изменился. Некогда задорное мальчишеское лицо потемнело и осунулось. Провожу кончиками пальцев по выделяющимся скулам, Ваня замирает и прикрывает веки. Отдёргиваю руку, будто обжегшись: что я делаю? Ваня одним прыжком перемахивает стол и сжимает меня в объятиях. Зарываясь в мои волосы жёсткими пальцами, шепчет:

– Как же я соскучился!

Я судорожно втягиваю воздух: от Вани пахнет так же, как от моего отца. Когда-то давно папа возвращался из командировок, и я, уткнувшись в его болотного цвета рубашку, вдыхала острый запах кирзовых сапог, дыма и дизеля. Всё внутри начинает трепетать, ноги становятся ватными, одно лишь прикосновение сметает монолитную стену, которую я старательно возводила одиннадцать месяцев так легко, словно она бумажная.

– Я тоже, – вырывается у меня.

Сколько раз я убеждала себя, что это была самая обыкновенная «случайная связь», и почти ведь поверила в это. Почти… Губы Вани накрывают мои, и я ощущаю горьковатый вкус поцелуя. Обветренные губы мужчины слегка царапают мои, а по тёмной загорелой коже медленно прокладывает путь одинокая слеза.

Судорожно втягиваю воздух, замираю, словно на мгновение погружаюсь в прошлое, когда Ваня вот так же жадно целовал меня в нашу первую и последнюю ночь. Закрываю глаза, обнимаю его за талию, ощущаю под пальцами каменные мышцы. Ого… Раньше Ваня был худощавым парнем, а сейчас я в объятиях человека, чей торс напоминает железную броню.

Поцелуй становится всё настойчивее, рваное дыхание Вани обжигает мне губы, когда мужчина опрокидывает меня на стол и накрывает своим телом. Ощущая его ладонь на своей груди, шепчу:

– Что ты делаешь? Мы не должны…

– Так останови меня, – слышу в ответ хриплый шёпот.

Внутри всё сжимается, словно лава разливается внизу живота, лоно пульсирует. Ваня рывком задирает мою рубашку, проникает пальцами под бюстгальтер, и от его горячих прикосновений к моей груди плавится вся моя решимость остановить его. Слова застревают в горле, вырывается лишь стон. По телу пробегают острые молнии предвкушения, ноги дрожат, обессиленная, сдаюсь под напором Ваниных ласк.

Задираю его толстовку, провожу ладонями по мускулистой спине. Хочется увидеть его обнажённым, полюбоваться, словно хищным поджарым зверем. Мышцы Вани напрягаются под моими пальцами, перекатываются под гладкой кожей. Всё во мне закипает, дыхание перехватывает, и от осознания, что всё это неправильно, ещё сильнее кружится голова. Адреналин будоражит кровь, желание разрывает реальность, и она оседает туманными клочками вокруг меня.

– Ваня, – дрожа всем телом, шепчу я. – Это неправильно, это преступление…

– Какая же статья? – выдыхает мне в губы Иван.

– Развращение малолетних, – шепчу я и тут же задыхаюсь от его бесстыдной ласки.

Рука Вани уже под моей юбкой, трусики спущены, и пальцы мужчины проникают в моё лоно. Я слышу влажные звуки и зажмуриваюсь от стыдливой неги: кажется, я сейчас достигну пика лишь от поглаживаний. Сладкое погружение вызывает дрожь по всему телу, Ваня вынимает пальцы, подносит к своим губам, и от его тёмного порочного взгляда у меня замирает сердце. Он невероятен! Я лишь второй раз с Ваней, а все мужчины превратились в безликие тени. Только он, только его прикосновения, только его запах и движения…

Изнывая от нетерпения, обхватываю талию мужчины ногами так, что его напряжённый член упирается мне в промежность, и между нами лишь тонкая ткань. По телу пробегает судорога, и я, откинув голову, задыхаюсь от сладостного пика. Ваня хрипло смеётся, напоминая существо из преисподней: ему нравится, что я кончила, лишь потёршись о его достоинство. Взгляд Ивана, казалось, прожигает меня насквозь.

Слышу хриплое рычание, едва понимаю слова:

– Ты ждала меня?

– Нет, – признаюсь честно. – Я пыталась тебя забыть…

– Получилось? – мягко двигаясь, уточняет он низким голосом.

Ощущая, как трётся о ещё пульсирующую после оргазма промежность его окаменевшее от вожделения достоинство, едва перевожу дыхание. Ваня нарочито медленно расстёгивает блузку, сдвигает бюстгальтер. По телу пробегают молнии, кончики пальцев немеют, соски твердеют. Выгибаюсь нетерпеливо навстречу, шепчу:

– Ваня, умоляю… Я сейчас рассыплюсь, как уголёк.

– Скажи мне, – водит он по моим губам кончиками пальцев. – Скажи, что я хочу услышать.

Ощущаю на губах солоновато-сладкий вкус и дрожу от нетерпения. Едва владея собой, смотрю на стену. Перед глазами пляшут разноцветные круги, я едва понимаю, куда показывают стрелки на круглых часах. Кажется, до окончания обеда несколько минут. Или несколько часов… Или целая жизнь, наполненная покачиванием волн удовольствия и ощущением жёсткого, но такого желанного тела в безумной близости.

– Хочу тебя, – сдаваясь, шепчу бесстыдно. – Так сильно, что, кажется, я просто умру, если ты немедленно не войдёшь в меня. Хочу ощутить наполненность тобой, твои движения, резкие толчки, ласки на грани безумия, хочу раствориться в тебе, потеряться, слиться…

Ваня порывисто прижимается ко мне, выбивая воздух из лёгких. Накрывает мой рот жадным поцелуем и, сминая губы, проникает нетерпеливо языком. Одним рывком раздирая трусики, с силой прижимает меня к столу и замирает, взгляды наши встречаются. Едва дышу, сердце забывает, как биться. Я смотрю в знакомые и чужие глаза Вани, тону в них без надежды спастись.

Ваня отстраняется на мгновение, вынимает из кармана небольшой квадратик и по-звериному разрывает упаковку зубами. Когда он нервно расправляет презерватив на твёрдом с выступающими венами члене, я замираю от восхищения. Страсть в концентрации, безумие в кубе: руки его дрожат, губы кривятся, грудь вздымается. Желаю увидеть его без одежды, не могу терпеть. Я уже отступила и сдала бастионы – смысл сдерживаться? Подаюсь к нему и стягиваю его толстовку через голову.

Ваня встряхивается, ловит мой восхищённый взгляд и с тихим стоном замирает, даже, кажется, дышать перестаёт. Я медленно провожу кончиками пальцев по чётко очерченной линии его подбородка, опускаюсь к груди, вырисовываю замысловатые узоры. Хочу ощущать Ваню, видеть его, дышать им. Подаюсь ещё ближе и утыкаюсь носом в мягкое местечко между плечом и грудью. С наслаждением вдыхаю терпкий мускусный аромат. Едва не плавлюсь от одного запаха желанного мужчины. С трудом отстраняюсь и опускаю ладони на бока Вани.

Любуясь прекрасным поджарым телом, провожу указательным пальчиком по бороздке между рельефными мышцами. Вспоминаю, что это называется «пояс Аполлона», судорожно втягиваю воздух. Пока ласкала тело Вани, я забыла, что нужно дышать. И как я не замечала, что парень настолько совершенен? Да его в рекламе нижнего белья бы с руками оторвали. Впрочем, руки там не важны, а вот…